Клинки

Она клялась, что вечно будет рядом с тобою. Проводила тонкими пальцами по твоим растрепанным волосам и говорила, что так будет всегда. Ты верила. Ей одной можно было верить. - Ты хочешь стать модельером, Круэлла? – ее маленький рот открылся в немом восхищении. - Конечно, дорогая. Я пришла в этот мир, чтобы создавать его. - А я совсем шить не умею. - Зачем это тебе? Зеленые глаза наполнялись трогательным теплом и она тихо говорила, опуская свою рыжую кудрявую голову: - Я бы хотела, чтобы мы и после окончания школы были подругами. Ты улыбалась своей самой счастливой улыбкой и брала ее за руку. И говорила, что если она не умеет шить – не страшно. Зато она умеет прекрасно рисовать. Ты знала – у тебя еще нет дома моды. Но уже есть прекрасный модельер. Все твои странности вызывали у нее добродушную улыбку и абсолютный восторг. Она была одной-единственной, кто не порицал тебя за них, а смотрел с восхищением на все, что ты делаешь. - Круэлла, ты снова пила чернила? - Да дорогая. - Зачем ты это делаешь? - Мне просто стало интересно, какие они на вкус. Решила попробовать. - И каковы же они? Ты пожимала плечами, не зная, как описать свои ощущения. Потому что они были невероятно странными. Как будто втягиваешь в себя черную жижу с каким-то водянистым вкусом. Но остановиться было невозможно, мешало осознание собственной эксклюзивности. Потому что пока все подростки из школы пили модную тогда «Кока-колу», ты оставалась верна чернилам и только. И делала это из принципа, от желания пойти против всех, своеобразно поломать систему. - Странные. Тягучие и приторные, дорогая. - Но зачем ты это делаешь? – недоумевала Анита, обхватывая голову руками. – Не могу поверить, что просто из интереса. Потому что в таком случае, тебя должно интересовать все другое, гораздо менее приятное, например дерьмо животных. - Фи, Анита, дорогая! – морщила нос ты. – Подобное меня нисколько не интересует. Ни капельки. Совсем. Вот чернила – другое дело. Это вызов всем тем, кто таскается повсюду с этой мерзкой кока-колой, не более. Не думай, что мне уж очень приятно их пить. Я знаю, ты тоже пьешь колу, но ты не обижайся, хорошо? Это очень глупо с твоей стороны. Ты уподобляешься стаду. Она ласково смотрела на тебя огромными зелеными глазами-омутами, брала за руку, и вы сидели так часами. Молча. Слова были не нужны. Анита, может и не понимала тебя, но, главное, не осуждала. Ее не осуждение – единственное, что тебе всегда было нужно. В поддержке ты не особо нуждалась, слишком рано поняла, что вряд ли найдешь себе единомышленников в этом странном мире. Она была единственным человеком, который плакал, когда тебя выгнали из школы (официально – за нарушение дисциплины, хотя причина крылась все в тех же чернилах, твое желание пить которые посчитали за психическое отклонение). - Таким как вы, мисс Де Виль, не место в лучшей школе нашего города - брезгливо сморщилась старая директриса миссис Полкер, перед тем, как ты нарочито грубо в последний раз закрыла двери ее кабинета, покидая его с высоко поднятой головой. - Но, Круэлла, милая, как же ты теперь будешь жить? – тонкие руки Аниты обвивали тебя, словно ветви дерев усталого путника. Она смотрела на тебя кротким ангельским взглядом, не в силах скрывать бисер слез, застрявший на ресницах. - Пока почитаю книги. Отдохну немного. А в новом году буду работать на швейной фабрике. Приятель отца договорился. - И их не смутило то, что ты не окончила школы? - Может, и смутило, дорогая, но пару тысяч долларов способны побороть любое смущение, даже самое сильное. Твоя подруга опустила голову и расплакалась, как ребенок. Слезы молчаливым потоком текли из ее глаз, а ты не знала, как ее успокоить. Вид милой плачущей девочки будил в тебе странные, неведомые раньше чувства. Ты, пятнадцатилетняя, впервые почувствовала, как что-то кольнуло в сердце, а потом по телу разлилась приятная волна удовольствия. Кто-то плакал из-за тебя. Кому-то ты была нужна, важна и не безразлична. И тогда ты подошла к милой Аните, протянула ей свой шелковый носовой платок, а когда поняла, что она не может его взять, столь сильно дрожат ее пальцы, сама смахнула крохотные изумруды слез на ее тонких ресницах. - Не расстраивайся так, дорогая Анита. Я же не на край света исчезаю. Просто, наконец, не буду ходить в эту дурацкую школу. Мне здесь не место. Меня ждет успех, и чем раньше я начну, тем большего достигну. Ты уже собиралась уйти, развернувшись на каблуках, но неожиданно Анита кинулась к тебе, и, прильнув на несколько минут к твоему телу, обвила тебя за шею. Ее теплые губы, коснулись твоей холодной щеки и сладким голосом она пропела прямо тебе в ухо: - Мне будет не хватать тебя, Круэлла. Ты опешила. В твоей семье было совсем не принято проявлять чувства подобным образом. Никто тебя никогда не целовал вот так, и ты не думала, что это может быть так приятно. Ты вдруг с изумлением заметила, что есть в мире милое, рыжеволосое существо, для которого ты важна. Ты не знала, что делать и откровенно запаниковала. Поэтому отстранила подругу от себя и в своей неповторимой манере, весело ей подмигнув, направилась к выходу со своими вещами. Анита же одиноким деревцем стояла у порога школы и махала тебе рукой до тех пор, пока ты не перестала ее видеть из окна дорогой машины твоего отца. Если бы не Анита, твоя рыжеволосая зеленоглазая девочка, ты бы совсем возненавидела праздники. Для всех Рождество и День Благодарения были святыми и нерушимыми обетами, апофеозом признания любви к семье. И только у Де Виль все было иначе. У тебя было всего две мечты с самого детства – получить крохотного далматинца в подарок, чтобы можно было гулять с ним по улице, как другие дети гуляли со своими собаками и с наслаждением гладить его теплую мягкую шубку, и чтобы родители хоть раз остались дома на Рождество. Ни одна из них так и не сбылась никогда. Первое Рождество, которое ты помнишь. Тебе пять лет. Дома соседей уже украшены новогодней символикой, на улице метет вьюга, и топают Санта-Клаусы с огромными тяжелыми от подарков красными мешками, на окнах красуются гирлянды и конфетти. А ты, совсем еще кроха, стоишь посреди улицы, на пороге огромного дома твоего детства, топаешь ногами и бьешь оторопевшую няньку, которая отказывается когда-либо тебя видеть и кричит так, будто ее убивают. Твои родители празднуют Рождество на Бали, прислав тебе подарки. Ты с таким возбуждением и радостью открывала огромную коробку под елкой, надеясь, веря, мечтая увидеть в ней черно-белого щенка с розовым язычком, твои глаза уже горели огнем радости, как и у всякого ребенка, что, наконец, берет в руки желанный подарок, и ты даже имя придумала, сказала себе, что, если это будет мальчик, ты назовешь его Понго. Но вот ты оборвала бант, открыла коробку и…. залилась слезами. Ты плакала и плакала, стуча кулаками по полу, потому что тебя ждал не милый далматинец, а какое-то отвратительное зеленое платье, которое ты тут же порвала и записка от родителей, сухая, короткая и странная: «С Рождеством, юная мисс Де Виль. Привет тебе из Бали!». Ни родителей, которые тебя обнимут. Ни сладостей, испеченных матерью. Ни славного далматинца. Ничего. Ты стоишь на пороге огромного пустого дома и заливаешься злыми и горькими слезами. И совершенно не замечаешь, как к тебе подошла крохотная рыжеволосая девочка на нетвердых ногах, еще не со всеми выросшими зубами и молча протянула тебе конфету и своего котенка, примостившегося у нее на руках. Тебе девять лет. Твои родители празднуют Рождество на Карибах, прислав подарки. С нетерпением и восторгом ты открывала огромную коробку под елкой, уверенная, что встретишь там свою мечту – маленького пятнистого щенка, и, взяв в руки коробку, ты спешишь быстрее вызволить свой чудесный подарок из плена картона. Если это будет девочка, ты назовешь ее Педди, решаешь ты, и скорее рвешь подарочную бумагу. Ты с восторгом заглядываешь внутрь и начинаешь швырять проклятое платье, положенное туда, по дому, топоча ногами и проклиная няньку, родителей, все на свете. А на самом донышке записка, написанная корявым почерком вашей прислуги: «С праздником, воспитанница! Огромный привет с Кариб, они чудесны!» Ты выходишь на улицу, швыряя чемоданы очередной няньки на порог, а потом выкидывая из дому и ее в бешенстве, а вокруг тебя смеются счастливые обладатели пушистых собак, и слышан лай повсюду. Ты грубо расталкиваешь всех детей, что попадаются тебе на пути, и идешь к соседскому дому. Тебе нужно к Аните, иначе ты просто сойдешь с ума. Весь вечер ты проводишь у Аниты, поедая рождественский кулич и грустя о том, что твоя мечта снова забыта. Тебе пятнадцать лет. Ты научилась кататься на роликах и начала курить. Отрастила волосы и специально сделала панковскую прическу, чтобы выделяться из толпы. Ты ненавидишь Рождество и топаешь по снегу тяжелыми сапогами, срывая по пути всю новогоднюю атрибутику и толкая каждого, кто попадается тебе на пути под их громкие возмущения. Злая на весь мир, ты добираешься до своего дома, пыхтя и возмущаясь, что сигареты снова закончились и ты даже не заметила, как могла их выкурить так быстро и вдруг видишь то, отчего твое сердце буквально выпрыгивает из груди – около окна стоят твои родители и папина бравая копна густых волос обещает тебе скорую встречу. Ты едва не сходишь с ума от радости, тебе уже абсолютно наплевать, что подростку не подобает по статусу хлопать в ладоши и танцевать на снегу, с победоносным криком: «Мама! Папа! Они дома на Рождество» ты летишь к своему дому, настежь распахнув дверь, ища родителей глазами и готовая упасть к ним в объятья… но видишь лишь картонные фигуры с изображением матери и отца у окна, которые вдохновенно поют из плейера в унисон: «С праздником, наше счастливое освобождение от выплаты налога за бездетность! Отдыхаем на Канарах, привет!». Злая, как черт, разметав фигурки по дому ты подходишь к новогодней елке, бурча себе под нос, что, может быть, хоть сейчас они догадаются подарить тебе щенка, берешь коробку и тот час же разрываешь бумагу, швыряешь подарочный бант на пол себе под ноги и заглядываешь во внутрь с неизменной надеждой: а вдруг? И – о чудо- это не платье, это что-то черное и пушистое. Ты замираешь в восторге, забывая, как дышать, натыкаешься пальцами на мягкий шелк, и достаешь свой долгожданный подарок. Находка падает у тебя из рук и с грохотом катится по полу. Дальше ты уже ничего не помнишь, только как горит, издавая зловоние, искусственный мех подаренного игрушечного щенка, и плавятся его глаза из не настоящего стекла. Нянька выброшена из дома, чемодан с ее вещами летит в сугроб и ты бежишь в соседний дом за утешением к дорогой Аните, которая одна может тебя понять… Анита – самое дорогое воспоминание твоей юности. Она пришла со школы расстроенная и странная, ты поняла, что с ней что-то не так, когда она сидела и пачкала чернилами тетрадь, всегда идеально аккуратную, без единой помарки. Ты положила холодную сухую руку ей на плечо, стараясь растормошить ее, но она апатичная и вялая и почти не смотрит на тебя своими зелеными омутами. - Анита, дорогая, что произошло? – встревоженно спрашиваешь ты, чувствуя, как волнение за подругу накрывает тебя от макушки до пяток и совсем разволновавшись, когда она тяжело и грустно вздыхает. - Мне нужно отрепетировать «Ромео и Джульетту», но нет партнера. Уилл Коллинз, с которым я должна была играть подцепил ангину, и совсем не ходит в школу, а у нас было только несколько репетиций. Круэлла, милая, я так боюсь, что не смогу хорошо сыграть! Не хочется опозориться на сцене. Ты с улыбкой на лице кладешь сигарету в пепельницу, гася ее, хотя только начала курить, и, ласково поглаживая ее по нежной руке, говоришь: - Какая ерунда, дорогая! Давай репетировать вместе. Я побуду твоим Ромео. - Ты серьезно? – загораются огромные глаза подруги, и она начинает сиять, словно солнце после дождя. - А что, разве есть какие-то проблемы? Анита протягивает тебе сценарий и берет свой, весь исписанный и почерканный. Ты не особо нуждаешься в нем, потому что любимый Шекспир выучен тобой наизусть, но, тем не менее, берешь. Весь вечер вы погружены в трагическую историю юных влюбленных и становится понятным, что сегодня Анита ночует у тебя. Когда дело снова доходит до поцелуя на балконе, Анита упрямо качает головой, вдруг став красной, как маков цвет. - Я так переживаю за эту сцену, Круэлла. - Почему? – недоумеваешь ты, прожигая ее глазами. Анита опускает голову и дергает плечами, как делает всегда, когда нервничает: - Она такая важная в пьесе, первый поцелуй героев все же. А я совсем не умею целоваться, да и Уилл мне не очень нравится. Разве так может что-то получится? Ты внимательно смотришь на нее, обволакиваешь взглядом ее огромные зеленые глаза и мягкие губы, и тут в тебе пробуждается то, что толкает тебя к жизни с такой неистовой силой – извечный интерес, стремление нарушать запреты, желание бунта и еще раз осознание того, насколько ты иная. Твое сердце колотится в груди, как бешеное, едва эта мысль посетила твою голову, но потом ты думаешь: «Да ну, к черту!». Ты порывисто подходишь к подруге, берешь ее нежное лицо, еще покрытое кое-где подростковыми прыщами в свои холодные, пропитанные ароматом сигарет ладони, заискивающе смотришь ей в глаза, не спрашивая разрешения, но пытаясь найти в них ответ, и прижимаешься наконец, губами к ее испуганным, не верящим в это губам, таким мягким и теплым, таким соблазнительно сладким. Ты вдруг понимаешь, что тонешь в ней, растворяешься в ней и целуешь ее жарко, с такой страстью, каковой сама от себя не ожидала, твой язык, сначала не прошенный, но ставший желанным, гость, вонзается ей в рот, гуляет по небу, по зубам и у тебя почти не осталось в легких воздуха, когда ты, раскрасневшаяся и возбужденная, все же отрываешься от Аниты. Она едва дышит, ей пришлось схватиться руками за стул, чтобы не упасть и глаза ее с изумлением смотрят на тебя, не мигая. Когда она открывает рот, ты готова уже к чему угодно – порицанию, осуждению, или даже тому, что сейчас она вышвырнет тебя из своей жизни. Но она только выдыхает с неподдельным восторгом: - Круэлла! Как же здорово ты целуешься!... Анита - три острых клинка в твое сердце. Клинок первый. Подарок. Ты торопилась с работы, ехала еще быстрее, чем обычно, чуть не сбила пешехода и раздавила попавшую под твои колеса кошку, громко выругавшись на нее за то, что она шляется где-попало. Ты везла с собой огромный букет цветов, и ее любимые пирожные, купленные в кондитерской на Бейкер-стрит, которыми всегда угощала ее, потому что милая Анита попросту не всегда могла позволить себе их купить, а в коробке на сиденье подле тебя, было колье от Тиффани. Ты купила его, решив, что в этот день твоя милая подруга достойна всего самого лучшего, ведь не каждый же день исполняется 20. Ты все же немного опоздала на праздник и когда открыла дверь, едва не сорвав ее с петель, как всегда, в гостиной уже смеялись другие гости и звучал джаз. - Простите, я опоздала! – заявила ты, обращаясь ко всем и сразу и – конкретно – ни к кому. Все твое внимание было сейчас приковано к милой имениннице в чудесном желтом платье из шелка, накануне пошитом тобою специально для праздника. Анита живо выбежала из-за стола, смеясь, и радостно поцеловала тебя в щеку, обнимая за плечи: - Круэлла, милая, проходи, мы тебя ждали! Ты снимаешь шубу, отдавая ее подоспевшей няне, и тут же протягиваешь коробку с подарком и букет цветов. - Это тебе, дорогая! Глаза Аниты горят, она жадно вдыхает запах сладкого пирожного, привезенного тобою, но когда перед ее глазами предстает ожерелье, она и вовсе лишается дара речи, став в один миг пунцовой. - Но, Круэлла, милая! – выдыхает она, наконец, поднимая на тебя взгляд, полный изумления и благодарности. – Спасибо, конечно, но это же безумно дорого! - Не дороже тебя, дорогая! – отмахиваешься ты, целуя ее в щеку и любуясь тем, как же Аните идет твой подарок. Она берет тебя за руку, ведя к столу, и ты уже почти расположилась около гостеприимной хозяйки, как самый желанный гость, но вдруг вся натягиваешься, как струна. Твое сердце вот-вот выпрыгнет из груди и ты оборачиваешься назад, не в силах поверить, что это возможно. В комнату из Анитиной спальни с громогласным лаем бежит пятнистый щенок и с разбегу прыгает ей на руки. Он лижет ей пальцы и чешет блох прямо около стола, пока Анита заливается счастливым смехом. Ты сидишь, как статуя, не зная куда деться. Мягкая шерстка собаки влечет тебя сильнее любых бриллиантов. Осторожно, чтобы не спугнуть животное, ты тянешь к нему холодные руки, пропитанные запахом дорогих сигарет, предчувствуя, как будешь купаться в этой мягкой шерстке, но пес, неожиданно громко, как для щенка, рявкнув, забивается под стол и крутится юлой у ног хозяйки. Ты не знаешь, что делать и только смотришь на Аниту, не мигая. Она вытаскивает своего хвостатого друга из-под стола, и, осмотрев тебя с ног до головы, спокойно говорит: - Милая, я попрошу тебя больше не курить, когда приезжаешь к нам, ладно? Собаки плохо реагируют на запах сигарет, как видишь. Кстати, познакомься – ее зовут Педди. Ты ничего не сказала, но с того момента твою голову неустанно грызет мысль: что-то не так в твоих отношениях с Анитой и уж точно она не такая святая, как ты себе представляла всегда. Клинок второй. Роджер Диарли Ты в очередной раз пришла на работу и там не было ничего нового, только пресмыкательство перед тобой твоих работников-недотеп. Дом моды жил так, как приказала ему ты и дрожал перед твоим величием. Ты знала, что никто не поймет тебя лучше, чем Анита и не исполнит всех твоих желаний. Только эта зеленоглазая прелестная девушка знает тебя лучше других, может, лучше тебя самой. Стуча огромными каблуками и стряхивая пепел прямо под ноги своему управляющему, ты молча шла по офису, ни на что и ни на кого не обращая внимания. Ты издалека увидела красиво склоненную спину Аниты и ее быстрые пальцы, создающие рисунок. Тихо, чтобы не помешать ей, ты подошла к ее столу, заваленному эскизами, и стала наблюдать, как танцует в ее пальцах карандаш. Анита вдруг вся напряглась, как струна, и резко развернулась тебе навстречу. Милая девочка, она никак не привыкнет к твоим появлениям. - Круэлла! – воскликнула она, краснея. - Дорогая, зайди ко мне сейчас. Поговорим. Работа подождет. Она вошла в твой кабинет. Ей не нужно ждать твоего приглашения, чтобы сесть. Анита присела за твой стол, забитый бумагами, и мило улыбалась тебе, как делала это всегда. Ты стряхнула пепел сигареты в пепельницу и сделала большой глоток кофе, принесенного секретарем. Помнится, ты даже наорала на секретаря. Этот недотепа забыл принести молоко, хотя Анита без молока не выпила никогда и капли кофе. Ты стучала длинными пальцами по гладкой поверхности стола, внешне совершенно холодная, но внутренне растерзанная, и взволнованная, как никогда. Ты не могла не заметить, что с милой зеленоглазой подругой последнее время творится что-то не то. Она явно стала очень растерянной и скрытной, и, хотя пока это никак не обозначилось на ее работе, тебе, Круэлле, все же приходится волноваться. - Дорогая, расскажи – ка мне, что у тебя не так. - Все хорошо, Круэлла – сказала Анита, почему-то покраснев. - А если честно? - Да нет, все правда хорошо. Ты улыбнулась той хищной улыбкой, от которой люди всегда бежали, как от чумы, и, прищурившись, пристально посмотрела на давнюю подругу. - Ненавижу, когда ты мне врешь, дорогая. Так что происходит? Она посмотрела на тебя своими огромными зелеными глазами-омутами и, опустив голову, прошептала: - Понимаешь, я встретила кое-кого, но, зная, как ты к этому относишься… - Дорогая, брак погубил больше женщин, чем… - … голод, болезни, и войны – закончила твой афоризм Анита и извиняющимся взглядом посмотрела на тебя. – Я знаю, ты очень плохо относишься к браку и подобным вещам, но мне кажется, он тот самый, и… - И кто же это недоразумение? – стараясь говорить как можно более сдержанно, спросила ты, не поведя и бровью. - Роджер. Он композитор. Но так же работает и над компьютерными играми. - Какая чушь! – фыркнула ты, поставив уже диагноз кавалеру Аниты – безумное недоразумение. Ты не ошиблась. Именно таким этот субъект и был. Худой, рыжеволосый, со всколоченными волосами, одетый, как фермер в коровнике, болтающий без умолку о какой-то ерунде, бесконечно тебя раздражающий. Ты провела ужасный вечер в компании ужасного подобия на мужчину и влюбленной Аниты, от которой резко осталась только ее бледная копия. А когда выяснилось, что у него есть далматинец, которого зовут Понго, твое настроение было испорчено навечно. Ты ушла, громко хлопнув дверью, и едва не побив стекла в захудалом домишке Анитиного композитора-компьютерщика, проклиная все на свете, и гнала машину так резво, что чудом не врезалась в трансформаторную будку, в последний момент успев затормозить в нескольких миллиметрах от нее. На свадьбу ты не пошла, хотя должна была быть дружкой. Вместо этого ты неделю курила почти не прекращая, наверное, превратив легкие в химзавод, не останавливаясь ни на минуту, и очень много пила. Ты ломала пальцы и искусала губы в кровь, но так и не нашла ответа на вопрос, как, как дорогая Анита могла так с тобой поступить? У тебя всегда были лишь вы двое и никого больше. Ты едва стерпела осуществление твоей мечты в жизни Аниты, хоть никакая собака ей была не нужна. Но терпеть это недоразумение, ее муженька, ты не в состоянии. Анита тебя предала. Она провернула клинок, вставленный в твое сердце в тот день, когда получила в подарок собаку, еще глубже и всадила его по самую рукоятку, мило улыбаясь. Клинок третий. Ребенок. Ты, конечно же все поняла, когда Аниту стошнило от запаха твоих сигарет прямо на твои бумаги. И хотела бы не понять, но не смогла. Она ждала ребенка от своего ничтожного муженька. Клинок провалился в закрома твоего сердца и застрял там навечно. Это был конец. Ты ничего не сказала любимой подруге, лишь провела ее до дверей холодным взглядом, виновато повесившую голову и знающую – ты догадалась, что скоро она совсем тебя оставит, навсегда уйдет из твоей жизни. Тебе было плохо и хотелось кричать. Вновь вспомнилось то одинокое Рождество без родителей, несчастное и пронзительно-грустное. Теперь, когда между тобой и Анитой стоит не только ее недоразумение-муженек, собаки, которые размножаются, но и это никчемное дитя, одинокими станут не только праздники, но и будни. Ты устало вздохнула. Достала эскизы будущей шубки. Теперь ты не сомневалась – обязательно вскоре ее сошьешь. Для нее требовалось так мало, ничтожная мелочь – 99 пятнистых щенков. Именно столько, сколько есть у Аниты и ее никчемного муженька. Ты подошла к окну и вдруг радостно, как никогда раньше, расхохоталась. Это было безумно весело, не иначе, и ты ощутила прилив сил, как никогда до этого. Ты сделаешь это, сошьешь себе шубку. И раз уж ты не можешь натянуть на себя нежную кожу Аниты, то что мешает тебе носить на себе ее драгоценных черно-белых щенков?