Реквием

Этот мир погиб. Человек успел на похороны и вот уже двенадцать лет смотрит на его разлагающийся труп в ожидании, когда же он позовет человека за собой. В ожидании мгновения, которое превратилось в мечту. И в этом ожидании человечество потеряло все, чего достигло за тысячелетия истории. Как и саму человечность. Мы готовы предавать и умирать, рвать глотки и ломать кости за каплю воды, за грамм пищи. Да, двенадцать лет выживания уничтожили в нас все человеческое, нынче умирают за малейший позыв к состраданию. Замешкайся на миг - и тебе перережут горло, изувечат, сожрут. Здесь больше нет солнца, лишь черное, как смерть, небо. Здесь не растут молодые деревья, лишь обращаются в прах старые. Здесь вообще нет ничего нового, лишь гниющие памятники прошлого. Я опустил глаза, оглядел свое тело. Скелет, обтянутый почти черной от грязи и пыли кожей. Лечь на землю, прикрыть глаза - никто и не подумает, что эта груда костей еще дышит. Сколько же я уже не ел? Неделю? Желудок скоро переварит сам себя. Многие спасаются, поедая других, менее решительных или менее везучих. Некоторые не брезгуют даже полуразложившимися трупами, найденными по пути. Мне никогда не хватало смелости поедать человечину, казалось, лучше уж самого себя сожрать. Искренне смеюсь над собой: даже едва живой отказываюсь забыть о последней границе между мной и отвратительным чудовищем. Даже не будучи уверенным, что до сих пор нахожусь по эту сторону. Это признак слабости или силы? Не знаю. Медленно, сжимаясь от холода, зашел в темное озеро по пояс. Перво-наперво зачерпнул немного воды руками и залил в почти беззубый рот. Ледяная жидкость обожгла глотку, желудок, словно испугавшись захлебнуться, вскричал и задергался. Согнулся, корчась от боли, хватаясь за место, где когда-то давно был живот. Когда боль утихла пил еще, пока не стало тошно. Отмылся, насколько успел, пока ноги не начали коченеть, и вышел на берег, к только разведенному костру. Закутался в старый изуродованный плед и сел выжидать. Скоро зима, ночи стали настолько темными, что дорога не видна даже под ногами. Холодает с каждым днем. Хвала проклятому господу, снег в эти времена почти не выпадает. Дожди тоже превратились в настоящую редкость. Вспомнилось, как решил напиться дождевой воды. После почти три дня блевал не переставая. Случилось это на второй год со дня сраного апокалипсиса. Урок запомнил, теперь как могу стараюсь укрыться от непогоды. От холода ли или от усталости провалился в черную дрему. Я давно перестал видеть сны. * * * От озера до дороги час хода через лес. Шатаясь от бессилия, спотыкаясь растертыми в кровь ногами, почти теряя сознание от голода путь я все же одолел. По асфальту идти все же проще, даже в моих ужасных сапогах. Помню, как снял их со сгнившего трупа пару месяцев назад. Не лучшая обувка, но хуже своих тогдашних туфлей я даже представить ничего не могу. Не знаю, как далеко я успел пройти от места последней ночевки, но скоро шагать стало почти невозможно. Ноги тряслись, как у куклы-марионетки, потрепанная сумка на плечах, казалось, вот-вот переломит хребет. Сел отдохнуть на капоте облезлой машины. Вдохнул полной грудью пропитанный пылью воздух и постарался забыться. В голове возникали знакомые черно-белые картинки, словно смотришь старый бабушкин фотоальбом. Жена, дом, друзья и работа. Забыть. Выбросить из головы все, сжечь каждую фотографию вместе с альбомом. Когда изо дня в день занят лишь выживанием; когда готов убить ребенка за банку консервов; когда готов жевать землю, чтобы заткнуть воющий желудок, слишком больно вспоминать о прошлом, больно помнить, что когда-то был человеком. Со стороны моего пути послышались голоса. Совсем близко. Как можно было так замечтаться и не заметить их! Мысленно уже перерезав себе глотку, вскочил на ноги и, скрипя зубами от боли, понесся с дороги к лесу, в укрытие. Упав за ближайшим давно рухнувшим стволом, осторожно наблюдал. Их было трое. Двое в капюшонах, лиц не видать, а третий совсем молодой, на вид младше двадцати. Впалые щеки, грязное, жестокое и голодное лицо, голова побрита, но юношеский пушок над губами не тронут. Он спорил о чем то с одним из спутников, почти хватаясь за свисавший с пояса нож. Вскоре они подошли слишком близко, пришлось опустить голову, постараться дышать как можно тише и надеяться, что желудок не начнет снова бить тревогу. Вдруг голоса прекратили движение, остановившись примерно возле той самой машины. - Твою мать, Сорока, закрой сраную пасть, пока я тебе горло не перерезал! Та баба - еда, а не резиновая кукла, а твоя сперма - яд, а не приправа! - Да заткнитесь вы оба, наконец! Сюда смотрите. Я вжался в землю так, что, казалось, еще немного и меня по ней размажет. Господи, неужели заметили? Представил, как с меня заживо сдирают кожу и нарезают на похлебку. Спор прекратился, послышались тихие шорохи. - Это кто ж тут свои сокровища... - заговорил молодой парень, но судя по звуку, его заткнули оплеухой. Постойте, сокровища? В груди разгорался пожар стыда и ненависти к себе. Как можно быть таким непроходимым тупицей и в панике оставить сумку посреди дороги! Ясно, теперь точно конец. Даже если не найдут они, все необходимое для существования лежит в этой треклятой сумке, можно просто встать и попросить прикончить меня по-быстрому. И все же я не двинулся, не шевельнул даже кончиком пальца, даже не вздохнул. Неужели я настолько хочу жить, жить вот так, в этом развалившемся мире? Слышу их шаги, они не сильно стараются их скрыть, но идут медленно, осторожно. Тоже боятся или получают удовольствие? Все ближе и ближе, совсем немного и найдут, этот трухлявый ствол мог скрыть меня только с дороги, подойди ближе - и я как на ладони. Может, пройдут мимо? Нет, заметят, просто не могут не заметить. Тогда... Вскочил на ноги и бросился в лес, чувствую, как кровь буквально заливает сапоги, готов кричать, рвать волосы от боли, но бегу. Легкие горят, ноги наливаются свинцом уже через десяток метров. Слышу их крики, так близко, прямо за спиной. Держись же, скотина, беги! Или сдохни. Толчок в спину. Полет. Удар. Темнота... * * * В глаза сквозь опущенные веки пробивается свет. В голове гудит, треск костра совсем рядом, чье-то глубокое дыхание отдаются оглушительным эхо. У лица что-то очень горячее, кожа покрылась испариной. В затылке пульсирует боль. Руки связаны над головой, ноги беспомощно лежат на земле. Медленно открываю глаза, жмурюсь от яркого света. Передо мной тот самый молодой паренек, водит факелом перед самым лицом и противно улыбается. Меня притащили в какой-то сарай, связали и раздели догола. Понимаю, в какой беспробудно кошмарной ситуации я оказался. От боли и страха тянет блевать. Было бы чем - срыгнул бы прямо на лицо маленькой скотине. А он облизывается и продолжает улыбаться. - Привет, старичок, - противная ухмылка еще шире. - Пора расплачиваться за тупость. Молчу. Желания плакать, яростно кричать, вбить нос этого гада в его же черепушку захлестывают с такой силой, что попросту парализуют. Гляжу перед собой, даже не моргаю. - Ну что же ты, тварь? Не молчи! - настаивает, прикладываясь факелом к ребрам. Кричу, горло забито слизью, стараюсь подавить позывы закашляться, не выходит. И без того вонючий пыльный воздух дополняется запахом паленой кожи и волос. Несмотря на холод, кожа покрыта потом. Откашлявшись, начинаю жадно хватать воздух, как могу прячу жалкие всхлипы. Поглядев, парень, видимо довольный моими страданиями, отходит к костру. Только сейчас замечаю, что он один. Куда пропали остальные? Отправились на поиски новой добычи или сидят снаружи? Возможно ли, что я еще смогу выбраться? Смогу ли пожить этой отвратительной жизнью еще чуть-чуть? Удивляюсь себе. Не понимаю, как можно желать продолжения этого ада. И все же желаю, не хочу умирать, боюсь перестать дышать. Плевать на боль, плевать на голод, плевать на человечность - дайте мне дышать еще немного, еще совсем чуть-чуть. Месяц, неделю, день. Наверное, я все же давно уже стал животным, сколь бы ужасно все не было, инстинкт говорит "выживи!". И я выживаю, как могу. И сейчас сделаю все, что смогу. Чувствую на себе его взгляд. Свет от костра почти не достает до лица, но он видит, что мне больно и ему это нравится. Притворяюсь, что потерял сознание, стараюсь держать дыхание ровным, сдерживаю стоны и судороги. Стараюсь услышать, что происходит снаружи. Тишина. Похоже, те двое и правда ушли. Надолго ли? Не важно. Важно, что прямо сейчас у меня один враг, одна угроза. Наконец, он теряет интерес и отворачивается к костру. Осторожно двигаю затекшими руками, проверяю узлы. Завязаны не слишком хорошо, но выпутаться сложно, что же делать? Пытаюсь ослабить веревку и в кровь растираю кисть. Кажется, получилось, хоть и совсем чуть-чуть. С такого положения все равно не выбраться. Попытка опереться на ноги провалилась - те попросту перестали слушаться и едва двигаются. Хочется взвыть от досады, проклинать все: это сраный мир, проклятую слабость, этих конченных маньяков-каннибалов. Черт! Как в бреду, выворачиваю запястье с такой силой, что кости начинают трещать. Слышу глухой щелчок, затем собственный крик. Вижу, как этот ублюдок подскочил, схватил свою горящую палку и побежал ко мне. Снова удар по ребрам. Ору, но не прекращаю тянуть. Удар по голове. Горячо, скотина! Вырываю руки из пут и пытаюсь опереться на отмершие ноги. Черт бы их побрал! Падаю. В падении закидываю руку за шею маленькой скотине, тяну его за собой. Удивляюсь, что он рухнул вместе со мной, едва ли я сейчас очень тяжелый. Парень выронил свой факел и кроет меня матом, посыпая ударами худое туловище. Каждый удар отдается всему телу, переворачивает внутренности. Забываю обо всем, подтягиваюсь к его лицу и бью лбом в переносицу со всей силы, на которую способен. Брызнула кровь. Бью еще, чувствую, как горячая кровь заливает лицо. Разражаюсь смехом, когда вижу, что его лицо и вовсе похоже на кровавое месиво после еще нескольких ударов. Продолжаю бить. Снова и снова. Чувствую, что вот-вот потеряю сознание и кладу голову на его грудь. Отключаюсь... * * * Когда прихожу в себя, за дверью все еще темно. Похоже, не прошло и получаса. Сердце бешено стучит, дышать тяжело, запястье горит от боли, с разбитого лба все еще стекают алые ручейки. Сажусь, здоровой рукой ощупываю ноги. Понемножку, но приходят в себя. Облегченный вздох. Нахожу свою одежду и с трудом, морщась от боли в животе и мышцах, осторожно одеваюсь. Рядом лежит моя сумка. Хватай и беги. Чувствую, что не смогу пройти и сотни метров. Слишком измотан, слишком изранен, слишком голоден. Даже стоять почти невозможно, о затяжных пробежках не может быть и речи. Желудок вовсю бунтует, угрожает: сейчас же не поешь - умрем на месте. На корточках обхожу, переворачиваю сарай в поисках еды, обыскиваю труп. Бл*дь! Пусто, ни одной поганой крошки! Снова хватаюсь за живот в новом приступе боли. Кажется, сейчас всосет сам себя. Глупое воображение показывает изображение Харибды из старого фильма про Одиссея. Смеюсь. Вот так просто подохнуть от голода после всего пережитого кошмара? Открываю глаза и снова прочесываю помещение на предмет съестного. И тут мой взгляд остановился. На том единственном, что можно съесть. Вот оно, только руку протяни, а у самого костра еще и ножик лежит. Ты ведь животное, забыл? Главное - выжить. Не в силах больше сдерживать это сумасшедшее хихиканье. Я ведь не сошел с ума, верно? Это ведь просто легкая истерика. Вцепился в тело и потащил его к костру.