Падай

      Скрип реанимационных каталок; постоянно пищащие аппараты; непрекращающийся гомон десятков незнакомых голосов; режущие слух тихие стоны медленно умирающей на соседней койке подруги. Душащий запах лекарств; пробирающий до костей холод, обжигающий лёгкие при каждом вдохе; слепящие глаза идеальные, отвратительно белые стены. Очередная острая игла, осторожно проникающая под кожу; густая темно-красная кровь, медленно заполняющая стеклянную пробирку; ледяные руки врача в голубых перчатках. Чувство собственной беспомощности, липкими ладонями сжимающее горло, и прилетевшая в очередной раз ненавистная фраза. «Все будет хорошо».       Узумаки Наруто терпеть не могла больницу, которая уже давно превратилась для неё в птичью клетку, тюрьму, в которой даже решетчатые окна заклеили не пропускающим свежий воздух целлофаном. Ни капли свободы, каждый день — одинаковый, белый, не меняющий красок. Ей порой казалось, что её жизнь превратилась в до тошноты чистый лист, на котором уже никто и никогда не нарисует, которому никто не придаст красок, чтобы скучный кусок бумаги превратился в насыщенное цветами произведение искусства. Но ничего не меняется, и каждый день в точности повторяет предыдущий.       Если бы два года назад Узумаки Наруто сказали, что её запрут в больнице, она бы звонко рассмеялась — до слёз, до боли в животе. Ведь как это её, непоседливую, бодрую девчонку, любящую жизнь за её непредсказуемость, поместить в место, где каждый день — инкубаторский, скучный? Это же смешно, не так ли?       А жизнь, как известно, любит шутить — жестоко, грубо, стирая весь мир вокруг в порошок и нанося резкие, выбивающие из лёгких воздух удары. И ей абсолютно наплевать, сколько тебе лет: восемьдесят, тридцать, двадцать пять. Узумаки Наруто было пятнадцать, когда одна такая шутка выбила землю из-под ног, ломая кости и отнимая возможность подняться и продолжать идти дальше, возможность посмеяться вместе с друзьями над собственной неаккуратностью и забыть, выцарапывая где-то в голове тупым лезвием напоминание, которое невозможно будет стереть и которое будет заставлять просыпаться в холодном поту.       Изнасилование — рвёт на части душу, ВИЧ — не лечится. Забыть первое — невозможно, второе — просто для напоминания, подаренный на всякий случай бонус, от которого нельзя отказаться. Двадцать второе августа — единственный день для Узумаки Наруто, который меняет цвет, становится чёрным. И этот день, несмотря на все свои жалобы, она с удовольствием поменяла на ещё один белый.       — Эй, Узумаки, отнеси кровь сама, мне ещё Хьюгу осмотреть нужно.       Голос у Данзо был неприятным, грубым, режущим слух, словно острым лезвием скользили по ушам, и Наруто едва заметно скривилась, забирая из холодных рук пробирку с горячей вишнёвой жидкостью. И всем было наплевать, что это нарушение, что врач не имеет права просить о таком пациента. Кому какое дело? В этой больнице, а если быть точнее, то в этом корпусе, все так делают. Богом забытая небольшая пристройка к огромной городской больнице. За стеной, в соседней палате, — плазменный телевизор, мягкая постель, тонны свежих фруктов и идеальный уход. Здесь — жёсткий матрас, холодная каша и практически полное самообслуживание. Там — шорох крупных купюр в руках богатых родственников, тут — звон потемневших монет и безликие стены.       Натянув пусть и не новый, но тёплый халат, Наруто, скрипнув дверью, вышла из палаты, кинув быстрый взгляд на бледное лицо Хинаты, практически полностью скрытое плотной маской и толстыми трубками. А ведь ещё вчера они разговаривали о какой-то ерунде. Наруто сжала губы и быстро зашагала в сторону лестницы — лаборатория на втором этаже. Кровь в руке, пока не остывшая, горячая, грела замёрзшие пальцы.       Возникшая перед самым носом тучная фигура медсестры заставила Наруто остановиться, стоило ей пройти всего лишь половину нужного пути.       — Не видела здесь парнишку в красной кофте? Бледный такой, с тёмными волосами? Возраста твоего примерно, только выше на голову? — полная медсестра в обтягивающем и без того широкие формы халатике, задыхаясь и вытирая трясущейся ладонью пот со лба, выдыхала прямо в лицо резко затормозившей Наруто, потряхивая её за плечо. Копна светлых волос этой дамы напоминала грязную, некогда жёлтую мочалку, которой пользовались уже не один год. — Эй, девчонка, ты меня слышишь? Алло? Мальчишка семнадцатилетний сбежал из онкологического, видела его?       Простое «нет» было бы честными ответом, если бы не мелькнувшая за спиной медсестры фигура в красном с застывшим у губ пальцем и умоляющее «Тссс», которого Наруто не слышала, но точно знала, что это было оно.       — Не видела, спросите на нижнем этаже, может, там кто заметил.       Медсестра нахмурила брови, облизала тонкие губы, цепляя языком малиновую помаду, и шумно выдохнула, поправляя рукой растрепавшиеся волосы.       — Чёртовы дети, чтоб вас всех... — Эта фраза показалась Наруто удивительно смешной, и она слабо улыбнулась, стоило женщине скрыться из её поля зрения.       — Спасибо, — приятный голос раздался совсем рядом, — а то она за мной уже полчаса бегает.

Наруто Узумаки любила яркие цвета, а сегодня на белую бумагу кто-то капнул ярко-красной краской.