Калейдоскоп

Резкий звук разломал текучую тишину. Скользящий шорох заставил поежится Тсуну. Здесь темно. Но парень более чем уверен, что наступил на чьи-то кости. Осознавать это неприятно. Догадку, в прочем, Дечимо решил не подтверждать. Идти приходилось дальше. По крайней мере впереди свет, а здесь слишком давят стены - больше похоже на коридор. Шаг, еще один. Что-то поддев ногой, Тсуна слышит, как предмет - не кость ли? - ударяется о стену и тишина снова осязаема. Вдох для этого помещения слишком громкий. Но благо уже конец: тонкая полоска света - щель между дверьми. Ладони соприкасаются с деревом. Неприятно ощущается гладко-скользкая от пыли поверхность. Немного давления и скрип - словно по стеклу скребут. Первое мгновение все белое. Но постепенно тускнеет. Свет неяркий и Тсуна может все осмотреть: театральный партер, фигуры каких-то людей, сцену. Сердце пропускает удар, когда шторы раскрываются. Всего мгновение, а уже шум. Чья-то ругань, звон инструментов, дребезг разбитого стекла - Саваде хочется заткнуть уши. И понимает, что не может. Просто стоит, вынужденный глядеть на пустую сцену, и слушать этот хаос. Чужое дыхание над ухом. Савада мог бы и вздрогнуть, вот только оцепенение не спало. Внешний шум сменился тяжелыми ударами сердца. Сзади еще кто-то был и это напрягало. Сильно. До дрожи. Сначала мелкой, а когда словно потянутый за нити, Тсуна двинулся к первому ряду кресел, почти упал. Благо, успел дойти и потому в кресло. Ах, дамы-господа, позвольте нам начать И пьесу показать про смерть и про любовь Голос неприятно резал слух. Но больше ничего не было слышно. Даже сердца. Невольно возникла мысль, есть ли оно еще. И пока оставалось смотреть на сцену: там были люди, точнее силуэты. А в середине - Тсуна невольно сжался на своем месте - Мукуро. Словно из прошлого века костюм, трость в руке и цилиндр. Рокудо касается полей пальцами - как обычно на руках перчатки - подцепляет, приветствует. Губы тянутся острой улыбкой. Тсуна может только заворожено следить за своим хранителем тумана. Дечимо снова ощущает на своих руках нити - поднимается, идет на сцену - к Мукуро. Иллюзионист кладет руки на его плечи. Савада слышит музыку - быструю, резкую, рвущую. И слова - голос тот же. Невинность и инцест. Тсуну можно назвать куклой - Мукуро толкает его к одному краю. Всего мгновение и картина, совсем невинная: малышка целует в щеку своего маленького друга. Но все плывет - Тсуна ощущает жгучие нити на запястьях и вот четкое, живописное действие: Гокудера и Бьянки. Как бы сейчас Дечимо хотелось закрыть глаза, лишь бы не видеть их «танец любви». Снова огонь в руках, вены стали нитями. Марево в глазах, но Тсуна чувствует, как Мукуро его облокачивает на себя. Гоморра и Содом. Савада даже не знал этих слов. Но ощущает, как тонкие пальцы бегут по рубашке. Как плавится и стекает ткань. И - ужас - Тсуна понимает, что его толкают вперед. Киока, Хару и Хроме. И Тсуна рядом, вынужденный наблюдать, как его подруги бесстыдно ласкают друг друга. Зрелище, конечно, возбуждающее и приятное, что Тсуна невольно смущается отклика своего тела на картину. Но это лишь мгновения. Рядом вновь иллюзионист. В глазах дьявольские искры. И Тсуна видит в них себя: изнывающего от желания, рядом с Мукуро. Становится жарко, внутри пышет пламя. Губы шевельнулись, змеей превратились в усмешку: Предательство Поворот. Перед Тсуной Кея. Холодный, гордый. Даже не смотрит. Но и он шепчет, И честь. Тсуна вздрагивает. У всех здесь один голос. Это напрягает. Даже если каждый шепчет, слова громкие. Звон - снова поворот. Фуута. Маленький ребенок. Почти ангел. Но как же портит картину топор в его руках. Савада делает шаг назад - падает в руки Мукуро. И карлик с топором. -Хватит! - Тсуна кричит. Только ничего не произошло - никто не слышал. Все завертелось пятнами - черными, красными, серо-желтыми. Стараясь удержаться из-за этого головокружительного калейдоскопа, Савада цепляется за Рокудо, прижимается к нему. Но пустой, пронизывающий холод. Надо поднять взгляд, что делает Тсуна. И замирает, приоткрыв губы в безмолвном крике: у Мукуро нет глаз. Только пустота. А усмешка украшена красной нитью-кровью. Все наваждение теряет свою прелесть, внутренний жар сменяется льдом ужаса. И кто кого убил уже не разобрать, И кто кого убил не нам уже решать. Ведь пьесу про любовь играли мертвецы И зрители, увы, давно уже мертвы. Тсуна дергается, оборачивается. И видит сцену: полукругом на сцене лежат трупы - Гокудера, Бьянки, Кея, Фуута, девочка и мальчик - кровь, неестественные позы, повороты голов. Тсуна чувствует трупный запах, подкатывающую к горлу тошноту. Кидается к двери, чтобы убежать из этого адского театра. Только спотыкается и падает. Не больно совсем, но глоток этого яда щекочет легкие, удушает. А перед ним Нана. Вспоротый живот, видны внутренности и, где должно быть сердце, всего лишь дыра. В этот раз Савада кричит, закрываясь руками. Здесь везде смерть. На плечо ложится костлявая рука. Тсуна мог бы дернуться, но явно это кукловод. Нити - нервы, вены, кости - тянут, поднимают верх, заставляют открыть глаза. Приходится лицезреть зал полный мертвецов. Убитая любовь, убитая любовь, Убитая любовь в театре мертвецов. Последние слова в этой демонической песне. А рядом Мукуро - бледный, с порезанной шеей, улыбающийся - поддается ближе. Тсуна чувствует, как легко входит металл под ребра, но больше удивляется мимолетному поцелую. Все же первый. И последний в жизни. Кровь стекает быстро, пачкает одежду, кинжал, руки иллюзиониста, пол. Тсуна мерзнет. Обнимает Мукуро. Теплый. Или это кажется? Да и разве важно, когда уже пересечена Грань? Темнота. Новый день встречает рассветом. Тсуна подскакивает на кровати, как всегда падает с нее. Судорожно хватается за голову и ощупывает себя: целый. Все-таки живой. Только руки горят и привкус крови. Проведя языком по губам, Тсуна понимает, что они были искусаны ночью. Надо будет вытащить хранителя тумана из колбы, а то похоже решил из вонголенка сделать заику...