Персефона

      Предыдущая её любовь обманчиво лучилась благополучием, и Марианна, наивно, вопреки отрезвленному, очервствленному реальностью разуму, ожидала повторения, когда, сплетая разные пальцы и судьбы с Болотным Царем, шла к отцу.       Излучающая тепло, сладковатая гнильца раскрылась не сразу, пришлось приглядываться, внюхиваться, читать детали.       У отца дрожали складки добродушной улыбки: сквозь их преграду рвалась брезгливость. Пухлая нежная ладонь нервно поддергивалась и лоснилась холодным потом в ожидании рукопожатия, детская чистота глаз превратилась в стеклянный взгляд дешевой игрушки. Марианне думалось: это волнение, всё-таки его взбаломошная старшая дочь привела домой жениха, а ведь ещё недавно она так яростно гордилась одиночеством и клялась больше никогда не влюбляться.       Вот только с каждым шагом нелепой, уродливо-тощей черно-серой громадины, ведущей – вот наглость! – яркокрылое нежное голубокровное создание, улыбка на розовощеком старческом лице становилась все шире, грозясь разорвать холеную кожу.       Опьяненная солнцем, счастьем, схватывающим дыхание осознанием происходящего, Марианна почти летела, горела в радужном свете дворцовых витражей, и вдруг в близоруких трех шагах от отцовского трона она проснулась, как просыпается человек, осознавший на задворках теплого сна, что он не услышал брюзжащего звонка и теперь катастрофически опаздывает. Ужас, паника, единственная мысль – отмотать день назад и переиграть.       Но часы с циничной нравоучительностью показывают опоздание, вымученно приветливый Болотный Царь жмет руку дрожащему от отвращения Королю Фей, а Марианна судорожно глотает гнило-сладкую правду.       Её отец терпеть не может её возлюбленного.       Они втроем невыносимо натянуто обменялись любезностями, попытались заговорить о предстоящей свадьбе, но Марианна выплюнула весь энтузиазм и нахмуренно молчала, а скованный золоченной яркостью чужого замка, не понявший неожиданного превращения возлюбленной из бабочки обратно в кокон, Болотный Царь растерянно отвечал невпопад. Судьба уродца-злодея не готовила его к «хэппи-энду», и сейчас перед толпой зрителей, в световом круге в центре сцены он был лишен слов и суфлера.       Король Фей держался лучше, как положено маститым актерам, и вел себя согласно выданной роли, но в каждом его движении скользило самовлюбленное возвышенное пренебрежение монарха, принимающего посла из затхлой полумертвой соседней страны, а не жениха своей дочери.       - Пожалуй, объединение королевств будет излишним, но, будьте уверены, сударь, связи между нашими державами будут налажены в кратчайшие сроки, - медово, будто говоря с глуповатым ребенком, сказал Король.       - Я так и планировал! В смысле, наши королевства слишком разные, объединять их было бы полным идиотизмом… Гм… - Болотный Царь метался от фейского энтузиазма к привычной мрачной грубости и все пытался поймать взгляд Марианны, отчаянно ждал подсказку и, не дождавшись, снова пытался выкрутиться своими силами.       - Кстати, вы с Марианной уже обговорили сроки?       - Какие сроки?       - Сроки её пребывания в вашем царстве, естественно! Вы, может быть, забыли, но она фея, создание нежное, привыкшее к теплу и солнцу. Не думаю, что она сможет все время жить в вашем… хм… непростом климате. Боюсь, это сильно скажется на здоровье, а вы ведь не хотите, чтобы она заболела? Пускай первое время живет две трети года у нас, дома, а одну треть у вас. Не подумайте, это исключительно ради её же блага! Что скажете?       Болотный Царь задохнулся от несказанных слов и натянуто-вежливо увел разговор в мутный тупик.       Потом последовал невыносимо тихий обед, после которого Король-отец, шутливо, по-шулерски пряча неприязнь в рукаве, попросил «дорогого жениха» подождать у ворот, увел дочь в сторону глухих садов и с непосредственной, обезглавливающе-искренней надеждой спросил: «Может всё-таки Роланд?»       - Да, милая дочь, он совершил много ошибок, чуть не убил твою сестру, пытался одурманить тебя зельем, но это ведь всё от безумной любви! Нет-нет, не надо снова про его жажду власти! У всех молодых людей есть амбиции, это нормально. Возможно, он немного переусердствовал, но он был наказан и теперь всё осознал. Так почему бы не дать парню ещё один шанс? К тому же, ты знаешь этого Болотного Царя всего один день, а Роланда столько лет, тут даже глупышка Донна поняла бы, кого лучше выбрать, а уж ты, Марианна…       Марианна сбросила отцовскую руку с плеча как ящерица пойманный охотником хвост, и мозолистые пальцы её, повинуясь инстинктам, нашли рукоять меча.       История знает немало случаев отцеубийства, и юркий разум не может навскидку найти причину, почему Марианна здесь и сейчас не должна свершить историю, ведь каждое новое слово уютного, похожего на закованного в доспехи Санта Клауса отца подталкивает её к черте-невозвратке.       - Марианна, ах, что ты нашла в нем, в этом чудище из Темного Леса? Он слишком другой, ты не сможешь с ним жить, это кончится бедой… Он грубый, не слушающий никого, кроме себя, подверженный гневу, эгоистичный, безжалостный, не способный на любовь – как ты всего этого не видишь?       Но Марианна видела, как отчаянно отец пытается найти недостатки болотной души, слишком явно игнорируя внешность. И вдруг играющий по нотам Король-притворец, поддавшись эмоциям, допустил досадную, опрометчивую ошибку новичка.       - Дочь, как тебе не противно прикасаться к нему? Мне плохо от одного его рукопожатия, такие у него холодные руки!       Марианне страшно захотелось схватить отца за шкирку и протащить сквозь время к мигу, когда она и он, фея и повелитель болот, шли через сады ко дворцу. Пусть посмотрит, полюбуется этот зажиревший лицемер как тот, кого он назвал эгоистом, отворачиваясь от неё, скрывая волнение, нервно тер, опалял дыханием костлявые руки, пытаясь хоть на секунды задержать в них человеческое тепло, чтобы их было не так противно жать.       Глупый, колючий, прячущий замшевую мягкость души в броне-чешуе, Болотный Царь…       От обиды дрожали ноги, и меч нагло лез в девичьи ладони, но, хуже всего, в глазах Марианны вдруг стало по-болотному сыро и туманно: ночь оставила слишком много росы.       - Поздно, отец, я уже съела горсть гранатовых зерен с его стола.       Не прощаясь, не возвращаясь к условленным вратам, Марианна слепо бросилась в небо, полетела сквозь тьму в неизвестность, краем мысли понимая, что вернуться придется. Болотный Царь верно ждет её в этом дурманном саду, нельзя оставлять его, здесь столько злых слепых глаз, столько предрассудков и острых зубов, способных прокусить даже самую лучшую броню, желая найти такое лакомое мягкое сердце...       Рядом тонко просвистели быстрые крылья, и холодные, так и не согревшиеся руки взяли её в плен. Она в поражении сложила крылья, спрятала изуродованное слезами лицо в чужой груди, и стала частью чудовищного двуглавого, двусердечного создания с прозрачными израненными крыльями.       Как он только смог увидеть её, избегающую лунного света тихую тень-беглянку? И как смог разглядеть дерущие крылья и душу шипастые черные тернии, которые она раньше не замечала в знакомых с детства солнечных лугах?       Летя в темноте, слушая хриплые шепчущие, похожие на жуткую колыбельную, слова успокоения, всей кожей чувствуя влажный лед чужого тела, Марианна вдруг задохнулась от отвращения, на миг представив, что на месте Болотного Царя мог быть слащавый, самовлюбленный теплокровный Роланд.       К черту! К черту Роланда, отца, фей и всю их чертову страну двуличных уродцев! «O-oh, o-oh, o-oh, o-no-no…», - нараспев протянулась мысль, но Марианна с размаху оборвала ее. Никаких больше дурных медовых песен-плацебо! Пение без причины, голоса, смысла и слуха – извечный удел фей, а ей хочется вырвать аметистовые крылья и обменять их на стеклянные, прозрачные, пусть даже рванные чешуйчатые витражи за спиной, а к ним приодеть мертвенно-бледную кожу и россыпь шипов на щеках.       - Встречай свое царство мертвых, Персефона! – с насмешкой и гордостью кричит Болотный Царь, и Марианна, растерзывая ночь клокочущим смехом, вырывается из его объятий.