Гном и киборг

Сначала он думает, что ему нечего делать на этом корабле, потом — что он все-таки может пригодиться. Его сила, ловкость, ночное зрение, боевые навыки, высокая выносливость — все это однажды помогло вывести из-под удара команду, значит, это могут оценить; Дэну нравится эта мысль. Он по-прежнему — инородное тело в пространстве транспортника, но ему есть что предложить. Ему пока поручают смешное и простое: вытереть стол после завтрака, принести батон из морозилки, подать за столом сахарницу — они словно не понимают, что единственное, что он может им дать, лежит в другой плоскости; а может, издеваются. Эта мысль Дэну не нравится, и он пытается осторожно намекнуть, что перечень вариантов использования типовой модели DEX-6 включает в себя не только бытовые задачи. — Нерациональное использование оборудования, — говорит он отстраненно, когда капитан, ворча, обводит хмурым взглядом захламленный столик и командует: "Дэн, прибери это. И скажи этим оболтусам, что если еще раз после своих посиделок такой ср... хм, бардак оставят, по наряду обоим впаяю". — Система используется на три процента. Капитан застывает и недоверчиво прищуривается. — Это что, бунт? Три процента затрачивать лень? Я же тебе не пол помыть говорю, в самом деле! Он хочет сказать, что дело совсем не в лени, а напротив, но капитан уже машет на него рукой и выходит, посекундно оглядываясь через плечо со странным выражением лица: капитан как будто приятно удивлен. Чем? За три минуты Дэн наводит на столе порядок. Остается только оттереть пятно от варенья, и он идет на кухню за губкой. * В машинное отделение он спускается, чтобы позвать к ужину Михалыча. В машинном Дэн не появлялся давно, последний раз — еще до аварии. Тогда он подсаживал щуплого механика, помогая добраться до какой-то особенной железки, посмеивался и уверял, что нет, шея у него не затекла, все в порядке. В машинном все стучит, исходит паром, невидимо ворочается внутри ревущего устройства, перегоняющего жидкое топливо. Температура шкалит за пятьдесят даже при включенной на максимум системе охлаждения. В углу, рядом с горой невнятных древних ломов разной длины и толщины, стоит десятилитровая бутыль с теплой солоноватой водой. У Дэна на лбу сразу выступает испарина, и он привычно стирает ее, натягивая на лицо ворот футболки. В какой части рычащего двигателя копается Михалыч, понять невозможно. Грохот стоит такой, что звуковые анализаторы не улавливают ничего меньше ста децибел, а на тепловое зрение рассчитывать не приходится: все машинное полыхало бы красным от пола до потолка. Поэтому Дэн заходит с одного бока и медленно движется, пытаясь разглядеть, где притаился этот корабельный гном — так за глаза называют Михалыча остальные члены экипажа, и мысленно Дэн иногда тоже именует механика так. Сегодня, правда, эта мысль Дэну не нравится: если Михалыча зовут по-дружески гномом, то его самого, наверное, насмешливо называют киборгом или дексом — и вовсе не дружески. Из-под трубы, распухшей из-за термоизолирующей обшивки, показывается волосатая голова, всклокоченная и мокрая, и в Дэна сразу летит просаленная тряпка: — Пдрж, пжлст, — кряхтит Михалыч и скрывается под трубой еще на пару минут, прежде чем вылезти целиком. Команда посмеивается над его языком, вечно заплетающимся, ломким, и понимает — общими усилиями — едва ли половину из того, что он говорит. Для Дэна это никогда не было проблемой. Речь у Михалыча резкая, клокочущая, как булькающие перестуки в двигателе, и это непривычно, но в машинном его согласные, сбитые в короткие невнятные предложения, понимаются особенно просто. А уж когда тебе в руки швыряют тряпку, обхаживающую все мелкие детали, тут и вовсе нет сомнений, что с ней делать. Поэтому Дэн терпеливо ждет, пока Михалыч не вылезает и не вытирает ладони о комбинезон, на самом деле только размазывая мазут по ткани, уже насквозь им пропитанной. — Чт хтл? — Получен приказ доложить члену экипажа об изменениях в распорядке дня: время ужина перенесено с восьми часов на... — Чт-чт?! — Михалыч в замешательстве чешет голову. В отличие от Дэна он не имеет в распоряжении усиленные имплантами звуковые анализаторы, и для него средний тон голоса и длинная формулировка — все равно что посторонние шумы. Дэн мнется несколько секунд, прежде чем наклониться к вспотевшему, перемазанному лицу и гаркнуть в полный голос: — УЖИН! ЕСТЬ ИДЕМ! — Тк б скзл. — Михалыч в задумчивости еще раз пытается оттереть мазут с рук, на этот раз о штанины, но и те оказываются уже насквозь промаслены. Переодеваться механику явно не с руки, и он пожимает плечами. — Нн, нмг, нд зкнчть... Бдь дргм, прнс чтнбдь? — Приказ принят. Михалыч шмыгает носом — это угадывается по мимике — и смущенно чешет нос. Потом предлагает, поглядывая на Дэна из-под кустистых мазутных бровей: — Эт... Хчшь, вмст пжнйм? * В машинное Дэн возвращается с хитро построенной башней в руках. Глубокая миска с бутербродами, поверх нее — полинин пирог на деревянной доске, прикрытый еще одной миской, сверху — две чашки с кипятком, на них — блюдце с пряниками. Услышав, что "получен запрос на изменение уставного места приема пищи для члена экипажа и приписанного к кораблю оборудования", команда пофыркала, привычно поворчала, пожевала Дэна укоризненно-досадливыми взглядами и соорудила башню из посуды — после того, как капитан чуть ехидным тоном одобрил запрос, игнорируя замечание Вениамина Игнатьевича про антисанитарные условия. Раньше Дэну нравилось собираться со всеми за столом, под шутки и смех, расставлять тарелки, разливать по чашкам кипяток, а после — вытирать просыпанную соль и хлебные крошки, соревнуясь, кто первый ухватит тряпку, потому что кто не ухватил — тот загружает посудомойку, а кто не успел и это — тот до конца дня всем чай заваривает. Ему нравилось первое — потому что выигрыш, но нравилось и третье — принести Полине чашку чая, когда она сама сидела на диване, вытянув ноги на стол, и хлопала глазами, было отчего-то приятно и несложно. Теперь за столом стало странно. На Дэна смотрели все попеременно — так, словно чего-то ждали, и ему кусок в горло не лез, несмотря на требование системы восполнить нехватку питательных веществ. Поужинать в машинном было хорошей идеей. Они садятся на пороге, так что свет из коридора льется в полутемное машинное. На верхней ступеньке — Михалыч, успевший кое-как обо что-то вытереть руки, на нижней — Дэн, и между ними — ровная башня из мисок. Михалыч тянет волосатую руку — грубая, темная кожа и короткие пальцы — и снимает чашку. Передает Дэну. Вторую зажимает сам между коленками, принюхиваясь и довольно шмыгая носом. Они уплетают пирог молча, под стук и кряхтенье механизмов. От жара колбаса на бутербродах покрывается слоем влаги, но так, кажется, еще вкуснее. Сидеть — хорошо. Дэн вытягивает вниз по лестнице не до конца зажившую ногу и неслышно выдыхает. Вениамин Игнатьевич пытается накормить его анестетиками почти насильно, ругаясь и потряхивая блистером у Дэна перед носом, но Дэн каждый раз упрямо — и злясь на самого себя — повторяет, что повреждения не критичны, обезболивание для лучшего восстановление не требуется. Вениамин Игнатьевич сдается, но вредничает и обещает как-нибудь подмешать таблетки ему в чай. — Бльн, д? Дэн ловит себя на том, что, ссутулив спину, аккуратно разминает мышцы около шва одной рукой, во второй держа остатки бутерброда. Тут же выпрямляясь, он прекращает массаж, проглатывает бутерброд и запивает чаем. — Понятие "боль" не применимо к киборгам, — говорит он негромко, но механик умудряется расслышать. — Кбрг, кбрг... Прдмт фгн ккйт. Вт, — перед лицом Дэна появляется рука в засученном рукаве, решительно сжимающая бутерброд, — сйшь лчш. Система выводит панические сообщения о том, что в предложенной пище могут быть неполезные углеводороды, смолы и карбоиды, но Дэн молча принимает слегка помятый бутерброд и откусывает половину. "Спасибо" застревает в горле. * — Пмжш? В следующий раз Михалыч перехватывает Дэна на пороге и всучает что-то ржавое, цилиндрическое и тяжелое. Предназначение и название детали Дэн не знает, но что с ней делать, становится ясно, когда механик извлекает из кармана распылитель и тряпку. — Ржвчн, — поясняет он. — Ншл тт, чг дбр прпдть-т... Дэн не уточняет, где и зачем Михалыч это "нашел", и принимается за работу. Минуты текут. Ему нравится сидеть на пороге машинного и натирать ржавый цилиндр, сначала вслушиваясь в звуки машинного, потом — включив пятнадцатипроцентную звуковую фильтрацию. От механических, однообразных движений мысли успокаиваются, и Дэн не сразу реагирует на появление засаленного комбинезона перед глазами, зато успевает остановить автоматическую реакцию, когда угрожающе-темная человеческая конечность взметывается перед его лицом, потрясая парой толстых перчаток. — Дрк т! Сптл чт л, бз прчтк рствртль спльзвть?! — Грозное возмущение механика пробивается даже сквозь фильтрацию. Михалыч хмурит брови и шумно дышит в бороду. — См-т я тж дрк, н сбрзл срз дть... Н-к ндвй! От вспыхнувших готовностью имплантов по ноге разливается неприятное покалывание. — Необходимость применять дополнительные средства защиты отсутствует, — спокойно отвечает Дэн. Перчатки ему, и правда, не нужны. — Прочность кожного покрова... Но Михалыч оказывается так же уперт, как капитан, и рычит по-гномьи грозно: — Щс пкж тб "прчнсть", шь т ккй! Пшл тгд тсд, рз тхнк бзпснст н вжйшь! Дэн размышляет несколько секунд и протягивает руку за перчатками. Михалыч дожидается, пока он нацепит неуклюжие, великоватые ему перчатки, и, довольно бухтя, уходит обратно в недра машинного. * На следующее утро за завтраком Михалыч, закончив уплетать оладьи и с довольным сытым кряхтением поднимаясь, просто оглядывается на Дэна и кивает — приглашающе. И когда Дэн через пару часов спускается в машинное, Михалыч вдруг утаскивает его вглубь, к самому центру громадного, пышущего жаром двигателя, и с волнением говорит: — Эт срдц. — И Дэн не знает, что ответить на это сентиментальное сообщение, но Михалыч странно поблескивает глазами и продолжает, похлопывая ладонью раскаленный бок двигателя: — Слшш, стчт кк? Рвн, кк чс... Кк члвчскй... Кк у тб. Слдть нд, чтб н блл, вт тк. Крбль лбт, кгд збттс о нм, с лбвьй, знчт, кхм... — И уже нормальным тоном, вздохнув, он говорит: — Эт, Дн, охлждйщй ждксть злть нд, сдлшь? — Без проблем. — Дэн не сразу понимает, что ответил так, как отвечал раньше, еще "до". А когда понимает, не очень пугается. * — А где Дэн? — интересуется Полина, возвратившись из каюты, где пол-утра терпела разговор с матерью. Выглядит она так, словно укрощала тигра. Тед фыркает, не поворачивая голову: — Догадайся. — У Михалыча? — вздыхает Полина. Тревожить Дэна, вытаскивая из машинного, они не рискуют, помня слова Вениамина Игнатьевича, что Дэн должен сам определить границы безопасного контакта с обитателями корабля, и если ему нравится говорить с Михалычем — пусть и говорят. Лично Полина не очень понимала, о чем можно часами "говорить" с механиком — он у них, конечно, замечательный, все у него, как часы, работает, и вообще он славный и добрый, но во рту у него настоящая каша! — Ага, — Тед зевает и закладывает руки за голову, устраиваясь на диванчике. — Чистит небось какую-то очередную железку, аутист хренов. — Тед! — Что? Нам одного корабельного гнома мало, что ли? Вот окопаются они там вдвоем — и плакал наш навигатор, — утрированно-мрачно заключает он. — Навигатор нам и так нужен, — вздыхает Полина, но спешит поправиться под взглядом Теда, которым он ее награждает, приоткрыв очень сурово один глаз: — Ну, для бумажек! Ой, пойти им чай отнести, что ли... — Пойди, — уже более миролюбиво соглашается Тед, снова зевая и переворачиваясь набок. — Они-то небось тот чай, что им Вениамин Игнатьич полчаса назад отнес, уже выхлебали. Или он вообще испарился, при такой-то жаре... Полина решает, что чая много не бывает, и идет на кухню. * В машинном Полине моментально становится жарко, и она мысленно хлопает себя ладонью по лбу: льда надо было в чай положить, льда! А то тут и так парилка, а она им кипяток несет... "В следующий раз кину льда", — решает она и медленно спускается по лестнице, стараясь не расплескать чашки. Дэн с Михалычем находятся сразу за углом. Михалыч вдохновенно простукивает трубы гаечным ключом, а Дэн просто стоит, прислонившись к стене. Полина подходит ближе и слышит, что Михалыч еще и бормочет что-то, что сливается с шумом двигателя и совершенно неразличимо: — ...а кгд ршл стть мхнкм, мть скзл, чт лчшб врчм стл, х-х-х, скзл, чт лчш лдй чнть, чм жстнк. Тльк лд — эт н к мн, хрн пйм чм блйт... А мшн — у нх дш йсть, срдц, вс дрг с дргм свзн — крст! Полина охает: это Дэн что, улыбнулся?! — и тут же спотыкается и взвизгивает, когда кипяток ошпаривает руку, а горячие дольки лимона приземляются на голую ногу в резиновой шлепке. Корабельные гномы оборачиваются на визг и смотрят на нее. — Чай принесла вам вот, — Полина стряхивает дольки на пол. — Извините. Оно тут потом само ведь засохнет и скукожится, да? Органика же... А то у меня руки заняты. Михалыч застывает с ключом в руке и смотрит сочувственно. Против неуставной органики в машинном он, кажется, не возражает. Дэн забирает у Полины чашки. — Спасибо. — Некоторое время он смотрит, как она морщится и потирает ошпаренную ногу, и наконец осторожно предлагает: — Транспортировать тебя в медотсек? Полина задумывается, но вдруг бодро мотает головой. — Не-не, я сама... транспортируюсь! Все нормально. Ты тут... Веселись! Выходя из машинного, она думает с завистью и радостью одновременно, что если Дэн тут хоть немного улыбается и ведет себя, как человек, то пусть хоть бородой колючей обрастет и забудет, как гласные звучат! Оно того ой как стоит. В пультогостиной она шепотом созывает всех и, когда Тед, капитан и Вениамин Игнатьич с удивлением склоняются к ней, с восторгом рассказывает: — А знаете, там, в машинном...