Apologize

Эми сидела одна дома и плакала, громко, навзрыд. Утирала воображаемые слезы, стекающие из пустых, высохших глазниц, клетчатым пледом с рваными концами и задыхалась ненужным ранее воздухом. Дождь стучал огромными плоскими каплями по стеклу, а она была одна. Забившись в угол кровати, в свою крепость из множества одеял и покрывал, она спряталась от агрессивно настроенного мира. Каждый шум, каждый звук отражался эхом в пустоте заваленной квартиры. Мертвые пузырьки воздуха поднимались со дна пустого аквариума, а гирлянда, развешанная по стенам, мигала через раз, грозясь с каждым очередным всполохом погаснуть навсегда. А она уже была мертва. Все дни слились в карусель, обесцвеченную под натиском погодных условий. Утро, день, вечер, ночь, - за темными шторами ей сложно различить, какой сейчас день, не говоря уже о времени суток. У Эми не было работы, хобби, занятий, благодаря которым она могла бы отвлечься от этой гложащей пустоты, спрятавшейся где-то под ложечкой. Широкими мазками она красила свою жизнь в черные цвета, скрывая все это за юбкой с ярким принтом. Что с неё было взять, если своего лучшего друга, словно агнца, Эми принесла на алтарь. Непреднамеренно, несуразно, хоть её заслуга тут тоже была, и весьма значительная. Сама же свела с незнакомым ранее мужчиной – сама же и потеряла. Не стоило идти на поводу у пророков, которые не видят дальше своего носа. Эми могла злиться только на себя. На свою неосмотрительность, доверие, - во всем она винила себя. Избивая себя кулаками по голове, она качалась взад-вперед и понимала, что это невпервой. Так было всегда, сколько бы она не клялась не доверять людям; не незнакомцам, даже самым родным, уже заранее зная, что в любой момент может получить удар исподтишка, пулю в лоб. Всю жизнь никто ее не обвинял, она практически никогда не участвовала в сорах, - но за спиной становилось понятно, в ком реально было дело. Дайер была коробкой Пандоры, чьи козни открывались не сразу, пусть даже непреднамеренно (честно, девушка так о себе и не думала). Ее лучший друг и не состоявшийся жених ушли от нее. Больше она была никому не нужна в этом мире. Чайник на кухне свистел одиноким визгом, выпуская через заслонку струю кипятка в воздух. Да, ей не нужно было есть, пить, да даже делать вид, что это визуально принимает пищу. Она была Эми, Эми Дайер – ходячая сумасшедшая местного захолустья. Что поделать, если тебя бросают все и ты больше не хочешь радоваться и улыбаться. Выбравшись и пройдя на кухню, Эми провела рукой по белой струе пара отмечая, что больше ничего не чувствует. Как и много лет назад. За ее спиной шептались злые языки, такие же лживые, как и его. Они выжидали в засаде, заставляя её выйти из себя лишь для того, чтобы сразу же закидать её тухлыми овощами. Эми терпела, поджимала губы и лишь кивала, понимая, что её слова сейчас, как и никогда, не имели значения. Она надеялась, что святой огонь заберет их всех. У любви всей её жизни, того, кто должен был вести Эми под алтарь, разлагались руки, но он умеючи это скрывал. Уродливые свитера с длинными рукавами, перчатки для общественных работ - все это помогало не выставлять свое уродство на общее зрелище и не задавать лишних вопросов. У Эми гнила душа, и она абсолютно без зазрения совести пользовалась этим. Она больше не хотела улыбаться. Эми была верующая, тогда, давно. Ей казалось, что в той жизни, до смерти, мама рассказывала ей истории из жизни святых и крестила Дайер, когда та была совсем малюткой. Эми была верующей, именно, что была, чтобы верить ровно настолько, чтобы хранить господа в сердце своем. Она не была готова посещать церкви и отстаивать мессы, слушая захлёбывающего и причитающегося священника. Эми помнила церковь и нравы их городка, поэтому предпочитала оставаться дома и слушать святые песнопения мессы с местного телешоу. У её лучшего друга были оленьи глаза и взгляд, пронзающий душу. Теперь он скрывал себя за линзами и лживым цветом кожи, сбивая Эми с толку и не давая ей найти себя. Она была рыбой подо льдом, слишком сильно ударившуюся об ледяную массу над собой. Без воздуха, без коммуникаций, без помощи. Эми была обречена. Она пыталась сбежать из города, но её желтый плащ слишком сильно проел дыру в местной жизни. Она пыталась изменить себя – но все это не стоило того. Она пыталась начать новую жизнь – но жизнь сбежала от неё. Дождь за окном усиливался, чайник кипел, а Эми сидела на полу кухни и задыхалась от ненужности своего бытия. Был ли смысл в перерождении, если ты делаешь все для всех, а в итоге остаешься один, наедине с собой на протяжении всего бессмертия? Что делать, если пророк отворачивается от тебя в последний момент и ты слышишь хлопок закрытой крышки гроба? Эми могла быть всю жизнь несчастной, но две руки, такие же холодные и мертвенные, как и её, держали девушку с двух сторон. Две руки двух людей, которых она не могла бросить, не оставили её, всего лишь парой мазков лживого тонального цвета жизни окрашивая все вокруг в иные цвета. Именно они дали надежду выбраться ей из-под льда. Они сидели на кухне, когда заваренный чай был разлит по чашкам и напоминал о себе клубящимся паром. Эми пила чай и понимала, что она чувствует языком чабрец и сплетение тонкого аромата листьев из далекого края. Она сжимала рукой чашку и смеялась, когда лже-пророк улыбался краем рта и рассказывал, как они выстояли после осады со стороны живцов. Агнец, выживший после жертвоприношения, тупил взгляд в стол и улыбался губами, с которых был стерт лживый цвет прошедшей жизни. Чай вкусно пах, а на языке не было больше привкуса гноя и кладбищенской земли. За окном лил дождь и разрушал всю красоту затухающей осени. В даль шли поезда, а Эми начала осознавать, для чего ей стоило дальше жить.