Красный
— Так что принимай подразделение. Лучше б завтра, перед всеми... но уж как вышло. Ниджимура с невеселой улыбкой хлопнул его по плечу. — Но как же... — Справишься. Уж ты — справишься. Подразделение... Это было сильно сказано. Большей частью — вчерашние курсанты, такие же, как он. И переведенные из других частей — прореженных войной и расформированных. Даже от легендарной, лучшей из лучших «Тейко» почти ничего не осталось — потому их собирали и набирали заново, прямо с последнего курса. Ниджимура был среди последних из старой гвардии, а сегодня он уходил. Недообученная, едва сформированная «Тейко» досталась Акаши, и как с ней справляться, он пока не придумал. Еще вчера он и вовсе не планировал становиться капитаном целой эскадрильи в несколько звеньев — самое большее, получить звание лейтенанта и звено в подчинение. А лучше — если бы сначала получилось пройти офицерские курсы. — Почему именно я? — Ну а кто еще-то? — Ниджимура пожал плечами. — Ты уж прости, но больше некому. Понимаешь ведь, что некоторые — хорошие полевые командиры, но давать им что-то больше звена просто нельзя. Не их поле. В глубине души Акаши прекрасно понимал, что больше некому. Лучшие кандидаты либо погибли вместе с «Тейко», либо работали в других областях, откуда не сорвешь даже ради того, чтобы заново собрать лучшую эскадрилью. Ночные дежурные отступали с дороги и отдавали честь. В ангаре было тихо. Светились сигнальные огни, бросая на лицо Ниджимуры мертвенно-синие отблески; у механиков работало дневное освещение, но там никогда не ложились и всегда кипела жизнь — островок движения в тишине. Взгляд невольно цеплялся за рыжие отсветы в холодном синем. — Пройдешься со мной до «Радуги»? Акаши кивнул. Ясно было, что изменить ничего не удастся, что все уже решено, но в глубине души теплилась надежда, что Ниджимура вдруг расхохочется и скажет, что пошутил — что фиг он отдаст свою новую «Тейко», как же, разбежался. Но Ниджимура не смеялся. Он шел рядом с Акаши — выпрямившись, руки вдоль тела, голова чуть вправо, хоть сейчас на парадную голограмму, — и в бледно-синем свете казалось, что губы у него побелели. Выцвели. И сам он весь выцветает, как медленно гаснущая голограмма. «Радугу» уже подготовили к взлету — маленькая, верткая, она стояла на самом краю, перед другими истребителями, пока не получившими ни имен, ни номеров. На крыльях — радуга, которую, как слышал Акаши, в шутку нарисовал механик, и за которую она получила имя. — Вы не вернетесь? — Не думаю, — показалось, или голос у него вправду дрогнул. — Дома беда. У вас есть вы сами, а там, кроме меня, никто не поможет. Уж прости, что так вышло. Механики подкатили трап. Ниджимура забрался в кабину — Акаши только теперь заметил, что погон на его кителе нет, — запустил проверку системы и снова обернулся. — Не переживай. Ты справишься. Он улыбнулся, но улыбка была словно сломанная. Акаши хотелось думать, что это из-за того, что Ниджимуре не хочется уезжать, а не потому, что он бросает «Тейко» на такого же новобранца, как остальные. Улыбнувшись в ответ, он отдал честь и стоял так, пока трап откатывали, а «Радуга» выезжала на старт. Класс S1 летает быстро, очень быстро. Только что она вылетела из ангара — и вот уже превратилась в искорку на самом краю зрения, а потом пропала. Акаши смотрел в темноту, пока не заболели глаза. Пискнул коммуникатор. «В 7.00 по стандартному времени необходимо прибыть в распоряжение части». Глядя на сообщение, Акаши окончательно поверил в то, что Ниджимура не пошутил. Через несколько часов он перестанет быть обычным новобранцем и станет одним из командиров. Нужно будет принимать решения не только за себя, но и за других. Поспать ему удалось только каким-то чудом. И все же когда он расписывался на приказе о повышении, голова была на удивление холодной — как будто его судьба на ближайшие недели встала перед ним невероятно ясно и близко. Общее построение было в восемь. Акаши спустился на нижнюю палубу станции — он никогда не замечал, как медленно ползет лифт и какая длинная лестница ведет от него вниз, — обошел ее по галерее, разглядывая сверху новобранцев «Тейко», и спустился к неровным шепчущимся рядам. Они удивились. Кто-то схватил соседа за рукав, кто-то довольно громко выругался. Ниджимура им, разумеется, ничего не сказал. Он стоял перед ними — смутно знакомые по академии лица, кто-то с одного с ним потока, кто-то постарше, кто-то помладше. Иногда в памяти всплывали имена. Не однокурсники, а подчиненные. Что бы сказал Ниджимура? — Вольно! Смирно, впрочем, и так почти никто не стоял. Высокий парень в первом ряду и вовсе не слушал его, изучая собственные ботинки. Или спал стоя. — Я, Акаши Сейджуро, принял командование крейсером и эскадрильей «Тейко». Гул голосов. Передние ряды еще держатся, а в задних, где они почему-то думают, что ему не видно, кто-то вовсе перегнулся через соседа и размахивает руками. Акаши запомнил лицо особенно бойкого курсанта. — Волей Правительства Федерации Ва крейсер «Тейко» и одноименная эскадрилья после месячной подготовки возвращаются в строй. Снова разговоры. Понятно — они ожидали, что им дадут хотя бы месяца три. Но этих месяцев у них попросту нет. Все это им должен был объяснять Ниджимура. Или кто-то еще из старшего комсостава. Но весь комсостав сидит в штабе, с которым только голосвязь, а Ниджимура улетел, и неизвестно, вернется ли. Справляйся, капитан Акаши Сейджуро, потому что кроме тебя справляться некому. — У нас, — голос не дрогнул, хорошо, — остается месяц работы. Это много. Мы сможем многое успеть. С сегодняшнего дня мы переходим на усиленный режим тренировок. — Разрешите обратиться? Это сказал курсант из первого ряда. Акаши совершенно точно видел его в академии на общих занятиях и чуть ли не в своем потоке, но никак не мог припомнить имя. — Разрешаю. — Куроко Тецуя, капитан. Многие из нас еще не готовы к боевому вылету. Учебные программы из Центра не похожи на то, что мы встретим... Акаши поднял руку, показывая, что вопрос услышан. — Программы переработаны. С нами будет работать капитан погибшей «STRKY», Имаеши Шоичи, который сталкивался с противником в бою, выжил и вернулся. Еще Имаеши обещал взять минимум одно звено себе. Просил только дать ему лично отобрать кандидатов, хоть бы и проблемных. Курсант Куроко Тецуя продолжал смотреть, не отводя взгляда. Глаза его казались огромными и почти прозрачными; он слушал, не перебивая — но Акаши стало неуютно. — У всех вас есть данные, чтобы летать и сражаться так, как это делали наши предшественники. Среди вас нет случайных людей. Все вы были выбраны как лучшие среди лучших, и если не сможете вы — не сможет никто, а этого мы допустить не можем. — Куда улетел капитан Ниджимура? — выкрикнул кто-то с задних рядов. Акаши отметил светло-пепельную макушку. Размахивал руками, кажется, этот же курсант. — Не думаю, что это вас касается. Свободны до десяти, в десять лейтенант Имаеши ждет всех в тренажерной. У той, старой «Тейко» тренажерной не было. Не было программ, не было учебных боев — были лучшие пилоты, которые первыми полетели на передовую и стали первой крупной потерей. Ниджимура вытряс из штаба тренажеры, и все, что оставалось сделать Акаши, — не допустить, чтобы новую «Тейко» ждала та же судьба. Кто первый прозвал машины противника Бармаглотами, сейчас уже никто и не помнил. Просто на границах Федерации Ва и Империи Джаббер сначала появились боевые станции, а потом с этих станций в сторону пограничных планет полетели истребители серии БМГЛ. Он были быстрые, с мощными щитами и пушками, и очень мало кому из пилотов Ва удавалось положить такой в одиночку. Акаши, собственно, мог бы перечислить их всех: Ниджимура, Имаеши, Хьюга и Касамацу. От старой «Тейко» и «STRKY» почти никого не осталось, только они. Прозвище прижилось и из пилотских кругов само собой просочилось в СМИ: в новостях уже показывали, как генерал Айда Кагетора чуть ли не в прямом эфире обещает сразить Бармаглотов. «Это расчеловечивание, — объяснял Ниджимура. — Проще назвать его Бармаглотом и палить, чем думать, что там такой же пацан сидит... А будешь думать — живо взорвут тебя самого». До первого занятия оставалось еще два часа. Пилоты разбрелись кто куда — Акаши прохаживался по коридорам и слушал разговоры; при виде него все смолкали, вскакивали и отдавали честь, но часто удавалось подойти незамеченным. Так было намного интереснее. Анкеты дают многое; аналитики уже отсигналили, что подготовили предварительную выборку по кандидатам — и все же, считал Акаши, недостаточно. Нужно смотреть своими глазами. Почти никто уже не верил в быструю победу. И все же они рвались вперед и гордились тем, что их выбрали. Те из них, кто только-только получил новенький летный диплом, азартно расспрашивали ветеранов, переведенных в «Тейко» из расформированных подразделений. Последние отвечали неохотно, но энтузиазм новобранцев было не остановить. Это быстро пройдет. Хьюга и Касамацу уже успели попроситься в элитное звено. Ниджимура, как знал Акаши, им отказал. Кто-то должен натаскивать новичков — кто-то, кого они готовы слушать и признавать. Акаши пока колебался — поставить их лейтенантами и дать звенья было заманчиво, но сильный боец в звене — это тоже важно. На капитанском мостике его ждали аналитики. Почему-то вдвоем, хотя принести требуемые материалы могла бы и одна Момои. Ниджимуре, во всяком случае, все приносила она, а он потом поил ее кофе, и половина курсантов считала, что у них роман. — У нас итоги обработки анкет, — сказала Момои, протягивая флешку. — Я хотела просто отдать, но Ханамия решил... — ...кое-что сказать лично, — перебил ее Ханамия. Он никогда особенно не нравился Акаши — с отвратительным характером и слишком себе на уме; из них двоих Ханамия был скорее стратегом, а Момои тактиком. Он ее до сих пор не убил, видимо, только потому, что считал, будто бить девочек плохо, а вот почему она не насыпала ему в кофе яд, понять не мог никто. — Я слушаю. Акаши вставил флешку в датапад и наскоро просмотрел отчет. Выше среднего, выше среднего, но малоуправляем, выше среднего, но малоинициативен, рекомендуется не ставить ведущим, превосходно, но слишком самоуверен... Что-то вроде этого он и ожидал увидеть. Зачем Ханамии потребовалось вылезать из своего кабинета? — Вы думали об элитном звене, — Ханамия утверждал, а не спрашивал, хотя об этом пока полагалось знать только Имаеши. — Думал. — Не боитесь... нездоровой конкуренции? Они все захотят вступить. — Это и есть ваш вопрос, который вы хотели обсудить лично? Нет, не боюсь. Подумайте лучше вот о чем: не боитесь ли вы знать то, о чем не должны? Ханамия пожал плечами, прихватил чашку кофе, стоявшую прямо на приборной панели, — видимо, он принес ее с собой — и ушел. — На самом деле, — Момои отвела взгляд, — это я виновата. Час от часу не легче. — Имаеши-сан попросил меня дать ему анкеты, мы разговорились, и я помогла ему запрограммировать тренажеры для лучшей выборки, — объяснила она. — Ханамия-сан случайно услышал наш разговор. — Я вас не виню. Можете идти. Непохоже было, чтобы она выдумывала — выгораживать Ханамию ей незачем. Может, и правда он услышал случайно и решил, что ему больше всех надо. Наверное, на месте Акаши Ниджимура отправился бы к кандидатам. Поговорил с ними, приободрил. Но Акаши вовсе не был уверен, что они сейчас примут его; к тому же, они наверняка еще не закончили обсуждать его назначение, а сплетничать удобнее, если предмет сплетен не маячит у тебя перед носом. Зато выговорятся и оставят эту тему в покое. На зал с тренажерами правительство расщедрилось. Наверное, генерал Айда решил, что дать Ниджимуре — единственный способ сделать так, чтобы он отстал. Имитаторы боевых машин были идеально точными, и выдали их достаточно много, чтобы в три захода протестировать всех. Акаши проглядел анкеты еще раз и разделил новобранцев на группы. Пока тренировочные — без тестовых полетов все равно непонятно, как делить на звенья и кто что умеет. Тренажер, конечно, не учебный вылет, но чтобы оценить возможности кандидатов, хватит. Если бы у них было чуть больше времени, если бы Ниджимура остался — были бы шансы вытребовать у правительства полигон. Но — нет времени, нет денег, нет возможностей. Ниджимура столько раз зачитывал письма из командного центра, что Акаши мог даже не посылать запрос: дословно представить ответ и без того было очень просто. К десяти новобранцы начали подтягиваться в зал. Летные комбинезоны на ком-то сидели аккуратно, застегнутые на все пуговицы, кто-то спустил их на бедра и щеголял в не слишком чистой рубашке, кто-то явился не в тейковском, а оставшемся от старого подразделения... Ладно, это потом. Имаеши открыл кабину тренажера и запустил программу. — Полетите с ними, капитан? — Да. С первой группой. — Как скажете. Им не раз твердили: нужно почувствовать машину, нужно слиться с ней, она — это вы. На тренажере у Акаши ни разу не получилось, потому что он помнил: это понарошку. А в настоящих боевых рейдах ему бывать еще не приходилось. Наблюдая, как новобранцы рассаживаются по машинам, Акаши отметил, как тот буйный, со светло-пепельной макушкой, отпихивает другого от выбранного тренажера. Придется за ним присмотреть: если с дисциплиной все так плохо, в эскадрилье ему делать нечего. Написанная Имаеши программа была довольно проста: составленная на основе записанных в боях данных и с помощью Ханамии, она весьма точно имитировала поведение и маневры Бармаглотов. Многие пилоты погибли именно потому, что Бармаглоты действовали непривычно; тренажеры давали хоть какой-то шанс подготовиться и понять, что их всех ждет. Старт. Сюжет для миссии Имаеши взял базовый, один из классического набора: оборона станции. Сценарии с налетами и атаками, подумалось Акаши, в ход пойдут позже. Сейчас — оборона и защита. Они даже подумать о нападении не могут, и это плохо, с таким настроем будет очень сложно побеждать, а если они когда-нибудь победят — это будет не оборона, а нападение. Станция висела на орбите сине-зеленой планеты, висела низко, еще ниже — и упадет на поверхность. Это тоже было частью сценария: не дать сбить станцию, потому что планета предполагалась обитаемой. По периметру станции один за одним загорались огоньки взлетающих истребителей — это другие пилоты загружали программу. Двенадцать... двадцать... тридцать. Есть первая группа. Вражеская эскадрилья выскочила из гиперпространства у них прямо под носом — засветились приборы, пискнула тревожная сигнализация, но их и так было невозможно не заметить. Тяжелый крейсер и двадцать Бармаглотов, уже в боевой позиции. — Построиться, — скомандовал Акаши. Послушают? Послушали — никто не попытался выяснить, почему командовать начал именно он, красная четверка. На радарах друг друга они сейчас были отмечены цифрой и цветом, и узнать, кто где сидит, естественно, было невозможно. Механика искажала голос, и это окончательно обезличивало партнеров по ту сторону кабины. Потом, в бою, будет так же, просто цвет и цифры закрепятся за конкретными пилотами и обретут имена. Десять звеньев по трое. На большие разделятся потом, просто тройками удобнее тренироваться, и наблюдать за ними так тоже удобнее. Рассредоточились между станцией и противником; Акаши оценил — ровно, не оставляя непростреливаемых дыр, молодцы. Пошли навстречу — так, чтобы не подпустить к станции близко. Шестое звено зависло, выжидая, пока Бармаглоты подойдут на расстояние выстрела, и их ведущего тут же сбили — пушки Бармаглотов в полтора раза дальнобойнее. Оставшиеся двое шестых перестроились в диагональ, синий загорелся как ведущий. Ну хоть сообразили, что встать двойкой тоже можно, и необязательно разбиваться по другим звеньям. Пример покойника оказался очень показательным — звенья маневрировали, не застывая и не давая взять себя на прицел. Дождавшись тридцатисекундного интервала до вхождения в зону выстрела, Акаши бросил свое звено в атаку. Бармаглоты, оправдывая репутацию, рассредоточились и активировали пушки. В какой-то момент, пытаясь разом уйти из-под атаки и прицелиться самому, Акаши подумал, что против него сейчас летает не программа, а живой пилот: слишком быстро, слишком гибко — больше похоже на то, что кто-то на ходу импровизирует, подстраиваясь под чужой летный и боевой стиль, чем на программную реакцию. Но Имаеши вряд ли полетел бы за Бармаглотов даже ради обучения, а кроме него и новобранцев на базе был только техперсонал. Это было сложнее, чем в учебке. Имаеши постарался прописать сценарий максимально близко к реальности, и Бармаглоты не давали передышки ни на минуту. — Прикройте воздуховод, — скомандовал Акаши синей «шестерке». Пилот качнул плоскостями, и они с ведомым ушли огибать станцию. Воздуховод был уязвимой точкой — Имаеши показалось, что если туда попадет торпеда и вся станция взорвется, будет весело. К счастью, никому не приходило в голову проектировать в станциях уязвимые воздуховоды на самом деле. А вот поставить неполное звено прикрывать — может, и сойдет. Тяжелый крейсер висел неподвижно. Ему и не надо было подлетать — дальнобойности хватило бы достать станцию и на расстоянии вдвое больше. Но у него длинная и тяжелая система наведения, и поэтому нужно было успеть обезвредить крейсер до выстрела. Второго шанса у них все равно не будет. — Синий-четыре, Зеленый-четыре, попробуем сбить их пушки. Его ведомые ответили нестройным «Есть!» — тоже, наверное, подумали, что это шанс. Пока остальные звенья оттягивали на себя Бармаглотов, можно было подобраться поближе. Рискованно, но... но Ниджимура бы так и сделал, в бою ли, на тренировке ли, а значит, и он сделает. Обойти вражеское звено — те разворачиваются, но выстрелить не успевают, подлетает двадцатка и начинает стрелять, и их оставляют в покое. Нырнуть под брюхо крейсера — ослабить щиты и бросить всю мощь в двигатель, нужно успеть выиграть время. Справа — синий луч: по ним все равно стреляют. Значит — еще быстрее. На тяжелом крейсере пушки ближе к корме, а снести их можно, если выстрелить из обоих орудий и на минимальном расстоянии. Опасно, потому что придется тут же уходить от тобой же и устроенного взрыва, но надежно. Акаши поймал в рамку прицела пушку — и в наушниках захлебнулся коротким криком Синий-четыре. На радаре он не погас, но его снесло в сторону: правую плоскость ему отсекло выстрелом, а кабину разбило. — Катапультируйся, подберем! Это не настоящий бой, это симулятор, какое подберем, никто не погибнет — хотя в настоящем как раз бы погиб, потому что взорви пушку — убьешь ведомого. Спасешь всех, но его убьешь, и у тебя несколько секунд решить, пока ловишь прицел, второго шанса может не быть, и нужно спасти станцию... Синяя «четверка» пронеслась мимо — каким-то чудом пилот выровнял управление — и вошла точно в дюзу крейсера. — Быстро, уходим! Зеленый-четыре устремился за ним, уворачиваясь от огненной волны. Синий-четыре, конечно, рассчитал верно: крейсер больше не выстрелит, да и на планету не упадет — но сейчас у кого-то отключился тренажер, и пилот приходит в себя, распластанный по ложементу и весь мокрый. Акаши доводилось умирать в симуляторах, и это было неприятно. Очень. Половина Бармаглотов с радаров пропала, четверть защитников — тоже. Плохой размен, но лучше, чем могло бы быть и чем Акаши боялся. Если две следующих партии пройдут так же, может, у них еще есть надежда. Он поправил маску и, закрутив петлю, рванул на помощь остальным звеньям. Поставленные охранять воздуховод «шестерки» ухитрились давно бросить пост — правда, и приблизиться к станции они никому не давали. Серая «восьмерка», растеряв свое звено, встала к ним третьей — получалось вроде неплохо. Акаши показалось, сейчас они возьмут миссию — но радар предупреждающе пискнул, и он увидел, что капитан Бармаглотов, тот самый, которого он в начале боя заподозрил в человеческом интеллекте, повторил его фокус и подобрался к станции со стороны двигателя. Не дострелить. И не долететь. Звездное небо враз померкло, сменяясь кабиной тренажера; она раскрылась, и Акаши содрал маску, вдыхая наконец полной грудью. Все-таки провалили, а он провалил первым. Отлично начинается череда побед, прости, Ниджимура... — Почти получилось, а? Имаеши стоял возле его тренажера с планшетом и чашкой кофе. Рядом застыла Момои. — Почти не считается. — Вы прошли дальше, чем я рассчитывал. Запускаем вторую группу, капитан? — Запускаем. Техники прошлись по тренажерам, поправляя то, что было сдвинуто, вывернуто или испачкано. Прошедшие тест новобранцы разбились на группки и переговаривались, остальные с завистью косились. Подойти и спросить — хотя запрета не было — так никто и не решился. — Слушайте, — громко спросил смуглый темноволосый парень, — а кто так красиво на красной четверке летал? Группы начали переглядываться. — Я, — спокойно сказал Акаши. Теперь все смотрели на него. Акаши сообразил, что переговоры-то шли в общем эфире, он не стал переключаться на частный. И все слышали приказ катапультироваться. И обещание забрать. — Вы очень здорово летаете, капитан, — сказал смуглый. Летный комбинезон на нем был спущен на талию, и фамилию Акаши прочитать не мог, нужно будет потом спросить. Главное, впрочем, читалось в его взгляде, а не на комбинезоне. «Сойдете, пожалуй, раз уж Ниджимура от нас ушел».Оранжевый
Хваленая «Тейко» в бой ни разу не ходила — сразу видно, крейсер недавно с конвейера, и истребители все новые, бело-голубая краска лежит идеально. Ни один не ремонтировали. На них, скорее всего, даже не практиковались. Кагами быстро нашел место в ангаре, даже не пришлось пролететь подальше. Какие-то пацаны в форме курсантов тыкали друг друга локтями и показывали на него. Ну еще бы — вряд ли кто-то из них смог бы так точно и красиво сесть. Кагами переводился не из академии, спешно готовившей новых пилотов, а из фронтового училища, где гражданских пересаживали на боевые машины. Кагами хотел на фронт, причем хотел прицельно в «Тейко» — не эту, из новичков, а первую, легендарную, — но сначала его взяли в эвакуационную службу, чтобы вывозить гражданское население, а потом вывозить стало некого. Добровольцы гибли и гибли, и пилотов переучивали на военных чуть ли не на месте. А потом разбили «Тейко» — и Кагами напросился в новый набор. Здесь-то он наверняка станет асом. — Новенький, что ли? — спросил его один из курсантов. Вопрос был какой-то неуважительный. И сам курсант — высокий, даже чуть выше самого Кагами, хмурый — рассматривал его истребитель, севший с филигранной точностью, без всякого почтения. — Только что прибыл. Где ваш командир? — Переставь корабль, ага? — Чего?! — Корабль переставь, говорю. Это капитанское место. — Капитанское, — сказал Кагами, — всегда слева, вон там, да вот же стоит, «четверка». Ты чего несешь, дурак? — Сам дурак. Сказал же: капитанское это. Передвинься, сюда никто не ставится. Кагами сообщил хмурому, куда ему следует переставиться самому. Хмурый оскалился — на мгновение Кагами подумал, что сейчас будет драка, — но звонкий девичий голос из-под потолка заставил обоих подпрыгнуть. — Дай-чан, успокойся! Хмурый покосился на динамик. — Ну почему она всегда все видит? — Потому что аналитики опять зашли на чай к диспетчерам, и она первым делом нашла тебя, вот что, — ответил его приятель. Кагами мысленно посочувствовал: не повезло с девушкой — жуткая зануда. Наверняка еще и страшная, раз аналитик, потому что красотки там не встречаются. — Вы не могли бы переставить корабль? — продолжала невидимая девица. — Там ставился наш бывший капитан, и это место — что-то вроде памятника, понимаете? — А, не вопрос! — Кагами помахал ей в пустоту и полез в кабину. И что стоило сразу нормально сказать, в чем дело? К тому времени, как он проехался по ангару и отыскал свободное место — сразу за капитанской «четверкой», — к этим двоим успели подойти приятели. Кагами, привычно оценивая обстановку, насчитал восьмерых, причем восьмой, судя по тому, как сидел комбинезон, была девчонка. Что-то в ее лице показалось неуловимо знакомым — хотя Кагами был совершенно уверен, что раньше они не встречались. Девчонок в его жизни случилось не так уж много, и он их помнил. На передовой и прямо в «Тейко» он и вовсе не ожидал встретить хотя бы одну. Не место женщинам на войне. Вообще. Рука непроизвольно поползла к чужому жетону на шее; Кагами вспомнил, где находится, и опустил ее. — Ты и есть Кагами Тайга, да? — поинтересовалась тем временем девчонка, отодвинув маячившего рядом очкарика. Этого-то кто на фронт взял? Как ему очки под шлемом не мешают, интересно? — Я и есть, — Кагами улыбнулся. Хмурый — Дай-чан, или как там его назвала подружка, — нахмурился еще сильнее и всем своим видом излучал недовольство. — Очень хорошо. Мы тебя ждали. Тебя распределили в «Сейрин», наше звено, твоим командиром будет Хьюга, — она кивнула на очкарика, и Кагами на мгновение забыл, как дышать: герой той, первой «Тейко», — и отчасти я. Хмурый подтолкнул локтем своего соседа и что-то ему зашептал. — А вы... замкэпа, да? — У Кагами чуть не вырвалось «правда летаете, что ли?», но он вовремя поправился. Если девица пилот и командир, сомневаться в ней не стоит. — Да, — она протянула руку. — Айда Рико, лейтенант. Кагами чуть не выронил ее ладонь, маленькую, но сильную и твердую. Ну конечно, она напомнила ему отца — генерала Айду Кагетору. Говорили, что его дочь где-то в штабных кабинетах перекладывает бумажки... а тут вон что. Пилот. — Рад знакомству, лейтенант. А... это остальное звено? Несколько человек рассмеялись так радостно, будто Кагами только что рассказал анекдот, а не задал логичный, в общем-то, вопрос. — Не совсем. Наши — это Киеши, — высокий улыбчивый парень махнул рукой, — и Ку... Ох, я думала, он с нами. Неважно, значит, потом познакомитесь. А эти из элитного звена капитана. Тебя встретили Аомине и Мидорима, — она кивнула на хмурого с приятелем, — а это Мурасакибара и Хайзаки. — Это мы еще посмотрим, кто из нас самый элитный, — сказал Кагами. Аомине фыркнул. — Ты летать сначала научись, птенчик. Прежде, чем Кагами успел ответить — к лучшему, наверное, а то так беспардонно нарушать дисциплину в первый же день было все-таки нехорошо, — Айда заявила, что ему пора оформляться. Генерала Айду Кагами видел всего раз в жизни, но доченька была похожа на него просто невероятно. Пожалуй, подумалось ему, генерал еще помягче будет, а у этой все звено в кулаке, с лейтенантом Хьюгой в придачу. Получив удостоверение и расписавшись в ведомости — выглядела она точь-в-точь как та, что была у них в учебке, да на гражданке тоже, — Кагами отправился забросить вещи в общажную комнату и пройтись по базе. По дороге Киеши, который сначала дошел с ним до кабинета Хьюги, потом прождал там под дверью и решил проводить до общажного отсека, рассказал, что Хайзаки недавно с кем-то подрался, что программу на тренажерах хакнула какая-то скотина, сорвав график, но доказательств, что это сделал Ханамия из любопытства, так и не нашли, а потом кто-то обвинил Хайзаки, что половина новобранцев мечтает быть как та, легендарная «Тейко», а вторая половина — стать еще круче. Кагами попытался намекнуть, что все эти сведения ему ни к чему, и лучше бы Киеши рассказал, где тут столовая и с фига ли этот Аомине так задается, но намеков Киеши не понимал — знай себе трепался и трепался, пока они не дошли до двери. Имя на табличке пока высвечивалось только одно; Кагами вставил карточку, и под «Куроко Тецуя» зажглось «Кагами Тайга». — Пойду познакомлюсь с соседом, — сказал Кагами прямо посреди очередной реплики Киеши. — Я уже здесь, — тихо отозвались за спиной. Кагами уронил сумку — Киеши еле успел отскочить в сторону. — Ты откуда тут взялся, блин? Напугал до смерти! — Пришел встречать нового пилота вместе с остальными, — сосед по имени Куроко Тецуя вскинул голову и посмотрел ему в глаза. Взгляд был невыразительный и нечитаемый. Он сам весь был какой-то блеклый и невыразительный, с абсолютно незапоминающимся лицом, светловолосый и светлоглазый. Прозрачный. Разведка по таким плачет и отрывает с руками. Для пилота мелковат, кстати. Пацанам вроде него должно быть страшно неудобно тянуться к ножным педалям. — Ну, тогда привет. — Вы знакомьтесь, а через час тренировка, — весело сказал Киеши. — У нас она общая, Кагами-кун, заодно посмотришь на всю «Тейко». Пока Кагами отвечал Киеши, что смотреть на всю «Тейко» ему неинтересно, Куроко успел открыть дверь, и шагнув назад, Кагами едва не упал, вступив в проем там, где только что была стена. — Блин, ты всегда такой тихий? — Мне говорят, что всегда, — Куроко не обиделся. — О чем тебе рассказать? — Кто считается лучшим из ваших пилотов? — Хочешь вызвать и победить? Не думаю, что у тебя получится, Кагами-кун. Аомине-кун тебе не по зубам. — Ты даже не видел, как я летаю. — Я видел, как ты садился. И знаю, как летает Аомине-кун. Куроко вскинул голову и посмотрел ему в глаза. Нечитаемый, пустой взгляд, слепой, как сломанный монитор. — Это мы еще посмотрим. Куроко пожал плечами — думай, мол, как хочешь, мне все равно — и вошел наконец в их общую комнату. Пилоты элитной эскадрильи жили чуть лучше, чем курсанты и чем самые обычные неэлитные пилоты. Две койки, у каждой по тумбочке и выдвижному терминалу. Под потолком мигал роутер. — Порносайты не работают, — сказал Куроко, проследив его взгляд. — Больно надо! Кагами прекрасно знал, что спасибо, если хватит времени посмотреть вечером какой-нибудь фильм. И то пока идет учеба. Если станция пойдет на передовую, будет вообще не до того, и лишние двадцать минут сна окажутся важнее всех роутеров и терминалов на свете. Вещей у него с собой было немного. Смена одежды, памятные мелочи — жетоны, свой и второй, памятный, — датапад и, в общем-то, все. Когда тебя так мотает по миру, обрасти вещами просто не успеваешь, да и бросать жалко. Вот и остается только то, что важно по-настоящему, не больше. Выданная форма сидела неплохо — правда, видеть на себе другие цвета было непривычно. Гражданскую форму шили в цветах Федерации — алый и белый; в форму «Сейрин» входил еще и черный. Непривычно, как знал Кагами, было всем — ему приходилось разговаривать с переводившимися. Будешь скучать по прежним временам, сравнивать, и лучше сразу честно себе признаться, что так, как раньше, уже не будет. Взгляд Куроко скользнул по жетонам, явно зацепляя номера и имена, и Кагами быстро затолкал их под майку. Объяснять едва знакомому парню, откуда и почему он перевелся, не хотелось, врать не хотелось тем более. — Ты из курсантов? Сразу из учебки? — спросил Кагами, скорее даже не потому, что ему правда было важно, а чтобы Куроко отвлекся на себя — люди любят поговорить о себе — и забыл про жетоны. — Нет, — коротко ответил Куроко и отвернулся. Ну не хочет, так не хочет. Не очень-то и интересно. — У вас вообще новички часто бывают? Много народу перевелось на донабор? — Нет. Но если капитан Акаши тебя выбрал, ты останешься. — Он придирается? — Нет. Он смотрит. Разговаривать с Куроко было очень сложно. Ни эмоций, ни реакций — поди пойми, что он думает и почему. Как будто говоришь со стенкой или переписываешься — и то при переписке можно хоть смайлик поставить, а Куроко, кажется, улыбаться не умел. Похоже было, что больше он ничего не добьется. Включив датапад и подключившись к сети — пришлось еще раз уточнить у Куроко пароль — Кагами просмотрел последние новости. Станции висели на границе Ва и Джаббер, посылая все новые и новые корабли, кто-то говорил уже про эвакуацию столицы... Соцсети заполонили истеричные перепосты, заглушая редкие попытки разобраться, что вообще происходит. Нафиг. От перечитывания новости лучше не станут. — Нам пора, — сказал Куроко. Его негромкий голос заставил чуть ли не подскочить от неожиданности; Кагами приложился затылком о стену. Каким-то образом Куроко ухитрился переместиться со своей койки, где что-то читал, к Кагами почти вплотную и стоял рядом. — Блин, ты можешь так не подкрадываться? Окей, пора — пошли. Куроко оказался совсем близко, и Кагами заметил, как на его шее уходят под ворот две цепочки жетонов. Такие же, как у него самого. Не только у одного Кагами здесь были секреты. Народ как раз успел подтянуться в тренажерку, забив ее чуть ли не до отказа. Кагами отметил, что набранные в «Тейко» пилоты — в основном его ровесники, у которых за плечами хорошо если полный курс летной учебки. Никаких матерых небесных волков. «Тейко» активно тренировалась вот уже три недели, большинство успели сработаться и сдружиться, еще неделя — и их крейсер вместе с эскадрильей полетит на первые серьезные задания. Никаких признаков серьезности Кагами даже близко не наблюдал: будущие спасители человечества смеялись, болтали во весь голос, обсуждали какую-то ерунду — сериалы, длину юбки и вырез блузки аналитика, поганый характер другого аналитика, без юбки, историю, как вчера после занятий какой-то новичок, едва приписанный к звену, бросил вызов «самому Хайзаки из этих», как «Лунный свет» не продлили на шестой сезон, потому что война, и придется теперь быстро-быстро выносить Бармаглотов, а то так и не выяснится, чем дело кончится... Интересно, отстраненно подумал Кагами, они хоть понимают, что это не сериал и не игра? Куроко смотрел на него, задумчиво нахмурившись; увидев, что Кагами обратил на него внимание, он тут же отвел взгляд. Странный. Слишком странный. Секунда в секунду с табло, где часы перескочили на одиннадцать, в зал вошел Акаши. Невысокий, едва ли выше того же Куроко, с неровно обрезанной челкой — покажи кто-нибудь голограмму, Кагами бы вряд ли обратил внимание, ну пацан и пацан, тоже едва выпустился. Но стоило Акаши войти, как все смолкли и выпрямились. — Здравствуйте, — он говорил очень тихо, но слышно было каждое слово. — Сегодня мы садимся на тренажеры в последний раз. С завтрашнего дня работаем на машинах. Вы уже готовы к открытым вылетам и за оставшуюся неделю как раз успеете к ним привыкнуть. Кагами мысленно порадовался: тренажеры казались ему безнадежно скучными. Что хорошего в программе и что это за полет, если ты на самом деле не летишь? — Сегодня мы принимаем последнее пополнение перед боями. Постарайтесь встретить новичков так же, как когда-то встретили вас. Будь его соседом не Куроко, Кагами спросил бы потихоньку, не принято ли тут случайно в качестве приветствия весело запирать новичков в туалете, а то вдруг кто-то уже жаждет поделиться с ним этим бесценным опытом. Но за те недолгие минуты, которые они разговаривали, Кагами показалось, что чувство юмора у Куроко отсутствует напрочь. Он даже не поймет, о чем его, собственно говоря, спросили. Акаши обвел зал взглядом и задержался трижды: на Кагами — ему показалось, что под грудью остро и холодно царапнуло — и еще дважды. Ага, еще кто-то из свежих вчера засветился в истории с Хайзаки, и есть еще один. Наверное, полагалось расстроиться, что в элиту его не берут. Но командиром звена «Сейрин» был Хьюга, а это, пожалуй, куда важнее. Он уже летал против Бармаглотов и знает, каково это, знает, как выжить самому и вывести звено. Он, да еще Имаеши и Касамацу. Ну и Ниджимура, конечно, но Ниджимура больше не летал — просто пропал из новостей в какой-то момент, и все. Летать с ветеранами, которые умеют возвращаться домой, стоит дорого. Кагами непроизвольно сжал жетон. Тут же выпустил — Куроко опять смотрел. — По машинам! — скомандовал Акаши. Тренажеры у них тут были ничего себе. Правительство расщедрилось, не иначе как с перепугу, а может, дочь генерала Айды шантажом заставила отца подписать им финансирование. Программа пошла загружаться — обычная учебная. «Сейрин» высветилась голубыми огоньками, «Тейко» — элита Акаши — ярко-алыми. Огонек его ведомого занял Куроко. Вот тебе и на. Кагами привык, что партнеров не назначают сверху, а подбирают по результатам, но он подозревал, что спорить будет бессмысленно. Он новичок, появился позже, большинство летных пар давно уже сложились сами. «Захват базы». Стандартный сценарий, ничего нового. «Тейко»-звено развернулось и слаженно пошло в атаку. На них. — Эй, Куроко, а это что за нахрен? — Это стандартная тренировка, свои против своих. Повнимательнее, Кагами-кун. «Семерка» вильнула откуда-то из-под крыла и по касательной сбила направленный в него выстрел. — Не расслабляться! Айда Рико качнула плоскостью — не сиди они в тренажерах, наверняка б сунула под нос кулак — и унеслась вперед. — Ладно. Давай так. Прикрывай задницу, а я дальше сам. Окей? — Кага... Дослушивать Куроко он не стал. И так было очевидно: пилот — часть звена, а не соло, «сам» — не выход... Слышал уже тысячу раз. Фигня. Тейковская «пятерка» ломанулась наперерез; Кагами в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так летал. Пилот «пятерки», кажется, сам не знал, что он выкинет в следующую минуту: приборы выдавали предполагаемый расчетный маршрут, а он летел чуть не поперек этого маршрута. Как его успели сбить, Кагами так и не понял. Огонек «пятерки» мигнул сбоку, сзади — вспышка на весь монитор — сообщение о торпеде в дюзах, озвученное ехидным голосом программиста, — и все. Кагами содрал летный шлем, вышел из тренажера и обнаружил, что он далеко не первый сбитый. Да что там, даже в соседнем тренажере, спустив ноги из кабины и болтая ими в воздухе, сидел такой же неудачник. Не из «Сейрин» и не «Тейко», кто-то еще. Кагами его лицо показалось смутно знакомым. Тоже, что ли, чей-то отпрыск, как Айда? Особенно расстроенным товарищ по несчастью не выглядел. Хмурился, конечно, но не обиженно, а сердито. Кагами это понравилось: такие быстро учатся и хорошо летают. — Я его когда-нибудь убью, — сообщил он Кагами, заметив, что тот на него смотрит. Спрыгнул — изящно и ловко, явно напоказ, — и подошел, протягивая руку: — Ты же тоже из новеньких, да? Меня зовут Кисе, Кисе Рета. А, нет, это не отпрыск. Это реклама зубной пасты, блин, пару месяцев назад нельзя было пойти в сортир, чтоб на нее не наткнуться. Ла-ла-ла, и ваша улыбка озарит ее сердце. Идиотская песенка, жутко прицепилась. В жизни он улыбался совсем не так, как в рекламе. Прямо и открыто. — Я Кагами, — он пожал протянутую руку. Пожатие у Кисе было крепким. — Кагами Тайга. Не знал, что ты еще и пилот. Кисе улыбнулся. — На самом деле нет. Вообще-то я снимался в «Лунном свете»... Ты сериалы смотришь? Играл Зигфрида Лоэнграмма, лучшего пилота императорской гвардии. Меня там убили, нам на студию столько писем пришло — поклонницы хотели, чтобы я уполз из горящего корабля. С тех пор страшно хотелось попробовать по-настоящему, но контракты, реклама, съемки, а продюсерам так надоели письма, что они уже почти заставили сценаристов написать, как я уполз. А тут война, объявили набор, ну я и решил, что мы как-нибудь проживем без зубной пасты и Зигфрида. Это важнее. Глаза у него сделались очень серьезные. Похоже, он и правда верил в то, что говорил. Или очень хорошо играл — хотя зачем бы, Кагами не поклонница, перед ним выделываться неинтересно. С таким Кагами тоже уже сталкивался. Два раза. Романтически настроенные пацаны обычно складывались первыми — не иначе, как тот самый Зигфрид Как-его-там. — Как тебя вообще взяли, если ты не учился раньше? — Я быстро учусь. Сказал продюсерам, что беру отпуск... меня менеджер чуть не убила, представляешь? Прошел ускоренный курс и позавчера разговаривал с генералом Айдой, а вчера уже был здесь. Меня пока просто взяли после теста, в звено еще не распределили... Между прочим, если б не этот Хайзаки, фиг бы кто сбил. А ты как сложился? — Об тейковскую «пятерку», — нехотя признался Кагами. Кисе нравился бы ему чуть больше, болтай он чуть меньше. Но рядом с ним было уютно — бывают такие люди, рядом с которыми везде чувствуешь себя как дома. Если ты им нравишься, конечно. — Тебя Аоминеччи сбил? Он круче всех, так что можешь гордиться. От него еще никто не уходил. — Гордиться я буду, когда сам его собью. — Ну уж нет, я собью его первым! — Кисе широко ухмыльнулся и вдруг помахал кому-то в дальнем углу. — Ладно, Кагамиччи, еще поболтаем, мне пора! Провожая взглядом светлый взлохмаченный от шлема затылок, Кагами думал, что несмотря на то, что Кисе как-то слишком много на одного человека, поболтает он с ним и правда с удовольствием. Правда, сначала уделает на тренажере, чтоб Кисе поменьше трепался и побольше слушал, — а потом уже поболтает. — Я же говорил, — сказали сзади ему в ухо, — что Аомине-кун тебе не по зубам. За спиной стоял Куроко. Волосы липли ко лбу, шлем съехал набок, и, пожалуй, только то, что он выглядел так умученно, и остановило Кагами, чтоб не схватить его за плечи и не встряхнуть. — Блин, ты можешь как-нибудь не подкрадываться? — Не знаю. Не пробовал. Кагами хотел высказать Куроко все, что думает о привычках пугать людей и дышать им в спину но меткий удар под ребра вышиб ему дыхание. Прокашлявшись, он увидел Айду, пылающую, как вулкан на грани извержения. — В настоящем бою тебя бы убили! Причем по твоей собственной глупости, а не потому, что ты плохо летаешь. За спиной Айды вырос Хьюга. — Возьми у аналитиков запись боя, посмотри, с какого момента начал ошибаться, вспомни, что ты думал и делал, и больше так не... — И напиши разбор, — перебила Айда. — Сбросишь потом его мне. Чтоб я видела, что ты все понял. Кагами мысленно застонал. Вот разборов и отчетов ему еще и не хватало. После тренировки у них был обед. Кто-то успел сбегать в душ — те, кого убили пораньше: в толпе Кагами заметил свежего, как утренняя роса, Кисе. Кто-то так и пошел в тренировочной форме, причесавшись пятерней. — Замкэпа так бесится, потому что ей сунули новичка, что ли? Или по жизни нервная? — спросил Кагами у Куроко, когда они нашли свободное место и устроили подносы. — Чего она чуть что — в крик? — Она не бесится. Рядом плюхнулся еще один поднос. — Видишь ли, Кагами-кун, — Киеши грустно улыбнулся, — осталась всего неделя, и игры кончатся. А Рико больше всего на свете не хочет отправлять похоронки. Под потолком заиграл свежий хит. За соседним столом развлекалась «Тейко» — утром их Кагами представили, но он уже забыл, кто из них кто. Самый здоровенный — как только в кабину влезает — не давал приятелю украсть свой стейк, и галдели они при этом, как школьники. В дальнем углу Кисе изображал того самого сериального пилота, собрав вокруг толпу поклонников сериала. Через неделю здесь будет куда тише. Кагами вдруг поймал себя на мысли, что отлично понимает Куроко, который не болтает и не смеется вместе с остальной командой. Потом так будет проще.Желтый
Уже завтра. От этой мысли становилось холодно, и пальцы словно цепенели. Уже завтра — конец, и все решится. Весь день разговоры смолкали, едва начавшись. Кисе несколько раз пытался расшевелить и соседа по комнате (огреб подзатыльник), и другого новичка (тот сочувственно посмотрел и сказал, что не стоит так нервничать, все будет хорошо), и ребят из звена «Кайджо». Утренняя летная тренировка прошла в молчании. Кроме команд и отзывов — ничего. Кисе нравилось летать, по-настоящему нравилось. Нравилось, как отдается в подушечки пальцев импульс от рычага, нравилось, как вспыхивает разноцветная панель, нравилось уйти в петлю и сесть на хвост своему хвосту, нравилось, как в сине-черной бесконечности горят далекие холодные огоньки звезд... В агентстве долго смеялись, когда он сказал, что вступает в армию, да не куда-нибудь, а в обновленную «Тейко»; он не стал объяснять, почему. Если сами не поняли — бесполезно. Ему нравилось звено «Кайджо» — хотя все же было немного жаль, что не «Тейко». Он понимал, туда просто так не поставят — но все же грыз червячок: а если бы получилось... Хайзаки подошел к нему после ужина. Перехватил на выходе из столовки; Кисе махнул одногруппникам, чтобы не ждали и спокойно уходили. Бывает так, что человек с первого взгляда нравится — так ему понравился Аомине, которого каждый второй пилот считал высокомерным засранцем. Не то чтобы совсем беспочвенно, конечно. А бывает так, что раздражает, хотя вроде бы лично тебе ничего плохого не сделал. Кисе казалось, что Хайзаки — не то пародия, не то неудачная копия его самого. Высокий, светловолосый, за штурвал сел совсем недавно, быстро учится — почти зеркало. Только кривое. Больше, чем его, Кисе хотелось победить только Аомине, но Аомине ему нравился, с ним хотелось соперничать. Хотелось, чтобы он оценил и зауважал. А Хайзаки бесил. И все же на его «Слышь, поговорить надо» Кисе откликнулся. Не потому, что людям надо давать шанс, а потому, что тоже хотел разобраться. Хайзаки отвел его за угол — недалеко, сюда доносились голоса других ребят. Крепко взял за плечо. — Пошли погоняемся. Сейчас. Вообще-то пользоваться залом вне тренировки без разрешения запрещалось. Разрешение нужно было получить у комсостава, а лучше — непосредственно у капитана. Один любитель полетать попробовал рискнуть и поленился подписывать разрешение. Акаши выставил его без малейшего сожаления. — Ты вылететь не боишься? — Кто проиграет, тот и вылетит. Или зассал? — Пошли. Дурацкая идея, очень дурацкая. Но если сейчас получится его обогнать... в прошлый раз ведь почти удалось! — если сейчас получится, Хайзаки и правда может уйти. Не потому, что обещал, а потому, что ему будет слишком неуютно, если на него будут смотреть и помнить, как он проиграл. Кисе считал, что типам вроде Хайзаки в армии не место. Потому что тем, кто стоит с тобой крыло к крылу, нужно доверять, а довериться Хайзаки он бы не смог. Да и кто-то другой тоже вряд ли смог бы; напарника у Хайзаки не было. Все отказывались. Тренажерка стояла пустая и темная. Хайзаки врубил свет и кивком предложил выбрать машину. Кисе сел в ближайшую. Ладони взмокли, а рубашка прилипла к спине. Не страх, нервы. Кажется, он так не переживал даже перед кастингом в «Лунный свет». — Без сценария, — сказал Хайзаки. — И без фокусов. Если не загружать сценарий, программа выдавала оцифрованную версию ближнего космоса. Вот сам крейсер, с тяжелым покатым носом. Его проектировали в подражание тяжелому флоту Бармаглотов — если привык копировать и повторять, сразу замечаешь такие детали. Хотя вряд ли конструкторы сознались бы, если их спросить... Внизу висит желто-зеленый планетный шар, справа — алая звезда. Далеко не улетишь, программа воссоздает только окрестности, но этого хватит. Хайзаки повис прямо у него перед носом. Вспыхнул на радаре тускло-серым, но видно его было и без приборов — бело-голубая легкая машина, спереди и чуть справа. Кисе нырнул вниз, уворачиваясь от рванувшего на таран истребителя, выпустил торпеду — он не сомневался, что Хайзаки увернется, но хотел выиграть время и отлететь подальше. Хайзаки увернулся, конечно, ушел красивой дугой. Кисе запомнил прием, потом пригодится, спустился еще ниже и скользнул под прикрытие крейсера. Радар то свистел, то умолкал — это Хайзаки то ловил его в прицел, то снова упускал. В прошлый раз свист быстро закончился яркой вспышкой, но прошлый раз вообще закончился слишком быстро и неудачно. С тех пор Кисе стал лучше. Прикинув расстояние, он решил рискнуть. Чем дольше они тут висят, тем больше шансов, что в тренажерку кто-нибудь забредет и настучит на них Акаши. Да и Хайзаки долго раскачивается, он из тех, с кем надо кончать быстро и сразу. Чем дольше тянешь, тем будет хуже. Кисе пошел в атаку. Представил, что перед ним Бармаглот, а не бело-голубой легкий истребитель, сжал гашетку и бросил машину вперед. Хайзаки уворачивался, отстреливался, пятился назад, вихляя дюзами, — наверняка ловушка, но можно воспользоваться и подкрасться поближе, если сейчас получится тот же финт, что у Аомине, он сейчас сможет достать до дюз, вот сейчас, только поймать Хайзаки в прицел дольше, чем на пару секунд, и... Вспышка перед глазами — ослепительно рыжая; комбинезон липнет к телу и колется, остывая. Но... его не могли успеть сбить, Хайзаки не успевал, он не мог, так почему?.. Кисе сдернул шлем, и вспышка обернулась открытым тренажером. Акаши, скрестив руки на груди, с непроницаемым лицом смотрел, как гаснет панель управления и выключается монитор. За его спиной стояла девушка-аналитик — Кисе раньше видел ее всего раз, — а рядом с ней в обнимку с планшетом — Имаеши. Автор большинства тренировочных летных программ и ветеран первых схваток с Бармаглотами. Оставалось надеяться, что они с Хайзаки не ухитрились еще и сломать случайно что-нибудь в программном обеспечении. В голову ничего не приходило. Нужно было что-то сказать, объяснить, но Кисе чувствовал только чудовищную неловкость, а слова куда-то делись. Рядом с Акаши вообще было сложно ощущать себя на равных, хотя он вроде бы ничего такого не делал, не пытался давить авторитетом, никогда ни на кого не повышал голос. Он просто подходил и ждал, пока ты сам ему все расскажешь и доложишь. Дождавшись, пока Кисе выберется из тренажера, Акаши развернулся к соседней машине. Хайзаки как раз открыл кабину и стянул шлем. Лица Акаши Кисе не видел. Зато видел, как Хайзаки побледнел, словно бы выцвел, как сжались его пальцы. — Можешь идти и собирать вещи, — спокойно сказал Акаши. — И выметываться, да? — Не совсем, — улыбнулся Имаеши. — Переходишь из «Тейко» ко мне. Они с Акаши обменялись быстрыми взглядами. Аналитик положила ладошку Имаеши на руку; он вздохнул и покачал головой. — С дисциплинарным взысканием мы сами разберемся. Давай, Хайзаки, сначала за вещами, а потом ко мне. Или нет. Сначала давай в душ, в таком виде по моему кабинету расхаживать не надо. Акаши снова повернулся к Кисе. — Ты тоже иди собирай вещи. Я беру тебя к себе в «Тейко», мне нужен полный комплект пилотов. Вопрос с дисциплинарным взысканием решим потом. — Вы меня не выгоняете? — Если я выставлю хорошего пилота, Бармаглотов от этого меньше не станет. Запись с каждого тренажера идет на компьютер Имаеши, а он отправил ее мне, так что мы все сейчас видели, как ты летаешь. Момои показала досье... жаль, у нас нет времени тебя доучивать, но форму «Тейко» ты можешь надеть. — Капитан, — аналитик отошла от Имаеши, — вы прочитали то, что я вам пересылала? — Прочитал и разберусь. Не стоит из-за этого волноваться. Все под контролем, я не допущу ни конфликтов, ни споров. Она чуть порозовела, кивнула, сжала свой планшет и вышла. Кисе проводил взглядом тонкую фигурку; кажется, это была чуть ли не первая девушка — не считая дочери генерала Айды, мельком виденной, когда его распределяли в «Кайджо», — которая не попыталась к нему подкатить. И казалась неглупой — иначе не работала бы там, где работала. Жаль, что она и он здесь на службе. Служебный роман — это глупо и мешает работе. А ведь только девушка понравилась, первый раз в жизни, можно сказать, заинтересовался кем-то... Кисе вдруг подумалось, что не так уж и сильно ему хочется переходить в «Тейко». Только что было пределом мечтаний, и вот преподнесли на тарелочке вместо наказания, а уже кажется, что и не надо. Вещи он собирал молча. Слухи расползались быстро; Имаеши наверняка рассказал другим командирам, оформляя перевод, так что Касамацу не удивился. Даже не задал ни одного вопроса, просто смотрел, не отводя взгляда, как Кисе собирается. — Береги себя, — только и сказал он, когда Кисе взял свой чемодан и открыл дверь. Надо же, казалось, что личных вещей мало, а чемодан у него еле закрылся. — Угу. — Не сможешь там прижиться — я готов забрать тебя обратно. — Угу. Когда он выходил, Касамацу смотрел в другую сторону. Ребята из «Тейко» жили уровнем выше. Коридор у них был точно такой же, только заканчивался не тупиком, а лифтом к следующему уровню, где размещались командирские офисы. Бросив чемодан прямо в коридоре — не тащить же, а здесь никто не возьмет, — Кисе поднялся туда: сначала надо было заменить карточку. Комсостав сидел напряженный и встревоженный. У Кисе сложилось впечатление, что от него попытались быстро-быстро отделаться, а до его появления шел какой-то спор. Три места пустовало — видимо, Акаши, та девушка-аналитик и Имаеши еще не вернулись. Второй аналитик поздравил Кисе с переводом, улыбаясь так лучезарно, что сразу становилось ясно: где-то таится засада. Где именно, Кисе сообразил, уже спускаясь вниз: из общей болтовни в столовой он слышал, что соседа нет только у Аомине: все сбегают. Когда он вошел, Аомине лежал на кровати и изучал потолок. Рядом с ним валялся датапад — краем глаза Кисе приметил мелькнувшие обнаженные силуэты, а на тумбочке стояла весьма контрабандного вида недопитая банка то ли пива, то ли энергетика. Пилотам в любом случае ни то, ни другое не разрешалось. — Если ты храпишь, будешь спать в коридоре, — сказал Аомине. В принципе, это можно было расценить как «Привет». — Не храплю, Аоминеччи. — Не зови меня так. Нахрена ты вообще полез с Хайзаки гоняться? Не знаешь разве, что мог вылететь? — Знал. Просто мне было очень важно, что я летаю круче. — Круче всех все равно не выйдет, — Аомине зевнул и повернулся набок, лицом к Кисе. — Потому что круче всех здесь летаю я. Ты вообще как, давно начал? — Летать? — Кисе тоже сел на кровать. Чемодан можно разобрать и потом. Им теперь вообще будет не до вещей. — Да где-то с месяц. Три недели были ускоренные курсы, и неделю я здесь. — Ты за штурвалом сколько раз сидел? Кисе стало неловко. — За тренажером каждый день. Но там полная симуляция, и… — Я не про тренажер тебя спрашиваю, а про штурвал. Сколько? — Ни разу. У Аомине сделалось такое лицо, будто на ужин вместо мяса ему преподнесли диетический салат. — Пошли. Давай, пошли, старт завтра утром, мы успеваем. — Куда? — Покажу, как это делается. Не хватало еще, чтоб тебя прибили в первом бою, и мне в соседи тогда подсунут какого-нибудь придурка еще хуже, чем ты. К Аомине сложно было относиться равнодушно. Получалось или восхищаться — потому что он правда летал круче всех, преображаясь даже за тренажером; увидеть его за штурвалом живой машины Кисе еще не успел ни разу, потому что «Тейко» тренировались отдельно, — или беситься, потому что когда Аомине не летал, он вел себя как самоуверенный и заносчивый засранец. Хотя Кисе готов был потерпеть немного, если это означало шанс полетать вместе. В конце концов, самоуверенный заносчивый засранец, который прикроет тебе спину, — это куда приятнее, чем самоуверенный заносчивый засранец, которого судьба сделала твоим продюсером. В этот поздний час в ангаре никого, кроме механиков, не было. Механики сидели у себя и пили. Возможно, чай. Возможно, что-то, чем можно помянуть девственную нетронутость машин. До них двоих дела никому не было. — Садись за бывшую Хайзаки. Ему все равно дадут другую, а ты хоть привыкнешь. Вон она, «семерка». Вблизи истребители были похожи на крылатые капли, и смотреть на них получалось совсем не так, как на симуляторе. Плоскости, сложенные, как крылья бабочки, тускло блестели. Серебристая семерка на носу горела ярко-ярко. Пахло краской и металлом. — Что смотришь, давай садись. Педали ложились под ноги удобнее, а панель оказалась чуть выше, чем Кисе привык. Он попробовал отрегулировать кресло, но оказалось, что настройки и так выкручены на максимум. — О чем я и говорю, — сказал Аомине, наблюдавший за его возней. — Симулятор — это вообще ни о чем. Сядь поглубже и расслабь спину, а то будет сводить. Руки положи на панель. И не убирай, тут программа за тебя не подхватит. Не люблю тренажеры, они фальшивые. Как плохая копия. Кисе кое-как устроился. Он столько раз все это проделывал на симуляторах и тренажерах, что движения были заучены до мелочей, и все же именно мелочи отличались. Тренажеры делались удобными. Истребители должны были работать на максимуме и еще немного сверх того. — Сел? Давай на взлет. Я сейчас догоню. Кисе закрыл кабину и повел истребитель из ангара вперед, в космос. Ни в одном симуляторе не было легкой-легкой дрожи, которая прошивает тебя, когда проходишь защитное поле. И того очень короткого мгновения, которое проходит между стартом двигателя и запуском гравикомпенсатора, — когда перехватывает дыхание, а ты чувствуешь, что летишь. Ни одна программа не способна воспроизвести глубину космоса. В симуляторах она черная, но черный — это поглощенный цвет, а сквозь живую кабину Кисе видел, что этот цвет на самом деле есть. Это свет звезд, далеких и близких, это сияние соседних галактик, это темнота, но она живая и ждущая, она бархатная и теплая, а вовсе не провал в никуда. Он полетел вперед, навстречу темноте. Пружинили под пальцами кнопки, чуть кренило вправо рычаг на повороте, и это было таким остро, невероятно настоящим, что перехватывало дыхание. Мигнул монитор связи: «пятерка». Это Аомине успел сесть в машину и подняться. — Давай на облет планеты. Успеваем до вечернего отбоя, если не протормозишь и не отстанешь. Пошли! Он сорвался с места на огромной скорости, почти сразу исчезнув из живого обзора. На мониторе Кисе его ясно видел: такая же, как он сам, бело-голубая точка, резво скользящая к краю. Ну нет, не хватало еще, как Аомине выразился, протормозить. Кисе переключил скорость и пошел догонять. Кто вообще придумал, что симуляторы полета хоть сколько-то похожи на полет? Кому пришло в голову, что учить лучше на тренажерах? Это безопаснее, но это совсем, совсем непохоже. Не то что плохая копия — бледная тень. Как рекламная программа-ИИ похожа на актера, играющего в культовых фильмах. «Кисе, ты тормоз», — высветилось на мониторе. По крайней мере, за эту неделю Аомине, делавший вид, что люди в целом совершенно его не волнуют, выучил, как его зовут, потому что сегодня он об имени не спрашивал. «Сейчас догоню, и посмотрим, кто тут тормоз» «Разбежался!» Желто-зеленый шар обернулся своим голубым боком. По голубому протянулась тонкая черная линия — там когда-то прокладывали мост, еще когда здесь стояла пограничная база. Границы давно сдвинулись, а база осталась, там учили пехоту. Не всем даны крылья, кто-то должен служить и в десанте… Прибавив скорость, Кисе поймал наконец Аомине вживую — искорка на самом горизонте зрения. Воодушевившись, он вдавил рычаг до упора, машина тут же кувыркнулась, и ее снесло в сторону. «Гравитация бессердечна», — сообщил Аомине. Видимо, следил за Кисе на мониторе. «Вижу, блин!» «Звезды еще и не так могут. Так что контролируй, где находишься и куда летишь» Искорка приблизилась еще немного. Потом Аомине заметил, что Кисе догоняет, и прибавил скорости еще. Машина у него была точно такая же, и как он ухитряется выжимать из нее чуть не в два раза больше, для Кисе оставалось загадкой. «У нас еще пять минут. Давай скорее, а то Акаши расстроится. Поверь, ты не хочешь расстраивать Акаши» Кисе и без напоминания не хотел расстраивать капитана. Шар планеты под брюхом поворачивался, как детский мячик, который уже замедляет вращение, но все никак не остановится. Аомине сбросил скорость. «Подлетаем. Давай потише вперед и садись, а я за тобой» Из-за горизонта вынырнул крейсер. Бело-голубой, как и ведущее звено. Красивый. Жаль, что нельзя сделать много-много таких и просто задавить Бармаглотов числом. Всем было бы проще. Садиться оказалось труднее, чем взлетать. Посадку отрабатывать приходилось реже; Кисе чуть не промазал мимо полосы, но все же вырулил и подвел машину к месту. Открыл кабину, стянул шлем и спрыгнул. Стоять на земле после полета казалось как-то… не то чтобы неправильно. Просто чего-то не хватало. И искусственная гравитация — вполне стандартная, настроенная на людей, — тянула как будто слишком сильно. Машина Аомине вошла так гладко и ровно, как в том самом «Лунном свете» садились лучшие асы. Сам Аомине, вылезая из кабины, ни разу не запнулся. И волосы у него ко лбу не липли — даже не вспотел. — Ну что, разницу увидел? — Еще как! Аомине хмыкнул. — Будешь моим ведомым. Акаши я сам скажу, а то он задолбал уже, что у меня никого нет. Был один кандидат, но Имаеши забрал его себе. Я успел привыкнуть, хотя он меня сначала постоянно бесил: что ни сделает, сразу извиняться. Потом был еще один, но Сацуки и то лучше летает, так что Акаши его отбраковал. С концами. Понятия не имею, как он вообще попал сюда, небось чей-то сынок… — А Сацуки — это?.. — Брось, уж ее ты точно видел. Она аналитик, и у нее роскошные сиськи. Как ее можно вообще не заметить, с таким вырезом? Завтра познакомлю вас, все равно она сюда притащится. Пожрать-то нам завтра еще дадут спокойно, так что и с остальными познакомишься. Ты не волнуйся, кроме Хайзаки, все нормальные ребята. В «Тейко», в смысле, Сацуки вон точно с ненормальным работает, понятия не имею, как она его до сих пор не убила. Он тоже пилот, но его в звено только дурак поставит. Кисе вспомнил этих нормальных ребят — Мидориму, который бродил по базе с игрушечным пингвином, копилкой-лягушкой и сушеным нижним желудочком аллигатора, Мурасакибару, который контрабандой провез чуть ли не чемодан конфет, Такао, ведомого Мидоримы, который носил ободки и трещал на весь коридор… Да. Возможно, гениальные пилоты просто не могут быть нормальными людьми. Все сразу в человека не помещается: или ты нормальный, или умеешь летать. Терять собственную нормальность Кисе не хотелось, впрочем… со стороны он, пожалуй, кажется достаточно ненормальным: вот кем надо быть, чтобы бросить карьеру, сериалы, известность и пойти учиться на пилота только потому, что захотелось попробовать что-то по-настоящему важное? — Я не волнуюсь. Чемодан он разбирать не стал. Поставил на тумбочку фоторамку, загрузил снимок, где он с сестрами и родителями отдыхал на знаменитых водопадах Нью-Токио, забрался под одеяло и выключил свет на своей половине. Аомине быстро захрапел. Только что говорил, что все будет нормально — и вот уже спит; Кисе подумал, что надо тоже так научиться. Никогда не знаешь, когда сможешь выспаться в следующий раз. Тихо прогудел сигнал. Крейсер ушел в гиперпространство. Завтра они вынырнут уже на фронте.Зеленый
«Тейко» стояла, построившись, перед Акаши. Справа от них выстроились «Тоо» с Имаеши во главе, сзади «Йосен», слева «Сейрин» и «Кайджо». Пять. Больше не шесть. И траурные повязки на рукавах капитанов. Мидорима снова и снова думал о том, что его хотели распределить не в «Тейко». а в «Шутоку». Если бы Акаши тогда не настоял, что им с Такао место у него в команде, сейчас он бы не стоял в строю, а остался там, среди искореженного металла. И Такао бы остался. А ведь спорили с Акаши тогда оба, потому что успели выбрать, где хочется остаться. Акаши оказался упрямее. «Тейко» тоже могла вернуться не вся. Акаши повел их с тыла, не в лобовую, не в самое пекло; пока «Шутоку» отвлекала внимание и вызывала чужой огонь на себя, «Тейко» зашла сзади и взорвала бармаглотский крейсер. Наверное, комсостав так и рассчитывал, наверное, все случилось так, как должно, на войне без потерь не бывает, и у «Шутоку» были шансы, их истребители легче, но быстрее и маневреннее, — но Мияджи не успел увести звено, и Мидориму не оставляло ощущение, что они проживают чужую, одолженную жизнь. Вместо «Шутоку». Что сейчас не Акаши, а Мияджи должен говорить о потерях, о мужестве и о том, что нельзя опускать руки. Он покрепче стиснул плюшевого динозавра. Игрушечный мех истерся и истрепался, но не носить его с собой было невозможно. Рядом застыл Кисе. Уставился на носки собственных ботинок и молчал — он молчал с тех самых пор, как они вернулись. Аомине сначала горько шутил про то, что этот фонтан наконец заткнулся, потом пришла Момои, увела Кисе поговорить, потом увела Аомине, и шутки кончились. Если б Мидорима сам не слышал, не поверил бы, что она способна наорать. В свой первый вылет многие шли с шуточками. Мидорима слышал, как у него за спиной пересмеиваются, глядя, как он запихивает в кабину жирафа с очень длинной шеей. Почти сразу же к нему подошел Такао, что-то прошипев насмешникам, и помог упаковать игрушку. То ли талисман спас, то ли «Тейко» везло, но у них вернулись все. Акаши говорил тихо, но слышно было каждое слово. Он говорил и для них, «Тейко», и для остальных. Что ничего еще не потеряно. Что они справятся. Что нужно только вложиться, отдать себя целиком — и все получится. Так, как у Ниджимуры, у него все равно не получалось, но Ниджимура и не ходил с ними в настоящий бой. Успел только собрать и все, даже на звенья не разбил. — Фигня все, — тихонько сказал Мурасакибара. Он стоял рядом с Мидоримой и украдкой грыз батончик мюсли. Из заднего кармана у него торчал еще один. — Тихо ты, — прошипел ему Аомине. — Не нравится — иди и скажи это Акаши в лицо. Мурасакибара косо посмотрел на него, но умолк. Акаши повысил голос, вскинув подбородок. Сейчас было совсем не похоже, что он тому же Мурасакибаре едва ли по плечо. — «Тейко» — это прошлое. Сегодня мы пойдем в бой под новым именем. По строю пронесся шепот. — Построиться и в ангар. Акаши развернулся и пошел первым, не глядя, как исполняется приказ. Мурасакибара опять буркнул что-то про фигню. Такао дернул Мидориму за рукав. — Как думаешь, Шин-чан, это что значит? — Подразделение переименовывают. — Так вроде весь смысл был в том, что мы типа наследники, разве нет? Глупо как-то. Механики, наверное, проработали всю ночь. Номера у машин остались прежними, а вот краска сменилась: вместо бело-голубой гаммы истребители расцвели ярко-красным. «Вострые мечи». А ведь вовсе не глупо, подумал Мидорима. Потому что «Тейко» пошла в бой и проиграла, потому что они несли карму тех, погибших, потому что их сравнивали с первыми. А за «Вострыми мечами» пока не стояло ни побед, ни поражений, им только предстояло сделать себе имя. Новое имя. Придумал ли это Акаши или кто-то из штаба — идея вполне имела смысл. — Дело не в наследниках. — Ну нет так нет, — Такао, казалось, было совершенно все равно. — Кстати, угадай, кого ты забыл на кровати? Держи. Такао совал ему плюшевого пингвина. Пингвин был вчерашний, и Мидорима его не забыл, а оставил; сегодняшний талисман — часы — уже лежал в кармане. Но Такао так сиял от осознания важности своей миссии, что Мидорима взял игрушку и усадил на панель так, чтоб она не мешалась. — Ну вот что бы ты без меня делал. И смотри, я такого же выпросил, это Момои мне подарила. У нее куча всяких безделушек, ей пацаны постоянно дарят, я попросил, и она мне его отдала. Пингвина этого Мидорима помнил. Он видел, как его вручал мальчик из «Тоо», непрерывно извиняясь, а потом Имаеши отвел его в сторону — вежливо поговорить. Мальчик вернулся весь пунцовый и больше к Момои не подходил. А Такао вот ухитрился выпросить — Мидорима подозревал, что он просто уболтал Момои до того, что она была готова дать ему что угодно, лишь бы он от нее отстал. Раньше было проще. Можно было сказать ему «Сдохни» — и он ненадолго умолкал. Сейчас у Мидоримы не получилось бы такого пожелать. Никому. — По машинам, — скомандовал Акаши. В окне переговоров высветилось «Удачи нам всем!» — это Кисе. После первого вылета он, кажется, впервые напрямую обратился к кому-то, кроме Аомине или Момои. Они взлетели. Гипердвигатель на истребителях позволял только короткие прыжки, но им и не надо было далеко. Курс все равно проложили в обход, чтобы Бармаглоты не вычислили местонахождение базы, но уже через час они выходили из гиперпространства в двадцати минутах прямого лета до базы Бармаглотов. На радарах она уже горела. Мидорима впервые видел ее так близко — огромная, размером с не очень большую луну; эта, насколько он знал, центральная, а всего их было три. Их строили не на границе Ва и Джаббер, а далеко внутри империи, и только потом подогнали сюда. В прошлый вылет до станций они не доходили — встали на подлете, не пошли на сближение, сегодня Акаши собирался укусить побольнее и повел их ближе. Цель, которую Акаши выдал, звучала очень просто: выманить и уничтожить два крейсера. Больше четырех по ним не выпустят, слишком мало места для маневра, здесь планета, здесь астероидное кольцо, здесь сама станция — сложные гравитационные условия не позволяли пригнать собственный тяжелый флот, но и не давали выпустить против них большую, хоть сколько-нибудь существенную силу; рассчитывать приходилось на везение и на скорость. Ханамия говорил, у них в лучшем случае получатся еще одна-две вылазки: потом Бармаглоты выставят защитное поле, и к базам будет просто так не подлететь. Значит, у них мало времени: сегодняшняя разведка боем — и потом еще один, уже последний шанс. Акаши не озвучивал, что им предстоит, но все еще с первого вылета уже примерно догадывались, что в лучшем случае им предстоит вывести из строя станцию. В худшем — все три. Фигня, как говорил Мурасакибара. Эскадрилья ляжет хорошо если наполовину, но другого выхода просто нет. С приборной панели улыбался во все зубы плюшевый пингвин. Крейсер отделился от базы и поплыл навстречу. Бармаглоты строили тяжелее, угловатее — машины Ва были похожи на вытянутые капли, машины Джаббер — на косо обрубленные блоки. Мощнее даже на вид, легкий крейсер Бармаглотов оказывался и сильнее, и быстрее крейсеров Федерации, включая «Тейко», что уж говорить про тяжелый. — Ты смотри, как идет, да, Шин-чан? — в наушниках оживился Такао. — Как думаешь, нам дадут медаль? — Нет. Не дадут, потому что от них и ждут, что они чудом справятся. Им не надо делать ничего сверхъестественного, потому что с точки зрения генералов они и есть то самое чудо. Обычное штатное чудо. — Ждем, — это уже Акаши. — По сигналу вперед. Не геройствуйте попусту, нам нужно сбить их и вернуться, а не остаться здесь навеки. Ребята говорили — Мияджи тоже просил попусту не геройствовать. С радаров крейсер переполз в поле зрения. Акаши выждал несколько секунд и дал сигнал. «Пятерка» и «семерка» — Аомине и Кисе — вывернулись слева и пошли вниз, крейсеру в подбрюшье. Прежде чем на них успели наставить пушки, Акаши метнулся в лоб крейсеру; его ведомый — за ним. — Пошли, — сказал Такао. — А то его собьют без нас. — Прикрой мне тылы. Попробую оставить их без боковой пушки, вот что. — Как ты туда подберешься, если эти два придурка уже там? — Я не собираюсь подбираться. Я собираюсь прицелиться. Мне нужно время и нужно, чтобы я не беспокоился за то, что меня собьют. Прикрой мне тылы. — А. Ну ладно. Судя по интонации — насколько ее можно было передать через микрофон — Такао ничего не понял. Мидориме это было, в принципе, и необязательно: обещал — значит, правда прикроет, а в процессе поймет. Отключив программу автоприцела, Мидорима пошел на облет. Истребитель быстрее крейсера почти в три раза, но на счету была каждая минута: Бармаглоты, конечно, тоже не дураки и скоро выпустят своих пилотов. Чем быстрее они выведут из строя крейсер, тем больше у них шансов вернуться на базу. Он ушел по широкой дуге — если в рубке и за штурвалом не идиоты, его они, конечно, не упустят из виду, просто им точно будет не до него. У них там Аомине под носом, пусть думают, это пилот, или в кабину пустили мартышку, которая произвольно скачет по панели. Отвлекутся. Такао цепко висел на хвосте и для разнообразия молчал. Дистанцию он держал хорошо, в точности какую надо, не дергался, и Мидорима мысленно выдохнул: все в порядке. Сейчас все получится. Они успели отлететь на нужное расстояние, когда крейсер выпустил эскадрилью. Не флагманскую — они тяжелее и медленнее шли — но тоже мало радости. — Не спи, — напомнил Мидорима, чтобы Такао не расслаблялся. — Сам не спи, Шин-чан! Ими заинтересовался крайний Бармаглот — свернул с общего курса и направился к ним. Такао бросился наперерез; Мидорима, удовлетворившись увиденным, встряхнул руками, положил их на гашетку и сосредоточился. Цель — левая тяжелая пушка. Самая мощная на крейсере. Его клык. Крохотная зеленая точка на экране. Рамка прицела здесь не поможет. Здесь — почувствовать, как пойдет твой удар. Как исказится посланный тобой луч и летящая вслед торпеда. Куда успеет уйти крейсер. Как высчитать поправку. Как будто луч — это тоже твоя рука. Как будто это ты привстаешь на цыпочки и аккуратно дотягиваешься. Остается слегка подтолкнуть. Пуск. Легкая отдача ушла в пальцы; Мидорима встряхнулся. Такао снова висел чуть сбоку и сзади, а справа кувыркалась сплавленная груда металла. — Я думаю, нам все-таки дадут медаль, — весело сказал Такао. На радарах высветился второй крейсер. Эскадрилья Бармаглотов уполовинилась; искорки истребителей перемещались так быстро, что отследить можно было только в большом масштабе. — Пошли на второй заход. Пока и эти не выпустили эскадрилью. — Ага. А вторую пушку не будем? — Она мелкая, ее издалека не взять, а снимать вблизи не так опасно, как большую. Будем делать, что можем, и что больше никто не сделает. — Ну логично. Мигнул экран сообщений — «Мидоримаччи молодец!». Эскадрилья заметила — это было приятно. Приятней любой медали, по правде говоря, потому что намного важнее. — Шин-чан... — Что еще? Держись левее, закрываешь обзор. — Шин-чан, а ты не думаешь, что там.... ну, живые пилоты? У Такао дрогнул голос. Ну да, весь прошлый вылет они простояли в прикрытии, и он ни разу не выстрелил. — Нет. Не думаю. И ты не думай. Представь, что это программа. И подумай, что мы тоже живые. — Да знаю я. Просто... Такао не договорил. Нужно будет попросить Имаеши с ним потом поговорить, подумал Мидорима. Или Касамацу. Кого-нибудь из тех, кто уже не раз разговаривал с теми, кто впервые отнял чужую жизнь. Со второй тяжелой пушкой вышло хуже. Первому крейсеру кто-то успел подбить дюзы, он начал заваливаться, и второй, давая первому время на эвакуацию, атаковал сам в разы яростнее. Мидорима долго пытался найти позицию на дальней линии, чтобы пушку было видно, а свои мелькали пореже. К счастью, кто-то — наверное, Акаши — разгадал его маневр и увел эскадрилью поклевывать крейсер с другого бока. Все получится, повторял Мидорима, целясь. Все получится. Все будет хорошо. Пушка вспыхнула ярко. Взрывом, кажется, кого-то задело, но его сигнал исчез так быстро, что Мидорима не успел понять, кто это был. Но все свои ведь улетели, Акаши их увел? Значит, Бармаглот. Иначе и быть не может. — Возвращаемся. Может, еще что-нибудь успеем. — Угу. Свои летали слишком быстро. Мидорима все пытался пересчитать — все, не все — и никак не мог. Когда они с Такао подлетели к остальным, оба крейсера уже повисли бесполезным грузом. Следующую пару дней Бармаглоты будут очень заняты попытками отбуксировать их подальше, вытащить то, что можно вытащить. А еще будут искать виноватых. Может, у них даже случится какой-нибудь раскол, хотя Мидорима бы не особенно рассчитывал на такую удачу. Мимо просвистела «пятерка» Аомине. Завидев Мидориму, он жизнерадостно махнул ему плоскостью. Тоже заметил пушки, наверное. Мидориме показалось, что в кабине стало чуть теплее. — Перестроиться. Голос у Акаши был хриплым. А может, из-за помех связь испортилась. — У нас еще есть время, капитан! — Мы уйдем сейчас. Мидорима прекрасно его понимал. Шансы шансами — но в прошлый раз они потеряли всю «Шутоку», и зачем рисковать еще? У них есть возможность вернуться без таких страшных потерь. — Разгоняемся. Три минуты — это много. Для стремительного космического боя — пожалуй, даже чересчур много, но время разгона перед прыжком в гиперпространство пока не смог сократить ни один конструктор. Имаеши шутил, что если б Ханамия в свое время пошел учиться на технический, то мог бы и изобрести какой-нибудь усилитель или компенсатор. Мидориме не очень верилось: Ханамия отлично изобретал всякие гадости типа дополнительной диеты («Гравикомпенсатор должен работать, а не задыхаться, поэтому все, включая Мурасакибару, переходят на новый режим питания») или бессмысленных тренировочных комплексов («Я в курсе, что вы не десант, незачем мне это повторять в пятый раз, продолжайте отжиматься»), а что-нибудь осмысленное вряд ли был в состоянии придумать. Акаши завис в стороне, пропуская свою эскадрилью. Наверняка собирался уйти последним. Мидорима оглядывался на него — вживую, не по приборам, пока не успел отлететь, — и, наверное, именно поэтому не пропустил, как база выпустила третий крейсер. Акаши тоже не пропустил: в наушниках засвистели сигналы красной тревоги. Это значило — очень быстро, не оглядываясь, отступать пока возможно. — Нас же много! — крикнул кто-то; Мидорима не узнал голос. — Кэп, давайте! — Нет. — Кэп... — Я сказал нет, Аомине. Голос у Акаши сделался мягкий-мягкий, и стало ясно, что по возвращении Аомине ждет выговор и штрафные отжимания. За нарушение субординации, за оспоренный приказ и за то, что выделываться можно дома, а не на поле боя. Разгоняющийся истребитель тряхнуло; справа, близко-близко, прошел ярко-голубой луч. — Держать строй! Крейсер вплыл в поле зрения. Пушки до него еще не дострелили бы, но если сейчас свернуть... Кто-то именно так и подумал: двое истребителей — номера Мидорима не успел засечь — вынырнули из строя и, не снижая скорости, пошли к крейсеру. — Шин-чан, эй, Шин-чан! — Нет. — Ну правда, давай рискнем, а? Можем же успеть! Крейсер плыл обманчиво-медленно и очень плавно. Неуклюжим он сейчас вовсе не казался; с этого расстояния его можно было уже как следует разглядеть: светло-серебристый, почти белый, похожий на рубленую бисерину. Красивый. «Сильвер» — гласила надпись на боку. — Мы не успеем, Такао. Уходим. Слева промчались Тоо. «Четверка» Имаеши — сзади. Когда-то давно границу между Федерацией Ва и Империей Джаббер проложили именно здесь из-за астероидного кольца. Сюда не приведешь большие силы и много кораблей. И разгон для гиперпрыжка брать очень сложно — почти негде. Только один возможный маршрут. Затормозить и снова разогнаться нельзя — нет места. Кто мог предвидеть, что Джаббер построит эти станции? Кто вообще мог просчитать что-то подобное? Как это в принципе можно представить? — Не успеем, — эхом отозвался Такао и вдруг закричал: — Шин-чан, наши не справляются, смотри! Две крохотные искорки под левым бортом. Одна, кувыркаясь, начинала заваливаться — ей, кажется, срезало крыло, — вторая стреляла и стреляла по сияющему боку «Сильвера». Слишком поздно. Машина Мидоримы уже ушла в разгон. Даже если бы он сейчас смог поверить, что шансы есть, тормозить было бы уже поздно. Не хватило бы ни места, ни времени. — Такао, давай быс... А вот Такао разогнаться не успел. Приняв решение, он вывернулся в петлю и помчался назад. Три секунды до прыжка. Рычаг выворачивается из рук, не слушается — отсюда уже нельзя ни отменить прыжок, ни насильно выйти, но Мидорима бьет по кнопкам, тянет рычаги — нельзя, Такао здесь, значит, он должен остаться, нет... Две секунды. Автокоординаты активированы, двигатель уходит в гиперрежим: по панелям прошла легкая вибрация. Истребитель Такао превратился в искорку и летит туда, где застряли двое... кто? Секунда. С крайней пушки «Сильвера» медленно-медленно срывается ярко-голубой луч и медленно-медленно летит к искорке. Та уворачивается — медленно-медленно. Чуть медленней, чем движется луч. И — не успевает. Вспышка. Прыжок.Синий
Более дурацкого названия, чем эти самые «Вострые мечи», Акаши просто не мог придумать. Хотя звучало задорно. Под таким именем так и хочется кому-нибудь навалять. Пока они садились в истребители, Аомине пытался высмотреть в толпе Сацуки — она жутко достала каждый раз таскаться его провожать, но без ее прощального поцелуя в нос как будто чего-то не хватало. Завистливых взглядов остальной эскадрильи, например, их-то не целовали никакие аналитики. Хотя если бы кого-нибудь вознамерился поцеловать другой аналитик, который тоже притащился провожать, этот кто-нибудь через порог бы не отплевался, бедняжка. Сацуки обнаружилась возле «Тоо». Аомине бы в жизни ее там не заметил — с чего бы? — но Кисе дернул его за рукав и громко спросил, нормально ли вообще, что Имаеши держит ее за руку, или не очень. Это было не очень нормально, и если бы Акаши не скомандовал подготовку к взлету, Аомине бы, наверное, пошел и все-таки спросил, какого хрена. Кисе смотрел на него и откровенно ржал; в него захотелось чем-нибудь швырнуть, потому что не смешно же, но он бы, во-первых, увернулся, а во-вторых, швыряться было особо нечем. Ну и на глазах у Акаши не стоило, не надо начальству лишний раз нервничать. На перекрашенном истребителе по краю крыла тянулась траурная полоска. Аомине задумчиво провел по ней пальцем, прежде чем закрыть кабину. «Шутоку» не вернулись вообще, у других были потери, не пострадала только «Тейко». На приборной панели мигало сообщение. Кто мог успеть-то, если Кисе еще свешивался из кабины и кому-то махал? «Удачи и возвращайся. Целую!» Сацуки. Ну и что толку в ее «целую», если никто не видел, спрашивается? Поверх сообщения от Сацуки всплыла какая-то рассылка от Кисе, но Аомине удалил ее, не читая. Захочет сказать — скажет сам и голосом. Акаши скомандовал взлет. Аомине видел, как Кисе быстро-быстро закрывает кабину и запускает двигатель. Правда, рассердиться, что опять придется ждать, Аомине не успел — Кисе все проделал очень быстро и вообще стартовал первым, так что пришлось его не ждать, а наоборот, догонять. Не хватало еще, чтоб их опередили Мидорима с Такао. Они ушли в гипер. Моменты входа и выхода Аомине очень любил. Вживую даже сильнее, чем на симуляторе. Потому что ты правда становишься как одно целое с кораблем, потому что на мгновение компенсатор отключается, и ты растворяешься в невесомости, а звезды превращаются в световые ленты. Вот сам гипер он не любил. Пусто, холодно и связи нет. Даже с Кисе не поговоришь. Объясняя сегодняшнюю задачу, Акаши раз пять велел не геройствовать и так при этом косился на Аомине, как будто заподозрил его в желании лезть под пушку. Как будто непонятно, что глупо попусту лезть, куда не просили. Тем более — если с ним в паре Кисе, который за штурвал попал чуть ли не вчера. Глупо будет, если не вернется. А потом полет закончился. Вот она, граница, вылет на передовую, дубль второй. — Охренеть, — выдохнул Кисе в динамиках. Увидел станцию. — Это тебе не фильмы. — Угу... Как такую здоровенную вообще взрывать? Там небось же нет вентиляционных шахт? — Нет, конечно. Ты и не взорвешь, для этого есть пилоты вроде меня. Кисе что-то возмущенно завопил; Аомине пропустил это мимо ушей. Ничего нового все равно не услышит. В голове вертелась какая-то ерунда. Там, на базе, он бросил незаправленную постель. Ерунда, ну точно. Никто слова не скажет, если они вернутся, а ведь наверняка заметили и отметили. А еще сегодня четверг. По четвергам им выдавали плитку шоколада. До того, как Ханамия решил, что они садятся на диету, выдавали через день. Аомине все равно сладкое не особо любил, так что всегда отдавал свою то Сацуки, то Мурасакибаре. Мурасакибара любил шоколад, а Сацуки в последнее время тянуло и тянуло на сладкое. База выпустила крейсер. Акаши просигналил «вперед», и они с Кисе тронулись, постепенно разгоняясь. Машина у Кисе больше не вихлялась, нос он держал очень ровно, да и вообще хорошо держал дистанцию. Пожалуй, решил Аомине, можно и попробовать. — Пошли-ка за мной. — А кэп разрешит? Вообще-то Акаши что-то такое говорил по общей связи. Аомине не особо вслушивался в подробности. Если у них с Кисе получится, им и не попадет, а если не получится, отрывать им головы все равно будет некому. — Разрешит-разрешит. Помнишь, Акаши про разумную инициативу говорил? Пошли ее проявлять. Видишь, под брюхом у него висит пушка? Если вдвоем и вблизи, можно попробовать ее сбить. — А нам дадут подлететь? — А ты не тормози. На скорости Кисе тоже держался хорошо. Аомине ушел из-под выстрела, приглушил общую частоту, чтоб потом можно было честно сказать, что приказа не слышал, и, петляя, помчался к крейсеру. Кисе не отставал, аккуратно повторяя маневры. — Акашиччи говорит, что мы охренели и чтобы ты включил связь, — сообщил Кисе. — Очень мило с его стороны. Не зевай. Кисе вильнул в сторону, уворачиваясь от выстрела. — Ничего я не зеваю. Ой, смотри-ка, там «Сейрин». «Сейрин» заходили справа. У крейсеров там был ангар, и они, наверное, ждали первую волну вражеской эскадрильи. — Давай тогда быстрее, а то эти придуркам достанется все самое веселое. — Ты просто не хочешь, чтоб Кагамиччи сбил больше Бармаглотов, чем ты. — Кисе, заткнись, а? Кого вообще могут волновать придурки вроде Кагами? Пушка на крейсере была сильная и тяжелая. Палить по ним перестали — Акаши, заповедовав не геройствовать, пошел в лобовую, а Бармаглоты как-то не хотели, чтобы он в них впилился. — Смотри: бить надо в основание, — Аомине дал аккуратный залп по означенному основанию, сбивая краску. — Вот сюда. — У нас мощности не хватит. — Хватит. Дефлекторы отключи и хватит. Будем прикрывать друг друга по очереди. — Ага. Мурасакибара бы сказал, что он выдумал фигню. Мидорима бы все сделал по-своему... он, кстати, отлетел подальше и как раз вознамерился делать по-своему. Если они выживут, Акаши и его тоже убьет, и будет прав. Кисе не спорил. Развернулся носом наружу. — Прикрываю. Давай. Аомине сбросил дефлекторы. Это было — как выйти в общий коридор без штанов. Вроде и есть чем гордиться, нестрашно — ну, в его случае, он верил, что ускользнет, если Кисе не справится, — но чувствуешь себя слишком уязвимым. Штанов-то нет. Кисе принял в дефлектор чужой выстрел, и Аомине заметил, что они больше не одни. Крейсер сбросил эскадрилью Бармаглотов. — Давай теперь ты. Тебе все равно дефлектор перезагружать. Препираться Кисе не стал. Быстро сделал, как сказано. Металл оплавлялся: пушка начала отрываться, и Кисе напоследок сплавил ей ствол. — Все. Зуб вырвали. Пошли к остальным, поможем. Они облетели крейсер и направились к остальным. Руки стали мокрыми; Аомине только-только осознал, что они вообще-то основательно рисковали. Кисе не так давно летает, стоило ли... Зазевавшись, Аомине пропустил момент, когда ими заинтересовался Бармаглот. Безошибочно выделив слабое звено, он упал на хвост Кисе и никак не желал слезать, как Кисе ни петлял. Поднырнув, Аомине ушел назад и подбил Бармаглоту дюзу. Тот закувыркался, и его снесло в сторону. «Спасибо, Аоминеччи!» — высветилось на экране. «Следи за своей жопой, придурок, я тебе не нанимался этих отгонять!» Кисе унесло вправо — Аомине потерял его из виду, потому что откуда-то взялось еще трое Бармаглотов, мстить за приятеля, и резко стало не до Кисе: поди последи за чужой жопой, если вот-вот поджарят свою. Потом нужно будет найти его, а пока надеяться, что он вывернется, не маленький. Один подарок снял Акаши — пробил Бармаглоту кабину и усвистел куда-то дальше, не обращая внимания, что пилот катапультировался и беспомощно висит в пустоте. Какие у них легкие скафандры... вряд ли его успеют подобрать. Сами-то они, впрочем, летали в тех же условиях. Почти без шансов, что если собьют, то кто-нибудь успеет подобрать. Двоих остальных Аомине снял сам. От троих можно было только удирать и уворачиваться, с двоими — уже драться, вывернуть, держа обоих в поле зрения, так, чтобы поймать в прицел хоть одного, а дальше как повезет. Ему везло — всегда везло. И скорость хорошая. Вслед за первым крейсером база выпустила второй. В наушниках кто-то чертыхнулся: этот плыл более ходко. На радаре высветилось, как Мидорима уходит в облет — наверное, решил повторить фокус с пушкой. — Отвлекаем их справа, — скомандовал Акаши. — Мурасакибара, ты прикрываешь. Попробуем снять их на вылете из ангара. Аомине, под выстрелы не лезь. Они построились и зависли, изредка постреливая по щели ангара; рядом точно таким же строем висели «Тоо». Бармаглоты наконец сообразили, что пора вылезать из норы, когда Мидорима снял-таки пушку. — Нужно сбить им дюзы. Время — десять минут. Откуда десять минут, какие десять минут, хотел сказать Аомине, но Акаши отключился и первым ломанулся к дюзам. Он ставил на скорость, не на щиты, несся как молния, но почти открытый. — Пошли, прикроем кэпа? — Пошли! Кисе отозвался тут же — тоже, наверное, заметил. Ему работать втроем еще не приходилось, но учился он быстро. Аомине слышал как-то, что лучшие пары получаются, когда ведущий и ведомый как свет и тень — отражают и оттеняют друг друга. Когда ведомый слушается с полумысли и действительно стоит за ведущим, как тень. Кисе на тень совсем не походил — лез вперед, норовил подбить кого-нибудь у Аомине под носом, хотя и прикрывал, когда надо. Пожалуй, Аомине так нравилось куда больше. Хотя Кисе и придурок, конечно. Мимо пролетел вернувшийся Мидорима, Аомине помахал ему — молодец, круто! — и устремился за Акаши. Если когда-нибудь потом он будет писать мемуары, там обязательно будет глава «Мой кэп — гребаный самоубийца» — нельзя же так летать. Не обращая внимания на Бармаглотов и полностью оставив их Кисе с Аомине, Акаши добрался до левой дюзы, сбросил дефлекторы и послал торпеду, одновременно расстреливая ее из пушек. — Все. Уходим. Они снова встали в строй. Два часа — и можно будет заползти в душ. И пожрать. И Сацуки повиснет на шее, и можно будет подхватить ее, покружить и поставить — и тогда она рассмеется, а не заплачет. Все. Домой. Момент красной тревоги он чуть не пропустил; с базы соскользнул и поплыл навстречу третий крейсер. Кисе начал тормозить — Аомине только по его движению и понял, что сам сбавляет скорость. Им сейчас полагалось разгоняться для перехода в прыжок, конечно, но ведь время же есть... Нельзя оставлять за спиной шанс. Даже такой дурацкий и случайный. — Нас же много! Кэп, давайте! — Нет. — Кэп... — Я сказал нет, Аомине. Оставить за спиной крейсер? Целый, с пушками, палящий по ним, убегающим? — Задние дефлекторы на полную, — спокойно приказал Акаши. Он летел сзади, чуть поотстав, пропускал эскадрилью вперед. Аомине перешел на приватный канал. — Я пойду и попробую поджарить ему дюзу. Сацуки всегда говорила, что если сказать о страшном вслух, будет не так страшно. Нифига не стало. Просто Акаши хотел, чтобы все ушли по возможности целые, а Аомине хотел победить, и для этого придется делать глупости. — Я с тобой. — Ну и дурак тогда, — дурость решения, конечно, лежала на поверхности, но от «я с тобой» внутри сделалось тепло. — Давай. Смотреть, что там поделывает Кисе, вживую было некогда — но монитор и без того показывал, как золотистая птичка его машины двигалась рядом с синей — его собственной, — четко и точно копируя его собственные движения, ныряя в петли и закручивая бочки. По ним стреляли; в какой-то момент Кисе повторил движение не точь-в-точь, а зеркально, и место, где он только что был, прошил ярко-голубой луч. За себя, понял Аомине, так страшно не было, а за него сердце кольнуло. Как если б за штурвалом сейчас сидела Сацуки. Кто-то, кто был впереди, вдруг свернул и помчался к ним. Придурок... Они с Кисе хоть знают, что делают — ну, он знает, а Кисе доверился, и Аомине хватало его доверия. Ребята один за одним уносились к краю монитора и исчезали с радара. Уходили в гипер. Акаши ждал и, наверное, материл их с Кисе только в путь, если он вообще умеет материться, но Аомине отключил общую частоту, чтобы не мешали. Нечего Акаши там лишний раз нервничать. Огонек, понесшийся к ними, мигнул и пропал. Нет, сейчас об этом нельзя, это потом, главное — Кисе горит и никуда не делся. И крейсер впереди — огромный, тяжеленный. — Аоминеччи, там... — Я видел. Пошли, попробуем сделать, как Акаши. — Там дефлектор. Мы так не сможем. — Будем пробивать. — Понял. Еле заметное мерцание теперь видел и Аомине. Да, им сейчас придется труднее. Но минус три крейсера — это намного лучше, чем минус два. Это много непогасших огоньков на радаре, а значит, они сейчас пойдут и сделают так, чтобы третий крейсер тоже лег. — Слушай, а мы за дефлектор можем пролететь? Смотри, там расстояние приличное... Аомине пригляделся. Дефлекторное поле, обнимавшее крейсер, почти не оставляло места между ним и собой, но истребитель бы пролетел. — Ты хочешь бить оттуда? — А ты видишь другой вариант? — Нет, Кисе. Не вижу. Пошли. Те, кто вел крейсер, видимо, не сразу поняли, чего они хотят добиться, или не поверили, Аомине бы тоже не поверил, что на свете вообще бывают такие придурки. Кисе шел с ним почти крыло в крыло — Аомине в жизни не видел, чтоб кто-то мог так синхронизировать движение. Крейсер вошел в астероидное поле. По слухам, когда-то здесь была бродячая каменная планета-гигант, а может, и погасшая звезда, но на ней решили провести испытания нового оружия. Во время испытаний планету нечаянно расщепили, перестаравшись с ядерной реакцией, и вот так появилась будущая граница между Федерацией Ва и Империей Джаббер. Вот и летай теперь через нее, как хочешь. Крейсеру-то не особо страшно — ему насквозь не надо, он и отсюда прекрасно их достанет, — а вот им... — Справишься? — Еще спрашиваешь! — Тогда давай рядом. И не отставай. Они прибавили скорость. В крейсере подумали, наверное, что у них поехала крыша, и они пошли на таран. Ну... почти угадали. Крыша точно поехала. — Цель видишь? — Вижу, Аоминеччи, я не слепой, вообще-то. — Тогда давай одновременно со мной. Аомине до упора вдавил гашетку и ушел глубоко вниз. Если сейчас рванет, их попросту сметет, уходить нужно быстрее... Кисе вильнул за ним. А за его дюзами вспучивался рыжий огонь. Истребитель тряхнуло так, что Аомине ударился затылком. В глазах помутилось, он попытался нащупать рычаг, но тот ускользал из-под пальцев. Радар мигнул и умер, половина кнопок погасла. — Твою мать, — с чувством произнес Аомине. Не полегчало. Он кое-как выровнял ход и огляделся. Ориентироваться без радара было трудно — крейсер вот он, его сносит и у него горит весь нижний отсек, астероиды вот они, вокруг... Кисе не видно — обожгло пониманием. Где же?.. Перевернувшись петлей, Аомине нашел его. Машину Кисе несло вбок, прямо к астероиду, и похоже было, что управление он потерял. Раздумывать было некогда, и Аомине прибавил скорость — догнать, перехватить, зацепить своими крыльями его. На симуляторе всегда получалось, вживую раньше проделывать не приходилось. Аомине надеялся, больше и не придется. От столкновения его снова тряхнуло. Механики потом проклянут обоих. Он окликнул Кисе еще раз, но связь так и не ожила. — Да твою ж мать... Только попробуй мне там умереть. С крейсера эвакуировались. Если их сейчас заметят, расстреляют враз, они здесь как на ладони. Аомине направил машину к астероиду. Если спрятаться и пересидеть — потом можно будет полететь домой. Лишь бы воздуха хватило. — Кисе... Модуль связи по-прежнему не реагировал. Сели они криво — компенсатор сдыхал у самого Аомине и неизвестно как себя вел у Кисе, ему и машину покорежило сильнее. Привстав в кресле, Аомине попытался разобрать, как он там, но темная фигура в кабине не шевелилась. Ему стало холодно. Воздуха в скафандре хватит минут на десять. Если вылезти из кабины, тамошний запас сильно сократится, и вместо нескольких часов у него будет... ну часа два. А если не вылезти из кабины, он не будет знать, что с Кисе. Крейсер горел красиво. Если смотреть, казалось, что вокруг теплее, несмотря на то, что на таком расстоянии ничего бы не почувствовалось. Аомине откинул кабину и вылез, цепляясь за крыло. Гравитация здесь, считай, никакая, не будешь держаться — унесет. Тупо получится. У них с Кисе и без того все вышло как-то тупо. Чужую кабину снаружи можно было открыть только одним способом — взломать. Кисе, бледный до синевы, невидяще смотрел прямо перед собой и никак не отреагировал, когда Аомине появился в поле его зрения. Как проплавить дюрастекло, чтобы не задеть человека внутри? Как вообще вытаскивать людей из истребителя, почему их учили не этому, а какой-то бессмысленной херне? Маленький ручной бластер быстро перегрелся. На Кисе сыпались искры. Наконец, стекло поддалось; Аомине просто отпихнул его куда-то, подхватил Кисе и потащил его наверх. — Ну давай, давай. Не застревай только. Кисе так и висел безвольным грузом, и хорошо еще, почти ничего не весил. Правый рукав его комбинезона потемнел и намок от крови, рука вывернулась под странным, нелепым углом. Разбираться, что там, было некогда, минуты стремительно таяли; Аомине, одной рукой удерживая Кисе, другой цепляясь за разбитую машину, двинулся назад. Воздуха в кабине оставалось на час. Сдернув шлем с себя и с Кисе, Аомине перекрыл их баллоны. Еще плюс двадцать минут. Кисе дышал. Тихо, слабо, но когда Аомине укладывал его за пилотское кресло, выкинув оттуда сигналки, ресницы у него чуть заметно дрогнули. — Только попробуй умереть. Вот только попробуй. В аптечке нашелся стимулятор. Все правильно — либо тебя тут же тащат на базу, где все есть, либо ты смертник, третьего не дано. Такие придурки, как они, не предусмотрены даже техникой безопасности. Поколебавшись, стимулятор он колоть не стал. Это нагрузка на сердце, а Кисе и так плохо. Вообще все вышло плохо, нелепо и очень, очень тупо. Сацуки расстроится. — Аоминеччи. Он чуть не подскочил, треснувшись головой о потолок. — Тихо, тихо, ты не шевелись. Мы кислород экономим. Кисе бледно улыбнулся. На губах пузырилась кровь; откуда-то из курса ПМП всплыло что-то насчет пробитых легких. — Получилось? — Получилось. Лежи. Все будет хорошо. Если б он с таким лицом врал Сацуки, что не знает, кто съел ее шоколадку, она б его все детство колошматила. А Кисе смотрел и улыбался, и Аомине смотрел ему в глаза, будто бы это могло удержать, не отпустить. Он снова и снова повторял — все хорошо, все будет хорошо, сейчас нас заберут и спасут. Распечатал первый баллон. Потом второй. Потом закружилась голова. Лицо Кисе расплывалось, но Аомине не закрывал глаза. Удерживал его взглядом — потому что моргнешь и проиграешь, а так Кисе никуда не денется. Чтобы было легче не пускать, Аомине взял его левую руку — холодную и липкую — и сжал покрепче. Ведь так получится удержать, должно получиться. Уже ускользающим сознанием ему померещилось, будто их с Кисе зовут по имени.Фиолетовый
Кто-то выгреб из-под сиденья его запас мюсли и оставил на мониторе записку про обязательную диету. Мурасакибара смял ее и выкинул. Шуточки у шутника были нифига не смешные. Вчера вечером эскадрилья была что-то чересчур нервная, а Кисе мельтешил так много и часто, как будто его было не один, а, самое меньшее, двое. Мурасакибара немного посидел со всеми, а потом ушел — они затеяли разговоры про то, как круто летать, и ему стало скучно. «Зайдешь поболтать?» — спросил его Химуро. Мурасакибара стер сообщение и поболтать не пошел. Вот вернутся — и тогда все будет. Пиво перед вылетом пить все же не стоит, а потом никто не обратит внимания, что у тебя там в банке. К тому же, после победы этот их Акаши наконец перестанет упрямиться и разрешит ему перевод в «Йосен». Там вроде поинтереснее, к службе относятся проще, и никто не воображает себя элитой элит. Но пока перевод не светил. «Тейко» — или как ее там теперь — работала слаженно, вряд ли Акаши приспичит что-то менять. Мурасакибару в основном ставили прикрывать, его это устраивало — ловить баланс между силой выстрела и плотностью щита у него получалось хорошо, а погеройствовать могут и другие. Ему это было как-то незачем. Что симулятор, что прошлый раз, что этот проходили для него одинаково. Следить за радаром, выбирать цель, убирать лишний огонек. Прикрывать, когда просят прикрыть, своя ли эскадрилья, чужая — без разницы. Посматривать, отражается ли там на мониторе целый и невредимый «Йосен» и в каком составе. Отвечать на вопросы. Он видел, как в ответ на приказ не геройствовать Аомине и Кисе полезли прямо под чужие выстрелы, а Мидорима задумал дальнюю стрельбу по пушкам. Как Имаеши, спасая кого-то из своих, чуть не поймал дюзой торпеду. Скучно. Вернуться бы побыстрее. Бой для него разбивался на фрагменты — как разбитое стекло. Осколок — и он снимает Бармаглота, целящегося в истребитель Химуро. Осколок — вместе с другими прячется под брюхом крейсера, чтобы поближе подпустить чужую эскадрилью. Осколок — черная злая щель чужого ангара. На симуляторах было сложнее. Люди злятся, нервничают, начинают ошибаться. Симулятор этого не умеет. Поэтому Мурасакибара и не любил летать — быстро становилось неинтересно. После того их первого боя многим было плохо. Мурасакибара помнил, как весь день таскал в столовой порции Кисе, у которого пропал аппетит. Ему самому было в целом все равно: если сидеть и страдать, что за штурвалом вражеского истребителя тоже люди, тебя собьют. Просто притворяешься, что там программы, — и все. Не страшно. Прожитые осколки он просто отбрасывал, чтобы больше о них не думать. Когда Акаши скомандовал отступление — наконец-то, мог бы и не тянуть, — Мурасакибара встал на разгон одним из первых. Он уже минут десять не видел смысла тут торчать, примерно с тех пор, как стало ясно, что вражеский крейсер обезврежен. Все, сейчас все закончится. Наверное, он понял, что нифига не закончится, когда Акаши начал тормозить. Или нет, раньше. Когда эти двое, резко сменив курс, пошли прямо на крейсер. Бросить их здесь было все равно нельзя. Они сами виноваты и сами дураки, заслужили трибунал, наверное, но до трибунала их еще надо дотащить. Поэтому он бросил двигатель на реверс и повис слева от Акаши. Тот отреагировал почти сразу. Мурасакибара так и знал, что не смолчит. — Тебя приказ не касается? — Тебе нужен ведомый. — Я же... ладно. Попробуем их оттуда забрать. «Забрать» — это, конечно, было сильно сказано. Это еще глупее, чем ломиться под дюзы, начинать игру вообще логично, если точно выиграешь. — Чего их сюда понесло? Акаши помолчал. Потом ответил — очень медленно. — Они решили сбить крейсер, насколько я смог понять. — Мы полетим за ними? — Нет. Сейчас мы им только помешаем. Но сами они не смогут вернуться, кто-то должен их вывести. Я не могу перекладывать это на кого-то еще. Хочешь — уходи сейчас. — Тебе нужен ведомый, — повторил Мурасакибара, и этот ответ, видимо, Акаши устроил. Они зависли на границе астероидного поля. Здесь сложнее всего засечь — приборы постоянно сбоят, а глазами не видно. Выдержка у Акаши была отличная. Глядя, как эти двое бросаются под выстрелы и ныряют в силовое поле, Мурасакибара остался на месте только потому, что Акаши не двигался, а ведомый не может улететь без ведущего. Вот ведь придурки, зачем было устраивать этот цирк, зачем вообще нужно так глупо самоубиваться? И тут Мурасакибара увидел, как сворачивает еще кто-то из пилотов. Из их эскадрильи, из «Вострых мечей». А прицельный, точный выстрел превращает его истребитель в огненное облако. Он отвернулся. Не хотелось ни смотреть, ни думать. На войне надо возвращаться домой, а не умирать. То, что у этих двоих придурков вообще что-то получилось, могло сойти за чудо. Иногда за такие чудеса давали медаль, иногда ставили под трибунал, потому что редко получалось сотворить чудо, не пойдя поперек приказа. Эти пошли не просто поперек, они нарушили все, что только можно и нельзя. Зато им удалось что-то сделать с двигателем, и крейсер мало-помалу охватывал пожар. — Вот теперь, — сказал Акаши, — идем. Держись за мной, пойдем медленно. Первые крейсеры еще имели шансы на ремонт, этот стал металлоломом. У этих двоих вышло чуть не сильнейшее парное построение из всех, какие видел Мурасакибара, только все равно получилось без толку, что хорошего в героизме, если потом даже некому дать медаль? Бармаглоты были заняты своим крейсером. Их с Акаши не заметили — они протиснулись и сели на обратной стороне камешка побольше, выжидая, пока их отнесет подальше. Отсюда было видно, как эти двое — сквозь помехи не разобрать, где кто, — садятся, сцепившись крыльями и изрядно пропахав камень. Истребители в хлам, придется брать к себе, а кабина на лишних пассажиров особо не рассчитана... — Пойдем. Что-то было не так. У Акаши будто изменился голос. Он не злился и не кричал, просто звучал по-другому. И дело было не в том, что он сейчас собирался нарушить собственный запрет на геройство, но и в чем-то еще. — Думаешь, они там живые? — Думаю, да, Ацуши. Они там живые. Спорить с ним расхотелось. На нижней скорости они короткими перелетами подобрались поближе. По прямой и без Бармаглотов обернулись бы минут за пять, а так провозились почти час. Несколько раз Мурасакибара хотел спросить — Акаши вообще уверен, что им есть, за кем идти — но так и не спросил. Встали они совсем близко. Один истребитель — теперь уже глазами видно, «семерка», — разворочен, «пятерка» не полетит, но кабина цела. Акаши резко выдохнул, глядя на оплавленную «семерку», и полез вперед. Что Мурасакабира должен прикрывать, он даже не упомянул. Перемещаться по почти что нулевой гравитации было страшно неудобно. Мурасакибара привык четко ощущать себя и свои размеры в пространстве, чувствовать свой вес, а сейчас руки и ноги казались слишком длинными и неловкими. Несколько раз он чуть не споткнулся, отталкиваясь и цепляясь за скальный выступ; Акаши обернулся, но ничего не сказал. Эти двое были в одной кабине. Кислород у них заканчивался; баллоны из скафандров они уже использовали почти до дна. Еще чуть-чуть — и не дождались бы. — Дайки! Рета! Акаши позвал их — почему-то по личным именам — но никто не отозвался. Может, у них перестали работать микрофоны. — Ацуши, помоги снять стекло. У нас время. Сорвав с пояса резак, Мурасакибара срезал прозрачный колпак. Истребители вообще мало были рассчитаны на то, чтоб оттуда кого-то доставали. После прямого попадания доставать и правда было особенно нечего. Аомине еще дышал. Мутными чужими глазами он уставился на Акаши и потерял сознание. Вот с Кисе было совсем плохо — бледный, комбинезон в крови, и поди пойми, жив он там вообще или уже не очень. Акаши сдернул с пояса запасные баллоны, подключил обоим и быстро активировал. Щеки Аомине чуть порозовели. — Ацуши, возьмешь к себе Дайки. — У тебя больше места. Это было и правда нелогично — Аомине немного, но крупнее, а сам кэп мелкий. Не придется укладывать в неудобную закрытую позу. — У меня переносной дыхательный аппарат. Может, мы сможем довезти Рету. Помоги мне его переложить. На что там кэп вообще надеется, на чудеса? Но не оставлять же Кисе здесь, умирает он или нет. Не довезут — значит, не довезут. Мурасакибара помог Акаши устроить Кисе, положил Аомине в собственную кабину и сообразил, что Акаши его обхитрил. Этот-то очень быстро придет в себя, увидит припрятанный батончик мюсли и сожрет. И начнет спрашивать. А в гипере не встанешь и не уйдешь, если не хочется отвечать. — Готов? Уходим. Теперь быстро. На них по-прежнему не обращали внимания — не стреляли в хвост, не преследовали. Легче от этого не было. Уходя в разгон, Мурасакибара думал, что этот их вылет потом войдет в учебники. В ту главу, где написано, как не надо делать. Аомине открыл глаза уже после перехода. Завозился, пытаясь сесть, стукнулся головой о переборку и выругался. Огляделся вокруг. Мурасакибара незаметно отодвинул подальше свои припасы. — А где Кисе? Голос у Аомине был хриплый и непривычно тихий. — У капитана в корабле. — А... — он закашлялся, — Акаши за нами прилетел? — Ага. Аомине опустился на пол. — Через сколько прилетим? — Полчаса. Он тяжело, прерывисто вздохнул. — Акаши случайно не обещал нас убить? — Нет. Может, потом. — Ага. Чего «ага», Аомине объяснять не стал. Сел, свернувшись поплотнее, и так и сидел молча всю оставшуюся дорогу. Мурасакибару это в принципе устраивало — когда не мешают вести и молчат, пассажира можно и потерпеть. Выходя из гипера, они чуть не врезались в остальных. Они висели, разбившись по эскадрильям, и в строю каждой были пропуски. В «Вострых мечах» — три. Щелкнула общая частота. — Шоичи, свяжись с медблоком. Нужно два места. Одно реанимационное. — Сейчас. Имаеши, казалось, вовсе не удивился, что его назвали по имени. Может, ему было все равно. — Сбросишь потом запись? — Сброшу. Они сбили крейсер. Имаеши присвистнул. — Ханамия нам проставляется. Мы с ним поспорили, что кто-то из твоих выкинет что-нибудь этакое. Он не верил. — Зря, — сказал Акаши. — Кстати, ждали тоже зря. Мы могли не вернуться. — Не могли, — живо ответил Имаеши. — Я тут пока разобрал типичные ошибки, которые они сделали, так что мы провели время с пользой. Так что теперь можно спокойно лететь домой. — Можно. Строимся. Строиться начали и без команды, и так понятно, что раз прилетели, то пора спускаться. Аомине лежал, закрыв глаза, и про реанимационное место ничего не сказал. Не заорал, что ему не надо, и не начал спрашивать, с чего оно надо Кисе. База «Тейко» выглядела привычно родной и уютной. Ее не переименовывали, не перекрашивали, и она так и осталась бело-голубой. — «Тоо», на снижение. «Вострые», готовимся. Такао нет, понял Мурасакибара. Рядом с Мидоримой пусто. Они сели вслед за «Тоо» — их машины уже были окружены армией охающих техников. Откинув купол кабины, Мурасакибара жадно вдохнул живой воздух и зажмурился; по глазам резанула влага. Наверное, ангар недавно чистили, вот и осталось. Все. Дома. — Эй, вставай. Приехали. Он легко тряхнул Аомине за плечо, но тот уже и сам открыл глаза. Поморгал, потом прояснившимся взглядом обвел ангар. — Помоги слезть, а? Голова кружится. К ним уже бежали медики. Аомине все вертел головой, высматривая то ли Кисе, то ли свою Момои, но его ловко перехватили, что-то вкололи — он сразу успокоился и обмяк. Мидорима стоял возле машины, сжимая в руках игрушечного пингвина. Фиг его знает, откуда он вечно брал такие штуки. Его кто-то окликнул, но он не отозвался. Утешать Мурасакибара не умел. Они с Мидоримой и не общались — жили в разных комнатах, встречались только на занятиях. Просто остальные не видели, как погиб Такао, а он видел. Поэтому он подошел к Мидориме и молча сунул ему последний батончик. Когда людям плохо, они забывают поесть, вот и Мидорима может забыть. Мидорима смотрел на него как сквозь стекло. Наверное, надо было позвать медиков, но военных психологов на станции не было. Наверное, никто не предполагал, что они могут понадобиться. — Пойдем отсюда. Мы будем мешать. Мидорима пошел за ним. Он бы, наверное, и за Бармаглотами сейчас пошел. Момои стояла у самого выхода, прижимаясь к Имаеши, а тот обнимал ее, уткнувшись ей в макушку. Проходившие мимо пилоты делали вид, что ничего не замечают. Потом некоторые чуть не выворачивали шеи, чтобы посмотреть, но уже когда отходили подальше, чтоб Имаеши не заметил. Мидорима не обратил на Момои никакого внимания. Мурасакибара подталкивал его в спину — он так и норовил встать и уткнуться в пингвина, — и тогда он все-таки шагал дальше. Надо будет сказать Акаши, Имаеши и Касамацу. Пронесли носилки с Кисе. Потом еще одни — в первую секунду Мурасакибаре показалось, что там никого нет, но пацан из «Сейрин» был просто очень бледный. Потом пронесли Аомине — он бессмысленно улыбался, видимо, ему вкололи многовато успокоительного. Увидев его, Момои охнула, вывернулась из рук Имаеши и побежала в медблок. Им явно будет не до Мидоримы. Но просто так его тоже не бросишь. — Пойдем, — Мурасакибара потянул его за руку. Медблок так медблок. Можно, в конце концов, встать у кого-нибудь на пути и не уходить, пока они хотя бы успокоительного не дадут. Мидорима так и шел, куда повели. Каково ему сейчас, лучше было вообще не думать. Пингвина он из рук так и не выпустил. Около часа они сидели и ждали. Мурасакибара попробовал пару раз заговорить с Мидоримой, но тот не реагировал. Очень хотелось в душ и пожрать, но если бросить Мидориму одного, кто знает, будет он ждать врачей или выкинет что-нибудь. Через час бессмысленного сидения у обоих пискнули коммуникаторы. Командирская рассылка, Кисе ее звал «Акашиччи-спам». Спам сообщал, что всем после ужина надлежит собраться в лектории. Дочитав сообщение, Мурасакибара проверил коммуникатор Мидоримы — то же самое. Наконец к ним вышел медбрат — Мибучи или как там его. Когда Ханамия придумал эту фигню с диетой, Мибучи назначили за нее ответственным, и он лично отобрал у Мурасакибары шоколад. Так что в лицо Мурасакибара его запомнил хорошо. — Что у вас? — У него ведомого сбили. Мидорима вздрогнул, но ничего не сказал. — Понятно. Мибучи вколол Мидориме полный шприц чего-то серебристого и велел не трогать. Само не пройдет, сказал он, но разговаривать с потерявшими друзей у них разве что Араки умеет, а она сейчас орет на Аомине. — Он что, уже очнулся? И зачем на него орать? — Увидел, что Кисе в коме, и очнулся. Сначала не понял просьбу уйти, а потом не понял приказа. — Ну и оставили бы. — Мы же не учим вас летать, правда? А вы не учите нас лечить. Араки — хрупкая маленькая женщина, Мурасакибаре чуть ли не по пояс — в итоге силой вытолкала Аомине в коридор, где они с Мидоримой сидели. Аомине мрачно покосился на нее и плюхнулся в кресло с другой стороны от Мидоримы. Здесь было неуютно, пахло по-больничному, сухим и терпким, а этот больничный запах вдобавок перебивался их грязными комбинезонами. Аомине не стал спрашивать, что случилось с Мидоримой. Сидел, пялился в стену и все. Он помрачнел, чуть не посерел, и на удивление притих, сделавшись невероятно похож на Мидориму. Неудивительно — его собственный ведомый лежал в реанимационке. У Мурасакибары не было человека, из-за которого он бы вот так же был готов сидеть в коридоре. Может, и хорошо, что не было: так намного спокойнее жить. Через полчаса пришел кэп, а за ним Касамацу и Имаеши. Все трое были уставшие и совсем нерадостные. Кэп низко, на глаза сдвинул форменную фуражку. — Я к Тецуе, — бросил он выглянувшей на шаги Араки. — Шоичи, Юкио, позаботьтесь о Шинтаро. Имаеши и Касамацу уже не раз приходилось кого-то терять. Наверное, так лучше. Они увели Мидориму, и Мурасакибара с ними не пошел. Можно будет потом спросить, как у него дела. А в «Йосен» он не переведется. Не хватало еще привязаться к ним — к Химуро и к остальным. Хватит с него и «Вострых мечей». — Спасибо, что вытащили, — неожиданно сказал Аомине. Он сидел с закрытыми глазами, как будто так и заснул. — Угу. Ты так и останешься ночевать в коридоре? — Не знаю пока, а что? — Ужин и собрание. Не придешь? Аомине отмахнулся. — Скажут, что жить будет, пойду. Пока подожду. Я его что, просто так тащил, что ли? — Кэп не обрадуется. — Ничего страшного. Аомине вытянул ноги в проход, съехал по креслу и закрыл глаза. Мурасакибара встал и тихонько пошел к выходу. Пусть поступает, как хочет. В коридорах было шумно. Вечерами редко кто оставался в комнатах, и если хотелось, чтоб от тебя все отвалили, можно было просто уйти к себе. Мурасакибара не знал, чего сейчас больше хочется, — чтоб все отстали или не оставаться в одиночестве. Если закрыть глаза, то из темноты так и вставал горящий «Сильвер». В душевых уже никого не было — зато не пришлось отстаивать в очереди и отбирать мыло у любителей стащить чужое. Дурацкие шутки, и совсем не смешные. Теперь об этом не будет весело вспоминать, хотя все смеялись, потому что шутить больше некому. Он переоделся в чистый комбинезон. Из кармана выпал очередной припрятанный батончик. Мурасакибара съел его и не почувствовал вкуса, как будто жевал бумагу. Точно. Надо поужинать. «Тейко», то есть «Мечи» обнаружились в столовой. Они сидели тихо, никто не орал, и Мурасакибара подсел к ним. Как будто и вместе, и сам по себе. Место Такао осталось пустым. Туда даже сумку никто не бросил, хотя на обычном месте Аомине кто-то сложил набор инструментов, а на месте Кисе — поломанный мини-радар, который и пытался починить этим набором. Акаши не возвращался. После ужина никто не расходился, вряд ли из-за собрания. Разговоры начинались и тут же глохли. За стол «Сейрин» пришел Ханамия и отобрал у Кагами третий поднос, а тот даже не начал орать. Отдельно от ребят сидела тихая, задумчивая Момои. Когда она успела вернуться из медотсека, Мурасакибара не заметил, но уж когда-то успела. И сидела сейчас одна, уставившись в стол. Даже ничего не читала, как обычно. Свистнула открывающаяся дверь. Все подняли головы как по команде. На пороге — в военной форме, не то что уставший, а изможденный — стоял капитан. Не Акаши. Ниджимура. Секунду-другую все молчали и просто смотрели. Потом разом вскочили и начали наперебой спрашивать; Ниджимура улыбался, дожидаясь, пока поток иссякнет, но он не иссякал. — Все. Стоп, — Ниджимура поднял руку, и все стихли. — Где капитан? — В медотсеке, — ответил Мурасакибара, потому что он точно знал. Ниджимура нахмурился. — Ранен? — Нет, навестить пошел вроде. — Понятно. — Вы привезли новости из центра? — лейтенант Айда встала из-за стола. Видно ее оттуда все равно было плохо. — Не совсем. Но если вкратце — принято решение немного реформировать эскадрилью. И заново собрать «STRKY». Айда, вы мне нужны. Тацуя, ты мне тоже нужен, пойдемте. Ниджимура ушел, решив, видимо, что объяснять подробности всем и каждому незачем. То ли разыскивать Акаши, то ли за бывшими «STRKY». А в столовой снова улыбались и разговаривали. Как в обычный, нормальный вечер.Лишенный цвета
Было очень тихо. В медотсеке всегда тихо, что бы ни происходило в остальных местах. Ты лежишь, приходишь в себя, а про тебя не то все забыли, не то оставили до лучших времен. В соседнем отсеке лежал Кисе. Шумный, жизнерадостный чуть больше, чем надо, он сейчас напоминал самого Куроко, потому что лежал тихо-тихо, бледный до прозрачности. Иногда он открывал глаза — тогда приходил кто-то из персонала, что-то делал с приборами, и Кисе снова засыпал. К нему приходил Аомине и каждый раз ругался, когда его не пускали. Так повторялось каждый день: он продолжал ходить, хотя его выставляли. Это было как ритуал: тяжелые, размашистые шаги в коридоре, свистнувшие дверные панели и громкий голос Аомине, интересующийся, сколько еще эта бессмысленная звезда киноэкрана будет здесь валяться. Кто-то из медперсонала, чаще сама Араки-сан, говорил, что нужно время, что Кисе сильно пострадал и ему нужно восстановиться, и еще — что так орать в медблоке нельзя. Кисе держали в искусственной коме. Аомине, каждый раз ругавшийся с медперсоналом, выходил невеселый и задумчивый. Он всегда заворачивал к Куроко — сообщить, какие все придурки, а Кисе особенно, потому что нечего тут корчить из себя спящую красавицу. Все время операции он проторчал у Куроко в палате. К счастью, преимущественно молча. Куроко успел заснуть и проснуться, а он все сидел, глядя в стену и почти не шевелясь. За ним пришла Момои и за руку, как младшего брата, вывела. Потом Аомине приходить перестал, точнее, его перестали пускать. То, что у Кисе осталось вместо правой руки, ампутировали и вживили протез, — это Момои рассказала на следующее утро. Восстановление шло очень медленно, но оставалось только ждать. Или организм Кисе справится, или нет. Кагами приходил через день. У них начались усиленные тренировки, и он с горящими глазами рассказывал, что никакие тренировки ему, конечно, не нужны, он и так самый лучший, лучше этого придурка Аомине, а потом пересказывал, какие сценарии прописывает Имаеши, чтоб они не скучали. И что «Сейрин» не повезло вдвойне: у всех звеньев есть командир, а у них вдобавок есть Айда, которая орет и дерется не хуже Хьюги. Куроко улыбался. Смотрел на живое, открытое лицо Кагами, его блестящие глаза, слушал, как он хохочет над собственными шутками. Диалоги получались больше похожи на монологи, но Куроко это устраивало. Ему нравилось слушать голос Кагами и понимать, что он не один. О нем помнят. На вечер прощания его отвезли. Пересадили в антигравитационное кресло — вез его Кагами, ненавязчиво отобрав у кого-то из медбратьев, — и вместе со всеми отвезли в ангар. Все двери открыли, между космосом и ними было только защитное поле, сохранявшее воздух и температуру. Казалось, что сделаешь шаг — и окажешься в черной бесконечности. Пленка поля чуть заметно мерцала, синеватым в тени, белым на свету, и казалось, что смотришь на космос сквозь невесомую завесу. Речь говорил Акаши. Именно говорил, а не зачитывал. То прикрывая глаза, то вскидываясь и заглядывая в душу каждому из них, из всех эскадрилий, а они молчали и слушали. Даже Мурасакибара, который речи начальства обычно пропускал мимо ушей, уткнувшись носом в датапад. Космические бои почти никогда не оставляют тел. Кто-то верил, что это хорошо: пилоты навсегда остаются среди своих звезд. Плохо тем, кто не ушел: как прощаться, если не с кем? На флоте хоронили значки. Сделать копию именного значка быстро и просто, а у пилотов только и есть, что имя. Их было шесть. Акаши поднимал значок, громко произносил имя и опускал в капсулу. Когда он дошел до Такао, Мидорима отвернулся. Наверное, просто не мог смотреть. Или хотел верить, что пока капсула с значками не улетела в черное никуда, Такао как будто жив, просто улетел так далеко, что даже связь не достает. — Не хочу еще раз смотреть, — тихо сказал Кагами. Куроко молчал. Перед глазами пронеслась вереница значков, один другого ярче, и он помнил каждое имя. Никто не хочет смотреть еще раз. Мидорима шел к выходу. Строй расступался, пропускал его и смыкался за спиной. Никто не попытался его остановить. Куроко показалось, на его глазах блестят слезы. Это было хорошо — то есть плохо, но все же лучше, все же крохотный шаг вперед. Если он наконец-то сможет заплакать, ему станет легче. Он не смирится — с этим невозможно смириться, — но можно принять и пережить. Жить дальше за двоих. — Куроко, слушай… как думаешь, если Кисе, ну, если он… его тогда тоже вот так похоронят? — Наверное, нет. Кисе-кун здесь, и у него… — Заткнитесь! — бросил Аомине. У него покраснели уши. Кагами замолчал. Куроко понимал, почему он спрашивает: погибших пилотов Кагами знал плохо, а на Кисе натыкался в медотсеке. Кроме того, еще до вылета натыкался, на Кисе вообще сложно не наткнуться, даже если не хочешь. Аомине вон совершенно не хотел, а теперь ходит потерянный. Отпустить кого-то, кого хорошо знаешь, особенно тяжело. Цепочка с жетоном оттягивала шею. Куроко предстоял еще долгий курс реабилитации, силы вернутся нескоро, и даже легкая цепочка тянула тяжелее, чем он привык. Не своя, а вторая. На цепочке висел не просто жетон, а разговоры за полночь, вылет и «Я прикрою». Акаши поднял капсулу. Подошел к самому краю, так, что носки его ботинок чуть ли не перевешивались в бесконечность. Поднял капсулу над головой и протолкнул через пленочку поля. Повинуясь импульсу, она поплыла вперед — маленькая, светлая, сама как звездочка среди звезд. Бесконечность в бесконечности. — Вот бы больше никогда не видеть, — сказал Кагами. Куроко снова промолчал. Он знал, что не успеет поправиться к их последнему вылету, к той операции — «Вострые мечи» и «STRKY» вместе, — которую совместно придумывали и планировали Акаши и Ниджимура. Он не сможет полететь, останется и будет ждать. Будут часы неизвестности, в которые можно успеть тысячу раз поверить, что все хорошо, разувериться и отчаяться, а потом поверить снова. А когда — не если, а когда! — эскадрилья вернется, они снова будут стоять в ангаре и провожать тех, кто не успел. И больше всего сейчас хотелось, чтобы Кагами стоял рядом с ним. Чтобы это не его значок уплывал в капсуле туда, куда уходят пилоты. Чтобы Кагами все-таки увидел прощание еще раз и еще — столько, сколько надо, пока не кончится война. Но говорить об этом было странно, и он промолчал. Кагами и сам поймет, потом. Когда раз, другой, третий вернется из боя невредимым. В медотсек его вызвался отвезти Аомине, прежде чем Кагами успел возразить. Куроко подозревал, он рассчитывал, что если вернет пациента, то его не выставят, а хотя бы пустят внутрь. — Я думаю, все будет хорошо, — сказал Куроко по дороге. — Ему есть ради чего жить. Он очень сильный. Аомине сдавленно кивнул. Их встречала сама Араки. Кресло она у Аомине решительно забрала, но не выставила его, а чуть заметно улыбнулась. — Завтра можете прийти. Ваш друг очнулся. Сейчас к нему нельзя, но завтра у вас будет пять минут. — Больно надо, — сказал Аомине и расплылся в такой широкой и открытой улыбке, какую Куроко у него в жизни не видел. На следующий день после похорон, когда Аомине зашел на положенные пять минут, а через полчаса его с трудом увела Момои, потому что надо было дать Кисе поспать, Кагами заглянул дважды. Утром, после тренировочной разминки — их теперь гоняли вдвойне, — и после обеда. Принес ему контрабандный шоколадный батончик. Куроко не любил шоколад, но взял. — Ты уже был на таких похоронах, да? — спросил Кагами, глядя в стенку. — Я был в «Тейко». — Тебя потом в «Сейрин» перевели, да? — Нет. Я был в той «Тейко». Первой. Вместе с Имаеши и Касамацу. Кагами поперхнулся вопросом. Медленно обернулся к нему. Перевел взгляд на вторую цепочку жетона. — Это Огивара, — объяснил Куроко. Вытащил цепочку и показал выгравированное на жетоне имя и номер. — Мой ведущий. Был. Кагами примолк. Потянулся к вороту и достал цепочку. — Это Алекс. Моя наставница. Была. Они помолчали. Куроко знал, что надо, наверное, что-то сказать, хотя бы, что он сочувствует, но все слова казались неуместными, как ему самому когда-то казались неуместными чужие слова об Огиваре. Поэтому он просто положил Кагами руку на плечо. Можно было пообещать, что он не умрет и у Кагами не появится третьего жетона. Но невыполнимых обещаний Куроко не любил. От них потом бывало только больнее. Дни тянулись очень медленно. Внутренние часы Куроко давно сбились, а дни состояли из восстанавливающей терапии и укрепляющей гимнастики. И рассказов Кагами, который забегал как придется, путая еще сильнее. Было, кажется, раннее утро, когда в палату вошла Момои, простучав каблучками. Она редко стучалась в дверь — вечно ей было некогда и вечно она заглядывала на пути куда-то еще. — Я не разбудила? — Нет. Я мало сплю. Что-то случилось? Она была очень бледная. Наверное, потому что спала еще меньше самого Куроко. — У них вылет через полчаса. Проводим? Куроко кивнул. — Проводим. — Сможешь ехать сам? Ки-чан с креслом не справится, я его отвезу. Куроко снова кивнул. Слабость все еще мешала, но у него уже хватало сил перебраться в антигравитационное кресло и управлять им. Вылет. Полчаса. Они должны были лететь вместе. Он — с Кагами. Кисе должен был лететь с Аомине. А Такао должен был лететь с Мидоримой. Но все очень редко идет так, как должно. От этого бывает очень больно, но сделать ничего нельзя, есть вещи, которые нужно просто пережить и принять, даже если вся жизнь летит под откос. Легкие шаги Момои по коридору удалились, а потом вернулись. Она открыла дверь в палату, второй рукой удерживая ручку кресла Кисе. — Готов? Поехали. Кресло управлялось тонким легким рычагом, сил для этого почти не требовалось. Неудивительно, что Кисе не мог справиться, к нему еще очень нескоро вернется — если вернется вообще — мелкая моторика. У Куроко получалось. Кагами ждал у входа в ангар. За его спиной строились звенья, орал на кого-то Ниджимура, Ханамия изловил Имаеши на пути к эскадрилье и пересказывал ему что-то, одновременно выгружая свою флешку на его планшет. Момои, увидев это, поставила Кисе подальше от двери и побежала к ним — корректировать планы. Проводив ее взглядом, Кагами подошел и уселся рядом с креслом прямо на пол. — Мне ведомого выдали. Зовут Коганей, смешной такой, видел его? Он неплохой, просто... Не знаю, надеюсь, мы как-то сработаемся, но менять ведомых мне не нравится. — Я еще вернусь в строй. — Ага. Знаю. Я жду. Он протянул руку, сжатую в кулак, и Куроко стукнул ее кулаком в ответ. Рука у Кагами была обветренная и сухая. — Удачи тебе, Кагами-кун. — Спасибо! Вот увидишь, я собью больше Бармаглотов, чем придурок Аомине. Ухмыльнувшись, Кагами ушел — по пути его тут же перехватил Ханамия и начал что-то втолковывать, — и Куроко словно вынырнул из разговора с ним, отделявшего его стеной от мира, в остальной мир. На него никто не обращал внимания — тот, кому было не все равно, только что попрощался, а остальные были слишком заняты. Момои стояла, прижавшись к Имаеши, прильнув всем телом. Он зарылся лицом в ее макушку, вдыхая запах волос, и Куроко отвернулся — будто увидел что-то слишком интимное, не для чужих глаз— да их прощание и было таким. Они наверняка еще раньше успели сказать друг другу наедине все, что хотели, а сейчас просто пытались надышаться друг другом напоследок. Имаеши снял куртку и набросил ей на плечи. Обнял в последний раз и, не оборачиваясь, пошел к своей «Тоо», вскинув руку и приветствуя свое звено. Аомине опустился на одно колено около кресла Кисе. О чем они говорили, Куроко не слышал, но Аомине криво улыбался, а Кисе быстро-быстро что-то ему говорил. Потом Аомине взял его живую руку и крепко стиснул. — Я лечу без ведомого. Они все такие косорукие, что только мешают. Быстро поправляйся и переучивайся на механику, ты тоже косорукий, но не такой безнадежный. Без тебя как-то фигово летается. — Я поправлюсь, Аоминеччи. Вот увидишь. Механическая рука плохо его слушалась. Он подался вперед, но рука задергалась, и ему пришлось вцепиться в кресло, чтоб не упасть. Биомеханике нужно много времени, чтобы прижиться, а носителю — чтобы освоить ее. Куроко очень надеялся, что к тому времени, как Кисе поправится, война уже закончится. Потому что сегодня эскадрилья победит. Мидорима, которому вообще не полагалось здесь быть, принес пингвина. Пингвин был не слишком чистый и сильно истрепался, выглядел он, по правде говоря, так, как будто его подобрали на помойке. Но никто не смеялся. Сам Мидорима, несмотря на бледность, выглядел по уставу. Даже побрился. — Ты куда собрался? — спросил Акаши, выйдя ему навстречу. Только что разговаривал с Ниджимурой — и уже стоял, загораживая путь. — Я лечу. — Ты думаешь, кому-то станет легче, если ты подставишься под огонь? Не станет. — Я не собираюсь самоубиваться. Я хочу, чтоб они сдохли. — Пусть летит, — к ним подошел Ниджимура. — Возьми его к себе ведомым. Акаши покосился на него нечитаемым взглядом, Ниджимура спокойно смотрел в ответ, чуть заметно улыбаясь. Несколько секунд они молчали, глядя друг на друга. — Хорошо. Шинтаро, ты тогда со мной. Знаю, что привык вести, но здесь нет ничего сложного. Мидорима кивнул. — Я не подведу. Он унес пингвина к истребителю устраивать так, чтобы не мешал управлению, но был на глазах. Разговоры стихали. Механики переходили от машины к машине, иногда что-то поправляя, Ханамия подошел к комсоставу «Сейрин» и быстро-быстро им что-то втолковывал. Легкие истребители стартовали и таяли в темной синеве один за одним. «Йосен». «Тоо». «Сейрин». «Кайджо». «Вострые мечи». Куроко смотрел им вслед, стискивая жетон на шее. Рядом застыла Момои. В ангаре было тепло, почти жарко, но она закуталась в куртку Имаеши и чуть заметно вздрагивала. Кисе улыбался, медленно сжимая и разжимая механические пальцы — он улыбнулся, когда Аомине попрощался, и выражение его лица так и застыло фарфоровой маской. «Пусть они вернутся, — подумал Куроко. — Пусть только вернутся». Звездочка истребителя Кагами — он шел замыкающим — вспыхнула и растаяла в гиперпространстве. — Пойдемте, — Момои положила руку на плечо Кисе. Он вздрогнул, хотя под ее ладонью была только электромеханика. Жетон на шее тянул и тянул, но Куроко казалось, что на его плечах лежат невидимые призрачные руки — тех, кто остался в космосе, тех, кто служил в той, первой «Тейко». И в этих руках было — то ли обещание, то вера, то ли понимание, что иначе и быть не может. Они обязательно вернутся.