янтарная быль

Wir tanzen elektrisch, ganz hektisch. (c)

Спрыгнув с экипажа, Алек влетает в мастерскую. Он почему-то уверен: по проводам уже бежит электричество, преобразуясь телеграфом в зашифрованное кодом Морзе послание. Иви Фрай изумительно пунктуальна, а шэнбяо дополнило ее ловкость. Телеграф выбрасывает язык ленты, где россыпь точек перемежается длинными тире. Белл хватает край белой полоски сломанной рукой. Пальцы из гипса неуклюже, словно опрокинутая на панцирь черепаха, перебирают сообщение. Молниеносно — хорошее слово для описания Фраев: они летят по лондонским проводам, несут тамплиерам недобрые вести, притягиваются, чтобы оказаться заряженными одинаково и оттолкнуться, осыпав друг друга снопами взаимных подколок. Алек опирается на локоть здоровой руки, придвигает блокнот и начинает расшифровывать такую необходимую в их время правду. Кто полезет на Биг-Бен в трезвом уме и здравой памяти? Он уголком рта натягивает улыбку. Иви смертоносна своей краткостью, а у краткости сестра — талант, не правда ли? Был ли талантливым Джейкоб Фрай? Мысли, вслед за хрупкой бумагой в руке, обрывает внезапный толчок — Белла придавливают к столешнице лицом. — Мистер Фрай? Алек догадывается легко, а сообщение снова печатается телеграфом. — Вы боитесь высоты, мистер Белл? — тон Джейкоба ровный и какой-то ласково-надменный: он только что беззвучно напрыгнул сверху, он хозяин ситуации, он способен на все. И его дерзость подобна удару молнии. Белл любопытно поворачивает голову: — А кто не боится упасть, мистер Фрай? Ровные пятнышки родинок на щеке и скуле манят Джейкоба неясной трогательностью. Они с Джейкобом — прямолинейным, как кастет, и грубым, как лондонский вечер, — разных полюсов, поэтому притягиваются. За неприличным взглядом по губам скользит язык. Джейкоб наклоняется быстро. Локоть Алека крепко зажат, и трепещущие пальцы ловят совсем рядом тепло рта и горечь щетины. Белл охает для Фрая, словно последний грешный пастор, разглядывающий мальчишеский церковный хор — джентльмены так не поступают. Джентльмены еще не носят тяжелые кастеты в кармане, или, ох, это плотное под сукном брюк — не кастет вовсе? Алек жмурится, молча прося, чтобы это оказалась и не изысканная рукоять кукри. Остро воспринимающие тактильные ощущения пальцы (месяц в гипсе, столько же осталось отходить) тают во рту проклятого Джейкоба Фрая. А лента из телеграфа ползет непрерывно. — Как, — ассасин облизывает хрупкие пальцы еще и будничным тоном интересуется, — поездка, кстати? Он бессовестно и безнаказанно елозит пахом о бедро. Алек слышит стук типографных оттисков по бумаге, слышит цокот копыт лошадей на улице; пыльный отпечаток солнца из окна накрывает лицо. Алек жмурится, собирая сопротивление в кулак: — Ваша сестра оказала неоценимую помощь, мистер Фрай, — он честен, он смотрит снизу вверх выжидающе и слишком похотливо. Фрай найдет свою цену — его усмешка почти дьявольская. — Прошу, зовите меня Джейкобом. Джейкоб полностью забирает пальцы в рот, коленом неспешно разводит ноги. Выпрямляется, чтобы звякнуть ремнем, изящно скидывает старое (Алек заметил расползающийся шов на плече — ужасно, так ходят лишь лондонские беспризорники) пальто на пол. Он весь наполнен странной угловатой грациозностью. Крепкие ладони помогают справиться обездвиженному Беллу с брюками, и Джейкоб закатывает рукава рубашки. Шиллинг на шее бросает матовый отблеск, щегольской синий жилет задирается. А воздух накаляется. Электрические импульсы активно печатаются на бумаге, от свежей краски голову кружит. Колени мелко дрожат, Алека ведет. Между ними не было химии, между ними случилась оголенная физика — заряды разные притянулись, полоснула фиолетовая искра, электрон сошел с орбиты, бестактно сталкиваясь с протоном. Протон не был против. Протон жаждал ожогов. Джейкоб облизывает уже свои и нетерпеливо пробирается горячими пальцами внутрь. Наверняка он хочет взять свое, нагнать то, что из-под носа увела сестра, сорвать запретный плод. Свободные электроны бегут мурашками по телу и ударяют в позвоночник, растекаясь по нему напряжением. Фрай берет пальцами: грязно, рывками и резко, глубоко загоняет фаланги. Алек не сдерживает в какое-то мгновение опьяняющего вересковым медом стона, прогибается сладко в пояснице — джентльмены все еще не поступали подобным образом. Мгновенно вспыхнувший Джейкоб, (член налился кровью, стоило увидеть Белла с нового ракурса) толкается бедрами неуступчиво, ладонью себя направляя: широко и размашисто. Подскочившее напряжение накаляет нити в лампах над головами — Алека ослепляет болью. Фрай размеренно покачивает тазом, успокаивает, дает приноровиться. Белл тонет в новых впечатлениях, и будто электрический океан пронизывающим холодом щекочет обломки сознания. Удары током кажутся теперь исключительно приятными; со временем океан закипает, лиловым выжигая под веками. Узкая лента сообщения неумолимо извивается. Алек хватается крепко за край стола здоровой рукой, царапает лак ногтями. Вспоминаются очень кстати ньютоновские законы: трение, ускорение, взаимодействие двух тел; мысли лихорадит, формулы рассыпаются в голове, волосы падают на глаза. Треклятые нравы викторианской эпохи не разрешают кончить ему, желательно, по-прежнему с заломанной рукой (ах, сладкая ноющая боль в локте) и членом Фрая в заднице. Если быть совсем откровенными — викторианская эпоха запрещает изгибаться ему прямо сейчас под Джейкобом, запрещает потираться ягодицами о пах, глубоко забирать в себя, а бесстыдной ладони скользить под спущенными брюками. Жилет сковывает грудную клетку. Под слоями одежды давно взмокло тело, а галстук-бабочка обрывает частые вдохи, почти вызывая яркое удушье. Викторианская эпоха не позволит издавать стоны, не позволит прошептать мужское имя разгоряченными губами на пике, не позволит вспоминать. Ах, Джейкоб, — сердце колотится где-то в желудке, примятым краем столешницы, — какой вы, как всякий ассасин, некомпетентный в вопросе закона, нравов, терпения. Заломанная рука хватает побелевшими пальцами синеву жилета Фрая. И Белл дарит Джейкобу первый их смазанный поцелуй. Он продолжает жадно слушать скачкообразное дыхание Джейкоба за ухом, едва улавливая под наэлектризованным полем возбуждения телеграф — сколько ярдов ушло под торопливые шлепки бедер о ягодицы? Белл негромко стонет — вязким звукам тесно во рту, в стенах мастерской, они повисают осязаемыми сгустками. Джейкоб выскальзывает, вновь надавливает на поясницу, поглаживая большим пальцем трогательные ямки на ней. Он не скрывает сиплого рычания, Джейкоб — это нечто невероятное. Его член проезжает по простате, Алек едва не плавится — чистая энергия пронзает позвоночник, и нервные окончания сворачиваются обуглившимися клубками проводов; центральная нервная система испепелилась. Заново взорвавшиеся предохранители искрят. Совокупления на рабочем столе у Белла еще не случалось. Рука Джейкоба с тяжелым наручем давит на поясницу, вторая — приподнимает бедро, задрав кверху мешающий жару тела сюртук. Темп ускоряется, вырывает из проводников последние вольты напряжения. Разрядка приходит молниеносно (как Джейкоб, как неуловимое влечение, как мокрые пальцы внутри, как электричество, вылезающее наружу и обретающее навязчивую форму, как яркие скачки похабного желания). Алек обессиленно жмется широким лбом к прохладному дереву, Джейкоб же лениво отодвигается. За спиной, где проклятый Фрай, распущенная и измазавшаяся похотью душа; неприличные звуки дали забыть о предписанной эпохой миссионерской позиции. К дьяволу высокую мораль викторианской Англии. Белл обязательно запишет: повторить, закрепить успех (может быть еще безумнее, жадно, неудержимее, больно, а в конце — чертовски сжигающе). Джейкоб условно чистым полотенцем обтирается. Бережно смачивает его, чтобы аккуратно очистить своего — о, Алек знает это слово — партнера; грубые руки столь чутки. Удивительно. Поразительно. Лингвист в Белле поперхнулся новыми горизонтами, словарный запас оскудел, пополнившись лишь вульгарными звуками. Фрай приглаживает одежду и подбирает свое пальто (на котором один из рукавов держится на честном слове), бряцает пояс тяжелый, застежки ремней. — Кстати, добро пожаловать в Лондон, — медленно выговаривает Алек (даже шероховатый шотландский акцент вернулся), недоверчиво ощупывая на себе вещи. Чистые, застегнутые, отдернутые — ну совершенно невозможный человек, этот Джейкоб Фрай. Пальто садится на плечи, Фрай усмехается: — Думаю, мы оба получим выгоду от нашего… Партнерства. Белл кивает, скучающим видом изучая ярды информационной ленты под телеграфом. И вдруг его озаряет: на чердаке хранится пальто, что ему не по росту. Из качественной кожи и грубой ткани — то, что надо для жестких улиц Лондона и стильного Джейкоба. Кстати, джентльменский цилиндр там был тоже.