Его Галатея

Когда человек здоров, он отзывается на зло чувством страха и дурноты. Э. Берджесс (Заводной апельсин)

В «Газельку» они влезли с громкими похабными остротами и устремились к задним сиденьям, хотя и впереди хватало пустующих мест. Двое плюхнулись рядом с Ромой, а третий небрежно остановился в проходе, продолжая несмешно шутить с друзьями. На окрик водителя он ответил отборным матом и остался стоять. Лишь покрепче ухватился за спинку сидения и шире расставил ноги, демонстративно выпятив пах. — Болт, ты чо к телке жопой повернулся? Ей на твой хуец посмотреть охота, — обратился к стоящему один из его дружков. — Там сзади телка? Не заметил, — издевательски удивился Болт и под гогот приятелей шлепнулся прямо на колени к несчастной девушке. Побагровев от стыда и негодования, она стала спихивать наглеца, и тот хоть и неторопливо, но сполз на сидение рядом с ней. Теперь Болт сидел прямо напротив, и Роман мог уже хорошенько рассмотреть его. Что он и делал. Сначала исподтишка, а потом так увлекся, что забыл об осторожности. — Чего вылупился, мудачок? Давно по зубам не давали, а хочется? — злобно-вкрадчиво поинтересовался Болт. — Хочется, — признался Рома. — Я нарисовать тебя хочу. Он был абсолютно честен, разглядев в Болте свою идеальную модель — безумно-роскошное и просто роскошное воплощение насилия. Эдакая современная интерпретация Алекса ДеЛарджа . (1) Болт даже одет был похоже, только в черном варианте: просторная рубашка, штаны, заправленные в высокие ботинки. Причем штаны были довольно свободными, но на бедрах сидели так туго, что под ними четко прорисовывался член, и выглядело это как имитация пахового щитка Алекса. И хотя стильный котелок Болту заменяла бейсболка, похожая на те, что носит охрана, избавиться от ассоциаций Роману не удавалось. Возможно, что причина была в лице Болта: оно, не то, чтобы красивое, сразу выделялось породистостью, некой интеллигентностью. Но особо впечатляли его глаза. В их темно-синей глубине светилось яркое, почти детское счастье садиста, нашедшего новую игрушку. — Так ты хуйдо-о-ожник, — сначала глумливо протянул Болт, а потом вдруг пафосно продекламировал: Нарисуй меня художник, нарисуй, мои яйца и огромный толстый хуй… — Во, Болт дает! Пушкин, блядь, — приятели Болта зашлись в визгливом гиеньем хохоте. — Ебать мой хуй. Не, не так — рисуй мой хуй. Ха-ха-ха. Окончательно распалившись, они полезли к Роману: пихали локтями, отвешивали щелбанов, отобрали и разворошили планшет с эскизами, заливаясь дебильным смехом. Однако он на это никак не реагировал, ожидая ответа Болта, как будто от этого зависела его жизнь. Зато за Рому заступилась та самая «телка»: — Отстаньте от него! — тоненько, но решительно потребовала она. — Пиздуй отсюда, пизда, — процедил Болт, не отрывая взгляда от Романа. И в его голосе была такая открытая, пусть и не озвученная угроза, что девушка всерьез перепугалась и больше не вмешивалась. Впрочем, как и другие пассажиры, напряженно застывшие на своих местах. Замерли даже развеселые дружки Болта, хотя тот этого, кажется, и не заметил. Для Болта — Рома это знал точно, поскольку чувствовал то же самое — сейчас существовал один человек — он, Роман. Внутренности сводило от страха и нервного возбуждения из-за внезапно пойманного вдохновения. Рома прикрыл глаза, пытаясь совладать с собой, и не заметил, как Болт оказался рядом с ним. «Отсосешь?» — тихо, почти интимно спросил его Болт, и Рома кивнул, даже не успев осознать, что ему предлагают. Но когда понял, то не пожалел и не струсил. Он сразу предположил, что его модель потребует оплату, хотя и не думал, что в такой форме. — На Лагерной, — прошептал Рома, глядя в лицо Болта, мысленно уже подобрав подходящий по замыслу задник, но еще не придумав позу модели. Сделав какой-то замысловатый жест приятелям, от которого те сразу подобрались, Болт крикнул водителю: — На Лагерной тормозни. Из маршрутки троица вышла, не расплатившись, лишь Рома с извиняющейся улыбкой отдал свои пятнадцать рублей. Он шел вперед быстро и молча, абсолютно уверенный в том, что Болт следует за ним. Но когда жилые дома остались далеко позади, Рому злобно окликнули: — Ты куда нас ведешь, Сусанин ебаный? Он указал в сторону ярко освещенного Ветельного, на фоне которого находившиеся прямо перед ними руины бывшего кирпичного завода выглядели особенно жутко. Больше Романа ни о чем не спрашивали, но держались прямо за спиной, словно боялись, что он их тут бросит. — Сюда, — позвал он Болта за собой в формовочный цех. Именно здесь был нужный Роману антураж: выщербленные, разрисованные граффити цементные стены и ржавые останки непонятного оборудования — все это выглядело как декорации к мрачному артхаусному фильму. Единственная проблема — недостаток света — решилась сама: своим приходом они вспугнули бомжа, оставившего им в качестве трофея фонарь обходчика. — Встань туда, — приказал он Болту, не задумываясь: в голове Романа полностью нарисовалась картина, и теперь он торопился хотя бы частично перенести ее на бумагу. — Вот так, — показал он нужную позу. Тот неохотно, но подчинился. Увидев результат, Роман поморщился — это было совсем не то, что ему представлялось. Он попробовал поиграть с освещением, потормошил Болта, пытаясь избавить его от скованной зажатости, но все впустую — нужная ему сцена не складывалась. Почему-то здесь Болт выглядел неуместно и даже жалко. И ведь Роман давал ему четкие и ясные указания, но тот умудрялся выполнять их с точностью до наоборот. Расстроившись, что такой замысел пропадает зря, Рома окончательно забыл, что имеет дело не с профессиональным натурщиком, а с довольно опасным типом. Он хватал Болта за руки, наклонял ему голову, заставлял менять позы и выражения лица, нащупывая нужную эмоцию, но все впустую. Помощь пришла, откуда Роман не ждал. Приятели Болта, обрадовавшись новому развлечению, жестко его подъебнули. Сам Роман и не обратил бы внимания на такую ерунду, а вот с Болтом произошла удивительнейшая метаморфоза: в мгновение ока деревянный «статуй» исчез, и вместо него появился разъяренный, а потому улыбающийся особенно сладко, Алекс. Он был так прекрасен, что Роман от восторга чуть не рухнул на колени. Не заботясь о таких пустяках как пуговицы, он рывком расстегнул рубашку Болта. Стянуть с него брюки не получилось совсем — слишком плотно они прилегали к телу. Трусов, кстати, Болт не носил, что было странновато для «нормального пацана», но абсолютно правильно для Алекса. И Рома с легким сожалением ограничился тем, что просто освободил член Болта, бесцеремонно его разглядывая. Равнодушно-спокойный, среднего размера и правильной формы, ничем особо не выдающийся — сейчас он резко дисгармонировал со своим хозяином. Поэтому Роману ничего не оставалось, как заняться этим самому. Взяв хуй Болта в руку, он уверенно и нежно погладил его по шкурке, и тот сразу отозвался легким недоумевающим толчком. Хуй словно раздумывал: подставиться ли ему сильнее под ласку чужой руки, или, раздраженно фыркнув, спрятаться. С самого детства Роман считал хуи прекрасно-эгоистичными существами, живущими в симбиозе с людьми, но не подвластными их воле. Этим хуи напоминали ему кошек: независимые, самоуверенные, жадно требующие удовлетворения своих собственных нужд — еды, внимания, тепла. И что бы там себе ни воображали люди, настоящими хозяевами всегда были они — хуи и кошки. — Ты — красавчик, — доверительно прошептал он хую, слегка щекоча кончик головки, и тот сразу начал самодовольно раздуваться от важности, разве что не мурча, как кот. Роман улыбнулся, хотя и не сомневался, что ему удастся договориться с Болтом-младшим. — Я бы хотел тебя вылепить, — объяснял Рома хую, уже серьезно ощупывая его и мысленно фиксируя параметры, — но, к сожалению, люди до сих пор не изобрели материал, который бы точно передал то, что я чувствую, когда глажу тебя. Ты шелковисто-гладкий как мрамор, но теплый и упругий. Глина достаточно пластична, но грубовата для тебя. Гипс – суховат, пластик — для пародий. Воск, скульптурный пластилин, холодный фарфор — я перепробовал все, но так и не подобрал ничего подходящего. Поэтому я хочу нарисовать тебя и твоего хозяина, чтобы хоть так показать, как это красиво, когда вы заявляете: «Я выебу этот мир, а он попросит добавки!» В ответ на Ромины признания хуй окончательно распрямился, агрессивно, даже угрожающе вздернув головку. И теперь, в этом гордом самцовом самолюбовании, он был так же неотразим, как и сам Алекс-Болт. Схватив карандаш и листы, Рома стал стремительно набрасывать эскиз за эскизом, боясь упустить хотя бы одну черточку этого великолепия. Внезапно Болт зачем-то повернулся назад, и Рома раздраженно цыкнул: вскакивать и подправлять испорченную напрочь композицию было бессмысленно — вместе с позой модели изменилась и энергетика сцены. Задумавшись, как убедить Болта, чтобы тот постоял смирно хоть бы четверть часика, Роман чуть не пропустил требование об оплате. Он, конечно, мог и отказаться — они ведь еще не закончили, но зачем? Все равно работа прервалась, так почему бы и нет? Встав на колени, аккуратно взял в рот член Болта и принялся старательно сосать. Минет делать Рома умел, но не любил. Потому что, гладя чужой хуй, он испытывал сразу и визуальное, и тактильное удовольствие, а когда сосал — только скуку и физическое утомление. Хорошо еще, что Болт молчал, не мешая ему думать о своем и не требуя дифирамбов. Рома мысленно скривился, вспомнив сначала Листомира: «Детка, мой хуй обожает твой язычок. А твой ротик скучал по моему хую? Да?» — а потом Волкова с его: «Жалко, что никто не видит, как глубоко я засаживаю тебе в глотку, и тебе это нравится. Ведь правда, нравится?» Воспоминания были неприятными, но какими-то далекими и запыленными, и не мешали Роме замечать другие, более важные вещи. Например, напрягшегося в преддверии оргазма Болта. И Роман тоже напрягся, судорожно заглотив его член еще глубже. Если минеты Роман просто не любил, то ощущение липкой слизи на лице или того хуже — волосах вызывало такую брезгливость, что его могло стошнить. Поэтому он не дал такой возможности Болту, практически зажав его хуй в своем горле. И тот кончил так, как устраивало Романа — ему в рот. Громкий мат кончавшего Болта был лишь необязательным, хотя и приятным для Романа бонусом — его умения оценили по достоинству. А вообще ему не терпелось снова засесть за рисунки. И он собирался это сделать, но его перехватил Болт. Подтащил Романа поближе к себе и стал вглядываться ему в глаза. Что он там себе высмотрел, осталось неизвестным, только лицо Болта мгновенно и неуловимо преобразилось. Он снова стал восхитительно-безумным Алексом, когда тот вызывал на поединок Малыша Билли.(2) Даже абсолютно точно зная финал этого эпизода, Рома не мог не ответить на этот вызов и сумасшедше-счастливо улыбнулся в ответ. И даже свалившись от страшного удара под дых, он продолжал улыбаться. (1) Герой фильма «Заводного апельсина» фильма С. Кубрика, по одноименному роману Э. Берджесса. (2) Персонаж фильма «Заводного апельсина» фильма С. Кубрика, по одноименному роману Э. Берджесса