***
Очень скоро всё становится очевидным для посторонних глаз. Это главное правило в туре — никогда не вмешиваться не в своё дело, что бы ни происходило, так что до определённого момента он только ловит на себе сочувствующие взгляды. И всё же в итоге после очередного дерьмового концерта в очередном безымянном городе за кулисами его ловит Брайан — непривычно растерянный и смущённый. — Эй… я не знаю, что у тебя происходит, но… просто разберись уже поскорей, — «с Джерардом», имеет он в виду, «со своими извращёнными отношениями», — со всем этим, — наконец-то проговаривает он после секундной заминки, сопровождая слова неопределённым жестом. Фрэнк не слишком уж ласково предлагает ему отъебаться, потому что быть тихим и податливым — это команда, которая запускается только по отношению к Уэю. В любом случае Брайан не обижается. Второе главное правило в туре — каждый имеет право сорваться. Айеро боится только того, что может действительно слететь с катушек. Сбиться с ритма к чёртовой матери. Выпустить из рук эту грёбаную нить Ариадны. Но время идёт, и ничего, кроме табличек «Добро пожаловать в наш ебучий город, название которого ты всё равно не запомнишь», не меняется. Фрэнк всё так же понятия не имеет, где он находится, не знает даты и времени, потому что на электронных часах ещё со вчерашнего вечера тускло мигают красным одни и те же цифры. Он просто сидит в жёстком кресле и выкуривает третью сигарету подряд — прямо в их номере, где рядом с табличкой «Не курить» заботливо оставлена надколотая пепельница. Когда дверь за его спиной открывается с тихим скрипом, ему даже не надо оборачиваться, чтобы понять, кто пришёл, но он всё равно делает это. Джерард кажется непривычно трезвым, и это явно не то состояние, в котором он обычно возвращается с вечеринок МакКрэкена. Обычно он не возвращается с них в принципе, по крайней мере, не на своих двоих, но Фрэнк слишком усердно делает вид, что ему наплевать, дабы спросить, что произошло. — Привет, — сипло выдыхает Джи. — Не помешаю? Он не представляет, как можно ответить на это одновременно правдиво и не обидно, поэтому просто достаёт из смятой пачки очередную сигарету. — Брайан считает, нам нужно поговорить, — так и не дождавшись ответной реплики, прямо выкладывает Уэй, при этом не глядя ему в глаза. — Ну, он так мне и сказал: «Поговори с Фрэнком». Ему кажется, мы поссорились. Фрэнк презрительно фыркает и собирается сказать, что плевать он хотел на Шехтера и то, что ему кажется, но вместо этого только давится дымом, вслушиваясь в плоский, безэмоциональный голос Джерарда. Будто бы всё это ему в тягость. Будто бы он ни за что сюда не пришёл, если бы ему не указали. — И что? — слишком резко отзывается он, наконец-то откашлявшись. — Дальше что? Я весь во внимании. — Фрэнки… Ему не хочется смотреть на Джерарда, однако он буквально чувствует, как тот оттаивает. Он слышит звуки шагов — необычно тяжёлых, лишённых привычной лёгкости. Это кажется странным и почти нереальным, когда Уэй — действительно Уэй, а не его фантом или двойник из параллельной реальности, Айеро уверен, что выпил сегодня не настолько много — опускается на колени перед креслом, прямо у его ног. — Фрэнки, я не думал, что это будет так сложно. — Фрэнк съезжает по спинке чуть ниже, и Джерард прижимается щекой к внутренней стороне его бедра. Даже через плотную джинсовую ткань он чувствует жар его кожи. Конечно же, Уэй не думал. Это нормально для него — забивать свою и чужие головы каким-то концептуальным дерьмом вместо действительно важных вещей. Он не думал, во что втягивал их обоих, он ни разу не задумывался о последствиях. Джерард и сейчас не думает, как сильно Фрэнку от всего этого хочется ему, горячо дышащему и смотрящему снизу вверх из-под трогательно дрожащих ресниц, выплюнуть прямо в лицо что-то вроде: «Окей, а теперь в знак примирения отсосёшь мне, как вчера — тому парню из Старбакса?». Уэй же не думает — просто сжимает пальцы на его бедре. У Фрэнка в груди тикает таймер водородной бомбы. Порой ему хочется вскрыть голову Уэя и посмотреть — что же находится там? Хотя всё это теряет значение, когда он со вздохом опускает ладонь на волосы парня, ещё больше спутывает отросшие за время тура пряди, массирует огрубевшими подушечками кожу головы. Джерард жмурится, почти урчит от удовольствия, и Фрэнк думает — вот оно. Это же Джи — тот, кто первым выбывает из драки, кто прогибается под малейшим нажимом. Тот, кто опустился перед ним на колени. Ему ничего не стоит оттянуть его за волосы, вжать лицом в стену и, заломав руки, взять, наконец, своё. Он не вполне осознаёт, зачем озвучивает эту мысль, почти сжимая волосы Уэя в кулаке. Джерард не кажется ошарашенным или испуганным — он лишь испытывающе смотрит на Фрэнка, пробегаясь кончиком языка по пересохшим губам, и это выглядит как приглашение. — Я тебе даже больше скажу, — он слегка приподнимает голову, при этом даже не пытаясь вырваться или отстраниться, — ты можешь сделать всё что угодно. Связать меня, приковать к изголовью кровати, ударить, в конце концов, и быть абсолютно уверенным, что я никому ничего не скажу, — мрачно констатирует Джи, глядя ему прямо в глаза. — Если это именно то, чего ты хочешь. Если это всё, чего ты хочешь от меня. Он прекрасно знает, что Фрэнк никогда не поступит таким образом. Знает и продолжает давить, чтобы заставить его чувствовать себя виноватым за то, что он, чёрт возьми, всего-навсего хочет нормальных отношений. Он не думает, что сможет выдержать это так, чтобы не взорваться. Айеро отталкивает его от себя, подрываясь с кресла, и направляется к двери, на ходу натягивая пропахшую дымом джинсовую куртку. — Просто, блять, думай иногда, что ты несёшь, — ядовито выплёвывает он, развернувшись к Уэю в дверном проёме, когда передумывает уходить молча. Он передумывает хлопать дверью, когда встречается глазами с Джерардом — точно так же ничерта не понимающим, обескураженным. И это, конечно же, перевешивает всё ранее происходившее. Они просто не понимают друг друга. Тема закрыта. Точка.***
Но, как оказывается, действительно сложно — это уворачиваться от смазанных поцелуев, выпутываться из объятий и выталкивать неизменно заявляющегося под утро Уэя из своей постели. Ещё сложнее — объяснить всё буравящему его непонимающим взглядом Майки. В итоге — Фрэнк приходит именно к такому выводу — все его ненавидят за то, что он, вроде как, ненавидит Джерарда. Временно. Понарошку. Нет, его даже не ненавидят — просто подкрадываются время от времени со спины, хлопают по плечу и ненавязчиво указывают на то, что выблёвывающий свои внутренности где-то за автобусами Джерард — это его вина. И только Брайан молчит, вообще никак не вмешивается во всё это. Потому что он помнит эти дурацкие правила тура, а теперь ещё и знает, чем заканчиваются их разговоры. В любом случае Фрэнк просто ждёт, когда парни придут к нему и объявят, что больше не нуждаются в ритм-гитаристе, но вместо этого к нему приходит Джерард. В смысле — просто заваливается в гостиную дома не пойми чьих друзей, которые любезно приютили их на несколько дней, едва ли не с разбега приземляется рядом с ним на диван и горячо шепчет на ухо: — Ладно, давай. От него, что странно, несёт больше кофе и сигаретами, чем спиртным, и это только сбивает с толку. Айеро не понимает, чего он от него хочет на этот раз — ни сразу, ни через минуту, испытывая терпение Джерарда на прочность. — То есть, в смысле… — неуверенно тянет он, и вдруг чувствует, как рука, якобы тянущаяся за пультом, будто случайно задевает его ширинку. — Оу. — Ага. — Уэй нервно покусывает губы, глядя при этом не на Фрэнка, а куда-то сквозь экран телевизора. Он делает глубокий вдох и, будто собравшись с духом, добавляет: — Прямо сейчас. Парень не успевает среагировать — Джи подрывается с места и тянет его за собой, мёртвой хваткой вцепившись в его руку. Все остальные делают вид, что ничего не происходит — первое правило в действии, — и только Майки удручённо закатывает глаза, словно развернувшаяся перед ними сцена — нечто привычное и уже порядком поднадоевшее. Ладонь Джерарда мягкая и немного влажная — Айеро наслаждается ощущением теплоты практически всё время, пока позволяет вести себя наверх, за исключением тех нескольких мгновений, когда Уэй ускальзывает на кухню за так и не допитым вчера сливочным ликёром. Ему некогда возмущаться тому, как вообще можно травиться этой дрянью, потому что они наконец добираются до хозяйской спальни, которую временно оккупировал Джи, и… Ничего. Как только за ними захлопывается дверь, что-то происходит с витавшим в воздухе воодушевлением, точнее, у Фрэнка оно будто так и не появляется, а у Джерарда — пропадает совсем. Он неловко топчется на месте, не зная, куда приткнуться, с пузатой бутылкой в руках, и Айеро со вздохом тянет её на себя, подойдя ближе и встретив при этом минимальное сопротивление. — Я понимаю, что ты так не привык, — Джерард лишь уязвлённо морщится, слыша выпад в свою сторону, — но давай сегодня без этого. Не хочу трахать бревно. Он почти что демонстративно откручивает крышку и делает несколько крупных глотков, даже не скривившись от кошмарного сливочно-сладкого привкуса. Сегодня ему это нужно больше, чем Уэю. Ещё немного искусственной смелости. Только игра, как обычно, не стоит свеч: Джерард фыркает — или что он там делает, Фрэнк не так уж силён в распознавании звуков, которые тот издаёт — на это жалкое представление, и Айеро уже начинает жалеть, потому что всё, что остаётся при нём, — это мерзкое послевкусие поддельно-ирландского ликёра, но вдруг к нему примешивается нечто гораздо более приятное. Это больше похоже на атаку — то, как внезапно Уэй прижимается к его губам своими, — но его прикосновения несоответственно мягкие, тягучие. Вместо того, чтобы втянуть парня в привычный для них обоих влажный, несдержанный полупоцелуй-полуукус, он практически невинно касается его губ, захватывает их своими на какое-то мгновение и вновь отстраняется, неуверенно приоткрывая глаза. Даже не так, как в их первый раз, так, будто не было этих четырёх с половиной месяцев, ебучих сто сорока суток, и бесконечной, как очередь за билетами на шоу The Misfits, череды парней на одну ночь. Фрэнк отшатывается, вспоминая о них всех — тех, о ком он знал точно, подозревал или мог только догадываться, хотя это не имеет значения. — Лжец, — шепчет Джерард, будто бы ничего не заметив, так близко, словно намереваясь втянуть его в очередной поцелуй. — Ты хочешь меня любого, пусть даже и бревно. И Айеро, чёрт возьми, нечем крыть. Этот проницательный сукин сын, конечно же, в курсе, насколько желанным является — и пропахший потом с дорожной пылью, и с хило пробивающейся трёхдневной щетиной или расплывшимся по скуле синяком, и разморённый, валящийся с ног от усталости, и даже когда его в почти бессознательном состоянии затаскивают в фургон. Фрэнк хочет его — до ломоты в костях и стёртых о собственный член ладоней, — но сейчас почему-то меньше всего. Джерард целует его снова, не желая, по-видимому, выслушивать очередной сомнительно остроумный ответ, и, что ж, Айеро благосклонно позволяет ему заткнуть себя, просто наслаждаясь моментом. Он растворяется во вкусе, прикосновениях обветренных губ и самом осознании происходящего — настолько, что, уперевшись ногами в металлический корпус подростковой кровати, даже не задумывается о том, чтобы упасть на постель хоть немного изящней. Даже такой карлик, как Фрэнк, занял на ней всё свободное пространство, и Джи, забравшись на него сверху и устроившись на его бёдрах, издаёт сдавленный сиплый смешок. — Чувствую себя так, будто мне снова шестнадцать, — шёпотом признаётся он. — Для полноты ощущений не хватает только не вовремя зашедшего Майкса. Ну, знаешь. Уэй застенчиво улыбается уголками губ, так, будто они и вправду жертвы пубертатного периода, впервые оставшиеся наедине. Он весь — от скованной позы и запутанного взгляда до пальцев, нерешительно теребящих воротник его футболки — воплощает собой чистоту и невинность в концентрированном виде. На это сложно не повестись. Фрэнку сложно не повестись на это снова, когда Джи, на этот раз смотрящий на него сверху вниз, всё равно выглядит растерянным и принуждённым. Потому что в этом вся суть — Джерард может предлагать ему себя, раздевать его, оставлять засосы по всему телу и любезно подставлять свою задницу, но всё это, в любом случае, останется виной Фрэнка. Это останется желанием Фрэнка, под которое тот вынужден был прогнуться. Быть может, ему бы не пришлось быть постоянным объектом грязных манипуляций профессиональных жертв, прислушайся он к советам своей матери и всерьёз займись психологией. Но теперь уже слишком поздно, и, тем более над Айеро нависает живой пример того, как это легко — просто не думать, так что он посылает все сомнения к чёртовой матери и, сжав ткань футболки Джерарда, тянет его на себя. Он целует Уэя — в этот раз так, как хочется именно ему, с напором толкаясь языком между податливо приоткрытых губ и пальцами забираясь под мягкую хлопковую ткань, пересчитывая рёбра и обводя стёртыми о струны подушечками ореолы сосков. Джи постанывает ему в губы, неосознанно толкается бёдрами вперёд, хотя трение жёстких джинсов о джинсы ни одному из них не приносит особого удовольствия, и в конце концов отстраняется от него с нелепым хлюпающим звуком, чтобы отдышаться. — Фрэнки, — загнанно выдыхает он, когда Айеро пытается притянуть его обратно, — а-ах, стой, Фрэнк. Стоп. Фрэнк замирает на секунду, а потом неуютно ёрзает под весом парня, озадаченно уставившись на того. Не мог же он передумать? Не мог же он, блять, передумать… В его воображении Джерард уже рассказывает свою новую, ещё более абсурдную идею, которая больше похожа на очередную отмазку. Его фантазия одну за другой генерирует картинки, в которых парень в своей привычно спутанной манере озвучивает причины, по которым они не могут этого сделать, в которых он снова оставляет его ради случайного ночного приключения. Ради своей внутренней свободы, ради независимости Фрэнка, ради отношений, концепцию которых целиком и полностью понимает только он сам. И Айеро начинает злиться — в большей мере на доверчивого себя и Джерарда в своей голове, и почти ни капли — на реального Джи, тепло которого он до сих пор чувствует, поскольку тот до сих пор с ним, необычайно зажатый и нерешительно теребящий край его футболки. — Просто… — запинается он, и Фрэнк чувствует, как его колотит, даже через все слои одежды между ними, — сделай это уже. — Джи, наконец, поднимает голову, и, когда вечно спутанные пряди больше не закрывают его лицо, Айеро самому хочется спрятаться от его взгляда. — Трахни меня, Фрэнк. Плавно, на выдохе — «трахни меня»; эта фраза эхом отдаётся в его голове. Что-то хищное, звериное внутри него довольно урчит, подстрекает собственнически сжать зубы на оголившемся из-за сползшего ворота плече, разложить Уэя здесь и сейчас, не задумываясь дважды. Но Фрэнк — Фрэнк, конечно, не поддаётся; он откидывается обратно на жёсткий матрас, раскидывая руки в стороны. Никакого принуждения. Джерард сможет взять от него всё, что захочет — если захочет. — Всё в твоих руках, — выдыхает Айеро, пристально глядя на парня прищуренными глазами. В какой-то мере это приносит ему почти что садистское удовольствие — наблюдать за тем, как опускаются плечи Уэя, как напускная уверенность сменяется замешательством. Джерард задумчиво закусывает губу, и между его бровями залегает напряжённая складка, которую Фрэнка так и тянет разгладить, проведя подушечкой большого пальца по его переносице, но он слишком отвлечён. Отвлечён пальцами Джерарда, нерешительно скользящими по поясу его джинсов, иногда задевающими чувствительную кожу над бедренными косточками. И он не сдерживает удивлённого вздоха, когда эти самые пальцы цепко сжимаются на подоле его изрядно примятой футболки и резко тянут её вверх. Фрэнк едва не запутывается в собственных руках, пока пытается с чужой помощью освободиться от надоевшего предмета одежды, который предсказуемо застревает в районе головы — в какой-то момент ему даже кажется, что он может ненароком лишиться носа и ушей от чрезмерного усердия Уэя и слишком узкой горловины. Это всё до абсурда нелепо и почему-то напоминает ему его первый раз. Он до конца своих дней будет помнить просторную комнату под самой крышей, в которой каким-то образом уживались плюшевые игрушки и плакаты Metallica, закрывающие выцветшие обои; Фрэнк будет помнить дочку маминой сотрудницы, с которой его сначала упорно сводили, а потом разводили, и её ещё не до конца оформившееся тело, и то, как испуганно она смотрела округлёнными глазами на его член, боясь прикоснуться. Он, несомненно, будет помнить и то, как у него, пятнадцатилетнего сопляка, даже не встал от переизбытка алкоголя в крови и совершенно дурацких переживаний, и они едва смогли дойти до конца только под утро, но Айеро старается не думать об этом сейчас, потому что мысли материальны. Мысли, чёрт бы их побрал, материальны. Теперь он понимает, что все эти странные вещи — только в его голове. Фрэнк может быть напряжён до предела, может закипать изнутри, но прикосновения Джерарда, как будто впервые изучающего рисунки на его коже, всё равно вызывают лишь отчасти приятную дрожь. Девочка из его воспоминаний хотела казаться опытней, Джи из его настоящего, быть может, неумышленно, выглядит слишком невинно, что пугает почти одинаково. Это тоже играет свою роль. — Ну же, Фрэнки. — Уэй накрывает ладонью его пах, поглаживая через джинсовую ткань не слишком заинтересованный происходящим член. — Ты же сам этого хотел. Фрэнк на автомате толкается бёдрами вперёд, хотя на деле ему хочется откинуть руку Джерарда в сторону. — Прости, у меня не встаёт по команде, — уязвлённо отзывается он и закатывает глаза, потому что, Иисусе, это не самая комфортная тема для обсуждений — то, как его тело, работающее на износ — физически и морально, — время от времени его предаёт. Джерард никак не комментирует этот выпад — лишь вопросительно изгибает бровь, что выглядит как «да ладно?», и Фрэнку на полном серьёзе хочется прикрыть руками зардевшееся лицо, потому что, окей. Это же он, Фрэнк Айеро — парень, у которого за полгода без полноценного секса встаёт буквально на всё: на полуобнажённых девушек из рекламы геля для душа, на космически шикарные соло гитариста из группы-хэдлайнера этого тура, и даже на недоступного лишь для него одного Уэя. Он может лишь догадываться, в чём проблема сейчас. Впрочем, Джи не даёт ему ни малейшего шанса задуматься об этом всерьёз. Он мастерски разбирается с застёжкой на его джинсах, которая даже самому Фрэнку не всегда поддаётся, и тянет их вниз вместе с бельём — одним движением, быстро и уверенно, оставляя Айеро время только на удивлённый выдох. Запоздало придя в себя, Фрэнк всё же опирается на локти и слегка приподнимает таз, дабы хоть как-то выразить свою причастность к этому процессу. Действительно, он хотел этого сам… но диссонанс между почти правдоподобно наивными взглядами и действиями Джерарда вызвал у него какое-то подобие ступора. — Посмотрим, что я могу для тебя сделать, Фрэнки, — он едва слышит тихий шёпот Уэя, но чувствует его на своей коже. Горячее дыхание и мягкие касания губ, спускающиеся вниз по его животу. Джерард осторожно прикусывает кожу на бедренной косточке, одновременно накрывая ладонью его мошонку и слегка сжимая яйца. Он будто дразнится, скользя поцелуями по внутренней стороне бедра, и только когда Айеро издаёт недовольный стон, он, наконец, отстраняется от него ненадолго, чтобы окончательно стянуть сбившиеся в районе лодыжек джинсы и устроиться между его бёдер. Фрэнк из-под опущенных ресниц наблюдает за тем, как Джи почти что демонстративно облизывает собственную ладонь, и в предвкушении раздвигает ноги чуть шире, сгибая их в коленях. Он не уверен, что это может помочь, когда они оба эмоционально разрушены, но сознание Джерарда, кажется, не обременено никакими сомнениями. По крайней мере, он создаёт весьма убедительную видимость этого, когда без каких-либо колебаний обхватывает его член у основания плотным кольцом пальцев, влажных от слюны, и начинает надрачивать ему в неторопливом, размеренном темпе. Это так ново для Фрэнка — после всех ночей, проведённых в одиночестве, всех фантазий и домыслов чувствовать крепкую и уверенную хватку Уэя. Это совсем не похоже на то, что он представлял себе, оставаясь наедине со своей рукой, и тем не менее его член начинает подавать признаки жизни, наливаться кровью. Джерард довольно хмыкает и ускоряет темп, что приносит столько же удовольствия, сколько и раздражения. Раньше этот чёртов застенчивый ублюдок, вечно сутулящийся, прячущийся за безразмерной одеждой и отросшими патлами, мог быть таким самоуверенным только на сцене. Джи стал намного раскрепощённей — Айеро нравится сама идея, но не пути её реализации. Он понятия не имеет, где парень набрался всего этого. Он будет скучать по Джерарду, заливающемуся краской даже от случайных прикосновений. Фрэнк думает — он будет скучать по времени, когда всё это было для него недоступным. — И это всё, чем ты можешь меня удивить? — срывается с его губ прежде, чем он понимает, что это звучит как провокация на грани оскорбления. Джерард замирает на какое-то мгновение, сжимая губы в тонкую линию; и самое страшное не в том, что он может встать и уйти — страшно, что на его лице не отражается ни капли обиды. Он может встать и уйти — но вместо этого кивает и, заправив волосы за уши, наклоняется ниже. Джерард действительно не медлит в этот раз: не успевает Айеро вздрогнуть, ощутив чужое неровное дыхание на своём члене, как тут же его накрывает горячей волной от первого несмелого прикосновения. Он буквально пробует его, изучает, сначала просто скользя приоткрытыми губами от основания к головке. Фрэнку хочется зажмуриться и одновременно смотреть, не моргая, — их взгляды даже пересекаются в какой-то момент, но Джи тут же опускает ресницы и ведёт языком по уздечке, срывая с губ Айеро первый сдавленный стон. Его дыхание учащается тоже, и он скользит выше, дразняще обводит языком головку, слизывая выступившую капельку смазки, а после вновь спускается вниз широкими мазками. — Господи, Фрэнки, — шепчет он, отстранившись ненадолго, чтобы облизать губы и наконец обхватить ими набухшую головку. Он опускается вниз так легко и непринуждённо, не забывая прикрывать зубы и работать при этом языком, что Фрэнк забывает о том, что это должно его задевать. — Джи… блять… — В какой-то момент он совсем забывается и отдаётся в руки инстинктов, резко подаваясь вперёд, и Джерард вполне предсказуемо давится, но даже не пытается остановиться — лишь предупредительно упирается ладонью в его бедро, другой рукой скользя по основанию члена, никак не помещающегося во рту. Не то чтобы Фрэнк до этого не знал, что Уэй может быть очень громким — он просто не подозревал, что все эти звуки, которые тот издаёт — нуждающиеся и голодные, — могут так его заводить. Он проводит пальцами по волосам Джерарда, на что получает очередную волну вибраций, и тихо стонет сам, сжимая несколько угольно-чёрных прядей. И хотя соблазн потянуть вниз, заставить Джи принять его до конца, уткнуться носом в лобок очень велик, он резко оттягивает парня от себя за волосы. Уэй издаёт удивлённый писк, с пошлым хлюпающим звуком выпуская член изо рта, и Фрэнк просто благодарен ему, что он от неожиданности не задел его зубами. — Какого чёрта? — возмущается он, сведя брови к переносице и потирая ноющую от приложенных усилий челюсть. — Достаточно. — Фрэнк выбирается из-под него и с трудом спускается с кровати. С трудом — потому что затёкшие ноги не спешат слушаться своего владельца, и мышцы неприятно покалывает. Он едва не встречается лицом с пыльным паркетом, когда запутывается в собственных же джинсах, небрежно скинутых на пол, но всё же как-то добирается до двери в ванную. В плохо освещённой комнате два на два сильно пахнет сыростью. Парень непроизвольно морщится, глядя на помутневшую, заляпанную плитку с виднеющейся на стыках плесенью — жизнь в туре, конечно же, не предполагает стерильной чистоты, но это же чей-то дом, а не ёбаный номер в придорожном отеле. Ему с трудом удаётся отвлечься от мыслей о возможной заразе, которую он наверняка тут подхватит со своим блядским иммунитетом, чтобы наконец приступить к поискам того, что сможет стать приемлемым заменителем смазки — он более чем уверен, что Джерард со своими запланированно-внезапными порывами даже не думал о таких деталях. И, естественно, это оказывается не такой уж простой задачей. Минималистический настрой хозяина дома, сквозящий буквально во всём, что окружает их последние сутки, органично дополняют старая щётка в пластиковом стакане, выжатый до предела тюбик зубной пасты и внушительный брусок мыла, судя по всему, сочетающий в себе функции шампуня, геля для душа и стирального порошка. Фрэнк уже и не надеется отыскать что-либо подходящее, как вдруг в шкафчике над раковиной среди блистеров и матовых баночек с таблетками обнаруживает небольшую бутылочку со средством из разряда «тысяча в одном», на которой заметны остатки ядовито-жёлтой акционной ленты из супермаркета. Два по цене одного. Айеро старается не думать о том, что он может получить в довесок ко всему происходящему, из чистого любопытства откручивая пластиковую крышечку. Прозрачно-голубая гелеобразная субстанция, если верить этикетке, должна пахнуть океаном, а в действительности Фрэнка перекашивает от резкого аромата дешёвого освежителя воздуха. Он в курсе, как сильно могут печь подобные штуки, если использовать их не по назначению — спасибо богатым опытами над собственным телом подростковым годам, — но надеется, что Джи сможет справиться с этим. Не худший вариант, в конце концов. — Ты же не собираешься теперь прятаться от меня там? — глухо доносится из спальни, так, будто Джерард говорит, уткнувшись лицом в подушку, и парень спешит покинуть эту холодную сырую коробку как можно скорее, чтобы это действительно не выглядело так, будто он пытается скрыться. Уэй как раз заканчивает стягивать с себя футболку, когда Фрэнк вновь оказывается в комнате. Ему требуется ещё несколько секунд на осознание того, что это, чёрт возьми, был последний элемент одежды на Джерарде, да и тот уже отправился на пол следом за всем остальным. С одной стороны, Фрэнк даже рад, что он решил обойти очередной неловкий момент, который наверняка бы целиком и полностью состоял из сомнений, неуверенности и дрожащих пальцев, но это совсем не мешает ему застыть в дверном проёме с разинутым ртом. — Фрэнк, — немного нервно выдыхает Джи и отводит взгляд. Он неуютно чувствует себя в собственном теле и с неохотой обнажается перед кем-либо — Фрэнку это давно известно, и ему вроде как стоило бы сейчас сказать что-то приятное и воодушевляющее, да только он не может выдавить из себя ни слова. Вместо этого он забирается на кровать, подбираясь всё ближе к Джерарду. Его поза зажатая, в чём-то даже испуганная, но когда Айеро оглаживает своими вечно холодными руками его округлые бёдра, он всё же слегка расслабляется, хоть и вздрагивает. Фрэнку нравится чувствовать, как разгорячённая кожа под его ладонями покрывается мурашками, нравятся эти плавные изгибы — Джерард выглядит именно аппетитно, что звучит слишком пошло для того, чтобы он мог это озвучить — не тот случай. — Не надо… — робко бормочет Джи, закрыв своё лицо ладонями. — Просто… не смотри, ладно? «Разве ты ещё не привык к этому?» — вертится на кончике языка вместе с нескладными фразами, которые вряд ли смогут переубедить Уэя. И хотя желание по привычке поддаться брызжущим ядом эмоциям достаточно велико, Фрэнк неожиданно для себя самого отдаётся моменту, порывам своего тела, а не сознания. Он прижимается губами к бледной коленке Джерарда, скорее пытаясь успокоить себя, чем его, и задерживается в таком положении, пока сердце не перестаёт отбивать барабанную дробь, чтобы в конце концов раздвинуть ноги парня достаточно резким движением. Ему не хочется быть слишком уж деликатным — ему жизненно необходимо запомнить всё именно так, как лучший антипример в его жизни сразу после экспериментов с разноцветными таблетками, смешанными с дешёвым алкоголем. Он выдавливает на пальцы немного гелеобразной субстанции и подносит их к сжатому колечку мышц, не проникая внутрь сразу, лишь слегка надавливая, дабы сполна прочувствовать ответную реакцию. — Холодная… — шепчет Джерард с судорожным смешком, больше напоминающим всхлип, но не пытается отстраниться, скорее даже толкается бёдрами вперёд в попытке ускорить развитие событий. Айеро не против бы подразнить его немного, сполна отплатить за прошедшие месяцы, полные опасных провокаций и игр на грани фола. Он может довести Уэя до предельно разрушенного состояния, в котором тот будет умолять его сделать хоть что-нибудь, уже не пытаясь побороть дрожь и размазывая по щекам потёкшую подводку. Он может, теоретически. Это не его метод в любом случае. К сожалению или к счастью. — Прости? — Фрэнк сам не понимает, за что конкретно пытается извиниться, поэтому его слова приобретают вопросительную интонацию, и Джерард наверняка уже собирается заверить его в том, что ему не за что извиняться, но уже в следующий момент он проталкивает внутрь сразу два пальца, выбивая из парня напряжённый выдох. Он одновременно опасается и с болезненным мазохистским наслаждением ожидает того, что не встретит особого сопротивления, однако мышцы плотно сжимаются вокруг его пальцев, а Джи неразборчиво шипит сквозь зубы какие-то проклятия, прежде чем закусывает губу едва не до крови. Фрэнку сложно смотреть на всё это, даже со всем его желанием отомстить, ужалить побольней, так что он, игнорируя сигналы тревоги в голове, тянется к парню за поцелуем, бережно касается побледневших губ и в то же время продолжает растягивать его, проникая глубже и разводя пальцы ножницами. Это не так уж и помогает, по сути, но Джерард будто улавливает его настроение и немного расслабляется, становится податливее, и даже сам начинает насаживаться, когда Фрэнк случайно несколько раз задевает его простату. Ему было бы интересно в следующий раз проверить опытным путём, сможет ли Уэй кончить только от этого, хотя фраза «следующий раз» уже сейчас будоражит его сознание не самым приятным образом. Его может не быть. Он и сам не уверен, захочется ли ему повторить всё происходящее без этого болезненного ожидания. Фрэнк нехотя отрывается от губ парня, отчего приглушённые стоны Джерарда начинают звучать отчётливей, но и не настолько громко, чтобы их могли услышать этажом ниже. Его грудь тяжело вздымается, и Айеро не удаётся удержать себя от того, чтобы провести по ней свободной рукой. Он ведёт ладонью вниз по мягкому подрагивающему животу ко внутренней стороне бедра, сжимает нежную кожу, на которой остаются следы от прикосновений и одновременно достаёт из него пальцы с хлюпающим звуком, сопровождаемым недовольным стоном Уэя. Немного странно, что он до сих пор возбуждён — после долгих месяцев без практики неуклюжие действия Фрэнка вряд ли могут принести удовольствие хоть кому-то из них, и, тем не менее Айеро и сам находится в полной боевой готовности. Он оттягивает момент, неторопливо нанося холодящий кожу гель на собственный член, стараясь откинуть мысли о том, что он может получить от Джерарда, кроме букета венерических болезней. — Я чист, если что. — Тот будто улавливает его сомнения в этой неловкой заминке; звучит это, однако, не слишком уверенно. Фрэнку достаточно. Парень смотрит в мерцающие бликами ореховые глаза, и ему достаточно даже таких шатких заверений. Он кивает в ответ и, придерживая член одной рукой, приставляет его к сжатому колечку мышц. Сложно не заметить, как напрягается тело Джерарда в этот момент, но тот быстро берёт его под контроль, позволяя Фрэнку толкнуться внутрь. — Господи, блять, боже мой, — шипит Айеро, пытаясь в одном ругательстве выразить всё, что накатывает лавиной, накрывает его с головой. То, как долго он ждал, каким узким и горячим оказался Джерард внутри, как сильно тот сжимается, практически причиняя боль им обоим, как это похоже и в то же время отличается от того, что Фрэнк успел себе нафантазировать. Он не собирался быть с Уэем слишком внимательным и деликатным, но что-то на уровне подсознания подсказывает ему двигаться медленней, осторожней, постепенно преодолевать сопротивление мышц, и это оказывается отличной идеей, потому что в ответ Джи показывает ему, насколько податливым может быть его тело, двигается навстречу, насаживаясь на его член до предела. И это ставит Фрэнка в тупик. Будоражит в том плане, что ему, наверное, было бы намного легче, если бы всё было хреново. Если бы Джерард оказался бесчувственным бревном, если бы Уэй так и не смог расслабиться или же сам Фрэнк не сумел собраться, если бы это просто не было настолько приятно. Он бы смог тогда убедить себя в том, что ничего не терял всё это время, что Джи как всегда ошибался, смог бы заново окунуться в щемяще-сладкое чувство разочарования. Но Джерард обхватывает его ногами, скрещивая их в лодыжках за его спиной, постанывает так сладко, почти по-девчачьи, и это невероятно. До мурашек по пояснице и тянущего ощущения внизу живота. Джерард издаёт что-то вроде приглушённого писка, когда он тянет его вверх, на себя, вынуждая принимать его член ещё глубже, хотя кажется — куда уж. Их движения становятся скованными, но в то же время размеренными, чуть менее беспорядочными. Фрэнк прочувствывает всю прелесть этой позы, когда Уэй начинает размеренно скользить вверх-вниз, приподнимаясь на дрожащих ногах, а потом замирает на мгновение, насадившись до самого основания, и прижимается к его рту влажными губами, посасывает нижнюю губу, втягивает его в откровенный поцелуй вне полости рта. Это действительно заводит — сплетение языков, горячая слюна, загнанные, жадные вдохи и короткие, но мощные толчки буквально пригвоздённого к постели Фрэнка. Это заводит, но он понимает, что этого недостаточно, чтобы достичь финиша, так что ему приходится заставить себя убрать ладони с аппетитных ягодиц Уэя, дабы отстранить того от себя уже второй раз за вечер — теперь уже правда нехотя. — Фрэнки, Фрэнки, Фрэнки-и, — бездумно, как мантру шепчет Джи, соскальзывая с его члена, — не вздумай останавливаться, придурок. Айеро фыркает, быть может, немного нервно, и кружит подушечкой большого пальца вокруг немного выпирающей бедренной косточки. — Перевернись, — хрипло выдыхает он, на что Джерард реагирует не сразу — сначала лишь приторможенно моргает, уставившись на него стеклянными глазами, а после — кивает и, повернувшись к нему спиной, становится на колени и хватается за кованое изголовье кровати. Быть может, у Фрэнка и не перехватывает дыхание от открывшейся взгляду картины, но его член определённо реагирует на неё более чем радостно. Его тянет запустить язык в соблазнительные ямочки над поясницей, но вместо этого он просто проводит по ним пальцами, спускаясь к заднице парня и раздвигая его ягодицы. В этот раз он не церемонится — резко, одним движением вгоняет своей член в Джерарда, выбивая из того полувсхлип, полустон, в котором нет ни оттенка боли. Фрэнк двигается в нём грубо и несдержанно, не встречая никакого сопротивления или жалоб, крепко сжимает пальцами его бёдра — там наверняка останутся следы, которые, с любовью-то Уэя к одежде с низкой посадкой, ещё долго будут заметны при любом наклоне или потягивании. Он закрывает глаза, пытаясь прочувствовать происходящее глубже, но шутка в том, что он может абстрагироваться от чего угодно — от пыльной комнаты с потускневшими стенами, от роя противоречивых мыслей в голове и боли в отвыкших от подобных нагрузок мышцах, но только не от Джерарда, явно потерявшего контроль над громкостью издаваемых звуков. Не от его терпковатого запаха, пошлых шлепков кожи о кожу, не от грязных ругательств и просьб ускориться. Фрэнк закрывает глаза, и всё равно видит перед собой плавный изгиб спины, растрёпанные волосы и сжатые до побеления костяшек пальцы. — Блять, Фрэнки, я так близко... — неразборчиво лепечет Джи, отрывая одну руку от изголовья, чтобы наконец прикоснуться к своему изнывающему без внимания члену, от чего они едва не заваливаются вперёд — спасает только крепкая хватка Фрэнка. — Руки, — предупреждающе рычит Айеро, и Джерард послушно возвращается в прежнее положение. Фрэнк не оставляет его обделённым — он охватывает ладонью сочащийся смазкой орган и начинает надрачивать парню в ритме своих движений, которые постепенно становятся всё более мощными и беспорядочными. Он понимает, что не продержится слишком долго — этому, тем более, не способствуют срывающиеся стоны Уэя, буквально слетевшего с катушек, когда он начал попадать по его простате. Они оба балансируют на краю, но первым срывается Джи — Фрэнк чувствует это со стекающей по его пальцам спермой и, что главное, слышит. Это наверняка слышат и парни внизу, но ему, откровенно говоря, плевать; он ещё несколько раз скользит ладонью по всё ещё напряжённому члену, пока тот не становится слишком чувствительным, и Джерард не начинает слабо вырываться из его хватки. Так даже лучше — парень возвращает руку на его бедро и концентрируется на собственных ощущениях. Ему хватает нескольких глубоких толчков, сопровождаемых судорожной пульсацией мышц, чтобы кончить, озвучивая вертящиеся на кончике языка проклятия. Он застывает ненадолго, по-прежнему находясь в парне, чтобы отдышаться и осознать произошедшее. Блять, они сделали это. Наконец-то. — Вау, — выдыхает Джерард и начинает лениво ворочаться под ним, непрозрачно намекая на то, что пора бы отваливать. Фрэнк выскальзывает от него, всё ещё будучи не в состоянии отделаться от ощущения накачанной гелием головы. Он без особых раздумий вытирает ладонь с остатками спермы о пропахшую их потом простынь — точно так же её использует и Уэй чуть позже, когда вязкая субстанция начинает вытекать из него. Отвратительно, но не страшно — владелец дома, имя которого Айеро так и не смог восстановить в своей памяти, наверняка всё равно планировал сжечь всё постельное бельё после их отъезда. По крайней мере, ему следовало бы. Его дыхание приходит в норму, и лёгкость во всём теле заменяется невероятной усталостью. Фрэнку хотелось бы спросить — «что дальше?», но он не наибольший фанат серьёзных разговоров после секса, и сейчас его больше интересует, должен он уйти или остаться. — Эй... — отзывается Джерард, пугая парня перспективой очередного бессмысленного диалога, который может затянуться на часы, но тот лишь тянет его к себе, чтобы подарить напоследок сладкий, ленивый поцелуй. — Останешься сегодня со мной? — спрашивает он, застенчиво склонив голову, и Айеро, конечно же, не может ему отказать. Они затягивают тонкое покрывало обратно на кровать и забираются под него, пытаясь согреться в объятиях. Фрэнку кажется, что он не сможет заснуть этой ночью, но очень скоро проваливается в сон, вслушиваясь в размеренное дыхание Джерарда.***
Самым сложным, думает Фрэнк, будет просыпаться одному в остывшей постели. Он готовит себя заранее — даже раньше, чем с прошлого вечера, и теперь, проснувшись, не спешит открывать глаза. Это будет вполне предсказуемым, но Айеро уже чувствует себя униженным и использованным, несмотря ни на что. Обида пульсирует где-то в районе солнечного сплетения, там, где любил касаться его Джерард, и в горле начинает першить. На счёт три он поворачивает голову в сторону и неожиданно для самого себя утыкается носом в спутанную, пахнущую потом и сигаретным дымом копну волос. Далеко не первый раз они просыпаются в одной постели, но впервые это значит для парня так много. Фрэнк тихо — по мере возможности — поднимается с кровати и на цыпочках крадётся в ванную, стараясь не разбудить посапывающего и пускающего слюни в подушку Уэя. Он забирается под душ, игнорируя ржавчину и забитый явно женскими волосами сток, в надежде на то, что холодные струи хоть как-то помогут ему разобраться с кашей в голове. Перед глазами всё ещё мелькают скомканные образы, а отдельные фразы не хотят выстраиваться в предложения, и он до сих пор не знает, что именно хочет сказать Джерарду. Что он может сказать. Достаточно долго он просто позволяет ледяной воде стекать по своим плечам, прежде чем тянется за щуплым полотенцем, чёрт знает как удерживающимся на его бёдрах. Босыми ногами он шлёпает по кафелю обратно в спальню, где его, влажного после душа, встречает сквозняк. Джерард курит в приоткрытую форточку, закутавшись в грязную простыню; он не оборачивается, хотя и слышит хлюпающие шаги по паркету — Фрэнк замечает, как напрягается его спина под тонкой, почти прозрачной тканью. Ему хочется задать все свои вопросы сразу, но он терпеливо ждёт — непонятно чего, на самом деле, — наблюдая за тем, как мерно покачиваются бледно-жёлтые занавески от лёгких дуновений ветра, вынуждающих Уэя ёжиться от холода и натягивать обратно постоянно соскальзывающую ткань. Он ждёт, потому что чувствует — право первого слова сегодня принадлежит не ему. И это ожидание — вязкое, густое — застывает между ними, пока Джи, наконец затушив окурок о потрескавшийся подоконник, не шепчет на выдохе: — Это всё не работает, Фрэнк. — Он по-прежнему стоит к нему спиной, отчего парня тянет подбежать к нему и, положив руки на опущенные плечи, повернуть к себе, прежде чем хорошенько встряхнуть. «Это всё» — Айеро не понимает, что именно тот имеет в виду. Их дурацкие отношения не работают? Они не работают? — Я был неправ, — уже твёрже продолжает Джерард, тем не менее не поднимая пристыженно опущенной головы, — отношения так не работают. Как ты вообще слушал тот бред, что я нёс? — с его губ срывается напряжённый смешок, и Фрэнк, до этого чувствующий себя окаменевшим, потихоньку приходит в себя. Он шагает к Уэю и обнимает того со спины, прижимается к этому придурку всем телом, наплевав на сквозняк и то, какими мокрыми они оба становятся от этих объятий. Сейчас ему непросто признавать, что он, быть может, даже не против — не против того, что они могут быть чем-то большим, не против долгого ожидания и затянувшихся игр в кошки-мышки. Фрэнк не против сбиваться с ритма, слетать с катушек, балансировать на самом краю. — Ты звучал достаточно убедительно, знаешь, — его хриплый голос всё равно срывается, как бы он не старался звучать непринуждённо. — Тебе стоило меня остановить, — впервые это звучит не как обвинение, а скорее игриво, хоть и с налётом оставшейся горечи. Джерард не пытается переложить всю ответственность на его плечи, не обвиняет — но откидывается назад, позволяя Айеро прижимать его крепче. Джи позволяет ему не отпускать его, чувствовать эту напряжённую пульсацию. — Определённо, — отвлечённо бормочет Фрэнк, утыкаясь холодным носом в его плечо. Он не пытается рассмотреть в этом большее, чем тут есть на самом деле — Уэй признаёт свою неправоту, но, с другой стороны, он ни за что не извиняется. Не роняет слова о том, что будет дальше, не обещает быть верным до гроба. Джерард готов за ним в огонь и воду, в горе и в радости — быть с ним до конца откровенным он не готов. Фрэнк не требует многого, и, быть может, уже к вечеру он поведётся на новые правила, которые будут держать в тонусе до предела натянутую нить. Потому что таймер сброшен на старт.