Стокгольмский синдром.

      С трудом размыкаю глаза и снова зажмуриваюсь от яркого белого света. Как оказалось это были прожекторы. Голова раскалывается, неприятно пульсируют виски. Начинаю медленно поворачивать голову, осматриваясь по сторонам и пытаясь понять где сейчас нахожусь. Мой разум затуманен, я ничего не помню. Что было вчера? А неделю назад? А месяц? Но мне кажется, что я знаю это место. Как будто я здесь уже давно. Жмурюсь, очень крепко закрываю глаза, пытаясь вспомнить прошедшие дни. Меня окружают белые и серые стены, различные стеллажи и фотографии. На стеллажах толстые папки. Вокруг меня стоит оборудование для фотографии. Прескотт. Я снова жмурюсь, и память начинает проявляться. Я у Нейтана. Этот ублюдок как-то вырубил меня и привез в эту дыру. Причем уже давно. Здесь довольно душно и не очень то уютно. Я привязан толи к креслу, толи к стулу. Скорее всего — второе. Мои ноги и руки туго связаны, я пытаюсь пошевелить руками, но ощущаю резкую нарастающую боль в запястьях. Веревки въедаются в них и оставляют красные отметены. Судя по боли я здесь давно. Я пытаюсь пошевелиться на стуле, и тут нервные импульсы проходят в мозг, а мозг тем временем дал понять, что этого делать не стоило. Ужасная боль ощущалась в заднице. В заднице, блять. Что он делал?! Я боюсь даже представить о том, что он делал со мной. Внутри меня разгорается какая-то ненависть и отвращение. Щеки наливаются красным цветом, становится жарко.       Слышу голоса. Нейтан. Псих. Ублюдок. Недомерок. Не думаю, что разговаривать с собой это нормально. Слышу какой-то шум. — Как ты тут без меня, Грэхэм? Вижу, как его фигура мелькает в темном свете комнаты. Он подлетает ко мне и садится на колени, стеклянным взглядом прожигая мои глаза. — Не молчи! — он начинает истерически кричать на меня. Мразь. — Отвечай, когда я задаю вопросы! Он вцепился ногтями мне в колени и сжал ткань джинсов. — Неужели я тебя обидел. Вчера я так не думал. Он как-то странно начал ухмыляться. Нейтан начал приближаться к моему лицу и поцеловал меня, это было нежно, но это, блять, странно. Я чувствую его сухие губы на своих. Не понимая что делать, я рефлекторно прокусил ему губу до крови, от чего он резко отстранился. — Как ты смеешь?! Ты, гребаный мудак, ничего не стоишь, ты не смеешь наносить мне увечья! Я тут хозяин! Я начал смотреть на него с недоверием, презрением. Но молчал. Мне нравится бесить его, он начинает проявлять свою властность. Я делаю глубокий вздох и морщусь. Секундой ранее я получил пощечину. Мудак. Правая щека покраснела, а он ушел. Но счастье было недолгим, и он вернулся с стаканом воды. Я был рад такому радушию и даже хотел было его поблагодарить, если бы эта вода не полетела мне в лицо. Я гневно окинул его взглядом и закусил губу. — Сука! — С уже отросших волос стекали капли воды, разбиваясь о кафельный пол. Прескотт снова опустился передо мной на колени и начал отвязывать ноги от ножек стула, при хорошей возможности я ударил и разбил ему нос. Кровь тоненькой струйкой сочится и падает ему на рубашку. -Хах. -Мразь! — Он начал буквально рычать. Его руки приблизились к моим джинсам. Он начал нагло стягивать их вместе с боксерами. Меня охватил ужас. — Нет! — я пытался вырваться, — Я не хочу! И видимо, не зная, что такое смазка и растяжка, он закинул мои ноги себе на талию и вошел в меня. Я вскрикнул. Мой гортанный крик мигом пронесся по темному и пустому помещению. Но меня все равно никто бы не услышал. Я посмотрел на его лицо, оно было в крови. Он злобно смотрел на меня и вбивался. Жгучая боль разрасталась и проносилась дрожью по всему телу. Он ритмично двигал бедрами, в промежутках ударяя меня по лицу. — Недомерок! — удар, — Да как ты посмел! — Толчок. Удар. Он был зол к такому отношению. — Хватит! — кричал я. Эта боль была невыносима. Слезы прорывались наружу. Были слышны то ли стоны, то ли крики и шлепки плоти о плоть. Но я бездействовал, ибо руки были связаны. Я чувствовал ужасные чувства где-то внутри и в запястьях. Веревка продолжала резать руки, я уже не мог понять какая боль сильнее. Я почувствовал что-то горячее и жидкое внутри себя. Это была не сперма. Удар, разбивающейся жидкости о пол, опускаю свой взгляд вниз. Кровь. Он порвал мне задницу, блять. — Прекрати! Хватит! — голос уже срывался. Он наклонился и начал целовать меня, мои губы, шею, ключицы, плечи. Это помогало забывать о боли, моментом я даже поймал эйфорию и подумывал о том, что мне это начинает нравиться. Но боль была невероятно сильна и мое сознание вырубилось. Я терял контроль над действиями, и теряя сознания я думал о том, какой-же он прекрасный.

***

Открываю глаза. Тот же невыносимо яркий свет. Та же комната. Но воспоминания остались при мне. Его нигде не было. Я чувствовал себя виноватым за то, что разбил ему нос. Я не хотел. Или хотел? О чем я думал когда отключался? Почему считаю его ненормальность и неадекватность нормой вещей? Почему мне это начинает нравится? Грохот со стороны двери прервал мои размышления. — О-о-о, мой сладкий уже проснулся? Он был пьян. Очень пьян, а может и не только. — Где ты шлялся?! — У-у-у, малыш беспокоился. Он несется ко мне, от него просто несет алкоголем. Этот сумасшедший страстно целует меня, и я даже как-то рад ощущать его губы. Начинаю отвечать на поцелуй, чем привел его в замутнение. — Мой маленький паршивец. Снова приблизившись ко мне, он провел языком за ухом, от чего мое тело покрылось мурашками. Он удалился в соседнюю комнату и пришел с бутылкой вина в руках.Прескотт взял меня за подбородок, резко протянув к себе поцеловал. — Я хочу, чтобы ты выпил это. Бутылка поднеслась к моим губам, алкоголь начал вливать в мой организм слегка обжигая его, от чего становится трудно дышать. Я делаю быстрые глотки, но он слишком сильно наклонил бутылку. Вино начинает выливаться изо рта, из носа. Часть уже попала в трахею, легкие. Глаза слезятся, я начинаю задыхаться. Пытаюсь откашляться, но Нейтан взял меня крепко за подбородок и продолжал вливать алкоголь в мой рот. Я чувствую как теряю сознание, я умираю. Вино продолжает литься на пол. Ты смотришь на меня стеклянными голубыми глазами, такими прекрасными глазами, ты накачался, а я ухожу. Мое тело расслабляется, а душа уходит. Но хотя бы, я умираю на твоих руках.