Закрывай глазки, а я скоро буду...

В его квартире на Филипповском переулке настали тёмные времена — ночью куда-то исчезала вся борщовая юшка... Тишина и покой Филипповой обители предали его...Каждый вечер он усыпал с мыслью, что это повторится вновь. Он просыпался в холодном поту на рассвете, и крадучись на кухню, всегда надеялся, что сегодня этого не случится. Нет, светящийся в предрассветной мгле белый холодильник все ещё хранит красную кастрюлю, что осталась полна до краёв — он жаждал верить в это. Но утро, вот уже неделю, встречало его пугающим открытием — под крышкой трехлитровой алюминиевой кастрюли оставалась только горсть капусты, квадратики картофеля, иногда — кусочки сваренного мяса, но ни капли красного бульона, что он любил в борще больше всего. Он возвращался в свою спальню, ложился на светлые простыни и утыкался невидящим взглядом в потолок. В мозгу рождались вопросы... Куда пропадает юшка с борща?.. Кому нужно приходить к нему каждую ночь и, оставаясь незамеченным, выедать её назло Филиппу?... Почему не тронуты салаты из сельдерея, морковный сок и баклажаны? Да, этот кто-то определённо знает, что делает... Знает, что Филипп на строгой диете и поэтому путь к трапезе с борщом ему заказан. И знает, что страдающей, от скудной на калории еды, психике Филиппа всегда становилось легче от знания, что в случае если он не выдержит, в белом холодильнике всегда есть та самая красная кастрюлька свежего, наваристого, с рыжими капельками жира на поверхности, борща. Он спас бы его от голодного обморока и в случае опасности погибнуть от недоедания. Но теперь кто-то знал его тайну... “Что ж, мы ещё поборемся...” - каждое утро решал Филипп. Но каждый вечер решительность вероломно покидала его. Когда он выжимал фрэш из огурцов, варил имбирный чай, складывал носки в ящик для белья, ковырял ухо ватной палочкой перед зеркалом — он всегда знал, что в углу, где-то за мусорным ведром, а может быть за шторой в зале, уже притаилось жадное до Киркоровского борща Нечто. Однажды он спросил у домработницы, не замечала ли она странного в поведении еды, что готовит. Но она, конечно, ничего не знала. Она полагала, что Филипп выцеживает юшечку сам — ха, наивная. Рассказать ей правду? Нет, он не станет. Она только пешка во всей этой истории с дьявольским умыслом - свести Филиппа с ума. Он решил, что сегодня ночью останется на кухне. Его еда — только его, его дом — его крепость, и он не должен смыкать глаза, пока в небезопасности всё то, что он любит. И дело не только в загадке исчезающего первого блюда... Ведь в следующий момент дело может дойти и до припрятанной бутылки Колы, или до упаковки зефира, примотанной к туалетному бачку... От этого его не отговорили анорексичные подруги, этого у него не отобрала демоница-диетолог, а значит уже никто не отберёт! Холодный лунный свет проложил дорогу вдоль кухонной мебели. Его мерцание обрывалось на дверце холодильника, что во тьме полуночи казался белым гробом, похоронившим в своей холодной полости все его мечты и надежды на вкусное питание. Филипп медленно опустился на стул, откинулся на мягкую спинку, открыл заранее заготовленный пакет семечек, разлущил первую, и стал ждать... Квартира всем своим необъятным квадратным метражом погрузилась в абсолютную, космическую темноту.... Мертвенная тишина проникала в каждый нерв воспалённого сознания... Его окатило жаром от нахлынувшего волнения... Он предупредил охрану здания, что кое-кого ждёт, и они сообщат ему, если нечто явится к нему через парадный вход. Но как он глуп! Ведь этот похититель спокойствия не выдаст себя в глазах общественности... Что же делать?... Что же делать?... ...Лицо заливало жаром, будто пляжное солнце Майами опаляло его. Филипп открыл глаза и, не медля, подскочил на ноги, оглядываясь... Его спальня была залита немилосердным полуденным светом. На улице день! Он заснул вчера. И самым таинственным образом оказался в своей кровати! События вчерашнего вечера расплывались в голове, не желая складываться в единое. Он помнил, как нервно поедал семечки, ощущения подсказывали, что прошло около часа, ещё помнил как поглядывал на дверь холодильника, за которой скрывался его объект охраны. Потом он говорил себе, как нелепо было предупреждать охрану и в отчаянии положил голову на руки, коря себя, как всё неправильно придумал. А потом следующим кадром — утро. Ай-яй-яй, уснул на посту, салага! Он мелкой рысью пробежал на кухню, рванул дверцу белого “Zanussi”, и он раскрыл перед Филиппом свои пустующие внутренности. Гордо возвышаясь над средней полкой, аки гора Монблан над Европой, стояла красненькая кастрюля. Немедля ни секунды, ястребиным движением он бросился к ней и поднял крышку... Там — о боги! - лежал вязкой гущей его борщец, сиротски оставленный без юшки... Филипп застонал в голос от досады, отправился в ванну, сорвал скотч от сливного бачка и разлепил пачку зефира. Он сел на закрытую крышку унитаза, поджал под себя ноги, и принялся хищно запихивать в рот зефиринки, воровато оглядываясь... “В гробу я видел диету... Тут дела почище творятся. Мне нужны калории, калории, много калорий...Я хренову тучу времени ел плохую пищу, без калорий. Для борьбы нужны силы, мне нужны калории...” И ел, ел, ел зефир... ...Телефон соединял его с приятелем из службы безопасности. - Это Филипп Бедросович. - ... - Нет времени на это. Мои дела требуют Вашего вмешательства. - ... - Я думаю, моя домработница подворовывает. Меня это расстраивает, видите ли... - ... - По сей день у меня не было камер, чёрт побери, я бы не обращался к Вам, имей я их. - ... - Приятно иметь дело с профессионалами. - ... - Одной на кухне будет достаточно. - ... - Да, я уверен! - ... - Жду. И он ждал... Пока молчаливые подчинённые его друга устанавливали маленькие камеры по углам его кухни при свете дня, пока домработница закончила варить себе ужин и поставила недоеденный борщец в холодильник вечером — он терпеливо выжидал всё это время... Он сказал домработнице не поливать цветы и её отпустил раньше. Цветы не виновны и терпят лишения, но чем-то нужно жертвовать! Он выключил везде свет, и подыгрывая ситуации, отправился в последний раз перед сном взглянуть на обожаемое наследие украинской кухни... Сегодня Он был особенный — сваренный не на свёкле, а на сочных томатах, с душистой зеленью, что легко и беззаботно плавала по красной жидкой поверхности. Бурые кусочки свинины проглядывали сквозь тоненькую капусту где-то на дне... Восхитительно. Особенный рецепт борща для особенной ночи — сегодня Филипп узнает, куда девается припасённая на чёрный день юшечка. Он надёжней усадил крышку на кастрюлю, хлопнул белой дверцей и уже ложась в кровать, злобно усмехнулся и потёр ладони в предвкушении развязки его мучений... Улёгшись в постель оловянным солдатиком, он уснул с отрешённой, безумной усмешкой на лице, предчувствуя успех. Утро встретило его тучами на небе. Звенящая тишина дома отбивалась от стен и теннисными мячами попадала в мутное сознание Филиппа. Он, словно робот, боясь совершать лишние движения от волнения, поднялся с постели и направился просматривать ночные записи видео. В том, что камеры стали свидетелями очередного уничтожения лучшей части борща, он не сомневался. Его враг коварен, но не так, как он сам! Руки подрагивали, на шее проступила испарина, он раздвинул полы синего халата — даже мягкая махра сейчас казалась колющими иглами... Но на видео будто всё застыло — час ночи, два часа, полтретьего... А на на записи ничего не происходит. Он судорожно перематывал видео вперёд и назад, тонко скуля и закусив губу, он высматривал хоть что-то... И вот оно! Около четырёх утра дверца холодильника отворяется, свет холодильника выхватывает клонящуюся к кастрюльке фигуру, загребущие руки жадно хватают тоненькие ручки красной посудины и медленно выносят в темноту, закрывая дверцу. Динамики фиксируют лишь темноту и влажные, будто втягивающие жидкость звуки, жадное прихлёбывание и блаженные вздохи... Спустя пять минут фигура ставит кастрюлю, с буквально изнасилованным борщиком, на прежнее место в холодильнике и переваливаясь насытившимся телом, скрывается во мгле... Филипп застыл с пультом в руках, ненависть и страх смешались в его груди. Кто?!.. Кто??!!... Кто???!!!... Есть ещё вторая камера, над окном! Прокрутив вторую запись до времени “03.32”, он застыл в ожидании. Вот это подлое Нечто крадётся на кухню, подходит к холодильнику, протягивает свои грязные, гадкие ручищи к белой точеной ручке его кухонного друга... Вот Оно наклоняется к борщу, прижимаясь ближе к нижней холодильной камере, чтоб получше ухватиться за кастрюльку... Филипп затаил дыхание и внезапно его сердце замерло, глаза округлились, в ушах зазвенело и рука выронила пульт, когда лунный свет на записи выхватил из темноты полы синего махрового халата и чёрные вязаные носки. Его собственные чёрные носки, в которых он всегда спит, не снимая...