In the dim light

Илья стремительно обходит номер вдоль и поперек, словно взволнованная русская гончая, почуявшая добычу. Он трижды замыкает дверь, до предела поворачивая ключ, закрывает все окна и плотно задергивает занавеси, старательно следя за тем, чтобы не оставлять просветов. Номер утопает в полутьме. Пару секунд он озирается, а затем принимается нервно исследовать мебель на предмет прослушивающих устройств. О, господи. Это затянется надолго. Наполеон наблюдает за ним с тихой усмешкой на губах – дежурной усмешкой, ненастоящей. Ему забавно видеть столь ярко выраженную паранойю коллеги, но на самом деле он прекрасно ее понимает. Он понимает, что для Ильи это – не трусость, а всего лишь меры предосторожности. Жизненно необходимые меры предосторожности. В СССР за то, чем они собирались сейчас заняться, вполне могли посадить за решетку, если еще не сослать куда. И уж, конечно, узнай об этом кто из КГБ, Илья непременно лишился бы работы. А вместе с работой – наверняка и жизни. Это же гребанное КГБ, мать вашу. Поэтому Соло молчит. Ему и самому есть, что терять, если уж на то пошло. Конечно, он никогда не был против женщин. Он любил женщин. Он любил трахать женщин. Чего Наполеон точно не любил, так это однообразия. Поэтому раньше он время от времени посещал гей-клубы и другие места с соответствующей репутацией. Делать это было намного проще во времена, когда он еще промышлял воровством – в светлые времена беспечности, времена, когда он действительно «работал один». Но когда ты – секретный агент ЦРУ, не только ты следишь за людьми. ЦРУ тоже следит за тобой. И, будь уверен – подобные выходки они не оставляют незамеченными. Поэтому он старался быть острожным, но удавалось это не всегда. Однажды Соло «повезло» оказаться в подпольном Нью-Йоркском гей-клубе прямо в момент полицейской облавы, и в тот раз ему чудом удалось вылезти сухим из воды. С тех пор он покончил с этим и снимает парней только на стороне, непосредственно во время работы. И не простых парней, а только птиц «высокого полета» – благо, возможность предоставляется, а глаз у него всегда был верно намечен на «своих». Консьерж дорогого отеля, куда его временно поселило начальство, красавец-миллионер на светском приеме, устроенным его объектом слежки, сам объект слежки – почему бы и нет? – все они были потенциальными жертвами его соблазнения. С такими людьми это было даже в некотором смысле безопаснее, чем с иными барышнями – в конце концов, эти точно не станут трепаться о проведенной с ним ночи подружкам. Такие люди тоже боятся потерять все. Все боятся. И он боится. Но старается не подавать вида, насколько это возможно. - Ну ладно, Большевик, успокойся уже, – лениво протягивает он, глядя на то, как Илья методично передвигает комод к двери, составляя небольшую импровизированную баррикаду. – Это уже слишком. Еще немного и я подумаю, что ты тут собрался меня убивать. Словно в подтверждение этих слов, русский одаряет Соло своим фирменным взглядом «Ятебетутпоговорю» и без предупреждения набрасывается на него, мгновенно сбивая с ног. Не успевает американец как следует охренеть и отреагировать ответным захватом, как его горло уже оказывается сжато в лапах Курякина мертвой хваткой. - Если кто-то… Одна живая душа… Узнает… Клянусь… Я это сделаю. - Блять, отпусти меня! – хрипит Наполеон, безуспешно пытаясь вырваться. Да уж, не так он представлял себе их первое «свидание». Даже в полутьме он ясно различает ледяные глаза русского, бешено блестящие яростью и… Тревогой? Ах, ну да, конечно. Как он сразу не понял. – Никто ничего не узнает, псих чертов! Можно подумать, мне больно нужно кому-то об этом говорить! - Я… Я не знаю, что тебе нужно, - бормочет Илья, слегка ослабляя захват. Наполеону вполне этого хватает, чтобы вырваться. – Я… Прости. – Глаза из злобных мигом становятся испуганными и виноватыми, почти щенячьими, но все равно тревожно бегающими. Соло отстраняется, потирая ушибленную шею, демонстративно хрипя и откашливаясь. Разумеется. Построение баррикад и поиски жучков были только прелюдией к этому. Главную угрозу по-прежнему представлял он сам. Какая ирония. Впрочем, Наполеон мог его понять. Он и сам не стал бы доверять себе – известному вору, обманщику и манипулятору, особенно если бы дело касалось его собственной жизни. Наполеон понимает, правда понимает. Поэтому он еще раз откашливается, делает глубокий вдох и начинает говорить самым успокаивающим тоном, на который только способен: - Больш… Илья. Послушай меня. И постарайся успокоиться. Мы сейчас оба рискуем, но мы знаем, что делаем, ладно? Мы тут одни, мы в безопасности. Все будет в порядке. Он немного сокращает расстояние между ними и различает в полутьме, как рука русского слегка подергивается. Уже не слегка… С каждым сокращенным сантиметром – все сильнее. Лицо непроницаемо, как всегда, но рука и бегающие глаза выдают его с потрохами. Вряд ли он так волнуется перед иной ответственной миссией, думает Соло. - Я понимаю, что тебе трудно мне доверять, но… Окей, такой план: если я тебя дискредитирую, ты всегда сможешь найти меня и прикончить. Не сомневаюсь, что ты с этим справишься. Слабое утешение, но неожиданно… оно срабатывает. - Справлюсь, - тихим безэмоциональным голосом отвечает Илья и нерешительно, робко подается вперед. Драться с Курякиным и целоваться с ним – совсем не одно и то же. Можно сказать, это вещи прямо противоположные. Наполеон никогда не подумал бы, что русский может быть настолько… нежным. И с кем – с ним! Не с какой-нибудь там Габи, а с ним, с тем, кого он столько раз обещал угробить всеми возможными способами. В это было просто невозможно поверить. И тем не менее… Так оно и было. Он позволяет себе насладиться этими робкими, почти подростковыми движениями мягких губ, а затем углубляет поцелуй. Глаза Ильи закрыты, но рука все еще дрожит, и он успокаивающе накрывает ее своей. Они целуются еще в течении нескольких секунд, постепенно расслабляясь; поцелуй становится все более уверенным и развязным, не теряя при этом своей нежности. Каждый пытается получше осознать, что сейчас происходит, и сопоставить это с тем, как долго он этого ждал. Они обхватывают друг друга руками и медленно двигаются куда-то в сторону. Спина Ильи неожиданно упирается в стену, и тогда они наконец переводят дух и впервые встречаются глазами. Нет, они, конечно, и до этого смотрели друг другу в глаза, но то были взгляды ненависти, насмешки, вожделения - бог знает, чего еще. Этот взгляд… Этот взгляд был особенным. - Я начну, ты не против? – нарушает тишину Наполеон. - Я… Да. То есть, нет. То есть, да, начинай, – бормочет Курякин, кажется, толком и не понимая, что именно тот собрался начинать делать. Не прерывая зрительного контакта, Соло начинает возиться с его ремнем, и, справившись, опускается на колени. Илья снова напрягается – уже непонятно, от волнения и нервов, или от предвкушения того, что сейчас должно произойти. Наполеону давно не приходилось этого делать, но он надеется, что за прошедшее время талант его не покинул. Итак, он расстегивает пуговицы и достает член напарника, тут же делая рукой пару движений и улыбаясь тому, как резко Илья на них реагирует, с силой сжимая его плечо. Нет нужды говорить, как больно становится плечу Соло, когда он останавливает руку у основания и медленно проводит языком по всей длине. Он задерживается на головке, очерчивая ее языком и заставляя русского еще недолго понервничать. Наконец, он берет член в рот и медленно начинает делать соответствующие движения, двигаясь вперед и назад, и, так как полностью захватить все пространство не получается, у основания помогает себе рукой. Он задает ровный спокойный ритм, потихоньку его убыстряя. Он знает, что хорош в этом, и получает подтверждение тому в виде доносящегося сверху тихого поскуливания. Соло убыстряет ритм еще сильнее, и Илья подключается к нему, начиная слегка толкаться ему в рот. Он наконец убирает руку с плеча Наполеона и перекладывает ее ему на голову, зарываясь в приятную шелковистость волос, и нежно перебирает их, то и дело неосознанно за них хватаясь. Наполеон вспоминает один свой старый прием и, продолжая делать минет, свободной рукой слегка сжимает яички напарника. Очевидно, с этим он тоже не промахнулся, так как в этот момент тот чуть не вырывает ему клок волос. Они оба ускоряются до невозможности, и, кажется, финал этого акта уже близок, когда Курякин сипло говорит: - Стоп… Стопстопстоп. Hvatyt`. Наполеон непонимающе устремляет вверх глаза, когда встречается с помутневшим взором Курякина и до него доходит, что именно тот имеет ввиду. - Окей. Как скажешь, - улыбается он, отстраняясь и вставая. - Передохни немного. - Добавляет он, с нескрываемой гордостью наблюдая за результатом своей работы. – Мы на кровать или… как? Запыхавшийся Илья в замешательстве глядит на него, словно не понимая, какие тут еще, собственно, могут быть варианты. - Понятно. Значит, на кровать, - вздыхает Соло. – Тогда… - Он не успевает закончить фразу, так как Илья гораздо более уверенно, чем в прошлый раз, затыкает его поцелуем, притягивая к себе за воротник рубашки. «Тогда пора бы нам уже раздеться» - хотел он сказать, но, похоже, эта фраза и не нуждалась в произнесении. Пока они целуются, Курякин небрежно развязывает его галстук и приступает к расстегиванию рубашки, затем позволяя стянуть с себя через голову свитер. И без того уже возбужденный, Соло совсем теряет голову при виде голого торса своего напарника. Или правильнее будет сказать «партнера»?.. Как бы то ни было, по голодным глазам Ильи он видит, что это более чем взаимно. Они снова целуются, тяжело дыша, давая рукам блуждать там, где им хочется, и постепенно двигаясь в сторону кровати. Когда они наконец натыкаются на нее, Илья толкает туда Наполеона, и тот падает на кровать спиной. Тогда Илья берет его руки и скрепляет их вместе, как если бы тот находился в невидимых наручниках, и запрокидывает их ему за голову. Оставив его в таком положении, он быстро стягивает с него брюки вместе с бельем и окончательно избавляется от своих. Затем он опускается на него своим могучим телом и жадно целует в губы, одной рукой поглаживая его лицо, а другой опираясь на кровать. Наполеон наконец освобождает руки из "замка" и обхватывает ими спину Ильи, притягивая его еще ближе к себе. Руками он исследует его мощные плечи и спину, наконец добирается до ягодиц и слегка сжимает их, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение. Тогда Илья невозмутимо разрывает поцелуй, приподнимается и разводит ноги Соло в стороны. Секунду замешкавшись, он плюет на руку, вставляет в отверстие палец и медленно начинает растягивать его, ответом на что следует судорожный вздох. Затем он добавляет второй палец и продолжает двигать ими внутри Наполеона, тогда как тот лежит с закрытыми глазами и, не теряя времени зря, начинает себя трогать. - Черт, Большевик, можешь так не осторожничать, - приоткрывая один глаз, усмехается Соло. - Не ты тут первый, не ты последний… Мне не привыкать. Давай уже. - Ты уверен? – С ноткой беспокойства в голосе спрашивает Илья. - Абсолютно. Тогда Курякин вытаскивает пальцы, поднимается над Наполеоном и начинает понемногу входить в него. Наполеон тихо стонет, опрокидывая голову назад. Илья входит в него глубже и наконец начинает двигаться, медленно и осторожно, но даже эти несмелые толчки сводят Соло с ума. Илья наклоняется над ним и целует его ключицы и шею, продолжая двигаться в заданном неспешном темпе. Целуя, он слегка покусывает его кожу, похоже, не отдавая себе в этом отчета. Спустя какое-то время он все-таки ускоряется, уже входя в напарника на всю длину. Только что не мурлычущий от удовольствия, но не любящий лежать совсем без дела Наполеон, до этого держащий ноги согнутыми в коленях, закидывает их на спину Ильи, побуждая того двигаться еще быстрее, что тот и делает. - Фак, - вырывается у него, - Да, да, трахни меня уже. Илья, кажется, забывает о былой осторожности и начинает конкретно долбиться в него сильными, уверенными толчками. Впрочем, Наполеон только этого и ждал, и слово «Фак» вырывается у него еще несколько десятков раз. Вместе с силой Курякин повысил и скорость, а с нею повысился и градус напряжения между ними, и вот они уже оба громко стонут, раскачивая скрипучую кровать, ругаясь каждый на своем языке, и совершенно не важно, если их кто-то услышит, не важно, если кто-то о них узнает, лишит работы, расстреляет, сошлет в Сибирь – в данный момент им обоим на это глубоко наплевать. Когда Илья чувствует подступающие к глазам звезды, он быстро вынимает свой член и спустя пару касаний руки бурно кончает, другую руку положив на член Соло. Наполеон тоже не может долго держаться при виде кончающего Ильи и ощущая на своей плоти его мощную ладонь. Они тяжело дышат, переводя дух. Курякин без сил падает на кровать. И тут Соло делает нечто, совсем для него не свойственное - обычно он терпеть не может нежностей после секса – приобнимает его за плечи. Потом он может пожалеть об этом. Они оба могут. Но сейчас им хорошо.