Жертвы искусства

Жертвы искусства - Тот, кто сочиняет ваши сказки. Люди искусства - Демонов комические маски. (с) Отто Дикс Ах, как мы с тобой развлекались! Как развлекались! Так весело было только с Ягами Лайтом, но сравнивать вас было бы так же неправильно, и даже неприемлемо, как теплое с мягким, или, лучше будет сказать, – сверкающее с пламенным. Нет, сущность ваша одинакова – вы составляющие единой машины убийства, просто разные полюса ее механизма: Лайт холоден, скрытен и безупречно играет в искренность, а ты – олицетворение непосредственности, открытости и невинности, словно неискушенное дитя. Твоя лучезарная улыбка дарит обманчивое тепло окружающим, но это всего лишь привлекательная приманка в смертельной ловушке. Для себя я прозвал вас Арктика и Антарктида. Ягами тактик, стратег, мыслитель. Для него убийство – средство достижения великой, по его мнению, цели. Ты же – другая… Для тебя судьба вашего мира не имеет никакого значения. Плевать тебе и на правосудие. Но, попадись тебе под руку сам Кира, ты бы его убила играючи. Лишь бы только вдохновение не покинуло, и его смерть зазвучала торжественными аккордами, заиграла яркими красками! Впрочем, когда я увидел первую запись в твоей Тетради, то очень удивился. Ты посвятила целую ее страницу описанию смерти одного-единственного неудачника. И, признаться, удивлен был не только я. Полиция Токио на уши встала, когда ее сотрудники узрели представшую перед ними феерическую картину гибели этого несчастного, написанную по твоему сценарию и исполненную рукой молодого талантливого серийного убийцы. Это была настоящая эстетика смерти! «Да ты королева жанра!», - решил пошутить я, и еще невзначай бросил, что если будешь так расписывать каждую смерть, то Тетрадь быстро закончится и вместе с ней – наше развлечение. В ответ ты покорно опустила глаза и сказала, что будешь оттачивать свое мастерство и более точно подбирать слова. Твой ответ мне ни о чем не говорил – я и предположить не мог, что ты воспримешь мое высказывание всерьез. Но когда я в следующий раз увидел принадлежавшую тебе Тетрадь Смерти – твоя очередная жертва умерла всего в одном элегантном трехстишии... Такая краткость отнюдь не сделала картину ее смерти менее впечатляющей. А еще ты никогда не пользовалась одними и теми же художественными приемами, техниками, стилями (хе-хе, ты научила меня разбираться в искусстве). Твои жертвы то погибали от рук маньяка, то в масштабной автокатастрофе, то прыгали с моста от неразделенной любви «окрашивая девственную водную гладь багрянцем своей крови»… Когда я тебя спросил, почему для тебя так важно, чтоб уход в мир иной был столь зрелищным, ты ответила, что человеческая жизнь так никчемна, что смерть просто обязана быть ярким пятном на ее черно-белом полотне. И ты неотступно придерживалась своей философии… Я был доволен, очень доволен. Скажу банальщину: ты пробудила во мне то, что, казалось бы, давно умерло: такое скучное и обыденное явление, как смерть, стало вновь интересным для меня. И я имел неосторожность выразить тебе комплимент по этому поводу. Ты просияла и с восторженным «Рю-у-у-ук!» бросилась ко мне на шею, что я едва смог отцепить тебя от себя. Тогда ты, не снимая с лица улыбки, побежала на кухню и через полминуты явилась оттуда с целой корзиной невообразимо ароматных яблок. Была моя очередь просиять. Пока я их ел, ты никак не могла успокоиться: смеялась, танцевала, прыгала по кровати, трепала мое крыло и зарывалась своим маленьким вздернутым носиком в перья. Я почти растрогался (хе-хе). Но все же, нужно отдать тебе должное – мне было интересно с тобой, и в благодарность за твои усилия я решил взять тебя полетать. Ах, как мы с тобой летали! Как летали! Мы стрелой взмывали вверх, («к самым облакам» - как бы выразилась ты) а затем стремительно падали вниз. Ты зажмуривалась и смешно визжала. А на следующий день тебе писалось еще вдохновеннее, а я все больше восторгался написанными тобой картинами смерти. Правда, твоя Тетрадь действительно подходила к концу… Что сказать (хе-хе)… вдохновение – явление заразительное, и я тоже решил попробовать себя в искусстве… Когда я закончил, было уже темно. И тогда я вновь позвал тебя совершить полет над ночным Токио. Ты радостно запрыгнула ко мне на руки, я расправил крылья, и мы взмыли в ночные небеса. Летать вдвоем было так прекрасно… Но твой одиночный полет, такой изящный и одновременно неуклюжий, напоминающий первую попытку маленького птенца покорить небеса, не сравнится ни с чем. Жаль, что он длился так недолго… Жаль, что мой птенчик так и не сумел преодолеть жестокую силу притяжения. А может, и не жаль. Ведь все идет согласно моему сценарию, описанному в моей Тетради Смерти. Сейчас ты представляешь собой изумительной красоты картину: бледное хрупкое тельце, одетое в легкое летнее платьице, лежащее на влажном от недавнего дождя асфальте. И, словно цветок, напитавший эту влагу, раскрывает свои лепестки, твое тело выпускает из себя алые пятна крови, а неестественно повернутая головка как бы символизирует хрупкость человеческой жизни (как-то так ты меня учила понимать искусство). Ах да, последний штрих. Я медленно опустился к своей «картине», достал из сумки заранее захваченное яблоко , надкусил его, а затем вложил в твои бледные тонкие кисти. Яблочка было жаль, но как ты говорила, искусство требует жертв… А Тетрадочку твою я заберу с собой – буду разгонять тоску. Полезная вещь в Мире Шинигами. Я еще раз посмотрел на свой шедевр. «Да, с тобой было прикольно!» – подумал я и отправился домой.