Здоровский навигатор

      После событий на проклятом Самородке и рабства Бьерн хотел только одного – вернуться на свою родную планету и зажить спокойной и размеренной жизнью, навсегда забыть про космические пространства и тяжелую работу на удаленных шахтах. Поэтому, погостив у Харальда пару дней и забрав сына, мужчина сел на ближайший рейс до Рагнарока и свято поклялся, что это его последний перелет.       Впрочем, сынишка его уверенности не разделял.       Рагнарок – третья планета в системе звезды Фригга - имел скверные погодные условия и нелетные характеристики больше половины года из-за обильных снегопадов, метелей и буранов. Население планеты было относительно небольшим: большинство людей жило либо вблизи космопортов, либо обустраивало туристические базы в заснеженных горных районах.       Бьерн с особой ностальгией припоминал огромные лесные пространства, которые почти вплотную подбирались к людским постройкам и городам и делали воздух невозможно свежим своим терпким и хвойным запахом. В определенное время года из лесов ощутимо тянулся сладковатый запах смолы, собственно, приход весны здесь определяли только так.       Бьерну повезло – стоило ему ступить на родную планету, как ему тут же предложили выплатить социальную неустойку как жертве нападения работорговцев, нарушения условий контракта работодателем, отцу-одиночке и еще что-то по мелочи, мужчина особенно не вникал в подробности неожиданной щедрости со стороны местного самоуправления планеты. Дают – бери. Однако Бьерн понимал - его задабривают, чтобы сам он не пошел куда-либо жаловаться и раздувать из произошедшего скандал. Мужчина, впрочем, особенно к этому и не рвался, а деньги никогда лишними не бывают.       Денег, к слову, дали немного, но этого хватило, чтобы сносно прожить без работы несколько месяцев.       Квартиру пришлось брать новую – прошлую у него отсудила женщина, которая какое-то время называла себя его женой и матерью Рикки. История эта была грязной и паршивой, Бьерну оставалось только радоваться тому, что мальчишке было тогда около трех лет. И он почти ничего не помнил о том, как Бьерн цапался с этой женщиной за ребенка, а потом просто забрал его и перевез к своим дальним родственникам на маленькую соседнюю, но такую же недружелюбную планетку Фенрир.       Тяжба продолжалась года два. Бьерн с пеной у рта рычал, что такой матери он своего сына не отдаст, а суд упирал на то, что ребенку нужна мать, любовь и надлежащие условия жизни, то бишь квартира и все к ней прилагающееся. Мужчина был в бешенстве, уволился со своей старой работы и нашел другую, на Самородке, где рабочим выдавали квартиры и полный соцпакет, дополнительно надбавляя и к заработной плате, если семья имеет ребенка или детей, и если семья неполная. В общем, делали все, чтобы как можно быстрее завлечь рудокопов.       Суд наконец разобрался с этим делом, отпустил Бьерна и Рикки на Самородок.       А теперь Бьерн возвращался назад, и к чувству наконец-то закончившегося ужаса и расслабленности примешивалось паршивое и тянущее ощущение где-то под ребрами.       Квартиру он приобрел недорогую с типовой планировкой и сразу с мебелью. Недалеко находилась школа, в которую он определил Рикки, а сам начал оперативно искать работу, и жизнь прямо-таки завертелась, давая мужчине забыть о прошлом и с головой уйти в новую жизнь.       Гости в их доме были редкостью, а разговоры по видеофону Бьерн поддерживал разве что только с Харальдом, который иногда заезжал к ним на пару деньков, и классным руководителем Рикки – старенькой, но бойкой женщиной с седеющей гривой, но нестареющим ровным лицом. Она каждый раз говорила что-то вроде: «Сын у вас очень умный, но ленивый», но когда мальчишка был практически на пороге окончания школы, она стала использовать другую фразу: «Я всегда вам говорила, что он очень способный, но увлечен он чем-то совершенно не тем!»       Бьерн, сперва как-то не интересовавшийся делами сына – эх, лишь бы никому морды не бил и оценки получал неплохие! - долго ломал голову, с чем это могло быть связано, и эти мысли помогли ему наконец-то приостановить свою жизнь, которая неожиданно скоро завертелась перед его глазами.       Мужчина, впрочем, не был таким уж и плохим отцом, но неполные семьи всегда сталкиваются с проблемой недостатка внимания у ребенка. И Бьерн, как ни старался, разорваться на две части не мог, да и Рикки вроде бы не жаловался, прекрасно все понимая… Немудрено, что он, отец, не знал об увлечениях сына, его друзьях, знакомых и планах на ближайшее будущее, а ведь тому скоро школу заканчивать. Время пролетело слишком быстро.       Где тот мальчишка, который лишь пару раз приводил своего школьного сотоварища – Вадька Палкина, который в то время ходил с фингалом под глазом и без переднего зуба и который довольно скалился при любом удобном случае? Где тот Рикки, который в четвертом классе пришел домой с огромной ссадиной на лбу, залившей кровью чуть ли не всю верхнюю половину лица? Бьерн подумал тогда, что никогда не оклемается от увиденного. Как выяснилось позже, спустя промывку лица водой, обеззараживание ссадины и несколько капель валерьянки для успокоения родительского сердца, Рикки просто поскользнулся и крепко влетел лбом в какую-то выпирающую железку. Ну, поскользнулся, упал, встал и пошел домой. И только дома узнал, почему оставшийся отрезок пути люди косились на него в ужасе. Лоб болел, это да, но было холодно и хотелось домой. Тогда Бьерну над этой историей смеяться не хотелось, а сейчас, когда время ушло безвозвратно, это показалось таким забавным событием, что мужчина раз разом прокручивал это в голове, щурясь от улыбки.       И вот Рикки уже семнадцать, и он как-то совершенно незаметно вырос. Щупленький восьмилетний парнишка с темно-русыми волосами и серыми глазами, в которых плясали смешливые чертята, каким каждый день до этого момента видел своего сына Бьерн, вдруг сильно возмужал. По росту он почти догнал отца, но явно уступал ему в ширине плеч, телосложением был худ, но крепок, а лицом – так и напоминал самого Бьерна в молодости, вот только колючие и цепкие серые глаза, доставшиеся ему от матери, наводили на мужчину ревностную тоску.       - Рикки, - однажды за ужином Бьерн не выдержал собственных раздумий и посчитал, что один он точно не разберется и придется разговаривать. Мужчина чувствовал себя неловко, потому как до этого момента ничем таким он не интересовался, а теперь вот пристает к почти взрослому сыну с расспросами. Выглядело это, по мнению самого Бьерна, как-то слишком неубедительно и поздно – как будто он орет вслед взлетающему кораблю, а куда это, собственно, полетел его сын? – Куда собираешься после школы?       Бьерн, как ни старался, не смог подвести этот вопрос плавно и незаметно, не имея привычки долго топтаться на одном месте и уж тем более подготавливать сына «к серьезному разговору», которых в их семье практически не было. Рикки, впрочем, даже не смутился, поднял на отца пронзительный взгляд, немного помолчал, будто пережевывая котлету, и ответил:       - В летную академию.       И тут Бьерн пропустил удар, волосы, кажется, зашевелились не только на голове, но и в густой бороде. А Рикки был спокоен настолько, будто готовился к этому разговору всю свою жизнь и тренировал перед зеркалом и свою непоколебимую уверенность, и упрямый, колючий взгляд, а еще – готовность горячо спорить, если отец взбеленится и запретит ему и думать о таком.       Но мужчина не стал ничего оспаривать, лишь утробно заворчал, пожевал внутреннюю сторону щек и откинулся на спинку стула, который предательски скрипнул.       - Угу-м, - Бьерн сощурился и стукнул обратной стороной вилки по столу. – И давно ты решил?       Рикки повторил позу отца.       - Я решил это, когда мне было восемь лет.       Но вот теперь мужчина рассердился и жутко нахмурился. Его борода агрессивно зашевелилась, на висках выступили вены, а лицо быстро налилось кровью.       - Угу-м, - снова повторил он, пытаясь задушить злость в своем резко севшем голосе. – Мне казалось, что это детские мечты, и ты не станешь связывать свою жизнь с этими… этим…       - Нет, - покачал головой Рикки, - я решил все точно.       - Угу-м…       Весь оставшийся ужин отец и сын молча ковыряли остатки еды на тарелках. Бьерна окатило волной воспоминаний, и он прокручивал в голове все то, что так яростно пытался из нее вытряхнуть: Самородок, работорговцы, плантации и команда Станислава Федотовича. Как будто в насмешку над мужчиной, все воспоминания остались такими же яркими и точными, а момент, когда он приехал за сыном, отпечатался не хуже. И вроде совершенно неопасная фраза этого бойкого пацана, который за обе щеки уплетал печенье:       «Я буду здоровским навигатором!»       Мужчина болезненно сморщился, отодвинул тарелку с развороченной котлетой и поджал губы.       - Баллов для поступления хватит?       Рикки дернулся и неверяще уставился на отца, Бьерн почувствовал себя тем еще тираном, раз его сын настолько был уверен в его отказе.       - Ну… ты уже взрослый, сам знаешь. Я, наверное, не слишком хороший отец, но не настолько, чтобы запрещать тебе то, к чему ты стремился, - тут мужчина поперхнулся, - с восьми лет.       И в этом юноше Бьерн, наконец, признал своего сына – Рикки открыто и счастливо разулыбался и вздохнул с облегчением, скрывая свою неловкость за смешками и покашливанием. И разговор пошел глаже и веселее, потому что Бьерну больше не надо было вытягивать из сына каждое слово – он сам активно все ему рассказывал: то, как представлял этот разговор, и как злой-презлой отец закроет его дома, а ему придется сбегать через окно – а это с десятого этажа! – и как он будет стоять на своем, и перекантуется несколько недель в доме у Вадька, пока отец не успокоится и не поймет, что все уже решено… Но все оказалось так просто, что после Рикки еще несколько дней ходил довольный и подтрунивал над отцом, напоминая, куда он собирается идти учиться. Бьерн ворчал и злился скорее по привычке, но был доволен – докричался-таки до взлетающего корабля, да еще и удачи успел пожелать.       Однако зря он тогда думал, что вытряс абсолютно все скелеты из шкафа сына.