Пыльные крылья

В городе сотен тысяч огней ей всегда было одиноко. Кукольные люди, не замечающие тонких нитей, которые тянулись куда-то вверх от их безвольных конечностей, сначала пугали, а потом вызывали лишь равнодушие. Они улыбались — она улыбалась, они наигранно плакали — и она рыдала вместе с ними. Зеркало, отражающая поверхность, и только глубоко внутри — бархатная теплота. Она жила по инерции, бережно охраняла настоящую себя от пустых и блестящих оберток, которые, как жидкий пластик, так и норовили охватить все ее существо. Сожрать, покрыть ледяной коркой и больше не отпустить. Так должно быть. Так решили облеченные властью. Были те, кто пытался бунтовать. Их находили быстро, даже слишком. Превращали в сгорающие в публичном крематории столбы пламени, безмолвно кричащие. Некоторые даже в эти моменты старались донести до сотен и тысяч игрушечных лиц, созерцающих подбирающуюся смерть, что-то очень важное, но все видели лишь разеваемые в немом крике рты. Она никогда не смотрела на казни. Слушала — и плакала. Когда никто не наблюдал, не смотрел. Не мог донести. Сначала она верила, что однажды найдет выход, но чем старше становилась, тем больше понимала — ничего не изменится. Все так же будут пылать костры, все так же будут блестеть бледные обертки некогда живых людей, а этот мир — агонизировать в этих отвратительных судорогах. До тех самых пор, пока однажды не встретила того, кто помог ей увидеть краски в сером и ненастоящем мире. Как жаль, что длилось это совсем недолго. Город уже два дня был на ногах. Полиция и каратели сбились с ног, и сирены не замолкали ни на секунду, превратились в фоновый шум, который едва ли замечали живущие своей жизнью люди. Она смотрела новости, слышала о том, что какой-то очень опасный преступник находится на свободе. Горожане должны быть бдительными и сообщать обо всех подозрительных личностях немедленно. Сколько погибнет, прежде чем они найдут виновника переполоха? Медленно брела по оживленным улицам домой после такого же, как и все остальные, рабочего дня. Не думала ни о чем, и только тепло где-то глубоко внутри пульсировало, разливалось бархатным покрывалом, словно сердце что-то чувствовало. И она не поднимала глаз, потому что боялась смотреть в пустые, уродливые глазницы проходящих мимо нее людей с внутренностями машин, лишь только номинально остающихся биологическими составляющими. Все живое давным-давно в них умерло. Или же — тщательно скрывалось. Как и она сама. Его не было видно с улицы, и только когда нужно было свернуть в небольшой проулок, сокрытый подступившей темнотой, она увидела прислонившегося к стене парня. Казалось, будто бы он просто устал, но она почуяла неприятный металлический запах, витающий в воздухе. Когда-то давно, наверное, целые миллиарды лет назад, этот запах будил в людях чувство опасности. Когда-то давно, но не сейчас. — Что это? — спросила она, бесстрашно подошла вплотную. Постаралась рассмотреть лицо человека. — Кровь? Ее вопрос обескуражил его. — Да… Наверное, — ответом прозвучало в тишине проулка. — Тогда ты ранен, — слова скатывались с губ, как жемчужинки. Кажется, она когда-то читала такую сказку. — Надо обработать. Стоило ли говорить, что он не отказался? Пошел, как ведомый на поводке глупый щенок, а она радовалась. Впервые за долгое-долгое время ее тепло вырывалось из груди, растекалось по венами и струилось по пальцам. Кружило голову и сулило что-то невероятное. Сказочное. Ненастоящее. Ведь такого в их мире не бывает. Он был изможден, но в глазах светилась жизнь. Та самая, которую она так долго искала в лицах проходящих серых людей. У них она вспыхивала только тогда, когда они смотрели на казни, но была злой, алчной до смерти. Страшной. А у него светилась мягко, недоуменно. И немного бликовала зеленоватыми искрами по серым радужкам. Она даже не запомнила его лица. Только эти глаза, такие настоящие, что хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Неторопливо обрабатывала рану от пули, которую он вытащил сам, и молчала. Молчал и он, не произносил ни слова, но эта тишина была полной самых разных звуков и мелодий, которые не умолкали ни на мгновение. Ширились и росли, скрипками пели, и ей казалось, будто она просто спит. А во сне ведь можно делать все, что угодно, не так ли? — За что они ищут тебя? — спросила она, когда они стояли на балконе и сжимали в руках по кружке горячего чая, неожиданно приобретшего головокружительный аромат. — За крылья, — он пожал плечами. — Какие? — удивилась она. И увидела. Поразилась. Как она могла раньше не заметить? Самые настоящие, хрупкие и в то же время несущие в себе невероятную мощь, они вздымались за его спиной. Она робко потрогала пушистые перья и с удивлением растерла в пальцах грязную полоску. — Почему серые? — Просто пыльные, — он улыбнулся. — Я летал всего один раз. После этого они нашли меня. Нельзя подниматься в воздух, иначе заметят. — Тогда зачем они? — она отставила кружку в сторону. — Ведь получается, что и не нужны вовсе. — Они есть у всех, — вдруг заговорщицки прошептал он и поднял голову к небу. — Просто мало кто думает так, как ты. И не видит их за своей спиной. Они даны нам, чтобы летать, но мы предпочитаем топтать землю, боясь посмотреть наверх. — И у меня… есть? — замирая, прошептала она. И поняла — есть. Стоило только поверить, как налились тяжестью, потянули плечи к земле, но едва она подумала о том, как здорово было бы подняться в воздух, как неведомая сила подтолкнула прочь от земли. Вверх, в бездонный темно-синий колодец, мерцающий мириадами звезд. — Нет, стой, — он поймал ее за руку. — Подожди. Я хочу посмотреть. — Какие они? — Светло-коричневые с пятнышками, — он засмеялся, легко и светло, рассыпал смех золотыми искрами. — Полетаем? Запретов не было. Была лишь свобода, которая кружила голову и несла вперед. Как и надежда на то, что мир изменится. И она верила до последнего момента. Даже после того, как он рухнул вниз после пронесшегося снизу алого луча, ударившего точно в грудь. Верила и надеялась. Потому что видела, как одна за другой взмывают в темное небо крохотные крылатые фигурки. Нельзя удержать в клетке того, что делает нас живыми.