***
Некоторые считают, что капитанское кресло в рубке установлено исключительно для того, чтобы командир мог действовать на нервы пилотам. По мнению других — чтобы контролировать ситуацию в реальном времени. На самом же деле — просто так. Чтобы контролировать ситуацию, Марде Гиру вовсе не нужно сидеть в этом кресле; более того, если бы понадобилось срочно вмешаться — он бы занял пустующее место второго пилота, с которого есть обзор всех экранов, а на пульте — полный набор кнопок и тумблеров. И уж тем более он не стремился к таким тонким намёкам, как «действовать на нервы молчаливым присутствием»: если был недоволен Сейрой, то она узнавала об этом сразу. Потому в командирском кресле Короля Преисподней редко можно было увидеть. Он предпочитал свою каюту: лаконично обставленную комнатку, где единственными излишествами были ковёр и намертво прикрученное к полу старинное кресло, — туда никто не смел входить без стука и без спроса. Можно спокойно заниматься своими делами. Удобно утроившись в кресле, Марде Гир задумчиво теребил ухо Шакала, который привалился плечом к его коленям. Несколько минут назад это был доклад о состоянии двигателя, но доклад кончился, а Шакал остался. (Привычка сидеть на полу — звериная.) Говорят, гладить кошку — успокаивающее занятие. Так вот, гладить полузверя-этериаса — тоже вполне себе успокаивающее, по крайней мере, когда тот перестал вещать о ядерных и термоядерных реакциях. Больше, чем корабельный реактор, Шакал любил только взрывы. И Марде Гир предпочитал не интересоваться, какую позицию сам занимает в этом списке. Экипаж, наверное, считал, что капитан заставляет их выполнять большую часть работ на корабле потому, что может. И потому, что ему не по статусу возиться с мелочами (а статус он обозначил ещё на «Тартаросе», когда назвался Королём Преисподней). Отчасти, конечно, так. Но большая часть правды в том, что информации, которую создатель вложил ему в голову, оказалось слишком много. Сейчас он помнил от силы половину, и вряд ли смог бы снова создать что-то столь безумное в своей гениальности. Даже то, как работает «Плутогрим», понимал не до конца. Приходилось заставлять работать команду. С двигателем разобрался Шакал (он единственный мог сунуться к реактору без защитного снаряжения). Главное следить и вовремя одёргивать его, чтобы он в порыве вдохновения ничего не подорвал. И не испытывал электрогранаты на членах экипажа. Шакала иногда стоило выгуливать куда-нибудь, где его разрушительные склонности можно применить без вреда для корабля и команды. Малонаселённые отсталые планеты вполне годились. А если пострадают аборигены… кому какое дело до кучки сидящих в луже грязи человечков, жаб и так далее? Марде Гир смутно подозревал о существовании защищающих их межпланетных законов, но не придавал этому значения. Чтобы применить к кому-то закон, сперва надо этого кого-то заметить и поймать. «Плутогрим» отлично справлялся с тем, чтобы быть незаметным и неуловимым. Даже с такой командой, какая есть. Сейре, например, неплохо давалось управление техникой, и она всё рвалась проверить, а получится ли с человеческим мозгом. Марде Гир не до конца понимал, как она хочет это сделать, потому что псионического дара ей не досталось. Кажется, она считала, что людей можно программировать так же, как компьютеры. Бесспорно, во взломах компьютерных систем она была хороша, и именно благодаря ей у них иногда, когда требовалось, появлялись деньги (не работать же, как делают всякие наёмники, болтающиеся по космосу). Но человеческий разум? Вряд ли у неё получится, но Марде Гир её не разубеждал. Чем бы дитя ни тешилось. Хотя сейчас «дитя» должно заниматься поиском причины, по которой «Плутогрим» мало того, что третьи сутки не выходит из гипера, так ещё и не движется. Но почему-то никаких новостей не слышно. Марде Гир ткнул свободной рукой в кнопку вызова — но в рубке никто не отозвался. Тогда он переключился на каюту Сейры, и после десятого, наверное, сигнала из динамика донеслось недовольное: — Никого нет. Голосом Кьёки, надо заметить. — Мне нужна Сейра, — холодно сообщил Марде Гир. — Срочно? — Немедленно. Возня на той стороне линии связи вряд ли могла сойти за немедленный ответ, но он пока не стал заострять на этом внимание. Как только раздалось тихое: «Слушаю», спросил: — Как продвигается поиск неисправностей? — С моей стороны всё в порядке, — Сейра издала какой-то невнятный звук — стоило бы, пожалуй, запретить Кьёке тискать любовницу хотя бы во время разговора с начальством. Она судорожно вздохнула и с трудом продолжила: — Это двигатель… — Судя по докладу Шакала, с двигателем всё в порядке. Марде Гир полагает, что его выводы достаточно обоснованы. И не потому, что если Шакала правильно почесать за ухом, он начинает тихо урчать, как довольная кошка (да, вот так, как сейчас). Информации в памяти Короля Преисподней сохранилось достаточно, чтобы понимать, если подчинённые несут чушь и допускают ошибки. Он потерял не настолько много, чтобы полагаться на их суждения полностью, без анализа и проверки. — Возможен сбой в телеметрии. Займись. — Сейчас? — недовольно встряла Кьёка. Что-то она в последнее время обнаглела, отметил Марде Гир про себя. Это никуда не годится. Шакал, почуяв изменение его настроения, чуть напрягся — пришлось погладить по щеке, успокаивая. За просчёты Кьёки достанется только Кьёке, остальные могут спать спокойно. Или не спать. — Немедленно, — резко сообщил он двум этериа, — через два часа Марде Гир хочет увидеть результаты, — и оборвал связь, оставляя их размышлять, что будет, если результатов не появится. С наказанием Кьёки, правда, имелась некоторая проблема. Она специфически относилась к боли, что физической, что ментальной — и к тому, чтобы причинять её, и к тому, чтобы испытывать. Боль, чужая или собственная, подпитывала её псионические способности, потому для того, чтобы действительно наказать Кьёку, требовалась изрядная фантазия. Хотя, помнится, чистить оружие всего экипажа ей пришлось не по душе. Ещё её можно убить — пара недель восстановления в капсуле у Лами тоже ей не понравится, — но это уже крайние меры. Надо ещё посмотреть на её поведение. И на то, какой отчёт предоставит Сейра… — Я могу идти? — спросил Шакал через пару минут, выдёргивая его из задумчивости. — Можешь, — сдержанно кивнул Марде Гир. — Впрочем, остаться тоже можешь. Звериные уши дрогнули, чутко улавливая оттенки интонаций — и он не хотел знать, что именно разобрал Шакал в его тоне, из-за чего не двинулся с места... только ткнулся носом в ненароком подставленные пальцы. Нос у него оказался не мокрый, но холодный.***
Марде Гир не видел снов — погружался в темноту, в которой иногда всплывали слова, которые он не запоминал. Только на несколько минут перед пробуждением будто снова оказывался в лаборатории, в открытой капсуле, из которой только что слили биораствор, и выкашливал жидкость из лёгких под назойливый писк какого-то прибора. Даже когда реальность возвращалась на своё место, на языке оставался тусклый металлический привкус. Поэтому спать Марде Гир не любил, а так как организму это почти не требовалось — то и не спал, пока мог. Но сейчас почти жалел о невозможности на несколько часов выпасть из реальности и забыть о проблемах. Неполадок в телеметрии обнаружено не было. Он заставил Сейру всё перепроверить. Заставил почувствовать, как у неё в горле прорастает побег терновника — ничего не изменилось. Она действительно делала всё, что умела, и ни угрозы, ни наказания не действовали. Они застряли посередине «нигде», и никто не мог найти причину. Прямо хоть уверуй в непостижимую волю высших сил. (Хотя самой «высшей» силой, в существовании которой Марде Гир не сомневался, был неведомый создатель.) Одно слово из снов всё-таки застревало занозой в памяти. «Лабораторная крыса». Но они этериасы, «вечные». И у них есть цель. Вот только нет средств, чтобы её достичь.***
Шакал сидел на койке, скрестив ноги, и угрожающе скалил зубы каждый раз, когда Лами дотрагивалась до его обожжённой руки. Сегодня его общение с реактором не заладилось. Марде Гир зашёл в медотсек выяснить, что происходит, и надрать всем уши, потому что вызовы по комму и по внутрикорабельной связи остались без ответа. Но вряд ли стоит покушаться на уши Лами, когда она кого-то лечит, если не хочешь, чтобы пациенту стало хуже. И, ради справедливости — вряд ли стоит упрекать Шакала, что он не отвечал на вызовы, потому что коммуникатор носил на руке. На правой, сожжённой местами почти до кости. Этериасы от таких повреждений не умирают и даже не теряют сознание. И рано или поздно восстанавливаются. Но Шакал отказывался ложиться в капсулу, где регенерация пошла бы быстрее. Почти все на борту «Плутогрима» испытывали необъяснимую неприязнь к капсулам, в которых началось их существование. — Что не так с этим кораблём? Это было самое близкое к признанию своей беспомощности, что Марде Гир мог себе позволить. При Кьёке не произнёс бы и этого, но в медотсеке можно — Лами не думает ни о чём, кроме медицины, биологии и красивых мальчиков, а Шакал…Шакал только что чуть не лишился руки, скажем так. Других возможных причин Марде Гир предпочитал не касаться без крайней необходимости. Тихо шипел инъектор, и стабилизирующий гель с влажным хлюпаньем тянулся за пальцами маленькой этериа. Она бормотала что-то насчёт того, что «слишком загустел», одной рукой шила и накладывала желтоватые лоскуты синтезированной ткани, не переставая второй вкалывать убийственный коктейль из лекарств в одной ей известные точки. Шакал дошёл до обещаний засунуть ей в глотку электрогранату, если она сделает ещё хоть одно неаккуратное движение. Марде Гир не вмешивался, но и не уходил. Сейчас он мог находиться где угодно на борту — никакой разницы. Наконец сеанс лечения закончился; правая рука полузверя была по локоть замотана бинтами, а сверху ещё оплетена металлической проволокой. Лами складывала инструменты, то и дело настороженно косясь на своего пациента: явно прикидывала, не пора ли убегать. Но тот не двигался, и она вдруг предположила: — Его надо покормить. Реплика прозвучала так не к месту, что Марде Гир спросил: — Кого? — Плутогрим, — ответ Лами был на диво лаконичным. — Зачем? Это же корабль! — Шакал выразительно покрутил пальцем целой руки у виска — за что немедленно схлопотал подзатыльник. Бить раненого нехорошо? Вот ещё. — Лами, аргументируй. — Ну, он же частично органический. Эй, что вы на меня так смотрите? Что я такого сказала? О том, что «Плутогрим» частично органический, Марде Гир вспомнил только сейчас, и то смутно. Но экипажу знать об этом совсем необязательно. — Интересная гипотеза, — взвешенно отозвался он. — И чем же ты предлагаешь его кормить? На это у Лами ответа не нашлось, но идея уже достаточно прочно засела у Короля Преисподней в голове, чтобы следующую пару дней экипаж пытался выяснить, чем питается корабль. Они перебрали всю неживую органику на борту, и тогда Кьёка предложила перейти на живую. Однако Марде Гир не торопился назначать добровольцев: все варианты имели весомые минусы, хотя до сих пор спящий в бронескафе Эзель казался самым очевидным… В итоге кораблю скормили одного из кадавров Кейеса, которые всё равно не годились ни на что, кроме самых примитивных работ. А если оставшийся кадавр не будет успевать с уборкой помещений — дежурства для экипажа окажутся неплохим разнообразием в списке наказаний. Кьёка и швабра… в этом определённо что-то есть.***
Покормленный «Плутогрим» заурчал реактором, хаотично помигал обзорными экранами и перешёл в состояние повышенной боевой готовности; кто был виноват в последнем, Марде Гир так и не выяснил — подозревал, что Темпеста, которому только дай пострелять из бортовых лазеров, но доказательств не нашёл. Отправил бы на камбуз в профилактических целях — но подпускать Темпесту к готовке нельзя ни в коем случае; этериасы ели почти любую органику и некоторую неорганику, но то, что получалось у Темпесты, было за гранью зла и добра (и камбуз потом напоминал поле боя). А уборка пока не требовалась. Корабль совместными усилиями успокоили, и Сейра начала подготовку к выходу из гипера. Ну и пусть, что не туда, куда летели изначально — в том, что пора выбираться в нормальное пространство, капитан был полностью солидарен с экипажем. Разве что Кейесу было всё равно: он, кажется, даже не заметил аварийной ситуации, потому что за неделю вылезал из своей лаборатории пару раз на пять минут. Марде Гир откинулся на спинку кресла, наслаждаясь наконец воцарившимся в рубке порядком (не в том смысле, что тут перестал происходить беспорядок, а в том, что начало происходить то, что должно). Порядок длился почти полчаса, а потом, когда на обзорных экранах ещё не погасли сполохи остаточной энергии перехода, корабль вдруг вздрогнул и панель управления расцветилась красными и жёлтыми огоньками. — Что это было? — равнодушно уточнил Марде Гир. В действительности он предпочёл бы не знать, что. А ещё лучше — чтобы этого не было. Увы. — «Хвостатая фея». — Что? — Корабль так называется. Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь. — Сейра, у тебя три секунды, чтобы ответить нормально! Какой корабль и с чего ты взяла, что он так называется? — такое «имя» звучало слишком глупо даже для человеческой фантазии. — Его название торчит прямо перед обзорными экранами. Корабль, в который мы врезались. Марде Гир напомнил себе, что если сейчас убьёт Сейру — то ближайшую пару недель, пока Лами не восстановит её тело, ему придётся пилотировать «Плутогрим» самому. Спросил почти спокойно: — Почему мы в него врезались? Интонации, похоже, произвели на этериа впечатление. — Мы… вышли из гипера немного за пределами стандартной зоны, и с отклонением от вектора… — пробормотала она, вжимаясь в спинку кресла. А ведь Марде даже шага в её сторону не сделал. Впрочем — умная девочка, всегда помнит — ему не нужен физический контакт, чтобы сделать что-нибудь неприятное. Он псионик, причём гораздо сильнее Кьёки. — И они, кажется, тоже. — Сейра… сколько раз нужно повторять, что когда докладываешь — тебе ничего не должно «казаться»? — Я… исправлюсь… Коммуникатор пронзительно пискнул, сообщая о входящем вызове — и, вероятно, скрывая этим нецензурное слово, которое кое-что использовал вместо нормального «Приём». — Отсек А2 разгерметизирован, иду туда с полным комплектом «железа», — без дополнительных предисловий сообщил Сильвер. Иногда казалось, что он тут самый адекватный. Сильвер. Адекватный. Ага, конечно. Марде Гир отлично знал, что творится в голове у их отмороженного «трофея» — жуткая каша, где преобладает желание отомстить кому-то. Сильвер сам толком не знал, кому… Зато Марде Гир знал — но пока не собирался сообщать, что ему хорошо известно, кто такой Делиора. Не сейчас. Может быть, никогда. — Извлеки Шакала из машинного отсека и возьми с собой. Осторожность не помешает. Сильвер не был адекватным, но был полезным. Пусть и наполовину мёртвым. Учитывая, что в медкартах и анамнезе у остальных членов экипажа «Плутогрима» — это мелочи. И Марде Гир не хотел, чтобы в ближайшее время он стал мёртвым полностью. Этому кораблю нужны толковые механики. Тем более он не хотел, чтобы мёртвым стал Шакал. Хотя это вообще непросто устроить. Сильвер из канала куда-то пропал, не подтвердив, что услышал указание, зато теперь там Кьёка весьма изобретательно бранилась на Лами. Лучше б любовнице своей уши надрала за непотребную навигацию… Нет, всё-таки этериасы не созданы для того, чтобы пилотировать звездолёт. Хотел бы он посмотреть в глаза тому психу, который их сотворил, и спросить «Как это понимать?». Но сейчас нужно выходить на связь с… видимо, с людьми. И объясняться. Что б они все провалились. Через три минуты беседы с «Хвостатой феей» Марде Гир пожалел, что отослал Шакала к Сильверу. Скорее стоило позвать его в рубку… Нервы успокаивать.10.10 — 15.10.15