***
Те, кто единожды оказывались в отделении реанимации, знали, что у данного места своя аура и свои призраки: люди, так никогда и не увидевшие белоснежных стен и вообще ничего более. Время здесь измерялось не секундами и минутами, а размеренным писком приборов; выжженный дезинфектантами воздух был немного горек на вкус, и всякое движение вело либо к жизни, либо к смерти. — Здравствуй. Я немного задержалась у твоей мамы. Она передаёт тебе привет и очень скучает. Ульрике нерешительно дотронулась безвольной ладони Криса, словно боялась сделать ему больно или случайно задеть одну из трубок, присосавшихся к рукам, грудой клетке и несущих в тело неизвестные эликсиры. За несколько недель у неё выработался особый ритуал посещения Поля, и Гольдманн старалась его не нарушать, чтобы не разбить неосторожно жалкое подобие жизни. Сначала она здоровалась с ним, спокойно и по-деловому, не заискивая и не выдавая отчаяния, потом касалась руки, переживая, что он мог не услышать её, а затем внимательно осматривала, стараясь заметить хоть какие-нибудь изменения, говорящие, что скоро всё закончится — непременно хорошо. Однако с каждым разом светлая палата сильнее впивалась в тёмную сущность Криса и подчиняла себе: теперь его осунувшееся лицо не нуждалось в искусственном осветлении в своей естественной бледности, в отросших волосах серебрились седина, и весь его образ подёрнулся пугающей белизной. Крис врастал в больничную кровать, как врастает брошенная беспечно игрушка в корневище дикого дерева. И Ульрике следовала за ним. Оправившись и впервые оказавшись у прикованного к аппаратам Поля, она пугливо вздрагивала от писка и сигналов всевозможных приборов, привыкала смотреть на него без слёз, говорить в пустоту. Поначалу её речи были пламенны: Ули верила в старую полуправдивую сказку, что вытащит его из забвения, что Крис найдёт дорогу, ведомый её голосом. Однако, вместо того, чтобы откликнуться, он побеждал непробиваемой тишиной, и слова Ульрике с каждым разом звучали суше, а она становилась прозрачней, тусклее. — Автоответчик завален сообщениями от друзей, знакомых, фанатов. Они не теряют надежды. Подбадривают как могут. И Франкенштейн тебя ждёт. Выскакивает из дома, на дорогу, и смотрит, ожидая машину. Выскочил даже позавчера, когда шёл дождь, и жалобно мяукал, промокнув до нитки. А потом началась гроза. Клянусь, я слышала, как скрипели деревья в саду соседей. И гремело сильнее обычного, хотя, быть может, мне показалось, потому что я просто боюсь грозы, ты же знаешь, не переношу её. Тебя это смешит. Тебя вообще легко насмешить ерундой. Тебя бы и тот пьяный идиот рассмешил, если бы не сидел за рулём машины и летел навстречу. Слова насаживались друг на друга, как бусины на нить, открывая новые, запретные и не очень, темы, однако давно не вызывали особых эмоций и убаюкивали своей бессмысленностью. Оттого уставшая Ульрике, сидевшая рядом с постелью, более и более погружалась в беспокойную дремоту, пока наконец не опустила голову на жёсткий хромированный поручень, напоследок едва сжав прохладную руку Криса.***
Резкое покалывание в руке вынудило его вновь подняться и нахмуриться. Он точно что-то забыл сделать, и даже собственное тело не соглашалось на покой, выбрасывая Криса из природного равновесия. — Может, поедем домой? — ноты неуверенности всё же проскользнули в его голосе. — Мы здесь всего пару часов, — ей тоже не удалось скрыть недоумения. — К чему такая спешка? Мы ещё не обедали. Я приготовила твои любимые сэндвичи. Едва справляясь с подступающей к голове мешаниной, он посмотрел на Ульрике, которая сидела рядом. Если бы у Криса был с собой фотоаппарат, он непременно сфотографировал её, спокойную и нежную, на фоне бескрайних полей и лета. Возможно, он бы поместил снимок в рамку и поставил где-нибудь на видном месте, чтобы можно было смотреть на него в плохие дни и отличать, что действительно требует тревожных раздумий, а что - нет. — Разве всего пару? — уточнил Крис, и в мысли, наконец, проползла ядовитой змеёй догадка. А как они оказались посреди нескончаемой девственной зелени? Одни, зажатые между завораживающей и опасной осокой и ясным небом. В мире настолько красочном и идеальном в своей незыблемой красоте, что ни одна картина, фотография или компьютерный мираж, соединённые воедино, не смогли бы передать его оттенков, движений и прикосновений. Всё было совершенно до нереальности, вплоть до порывов холодного ветра, оседающего на коже мягким бризом. И самое страшное, что Крис не помнил, как попал в утопию, откуда пришёл и сколько находился в ней. — Где мы? — совсем тихо спросил он, словно над ним стоял неведомый надзиратель, ловящий каждое слово. — О чём ты? — непонимающе протянула Ульрике и улыбнулась. Крис торопливо поднялся на ноги и затравленно осмотрелся, не увидев ничего, кроме лазури, зелени и солнца, замершего в одной точке. — Это не наш мир, подделка, — вывод дался легко, но облегчения не принёс. — Сегодня ты пугаешь меня, — взволнованно откликнулась она и встала. — Что происходит, Крис? — Оглянись вокруг, — посоветовал мужчина, — и ты не найдёшь ни одного следа людей, линий передач, домов, дорог — ничего. — Мы специально выбрали место подальше от цивилизации, — напомнила Ульрике. — А на чём и когда мы сюда доехали? Где наша машина? — данный вопрос был адресован им обоим в надежде, что логичный ответ всё-таки отыщется. На лице Ули отразилась самая неопрятная озадаченность, и хотя Крис не склонен был к паникам, он не мог отделаться от холодящего чувства страха, преданно скользившего по спине и запускающего когти внутрь. Видел себя со стороны, стоящего в центре незнакомой планеты без шанса вернуться домой, и от этого было не по себе. — Мы должны идти, — растерянно сказал Поль. — Куда? — Просто идти, — решил Крис и, взяв Ульрике за руку, двинулся вперёд, второй рукой опасливо разводя заросли, будто из них собирался кто-то броситься. — Мы не можем никуда идти! — Гольдманн вырвалась и перегородила ему путь, — Мы должны остаться здесь! Нам неизвестно, что там! — Нет, мы… Крис осёкся, словно его ударила молния. Ульрике. Светлая, свежая, нежная Ули. Красивая и безукоризненная, как фарфоровая кукла. С кудрявыми рыжими волосами, красными губами и белоснежной кожей. Без единой морщинки и изъяна. Мужчина осторожно взял её за подбородок и внимательно всмотрелся в полуоткрытые губы, не замечая удивлённого взгляда. — Подделка, — потерянно бросил он, отступая. — Мы вместе смеялись, что дантисты могут сколотить на нас состояние. Так откуда вдруг взялось это? — Я… не… я… — залепетала виновато Ульрике, обхватив себя руками. А Крис не мог перестать смотреть на её идеальные, ровные белые зубы, которые были безупречны настолько, что казалось, будто они принадлежат мультику, а не живому человеку. — Ты не Ульрике, — заключил глухо он, чувствуя себя брошенным и одиноким, — просто часть совершенной декорации. — Я — лучшая она! — копия поддалась к мужчине и сделала попытку его обнять. — Останься здесь, со мной! В покое и умиротворении! — Красоты не бывает без изъянов, когда-то мы вместе поняли это, — Крис высвободился от навязчивых рук, — иначе получится мёртвая картинка, путающая мысли, как ты. Резко развернувшись, он бросился бежать. Он не знал направления, не верил в успех, но внутренний порыв гнал его вперёд, сквозь высокие травы, к недосягаемой линии горизонта. — Вернись! Её отчаянный крик отразился от неба и превратился в автомобильный рёв, за который ухватился Крис. Обратившись в слух, он мчался за ним, не замечая усилившегося ветра и набежавших туч. Нутро раздирали непонимание и страх, горящие в упрямстве, поэтому изо рта вырывались облака пара. Всё видение начинало рушиться — с каждым новым шагом, с каждым усилением заветного звука. Тускнели краски, высыхало всё живое, но Крис продолжал идти вперёд, приближаясь к цели, пока наконец рёв не заполнил всё пространство. Затем что-то ударило его в бок, и Поль повалился в темноту.***
Ульрике выбросило из сна от внутреннего толчка. Он был похож на тот самый, что разделил жизнь на «вместе» и «без» и заставил вздрагивать от гудков автомобилей. Остатки дрёмы и отёкшие конечности не позволили сразу понять, что в палате звенит беспрерывно отнюдь не рёв проносящегося рядом автомобиля, а один из приборов, который должен лишь уверенно попискивать, показывая, что всё хорошо. Нет, он тянул ноту. Несколько мгновений ослабший от сна взгляд метался от монитора с ровными дорожками к окаменевшему лицу Криса. Мозг со скрежетом старался свести воедино увиденное. — Не смей… — хрипло приказала Ульрике, не до конца осознав происходящее. Затем что-то щёлкнуло, больно кольнув сердце. — Вернись!.. Она бесконтрольно потянулась к Крису, желая встряхнуть его за плечи, разбудить, хотя внутренний голос вкрадчиво говорил, что этого ни в коем случае нельзя делать. Незнакомые руки стремительно и твёрдо оттеснили женщину от койки. Палата вдруг наполнилась врачами и сёстрами; они работали торопливо, но уверенно и кропотливо. Кружили вокруг Поля, обменивались короткими, быстрыми командами, однако он оставался таким же безучастным к их стараниям. Слишком безучастным, как манекен. — Пойдёмте. Онемевшей и обездвиженной от шока Ульрике, перед глазами которой продолжал стоять бледный образ Криса, казалось, что руки отняли её от пола и настойчиво понесли как можно дальше по идеально ровным и чистым коридорам. Женщину плотно окутало задумчивое забвение, поэтому она не заметила, когда руки отпустили её на волю. Уязвлённое сознание мазохистски возвращалось к точке начала. Они оба очень любили чёрный цвет. Строгий, лаконичный и притягательный. И смерть они относили к чёрному, иногда приписывая ей те же качества. Пели про неё, возносили в ранг особого, но никогда не забывали, что такова их работа. В конечном счёте, они были далеки от культа смерти в падкой на многие цвета жизни, зато оба любили подурачиться, когда не взваливали на себя множество трудов с бессонными ночами, которые сами выбирали для себя. Песня за песней, мотив за мотивом, пока силы не иссякнут. Они были слишком похожи — в привычках, характерах, взглядах. От манеры держать сигарету до отношения к миру. Однажды прочитав в глазах друг друга усталость, они поняли: нужно остановиться, отдохнуть, пожить для себя. И сбежали, от людей, обязанностей, проблем. Вместе. В зелень и лето, всего на один день. Ушли, но так и не смогли вернуться. Теперь чёрный цвет был везде; хватал за ноги, прятался в белых стенах, скрывался в тенях, отброшенных светлыми предметами. Возможно, он уже накрыл собой тело Поля — Ульрике не знала. То, что он пробрался в неё, было несомненно. Поэтому конечности сковала апатия, и лишь сердце продолжало пламенно возносить молитвы. Ули не хотела потерять Криса, боялась, что он умрёт. Оставит все свои начинания и исчезнет, а она будет стоять у его могилы и беспрестанно бормотать чепуху, не в силах взять себя в руки. Люди будут подходить к ней, родителям, близким, выражать соболезнования, и с каждым новым словом сострадания сильнее будут проситься наружу рыдания, скопившееся внутри без его улыбок и тепла. А затем наступит огромная жизнь существования без Кристиана Поля, полная событий и пустая одновременно. Холодные видения сделали дело, и по щеке Ульрике скользнула стыдливая слеза. Испуганно сжавшись, она обхватила себя руками и вдруг очутилась посреди кишащего людьми больничного коридора и любопытных взглядов. По ушам ударил гул повседневности. Неизвестно было, сколько времени прошло с тех пор, как её увели от Криса, и что с тех пор поменялось. Растеряно осмотревшись и определив местонахождение, она медленно побрела обратно к палате, уже более не чувствуя всё настолько остро: силы подходили к естественному концу. Хотелось просто оказаться на койке вместо Криса. — Фройлен, — мягко окликнули её. Подняв голову, Ульрике встретилась взглядом с доктором, который одним из первых начал бороться за жизнь Поля, когда тот только поступил в больницу на грани между. Лицо врача посерело от трудной работы и было дежурно непроницаемо. Она не сумела выдавить из себя ни слова, продолжая обречённо всматриваться ему в глаза. — Мы сделали всё, что смогли… После данной фразы Ульрике не стала дослушивать сухих отчётов. Внутренне отмерев, она обогнула доктора, пытавшегося что-то до неё донести, и вошла в палату, готовясь к худшему из худшего. На растянувшиеся в часы мгновения организм забыл, что нужно дышать, слышать и давать глазам моргать. В следующий миг из горла вырвался приглушённый стон, поэтому Ульрике судорожно зажала рот рукой. От увиденного ноги стали ватными, из глаз брызнули несдержанные слёзы. Всё закончилось.***
Приходить в сознание было трудно. Пустая голова оказалась забита вопросами, новыми звуками и трещала по швам. Перед глазами стояла тусклая пелена, которая нисколько не спасала от слепящего света, а лишь ухудшала зрение. Части тела, находящиеся ниже шеи либо плохо слушались хозяина, либо онемели так, что превратились в неподъёмные грузы. Пить хотелось настолько сильно, что Крису казалось, что он царапает языком губы. В этот момент он бы продал всё на свете за глоток холодной воды. Словно в ответ на его беззвучную просьбу, рта коснулось что-то влажное, медленно и аккуратно очертило линию губ, подарив прохладу и свежесть, уронив несколько капелек на язык, подобно живительному эликсиру. Никогда ещё простая вода не была такой вкусной для Криса. В маниакальной попытке получить больше он едва сдвинул голову и постарался наконец сфокусировать взгляд на дарителе. Сначала из дымки вынырнул пожилой мужчина в медицинской робе, делающий пометки в блокноте и время от времени внимательно посматривающий то на него, то куда-то в сторону. Следующее усилие окончательно прогнало пелену, обратившуюся неприятной резью, и перед Крисом внезапно выросла женщина. В её трясущихся руках были зажаты стакан и кусок марли. Наверное, по общепринятым меркам, она была в весьма плачевном состоянии. Отросшие тёмные корни патлами висящих волос, бледное измождённое лицо со следами бессонных ночей, покрасневшие и опухшие глаза оттолкнули бы от неё прохожих, заставив остерегаться несчастья, которым от неё разило. Однако для Криса не было лица милее и родней. Он бы не променял этот лик на миллионы других, лоснящихся благополучием. Ради него боролся с идеальным ничем. — Привет, Ули, — голос едва проскрежетал сквозь писк приборов. Услышав его, Ульрике неловко улыбнулась, закусив нижнюю губу. Её щёки, наконец, тронул лёгкий румянец. — С возвращением, — прошептала она, — мы скучали. — Ещё воды, пожалуйста. — Пока нельзя. Придётся подождать. Когда доктор вышел, она принялась бережно поправлять подушку Криса, чтобы хоть как-то занять себя и унять волнение: готовясь к худшему, Ульрике забыла понадеяться на лучшее. — Как долго меня не было? — вопрос прозвучал увереннее. — Несколько недель, — откликнулась она, и в её глазах отразились все прожитые дни. — Там было хорошо, — Крис устал. Никогда элементарные слова не выматывали его больше самых тяжёлых физических работ, — тепло, нет забот. Слишком идеально. Настолько, что не идеально. Здесь лучше. — Что есть идеал? — негромко ответила Ульрике и пожала плечами. Но Поль уже не слушал её. Израсходовав накопленные силы на пробуждение, он погрузился в обычный спокойный сон, с удовольствием опустив веки. Женщине оставалось лишь вновь следить, когда он вернется. Теперь ждать нужно было не долго. Чуть увереннее сжав руку Криса, Ули села рядом с койкой.