Отравленная Кровь

Медленно скатываясь по гладкой поверхности сталактита, капля блестела в тусклом свете, который освещал пещеру. Точно так же, минуя множество гладких, но извилистых дорожек, свет попадал сюда, пробиваясь через завал, обрушивший один из входов. Наконец, достигнув острия, капля упала в небольшое озерцо. Гулкий звук эхом отозвался по пещере, смешиваясь с тихим шуршанием, исходящим от её обитателей. Сотни, если не тысячи паучьих ног, скользили по паутине, обтянувшей одним гигантским шелковым домом все неровности и угловатости пещеры. Каждый каменный выступ, способный стать основой для дома, становился ей, отдаваясь во власть своих новых хозяев. Узкими струйками по потолку бежала вода, из-за чего в просветах между шелком казалось, будто в камне сокрыты драгоценные металлы. Голубовато-серебряный блеск так и манил к себе, будто умолял освободить его от этих невесомых оков, но поддавшегося жадности ждало лишь разочарование и ловушка, ибо, затронув паутину в одном месте, невольно заставишь дрожать её всю. Паутина покрывала каждый дюйм этого места, скрывая твёрдый камень за своими нежными гранями, начиная с того места, на которое переставал падать солнечный свет. От стен до потолка, от основания пола до каждой неровности, из-за чего у входящего дорога была лишь одна – в центре. Центральная дорожка, шедшая к сердцу подземного жилища, была свободна от паучьего присутствия. Гладкая и отполированная, она казалась единственным местом, не затронутым этими созданиями, что вызвали бы у любого смертного ужас, да и богам бы не приглянулись. И эта самая дорожка вела к причине преображения этого места – к обретшей бессмертие восьминогой ткачихе, Арахне, пусть и утратившей большую часть своей красоты, но не потерявшей ни доли своего искусства, даже более того – ставшей ещё совершеннее. Грубое полотно, что ткут смертные насекомые, начисто лишенное красоты, не шло ни в какое сравнение с тем, что создали дети Арахны под руководством своей матери. Не простое полотно, на которое способны руки смертной женщины, а настоящий дом, созданный рукой паука. Но даже это осознание не приносило паучихе удовлетворения. Наравне с искусностью она не потеряла свою мстительность. Арахна помнила причину своего преображения, у неё было много времени подумать над «уроком», который ей преподали в прошлом. И вывод его, до боли простой, заставлял когтистые руки сочиться ядом при малейшем воспоминании. «Не смей перечить богам, даже если ты превосходишь их и никогда не давай им этого узнать». Афина Паллада. Богиня, превозносимая смертными, как воплощение мудрости, справедливой войны и созидания, даже великой город назван в её честь из-за какого-то жалкого деревца. Великая воительница, рожденная из головы Зевса Громовержца уже с копьем и в доспехах, как же её не почитать? Но абсолютно не способная ни ткать, ни проигрывать. Пусть её удел – это война, но, наверняка, даже в ней она не теряет своей черты, которую никто из смертных разглядеть не смог. Никто, за исключением Арахны, когда-то имевшей человеческий облик. Завистливость. Каждая мысль об этой несправедливости была точно яд, не способный переместиться во флакон, но сжигавший изнутри породившего его сильнее самого жаркого пламени. Она, Арахна – чудовище, а эта завистливая неумеха – сама мудрость и героиня. Арахна была совершеннейшей ткачихой, единственной и неповторимой на всю Грецию. Просто увидеть её работу было поводом для радости! И это был не подаренный богами талант, не удача и хитрость, это был упорный труд, мастерство и познание своего ремесла. Способная сравниться с самими богами и превосходящая их, она заслуживала высочайшей награды за свое искусство! А вместо этого получила проклятие от проигравшей ей богини, которой не понравилось как правдивое изображение её отца, так и сам проигрыш. И это люди зовут мудростью? Это – богиня, заслуживающая поклонения и почитания, чьим именем назван город? Стоило этой мысли появиться в голове Арахны, как она разрасталась снова и снова, вызывая праведную ненависть и жажду отмщения. И уж точно не везло пауку, который в то время был в её руках, ибо шанс быть раздавленным был куда больше, чем получить ласку. Мало того, что её работа была уничтожена. Работа, в которую она вложила свою душу! Она потеряла свою красоту, была изуродована, превращена в паукоподобную тварь, которую изгнали из-под солнечного света в самые тёмные уголки мира, чтобы она ткала вечно и помнила о нанесённом ей оскорблении. Но об одном Афина не подумала. « Чтобы ты ткала вечно, » – сказала она тогда, тем самым даровав Арахне бессмертие. Целая вечность, чтобы стать непревзойденной мастерицей своего дела, вечность, чтобы узнать своих детей. Вечность, чтобы отомстить этой лжемудрой богине. И теперь, когда бессмертные сошлись в новой забаве, снова и снова сражаясь друг с другом, Арахна не могла сидеть в стороне. Она сердцем чувствовала, что Афина будет в числе богов, что увлекутся подобным. Что она будет в первых рядах, дабы «принять на себя все удары врага». А, значит, что и самой Арахне стоило нанести своей давней знакомой визит, спустя столетия. И вот, снова и снова раздумывая над тем, что она скажет Афине, когда разорвет в клочья её шею, как будет смеяться, скармливая ее паукам, Арахна теряла счет времени, снова и снова придумывая новые слова, новое вступление, точно плела полотно. – Почему никто не может мне ничего посоветовать, почему никто не поддерживает меня, почему я для всех – монстр, почему?! – яростно шипела она на безымянного паука, что приполз к её ногам, прося ласки. – Может, ты мне что-то посоветуешь? Ты, моё дитя, числа которому нет. Как и имени. Как и личности. Просто рождённый мной слуга. Распалённая, сейчас она не была настроена на материнские чувства к своим восьминогим детищам, потому паучок явно не ожидал того, что окажется в полете, после которого запутается в паутине у стены. А может, и знал, но не был способен понять чего-либо. И в тот самый момент ярости, судьба, видимо, прислушалась к желаниям Арахны, ибо она почувствовала, как паутина колыхнулась, а значит, в пещере был гость. Похоже, тупому циклопу, который забрел туда, выпадет честь остаться в живых и услышать её слова, а, может, даже стать гонцом и передать пожелание Афине. Но тихое шуршание, приближавшееся всё ближе и ближе, на грубые шаги одноглазого истукана похоже не было, это был кто-то ещё. Не зная, кто бы по своей воле зашёл в паучье логово, Арахна терпеливо ждала. В полумраке пещеры показалось два ядовито-зелёных сияющих глаза, тьма вокруг которых точно шевелилась. Эта фигура почти беззвучно двигалась по узкой дорожке, не затронутой пауками, при этом в ней не чувствовался какой-либо страх, точёные черты её лица в полумраке, которые можно было разглядеть, вообще не двигались. Лишь оказавшись на слабом свету перед «троном» паучихи, это существо стало достаточно видно, чтобы можно было разглядеть. Стало ясно, почему не двигалось лицо, ибо то была маска, но и двигалась она бесстрашно, точно знала, куда пришла. Вместо ног у неё был длинный змеиный хвост, переходящий в покрытый чешуей женский торс, обладающий одновременно как точеными чертами, так и силой. Руки, достаточно тонкие и ловкие, оканчивались острыми когтями, которые держали длинный лук. Помимо скрытого лица на голове была заметна еще одна особенность – змеи вместо волос. Постоянно двигающиеся, живые, ядовитые и злобные змеи. – Что ты за создание и что ты тут ищешь, змея? – вопросила Арахна, вопросительно поднимая свои передние когти, тогда как руки были сцеплены. – Не врага в тебе – это точно, – отвечал ей шипящий голос. – Неужели ты не слышала обо мне? Ведь во стольких героических сказаниях я – это кошмарная безжалостная тварь. И никогда не запечатлевала меня же на своих полотнах, великая ткачиха? – Ты помнишь обо мне? – удовлетворенно сказала Арахна, разжимая руки, уверенная, что вся Греция до сих пор помнит её работы. – И ты узнала меня даже после падения? – А разве кто-то ещё способен создать подобное место? – извивалась змея, осматриваясь, медленно разводя руками. – Такое мягкое, такое влажное и уютное. Но еще вопрос. Помнишь ли ты щит той, что превратила тебя в монстра? Падкая на лесть, ткачиха заслушалась, но, услышав упоминание об Афине, быстро вернулась в своё обычное озлобленное и голодное состояние. – А зачем ты спрашиваешь? – паучьи ноги яростно отбивали такт на каменном полу. – Думаешь, я буду думать об этой завистливой суке, даже если она богиня? Да, буду, но не как о богине, нет, как о глупой неумехе! Как о жертве, которую я скормлю своим детям! – Так ты помнишь её щит? С моей головой на нём, – терпеливо слушая излияния паучихи, продолжала змея. – Ты бессмертна, – наконец, понимая, что перед ней возможная союзница, сказала Арахна. – Но кто, почему? – Ты знаешь, кто! – теряя терпение, зашипела гостья. – Или ты никогда не слышала истории о Персее, убившем «чудовище» в его собственном доме? Доме, куда меня отослала эта завистливая дрянь, Афина, когда выяснилось, что Посейдон хочет меня, а не свою завистливую сестренку! Прервавшись, она склонила голову, вероятно, переживая тяжёлые воспоминания, но больше с горечью, чем с яростью. – Вернее, когда хотел когда-то, но тут почему-то в его храме появилась она, Афина Паллада, пришедшая, чтобы возлежать вместе с родным братом, позавидовав смертной, что превосходила её по красоте. – Медуза Горгона, – поняла Арахна. – Та, чей взгляд обращает в камень. – Превращенная Афиной, богиней мудрости, в уродливую, ядовитую тварь! И всё из-за её безграничной зависти и неспособности проигрывать. Так что ты не одинока в своем горе, Арахна, но наше время пришло, пришло время встретиться с ней снова! Из-за маски послышался хохот предвкушения, а глаза засияли ещё ярче, точно вся её грусть во мгновение ока преобразилась в жажду убийства. – Ты готова отомстить? – игриво спросила Медуза, тряся кончиком хвоста от возбуждения. – Я разорву её на части!- выкрикнула Арахна, сжав кулак и случайно раздавив очередного паука. – От неё даже волос не останется. – Чудно, – протянула Медуза довольным голосом.