Get up and go.

Где-то далеко-далеко, в самом глубоком подземелье, в самом темном углу своего сознания Джессика Джонс заперла человека. Она заперла его, чтобы иметь возможность двигаться дальше - шаг, еще шаг - до тех пор, пока не придется снова останавливаться и заливать все подземелье воспоминаний паршивым бурбоном. Где-то далеко-далеко, возможно, уже не в этой вселенной, хранится беззаботная жизнь Джессики Джонс. Та жизнь, когда не нужно напряженно всматриваться в темноту своей комнаты по ночам, резко просыпаясь от каждого шороха, когда любые блики на асфальте от неоновых вывесок не складываются в силуэты, когда не нужно ограничивать свой круг общения очередной бутылкой. Со временем можно ко всему привыкнуть - так говорят. Но что делать, если кошмары не прекращаются и вместо этого постепенно начинают вымещать реальность? Улицы, повторять название улиц, вспоминать их расположение, представлять указатели. "Не помогает, Джессика?" - ухмылка, которая ощущается кожей. Все это просто невыносимо и, что самое ужасное, с этим ничего нельзя сделать. Ни один сломанный стул не отвлекает от поглощающего страха, открытые окна не позволяют сделать вдох, не помогают дышать. Взгляд на разбитые костяшки пальцев и, кажется, приступ отступает. На какое-то время. Когда Джессика видит Киллгрейва, настоящего, живого, реального, но будто только что вырвавшегося из ее кошмаров и вернувшегося, чтобы уничтожить ее окончательно, она пытается не кричать. Хотя, на самом деле, просто не может. Она зажимает себе рот ладонью и чувствует, как сильно сжимается все изнутри, будто пытаясь исчезнуть, снова не позволяя дышать. Он не видит этого - и слава богу. Картинка перед глазами расплывается, становится все сложнее осознать реальность происходящего, но, черт возьми, лучше умереть, чем показать свою слабость. Нельзя показывать. Но не чувствовать просто не выходит. Когда она оказывается с Киллгрейвом лицом к лицу, она не может сдержать своего отвращения. Ублюдок, больной ублюдок. По венам растекается одно желание - уничтожить причину страданий стольких людей. А он всего лишь улыбается и говорит какую-то нелепую, мерзкую чушь с изначальной и непоколебимой убежденностью в своей правоте. - Я просто подожду, пока ты вернешься. - Не вернусь. - Поверь мне, Джессика, ты поймешь, что тебе это нужно. Не приказ, обычная фраза, но в своей дешевой квартире, уже одна, она хватается за волосы и до боли сжимает зубы. Откидываясь на спинку стула и делая глубокий вдох, она не молится богам, только проговаривает в пустоту просьбу о том, чтобы это все закончилось. Чтобы не приходилось больше бороться с собственным отражением в зеркале, терпеть ощущение того, как разрывается грудная клетка. Чтобы каждый раз быть сильнее собственных желаний. Это забирает много сил. Практически все, если быть точнее. Делать только так, как будет лучше для себя и для других, ни в коем случае не поддаваться и всегда выбирать тот путь, который сложнее, но праведнее. У Джессики никогда не было проблем с моралью, скорее, только с безразличием. И сейчас хотелось наплевать на себя, послать себя в адское пекло, опустить руки и впервые за долгое время расслабленно закрыть глаза, скинуть с плеч груз и позволить везти себя по течению, пусть даже по реке Стикс в сопровождении молчаливого Харона. Хотелось вернуться. Где-то далеко-далеко, в самом глубоком подземелье, в самом темном углу своего сознания Джессика Джонс заперла человека. Человека, которого она ненавидела, которого она больше никогда не хотела видеть. Человека, который продолжал тихо звать ее все это время. Джессика Джонс спрятала там себя. И Джессика Джонс устала убегать. Но она не сможет простить себе такого проигрыша, нет-нет, у нее просто нет на это права. Поэтому еще бутылка бурбона, глубокий вдох, несколько названий улиц и новое утро, которое поможет ей победить. Нужно только сделать шаг.