Ты не понимаешь

Сынюн дрожащей рукой смазывает синяки вонючей мазью. Сегодня синяков на лице у Джина много, так много, что, кажется всё оно состоит из заплывших фиолетовых пятен. Но Сынюн помнит – бывало ещё хуже. Но от этого не легче – б у д е т ещё хуже. – Только лицо? уставшим тоном спрашивает Юн. – Да, – кивает Сокджин, пряча глаза и очень сильно сжав локоть правой руки кистью левой. Сынюн, мгновенно всё поняв, задирает рукав длинной кофты почти до плеча и видит, что вся внутренняя сторона локтя посиневшая и в кровоподтёках. Парень еле сдерживается, чтобы не врезать Сокджину ещё раз. Чтобы тот пришёл наконец в чувство и перестал каждый день калечить себя из-за шести идиотов, при одном упоминании о которых у Юна сжимались кулаки. Сынюн сверлит парня грозным взглядом. Тот в ответ только молча улыбается. Спокойно и… слишком обречённо. Такая улыбка не сходит с его губ все последние дни. И Сынюн готов отдать всё что угодно, лишь бы он перестал так улыбаться. – Какого хрена ты это делаешь? – с болью в голосе спрашивает Юн. – Меня уже достало видеть тебя таким. И всё из-за этой кучи отбросов. – Но они мои друзья, – разводит руками Джин, продолжая улыбаться. Этот с л и ш к о м спокойный тон и эта ужасная улыбка доводят до трясучки. – Друзья, значит?! – взгляд парня становится по-настоящему страшным, он так сильно сжимает запястье Джина, что рука немеет. – А эти друзья знают, что ты из-за них каждый день чуть не сворачиваешь себе шею?! – Они не должны это знать. Джин, отвернувшись, неотрывно смотрит на фабрику в паре-тройке метров от них. – Юн, ты многого не понимаешь. Голос Сынюна срывается. – Так объясни! Объясни наконец! Почему тебя постоянно втягивают в какое-то дерьмо? При чём тут твои грёбаные «друзья»? И почему, п о ч е м у именно ты?! Джин молчит. И Юн понимает, что никакого ответа он не получит. Злость всё ещё кипит, сжигая изнутри. Чтобы хоть немного успокоиться, он берёт в руки аптечку и, швырнув её на асфальт, начинает доставать из неё новые всевозможные мази и упаковки с пластырями. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, – уже тише говорит Сынюн. – Неужели это слишком много? Не дождавшись ответа, Юн целует парня в распухший от синяков лоб и крепко прижимает к себе, утыкается носом в твёрдое плечо, чувствуя, как злость проходит, уступая место тупому, болезненному, разъедающему на кусочки отчаянию. А Джин продолжает улыбаться. Юн не должен знать, что ему тоже почти всегда хочется кричать и швыряться всем, что подвернётся под руку. Друзья не должны знать, что ему больно. Никто не должен знать, что Джин сможет продолжать спасать друзей совсем недолго.