Half-asleep (Half-awake)

Брок Рамлоу не видит в этом никакой трагедии. В том, что его любовник, если Зимнего Солдата так всё же можно назвать, не помнит ни собственного имени, ни своего дома, которого давным-давно нет. Это даже не его, Брока, дело. Пусть беспокоится тот, кто потерял Джеймса Барнса в далёких сороковых, а теперь роет землю, чтобы его найти. Должно быть, такими темпами и свихнуться недолго, но пусть лучше поиски останутся бесплодными, иначе Капитан Америка, с этими его железобетонными убеждениями, точно с ума сойдёт, осознав, что после всех этих лет его дорогой Джеймс вовсе не изломан, не искалечен и не рвётся к нему. И правда, что бы стало со Стивом Роджерсом, если бы он увидел своими глазами ту готовность, с которой Солдат выполняет приказы, не щадя ни себя, ни других? Совершенное, чёрт возьми, оружие. Превосходное. Сила, которая вызывает и затаившийся в сознании страх, и восхищение, а ещё — неизменное желание обладать ею. Джеймс Барнс, чьё дело под номером семнадцать однажды попало в руки Брока, не помнит никакого Стива из Бруклина. Он помнит Капитана Америка, которого он почему-то не сумел убить на том злополучном мосту, но учёные исправили этот сбой в системе, и после этого досадного промаха Джеймс лишь хочет выполнить своё задание до конца. Без фанатизма, без навязчивых мыслей об этом, но если появится возможность — Солдат её не упустит. Потому что так сказал Брок. Человек, показавший Джеймсу, что его можно не только бояться, но и быть с ним на равных. Да, в бою никто не стоит на одном уровне с Барнсом — ни быстрая, ловкая Романофф, ни тем более Уилсон, оказавшийся более лёгкой мишенью, ни даже Стив Роджерс, который на самом деле куда более уязвим, чем все полагали. Все они — пустое место. Но там, где нет огня и дыма, рядом с Броком, Зимний Солдат такой же человек, как и сам Рамлоу. Брок прекрасно знает, что ему грозит, если люди, вложившие в Барнса столько средств, увидят всю ситуацию в ином свете. Стабильным состояние Солдата остаётся отныне не благодаря электрическим импульсам, бьющим прямо в мозг, и не благодаря безумно дорогим препаратам — Джеймс как-то сам, смывая с рук липкую, засохшую кровь, сказал, что это уже не так эффективно, что иногда в его памяти просыпается что-то непонятное, тёмное. Что-то вроде зова в густом тумане, слабого, угасающего эхо. Рамлоу тогда стоял позади, у громоздкого стола, осматривая оружие Солдата, проверяя его на наличие неисправностей, и вида не подал, что всё сказанное Барнсом — очень и очень хреновая новость. Тем не менее, целой армии врачей, ждущей любых тревожных сигналов, он не сказал ни слова об этом. Следующую ночь он провёл с Джеймсом. И плевал Брок трижды на устав, на сотни правил, которые заучивал наизусть каждый, кто допускался до контакта с Солдатом, и на своё начальство. Это было грубо, несдержанно, почти яростно, до боли во всём теле и ярких синяков на коже. А кожа у Солдата оказалась почему-то такой белой-белой, что алые следы, исчезнувшие слишком быстро, расцветали на ней диковинными цветами. Для Брока не секрет, что в голове Джеймса звучит один-единственный голос, и этот голос не принадлежит ни тем, кто правит балом, ни Стиву Роджерсу. Все эти приказы — белый шум, и Брок выхватывает из него для Барнса всё важное. Несомненно, после такого возникает необходимость вправить ему мозги и запереть в криокамере на следующий десяток лет, но Рамлоу подаёт знаки так, что видит их один Джеймс, и это позволяет сохранить им всё в тайне. Связь, опасная, противоречащая здравому смыслу, становится крепче, надёжнее любых цепей, которыми Солдата когда-либо сковывали. Настанет день, и придётся заплатить собственной кровью за каждое прикосновение, но они старательно оттягивают этот момент, не пускают его в гостеприимно распахнутые ворота. И вот поступает сигнал. Та самая возможность, которую нельзя упустить. Хэликерриеры. Джеймс нисколько не сомневается в том, что Роджерс появится там.  — Я буду находиться со своей группой в другом секторе, — произносит Брок, вернувшись от Пирса, давшего указание подготовить Солдата к предстоящей операции. В руках у Рамлоу толстая папка — целый ворох схем, детальных планов территории и сведений по расстановке сил. Всё это Брок скидывает на стол и, ступая в кромешной темноте, — Джеймс почему-то постоянно выключает весь свет, — садится на маленький, неудобный диванчик. Взгляд сам натыкается на угольно-чёрную тень в углу комнаты, и Рамлоу прикрывает глаза. — На тебе — самая важная часть, — продолжает он, едва слыша, как Барнс идёт к нему в своих тяжёлых ботинках. Он делает это так тихо, что даже в небольшом помещении его шаги не нарушают пусть и не абсолютной, но всё же тишины. Идеальный хищник. Рамлоу гордится им.  — Я знаю. Они всегда отводят мне самое трудное. Ещё бы. Джеймс способен любую миссию превратить в настоящий ад для тех, кто встанет на его пути. И это совсем не вяжется с тем, как он забирается на колени к Рамлоу и прижимается своим лбом к его лбу. Брок с нажимом оглаживает ладонями бока Джеймса, бёдра, жёстко, по-собственнически.  — Что ты сделаешь, когда встретишься с Роджерсом один на один? — Брок говорит не о том, какую задачу перед Джеймсом поставила ГИДРа, а о том, что чётко выверенный план, где всё расписано по минутам, не предоставляет никаких гарантий удачного для них исхода. Всё гораздо сложнее. Джеймс может проснуться. Не тот Джеймс, что до невозможного предан Броку, а другой, спящий вот уже семьдесят лет, тоскующий по дому, которого Рамлоу видел только на старой фотографии. Солдат вовлекает Брока в долгий, тягучий, словно патока, поцелуй, так поразительно отличающийся от тех жадных поцелуев, к которым они оба привыкли. Брок старается вышвырнуть прочь все мысли о том, что это может оказаться его последним воспоминанием о Джеймсе. Он не должен думать о чём-то подобном, но всё это так жутко походит на прощание, что Рамлоу невольно отстраняется, твёрдо взяв Джеймса за подбородок. — Что я сделаю? Убью его, — отвечает Барнс без колебаний и вновь, перехватив чужое запястье, целует Брока всё так же неспешно. Рамлоу заставляет себя поверить в то, что его Джеймс, выполнив свою миссию, вернётся назад.