* * *
Арбазан предпочитал имя Амандил; язык эльфов, теперь ставший вражеским для короля и его окружения, был ему дорог. Он и жену свою, златокудрую леди из восточного предела, переименовал в Остэлен, хотя она так и не начала говорить на синдарине по-настоящему бегло. Названный в честь сына и наследника самого первого короля, он во всём был под стать своему имени: гордый, статный, властный и несгибаемо верный тому, что полагал должным и правильным. Амандил железной рукой правил доставшимися ему землями, и даже Златоликий Владыка не мог запретить ему поклоняться валар, защищать честь эльфов и выступать против нового божества, культ которого всё больше захлёстывал остров. В государственном совете он никогда не позволял себе молчать, если ему было, что сказать. Другое дело, что Златоликий чем дальше, тем меньше прислушивался к его голосу и всё больше — к голосу пленённого Врага. Поэтому ли, или потому, что Амандил, при всей безусловной честности, дураком вовсе не был, он не стал возвышать голос против дошедшей до него идеи короля идти войной на тот самый Аман и силой оружия отвоёвывать желанное бессмертие. Вместо этого он приказал сыну и внукам сидеть тихо, собираться спасать самое дорогое и потихоньку готовиться к срочной эвакуации всей Андуниэ, а сам... ...Сам он снарядил небольшой кораблик и безлунной ночью вышел в море с твёрдой решимостью доплыть до валар и принести им весть о замысле короля. За которую он надеялся вымолить жизни своих людей — или, точнее, их людей. Ведь кому, как не валар, верные были верны? Для плавания Амандил выбрал корабль, который когда-то построил сам, — узкую, лёгкую чёрную "Ласточку". Послушная, она требовала немногих рук для управления и легко выдерживала удары волн и ветра. Не раз и не два она попадала в шторм — и неизменно выходила победительницей, выносила своего капитана. Пошли с ним и двое старших сыновей кравчего Нардила — хмурый Мингиль и весёлый Сурион. Оба вызвались сами, едва прознав, что правитель готовится в путь, опасный и, быть может, последний. Так же они ходили с ним на Континент, против войск нынче столь почитаемого Тёмного, так же их предки шли в бой и в плаванье с его, не страшась смерти и веря в победу. А четвёртого товарища по плаванью они не звали и не ждали — она сама нагнала их, уже вышедших в море, на лодке, встала в ней во весь рост и потребовала бросить ей канат, чтобы она могла подняться на борт. Хазгимиль по-настоящему любила мужа. Ей было семнадцать лет, когда она вышла замуж, — ранние браки тогда вошли в моду, и муж был немногим её старше. Ещё не князь, даже не наследник — младший сын, отважный мореход, высокий улыбчивый красавец, взахлёб рассказывавший легенды старого времени, почти забытые на Востоке. И она была ему под стать: высокая, стройная, решительная. Жаль только, не красавица: волосы у неё были золотые, а глаза — синие. Теперь это золото сменилось серебром, и глаза потухли. Она выходила замуж, думая, что будет весёлой женой весёлого морехода — из тех, что с мужем наравне встают на мостик корабля и заменяют его на вахте, вглядываясь в морскую мглу. А пришлось стать грозной и суровой владычицей верных, порвать с прежними друзьями и в бессильной ярости смотреть, как родные братья готовятся убить не менее родных сыновей... И вот — сбылись мечты юности: они шли в неизвестность рука об руку, и пока он рисовал абрис и прокладывал курс, она с секстаном в руках определяла по звездам их путь.* * *
Когда за горизонтом скрылись даже вершины гор, Амандила охватила дрожь не то ужаса, не то радости: черта была пройдена, запрет нарушен. Чёрная "Ласточка" теперь взрезала носом волны Морей Разлук, запретных вод, где могли плавать лишь эльфы Валинора. Легенды шептали о таящихся здесь опасностях и ловушках. Здесь, говорили они, всё не то, чем кажется, всё — только морок для испытания морехода, чающего достичь Валинора, если только он не знает прямой путь и не по нему ведёт свой корабль... Вот и остров, показавшийся вдалеке на третий день их плаванья, который должен был оказаться ловушкой. Несмотря ни на что, было решено бросить якорь и сойти на берег. Слишком уж соблазнительно выглядели бескрайние поля золотой пшеницы, слишком пугала мысль о том, что воды может оказаться недостаточно: да, запасались из расчёта на долгий путь, но как знать, насколько долгим он может оказаться? Остров, как и следовало ожидать, казался необитаемым. Только пшеница тянулась к синему небу, трещали кузнечики и где-то вдалеке низко и протяжно мычали коровы и звенели колокольца у них на шее. — Интересно, кто доит их? — покачала головой Хазгимиль. Мужчины не ответили, да их и не волновали подобные вопросы. Вот "где здесь прячется источник?" — это было важно, а коровы... а что коровы? Коровы мычали то дальше, то ближе. Пару раз попадались их следы на траве или песчаной тропе (Мингил даже вляпался в лепёшку и долго ещё бранился вполголоса), но их самих никто не видел — должно быть, они боялись чужаков и прятались. Наконец, когда уже смеркалось, нашлась и вода: между тенистыми ивами бежал ручей. Но от берега он был далековато, да и от корабля на противоположной стороне, так что большой мех трогать не стали, наполнили два малых и приготовились уже идти обратно, когда кусты затрещали. Судя по всему, скот пришёл на водопой. Было слышно тяжелое коровье дыхание. Они шумно пили воду, топотали, звенели колокольцами... но оставались не только не видимы, но и не ощутимы: Сурион нарочно подошёл на звук, вытянув руки — и прошёл насквозь, так никого и не нащупав. — Оставьте страх, — велел Амандил. — Мы на дороге к Благой Земле, и всё, что мы видим, — лишь испытание. Ответом ему был мелодичный смех.* * *
Высокая, как молодая берёзка, девушка — статная и стройная, совсем ещё юная — стояла поодаль и звонко смеялась, видно, потешаясь над своими незваными гостями. Волосы у неё были густые, длинные и рыжие, словно на солнце выгоревшие, а всей одежды — простая длинная рубаха из домотканого холста да крупные красные бусы на шее. — Кто ты, дитя? — спросила Хазгимиль. — Ты здесь живёшь? Девушка снова рассмеялась, но ответила: — Нет, это сестрин остров, здесь я только скот пасу. А живу я у мужа. А вы кто такие? — Я Амандил, правитель Андуниэ, а это — моя жена и мои верные слуги. — Как здорово! — восхитилась девушка. — А здесь вы зачем? Или хотели у меня коровку свести? Был тут один, перерезал почти всё стадо. Пришлось их невидимками сделать, а то ведь проси, не проси — найдётся поперешный упрямец. — Мы плывём в Валинор. — Ой, надо же! А зачем? Людям там не место, а вы ведь люди. — Наш король обезумел и собирается силой оружия отнимать у валар бессмертие, которое те якобы прячут от него. Я, как Эарендил, буду просить за свой народ. Пусть они покарают злодея и помилуют нас! — Вот оно что... Да, серьёзное у вас дело, — в голосе её послышалось что-то похожее на разочарование, но, может, только послышалось. — Наверное, вам и правда надо в Валинор. — Может, ты знаешь туда дорогу, дитя? — ласково спросила Хазгимиль. — Может, и так, — она снова рассмеялась. — Вам надо плыть на Запад, не останавливаясь и не сомневаясь, вот и вся дорога. — А острова-ловушки? — А о них я ничего не знаю, — она помотала головой. — Но острова на вашем пути будут, конечно. В море вообще много островов. Но они не злые, ведь это преддверия Благой Земли, и ничто злое здесь долго не проживёт.* * *
Хоть незнакомка и была добра к ним и дала в дорогу сыра и молока, всё равно Амандила точило неясное чувство близкой беды, смутное опасение чего-то неведомого. Она ведь так и не назвала своего имени, эта странная девица. И сказала, что не знает про острова-ловушки. Солгала? Но зачем? И кто она сама? Не ловушка ли, не попытка ли неведомых сил смутить странников юной красотой и запутать их в тенета лжи? Они миновали, не сходя на берег, ещё несколько островов. Ни птичьему пению, ни звону охотничьего рога, ни блеску красной черепичной крыши не удалось их сманить; но несколько мехов прохудилось, и пришлось снова искать воду. Как и Остров Коров, этот выглядел крохотным, а оказался довольно большим: на то, чтобы его обойти, наверное, мог потребоваться целый день или даже несколько дней. Здесь не было пшеницы и кузнечиков, зато цвели удивительные цветы — чуть светящиеся в полумраке, со странным сладковато-горьким ароматом, чёрным стеблем и белыми лепестками. Больше всего их было у входа в пещеру, куда и пришлось идти в поисках воды: вытекавший из неё ручеёк прятался на дне узкой расщелины. Сурион зажёг факел, и они ступили во тьму... которая почти сразу рассеялась, не прошли они и трёх десятков шагов. Здесь, в комнате, освещённой несколькими мерцающими сталактитами, сидел за столом, лицом к ним, мужчина, похожий на статую. Наверное, распрямись он, достал бы макушкой до потолка. Длинные, гладкие, похожие на застывшее золото волосы стекали у него по спине на пол. На каменном столе перед ним лежала толстая тяжелая книга, в страницы которой он вперил взгляд, не замечая никого вокруг себя. За спиной у него было три двери: с медной, серебряной и золотой ручкой. Вокруг на стенах — лёгкие, тонкие словно паутина — колыхались гобелены, по которым вереницами тянулись воины и мирные жители, росли деревья, строились и рушились дома и крепости, летели птицы, бежали звери... — Дальше вам пока нельзя, — сказал читатель, не поднимая глаз от книги. — Мы ищем воду, — тихо попросила Хазгимиль. — Воды там нет, — ответил он. — А где есть?! — возмутился Мингиль. — Мы шли за ручьём и пришли сюда. — Воды там нет, — повторил он. Свет сталактитов метнулся и резко выхватил из темноты коридора позади незамеченное ответвление. — А здесь есть, но я на вашем месте за нею ходить не стал бы. — Она ядовита?! — Единый, да нет, конечно! Просто там живёт Рингасар. Видимо, ему лично это объяснение казалось исчерпывающим. «Уходим», — знаком приказал своим спутникам Амандил. Поклонился человеку с книгой, быстро огляделся по сторонам. — Ничего не хочешь спросить? — спросил тот. — Нет! — резко ответил Амандил и поспешно смягчил отказ: — Не смею вам докучать. — Воля твоя... — читатель тихо хмыкнул и перелистнул страницу.* * *
Если девушка ещё могла оказаться чем-то добрым, этот откровенно им угрожал каким-то Рингасаром, да и весь он был какой-то страшный. Станет ли хороший человек (или не-человек) прятаться во мрак пещер? Будет ли он так холоден и бесстрастен? "Ласточка" спешила дальше, и команда её не знала покоя. С каждым днём их всё сильнее охватывала тревога, всё чаще им снились кошмары. И всё же, поскольку на Острове Рингасара набрать воды не удалось, пришлось им пристать к следующему. То был небольшой чёрный островок, выращенный подводным вулканом, но источник на нём всё же нашёлся — и совсем недалеко от берега, не пришлось долго маяться. Амандил велел поторапливаться — ведь ловушки не дремлют, но Суриону почудилось, что он слышал звон струн. А потом почудилось снова, и снова — и вот уже не он один, а все услышали чарующую мелодию. Вопреки приказу и опасениям брата, он решил выяснить, кто же так мастерски играет — и пропал. Аж на долгие четверть часа, по истечению которых, живой и здоровый, явился к кораблю. С ним был одетый в чёрное незнакомец, державший под мышкой арфу. — Привет тебе, владыка Андуниэ! — воскликнул он. — Сурион сказал, что ты держишь путь в Блаженную Землю. Не возьмёшь ли меня с собой? Амандил прищурился, глядя на него пристально и холодно, и уточнил: — Тебя — это кого? — Меня называют Туором, а ещё — Эладаром или Ульмондилом, — охотно ответил тот. — Мой корабль, "Крыло Моря", разбился на рифах, и мы с женой давно уже сидим на этом острове, ждём. Нам сказали, что нас подвезут люди. Должно быть, это ты и есть! Ведь до сих пор кроме меня люди сюда не заплывали. — Если и так, эти люди — не мы, и ты ещё подождёшь, назвавшийся Туором, — резко ответил Амандил. Выдавать себя за его славного и великого предка — какова наглость! Ведь всем ведомо, что Туор и его жена Идриль достигли Блаженной Земли и теперь живут там, обретя бессмертие. Потому и Златоликий хочет завоевывать её. Земля дарует жизнь. Хазгимиль протестовала, пыталась убедить мужа взять на борт странников и Суриона — но тот был непреклонен. — Наш друг погиб, жена. Он ушёл за колдовской музыкой на колдовском острове, и он не мог вернуться прежним. Это лишь мороки, испытания, которые заманивают нас в ловушку... И брат Суриона, Мингиль, согласился с ним.* * *
Но вот, наконец, вдалеке засияла белая вершина горы, а затем показался столь же белый город из сияющего камня. Он был всё ближе и ближе, и вот уже можно было разглядеть длинный пирс, у которого севшими на воду лебедями замерли корабли... — Эрессея! — шёпотом воскликнула Хазгимиль. — Вот она какая! Совсем такой же, как в легендах, которые рассказывал ей муж, предстала ей Альквалондэ, Лебяжья Гавань: невероятно светлой, прекрасной, вечной и лёгкой, словно невесомой, словно нарисованной на тончайшей бумаге прозрачными водяными красками. И Хазгимиль вдруг стало странно, что когда-то она лишь снисходительно улыбалась тем легендам и даже насмехалась над ними, следуя принятому на Востоке прохладному отношению к вере в чудеса, эльфийскую благость, валар и Единого. — Словно сон, прекрасный сон... — прошептала она. Голос мужа вернул её в реальность: — Это, несомненно, ловушка, Мингиль. Посмотри, эта гавань слишком прекрасна, чтобы существовать в реальности. Она один в один похожа на картинки, бывшие в моих детских книгах. Такого просто не может быть. — Но ведь... — начала было Хазгимиль и не успела закончить: Мингиль послушно налёг на руль. Она знала, чувствовала, верила, что Гавань — настоящая. Да если и нет! Если это лишь грёза и ловушка! Разве валар из легенд её мужа — не благи? Разве стали бы они так жестоко карать за восторг, веру и надежду? Последний раз она взмолилась к Амандилу, прося его остановиться, бросить якорь, хотя бы разведать, настоящая ли перед ними Эрессея. Тот был непреклонен. Промедлив лишь краткий миг, Хазгимиль вспрыгнула на борт и нырнула с него в воду, спеша хоть так доплыть до Благой Земли.* * *
На высоком берегу залива Лун, близ Элостириона, есть высокий курган. На вершине его положен простой камень, на котором на адунаике, любимом и единственном языке покойной, написано: "Здесь лежит Хазгимиль, дочь Азиарата, жена Амандила, мать Элендила". На камне нет ни слова о том, что она видела Валинор, или о том, как она упросила эльфов вернуться с нею за Сурионом и тем человеком, оказавшимся и впрямь Туором, или о том, как они с Сурионом вдвоём возвращались в Нуменор. Хазгимиль была скромна и никому об этом не говорила. Нет на камне ни слова и о том, что до сих пор её душа не покинула чертог Мандоса. Что она, не спеша уйти прочь по своему Пути, всё ждёт своего супруга. А "Ласточка" всё носится по морям, лёгкая и непотопляемая, и счёт времени для неё давно потерян. Но вода не кончается, и пища есть, и капитан не спешит пристать к берегу. Ведь он помнит: Моря Разлук полны ловушек.