Невидимая связь

— Я столько не успел тебе рассказать… Но о чём он мог поведать своей четвёртой жене? Разве мог он признаться ей, к примеру, кому принадлежало то старое инвалидное кресло, о котором она спросила, найдя его в запустевшей детской? А когда Эдит уверяла мужа, что один из призраков полз к ней по полу, волоча за собой верёвку на шее — как Томас мог открыть ей, что это и была девушка, которая в прежние времена передвигалась в кресле, пока Люсиль в припадке исступления не задушила её в отсутствии брата. — Где Памела? — спросил Томас, вернувшись в поместье и обнаружив, что его встречает только сестра. — Как я и предсказывала, её хрупкое здоровье не выдержало, — произнесённые слова не сочетались с торжествующим видом Люсиль. — Бедняжка. Шарп невольно ощутил облегчение — вид Памелы, угасающей на глазах, действовал на него угнетающе. — Она умерла во сне? — задал он формальный вопрос, не интересуясь ответом, но услышанное застало Томаса врасплох. — Не совсем, — Люсиль неотрывно глядела на брата, и в зрачках её глаз плескалось всепоглощающее безумие. — Поднимайся, ты увидишь сам… Мог бы баронет рассказать Эдит о том, как его сестра в ярости проломила череп Маргарет статуэткой, когда та, уже дыша на ладан, не смогла удержаться и заявила Шарпам, что не оставила им наследства? — До её смерти осталось всего ничего, — внушала Люсиль Томасу прямо в присутствии Маргарет, лежавшей в болезненном забытьи на просторной кровати. — Всё устроится, потерпи, мы вот-вот приобретём на полученные деньги необходимые тебе инструменты. — Вы не получите ни пенни, — внезапно прохрипела Маргарет, с трудом приподняв веки. — Я позаботилась об этом. Шарп оцепенело уставился на супругу, но та искала глазами Люсиль. Когда их взгляды встретились, сестра баронета сразу же поняла, что слова Маргарет — не бред умирающего человека. — Ах ты, чёртово отродье! — взвизгнула она, вне себя от гнева хватаясь за первое, что попалось под руку. — Люсиль! — предупреждающе вскрикнул Томас, но его слабый протест потонул в диком вопле Маргарет. Мог бы Шарп поделиться с Эдит одним из самых страшных воспоминаний, связанных с тем днём, когда умер его сын? — Он… Его больше нет! — рыдала Энола, склонившись над колыбелькой. Неистовая вера итальянки в благополучный исход подвела её, и теперь она оплакивала ребёнка, которого полюбила всей душой. Томас стоял в паре шагов и не находил слов, молча вглядываясь в побелевшее детское личико. — Возьми себя в руки, — отчеканила Люсиль, появившись на пороге с подносом в руках. Энола с изумлением подняла глаза. — Это всё, что ты можешь сказать?! Твой сын умер! — она всплеснула руками и закусила губу. Томас по-прежнему молчал, но он прекрасно видел, что за непробиваемой бронёй внешнего спокойствия сестра прячет истинные чувства. На душе у неё творилось нечто невообразимое — и Шарп боялся, что после такой потери Люсиль окончательно утратит душевное здоровье. Разве Томас мог поделиться всеми этими воспоминаниями с Эдит? Теперь он верит — да. Он мог бы рассказать ей всё и надеяться на то, что она примет его историю такой, какой она сложилась за долгие годы томительного пребывания в плену обстоятельств, в плену губительной любви Люсиль, в плену его сделок с совестью. Шарп мог бы сдёрнуть завесу, скрывавшую чудовищные тайны Аллердейл Холла, и разделить этот мрак пополам с той, которая поклялась любить его, что бы ни произошло. Он не сомневается, что стало бы легче нести эту ношу, если бы рядом с ним стояла Эдит. Однако она не заслужила такой участи. Были ли у Томаса другие истории для Эдит, истории, не источающие боль, страх и жестокость? Жена не раз спрашивала его о детстве, очевидно, ожидая услышать невинную зарисовку из прошлого, но какой бы эпизод не всплывал в памяти Шарпа, его нельзя было назвать счастливым. Однажды маленький Томас сбежал в лес — один, без Люсиль, та присматривала за расхворавшейся матерью. Отец уехал из поместья, а кормилица не уследила за мальчиком, который давно мечтал попасть в волшебный мир, сотканный из причудливых ветвяных переплетений — Томасу всё грезилось, что он встретит в лесу эльфа или фею. Потеряв счёт времени, он бродил среди деревьев, сочиняя самому себе сказки, и вспомнил о доме лишь спустя несколько часов. Вернуться без подарка для сестры Томас не мог. — Посмотри, я поймал для тебя бабочку! — радостно воскликнул он, разжимая ладонь. — Она такая красивая, будет летать в нашей детской! — Ох, Томас, — отвечала Люсиль, с горечью смотря на насекомое, беспомощно трепыхавшееся в тонких пальцах брата. — Если ты потрогаешь крылья бабочки, она не сможет больше летать… — Как же так! — в глазах у мальчика показались слезинки, и он поднёс свою пленницу к лицу. — Я не знал… Прости меня, маленькая бабочка, я не знал! * Сейчас, вспомнив об этом случае, Шарп вновь ощущает, как на глаза просятся слёзы, касается переносицы пальцем, но не чувствует собственного прикосновения. Окинув взглядом комнату, он приближается к старинному зеркалу, которое с незапамятных времён украшает одну из стен. Томас видит своё отражение — призрачную, молочно-бежеватую тень. Он столько не успел рассказать Эдит — и никогда больше не сможет этого сделать. Он может только попрощаться.