Agony and Ecstasy

Луи грустит где-то в два утра. Ну, Луи всегда немного грустит. Просто рано утром это спрятано сонной ворчливостью, а с полудня до ночи он осторожно прикрывает ее остроумием и юмором с щепоткой самоунижения. Но каждую ночь, регулярно, часы показывают два утра и, как старая одинокая женщина в баре, допивающая свой джин-тоник, Луи Томлинсон превращается в сентиментального нытика и даже-не-пьяный звонит своему лучшему другу. — Зейн. Зейн, меня никто никогда не полюбит. — Луи, я в соседней комнате. Ты мог просто встать и поговорить со мной. — Но тогда мне нужно встать. Я подавлен своей собственной тоской. Я не могу встать. Я стою над эмоциональной пропастью. — Хорошее имя для группы. — Что? — Эмоциональная пропасть. — Луи нетерпеливо выдыхает в трубку. — Ты вообще принимаешь меня в серьез? Моя жизнь может быть на грани. Я почти включаю Linkin Park и режу свои лодыжки. — Только ты ненавидишь вид крови. Луи хмурится. — Мешаю лекарства с ацетаминофеном и спирт? — Тайленол закончился вчера. — Нарисую что-нибудь реально жуткое?.. — Ты не рисуешь. Вообще-то, мне кажется, ты говорил, что арт – непонятное дерьмо для выпендрежников. — Нет, я сказал, что "арт" Джейсона Поллока – непонятное дерьмо. Включи мозг, Зейни, – слышен недовольный стон и шаги, когда Зейн выходит из своей спальни, чтобы найти Луи лежащего лицом вниз на ковре. — Расскажи мне, что навело на тебя это... открытие? – говорит Зейн и садится рядом с Луи на полу. Луи пожимает плечами и глубже зарывается лицом в локоть. Его телефон все еще у его уха, будто он все еще говорит по нему. — Просто мысль. О которой я часто думаю. — О, Луи, – Зейн проводит пальцами сквозь волосы Луи, и Луи выдает тихий довольный стон. Зейн его гладит, – это единственная хорошая вещь из всей этой ситуации. – Ты чудесный, и тебя легко любить, и ты найдешь кого-то, кто будет счастлив слушать твои злобные речи об искусстве. — Оно дерьмовое, – повторяет Луи. Они оба знают: он так говорит потому, что его бывший был художником. Луи все еще не оправился и таит обиду на всех, кто когда-либо держал в руках кисточку. Это трагично, на самом деле. Еще один трагичный аспект к его трагичной жизни. Луи – одна большая катастрофа. Зейн тянет горло рубашки Луи. — Давай, обратно в кровать, а то начнешь плакать и пить джин. — Я не пью джин. На вкус как елка, кто захочет пить елку? – ворчит Луи, но поддается и идет за Зейном в его комнату. В эту ночь, как большинство ночей, Зейн обнимает Луи до того, как он не заснет, и Луи пытается представить, что его обнимает его любовник, а не слишком заботливый лучший друг. И утром, все все еще дерьмо. ---- Каждый день Луи Томлинсон вылезает из кровати около одиннадцати, надевает что-то, что не плохо пахнет с пола, и бредет в кофейню в соседнем здании. Он сидит в углу рядом с окном и мальчик с кудрявыми волосами и со слишком большим количеством слишком больших свитеров приносит ему черный кофе и выпечку дня. И Луи вытаскивает блокнот и пытается писать. Потом, где-то около четырех, все превращается в дерьмо (естественно) и, если сегодня не вторник, он идет домой. Если сегодня вторник, он идет к психотерапевту, где он избегает разговоров о вещах, которые действительно его беспокоят (любовь и любить и нелюбвиспособность (людей к нему)). И его терапевт записывает что-то, говорит ему думать о хорошем и отправляет его домой. Так продолжается последние шесть месяцев. Луи предполагает, что все это просто огромная трата денег. Уйти из университета, потому что не можешь сдать сессию, въехать в новую квартиру с лучшим другом и проводить каждый день ни хера не делая – наверное, было бы благословением для большинства людей (он знает, его друзья из юни были бы счастливы провести жизнь в бесконечной лени). Но Луи расстраивается, что он не в силах следовать заданному расписанию и что он не имеет малейшее представление о реальной жизни, хотя сложившееся положение вещей предоставляет ему много времени, чтобы просто думать о том, что привело его в эту ситуацию, в первую очередь. Чтобы избежать "думать," он пишет. Он много пишет о парне, который приносит ему кофе, на самом деле. Что, Луи думает, немного странно, но то, чего парень не знает, его не расстроит. Иногда, Мистер Хипстер Свитер – гений-контрабандист, крадущий картины. Иногда, он – звезда романтической комедии, о которой он даже не знает. Редко, он умирает и знает об этом, он должен выяснить, что делать с его коротким остатком жизни. Он звезда тысячи историй, тысячи маленьких сказок, написанных в блокноте Луи, которые никогда не будут закончены. Луи никогда ничего не заканчивает. Но сегодня у него есть ручка в руке и он собирается начать новую историю; новую историю, которую он знает, он не закончит, которую оставит в мятом Молескине, который он украл из шкафа Зейна. Он решает, сегодня Мистер Кудрявые Каштановые Волосы будет заключенным. --- — Эм, прости? – Луи прикусывает губу и пытается привлечь внимание Мистера Слишком Много Браслетов. – У тебя есть ручка? Моя закончилась на середине предложения. Наверное, знает, что мои тексты дерьмо, но... Он пожимает плечами. Это только его четвертый раз, когда он говорит с официантом (баристой? Луи даже не знает, как их называют сейчас). После трех дней одних и тех же заказов в одно и одно и то же время, парень понял, что он будет посетителем с привычкой и теперь у него всегда готов заказ Луи, когда он заходит. Луи всегда оставлял деньги в точности без сдачи, и не говорили эти двое никогда. До сегодня, по крайней мере. Красивый Бариста поднимает на него взгляд из-за стойки, где, похоже, он сам записывал что-то на салфетке. — Ага, друг, без проблем. Барная стойка достаточно близко, чтобы он передал Луи ручку, наклонившись через нее, но вместо этого он обходит ее и встает у стола. Близко к Луи. Слишком близко. — Ты всегда пишешь, – замечает он. Луи захлопывает блокнот быстрее скорости света и пытается найти бейдж парня. Шесть месяцев он приходил сюда, но он все еще без понятия, как его зовут. — Гарри, – представляется он. Взгляд Луи быстро возвращается к его лицу. – Ты ищешь бейджик, да? Я не ношу свой. Мне не нравится, как булавка портит вязку на моих свитерах. Гарри. Голос Гарри более низкий и хриплый, чем Луи помнит с последнего раза. Не то, что бы слышать, как он говорит "что будешь сегодня?" три раза очень запоминающе, в любом случае. — Разве у тебя не бывает проблем из-за этого? – спрашивает Луи. Гарри разводит руки в стороны и оглядывается. — Видишь кого-то, кто наорал бы на меня? Кофейня пустая, не считая их двоих. Серьезно. — Наверное, нет. Луи крутит ручку между пальцами. У него чешутся руки продолжить писать, но он забыл, как собирался закончить предложение, которое начал и, ну... Гарри первый не человек-Зейн, не человек-терапевт, с которыми он говорил за две недели, и что-то заставляет его хотеть уболтать его, что ли. Впечатлить. — Я не мешаю? Ты, кажется, был в "процессе" минуту назад. — Нет, нет! Вообще-то, я потерял ход мысли. — Знаю это чувство. — Ты пишешь? – Луи спрашивает с надеждой. Гарри качает головой. — Художник. Оу. Вот и досадное желание очаровать его баристу. Гарри упирается на витрину с выпечкой – длинные ноги, узкая одежда. — Тебя издавали? – Гарри складывает руки над талией, сомневаясь. – Ты здесь много времени проводишь. — Я, эм, – Луи корчится над своей нерешительностью. – У меня просто много времени. Это скучно, на самом деле. Внутренне Луи пинает себя за такое тусклое описание своей жизни. Не то, что бы он хочет впечатлить Гарри. Он художник. Луи ненавидит художников. Гарри пожимает плечами. — Таким темпом можешь так же работать здесь. Еще один час и ты здесь целую смену. Луи не понимает, шутит Гарри или нет. — Не знаю, достаточно ли я ответственный для этого, друг. Сумасшедший писатель, и все такое. — Не особо важно. Если ты не заметил, с двенадцати до пяти не совсем наш час-пик. Колокольчик на двери звенит, когда входит пожилая женщина. Гарри идет обратно к стойке. — Просто подумай об этом, если тебе станет когда-нибудь скучно. Луи возвращается к своему блокноту. Сегодня Мистер Узкие Дж- нет, Гарри, сегодня Гарри будет продавцом. --- На следующий день Луи вылезает из кровати (как обычно) и идет в кофейню (как обычно). Но сегодня он отказывается от готовых кофе и круассана Гарри, просит фартук и идет за стойку. Гарри не задает вопросов, но если оценивать по его ухмылке, он больше, чем чуть-чуть доволен, что Луи согласился работать с ним. Он показывает Луи все кофе-машины, обещает найти лейбл маркер, чтобы ему не нужно было запоминать, что для чего и что куда класть, и показывает ему, как залогиниться в кассу под аккаунтом Гарри (Луи уверяет, что пока не стоит делать ему его собственный аккаунт, нужен испытательный срок, чтобы убедиться, что он достаточно ответственный для этого). Следующие пять часов они много не говорят. Иногда Луи слишком открытый, но иногда он закрывается, пока не поймет с кем имеет дело. Гарри, кажется, не против. Он, в основном, ходит по кухне, переключает музыку в кофейне и рисует бог знает что на салфетках. И Луи стоит за стойкой, пишет в своем блокноте (сегодня, Гарри спасает мир от апокалипсиса). Когда ему надоедает писать, или когда он застревает, он закрывает блокнот и идет мыть чашки или читать книгу рецептов напитков из под барной стойки. Ему немного грустно, когда часы показывают пять и ему пора идти домой, но у него планы на пиццу с Зейном и Пицца-Четверг – ритуал, который он отказывается прерывать. Это единственное, что заставляет его вспоминать, какой сегодня день недели. Гарри не спрашивает, придет ли он завтра, как посетитель или бариста. Он просто машет Луи, когда тот уходит и говорит, что надеется, что у Луи был хороший день. У Луи был хороший день. ---- Когда Луи приходит на следующий день становится понятно, что Гарри уже решил, что он вернется работать и оставил стикеры с именами на всем. На всем. Он клеит стикер "окно" на подоконник за стойкой, ухмыляясь. — Оу, извините, кажется, я перепутал здания по ошибке, – говорит Луи и притворяется, что идет обратно к двери. Гарри смеется и хватает новый стикер со стойки, где несколько уже напечатанных висят с края для будущего наклеивания. — Просто пытаюсь быть полезным тебе, – говорит он. Он наклеивает стикер Луи на грудь. – Лиам проведет коронацию, когда придет. Луи смотрит вниз и поднимает одну бровь. Гарри пожимает плечами. — Ты жаловался, что у меня нет бейджика и я не мог найти неиспользованные. — Где лейбл-маркер? Луи находит его на стойке. Это блестящая штука, выглядит довольно дорогой - Гарри, наверное, взял деньги из кассы, чтобы купить его. Луи вбивает несколько кнопок, печатая "хер", и нажимает "распечатать," затем клея стикер Гарри на грудь. — Вот. Теперь у тебя тоже есть бейджик, – Луи ухмыляется. Гарри читает и хихикает, откидывая голову. Этот вид оставляет Луи между тем, чтобы засмеяться самому и перестать дышать. Он слишком красивый, на самом деле, этот парень. Гарри переклеивает стикер на свой пах. В этот раз очередь Луи смеяться. — Вижу, ты тот тип людей, которые все принимают буквально, – говорит Луи. — Не могу упустить хорошую пенис-шутку, – Гарри ухмыляется и идет за стойку, чтобы сделать им кофе. Луи идет за своим фартуком и завязывает его за талией. Гарри никогда не носит свой, но Луи нравится его фартук. Он заставляет его чувствовать, будто он делает что-то более официальное в кофейне, а не просто играет с эспрессо-машинами, пока Гарри балуется с его айподом. Они попивают кофе и едят масленный круассан в тишине. Луи замечает, как Гарри высовывает язык, когда ест, как будто он жираф и должен захватить им еду, чтобы она не убежала. Это заставляет Гарри нравится Луи немного больше, чем Луи хочет. Но боже, это лицо привлекательно. — Итак. Ты художник, правильно? Тебе нравится Джейсон Поллок? – выдает Луи. Гарри морщит свой нос. — Джексон Поллок, – исправляет он. Луи обижается на исправление, но еще чувствует себя и немного облегченно, потому что это заставляет Гарри нравиться ему меньше. — В любом случае, – продолжает Гарри, – нет. Все могут брызгать красками на холст и закончить на этом. Я знаю маленьких детей, которые могут рисовать репродукции Поллока; они просто не могут продать их за миллион фунтов. Луи ухмыляется против воли. — Я говорил то же самое Бену, но он всегда был такой, – он строит напущенное лицо и делает показной акцент, – "неееет, Поллок бог, как ты не видишь эмоции в красном брызге в верхнем квадранте Херни Холста Номер 47?" — Он был студентом арт-школы? — Да. Гарри понимающе кивает. — Студенты арт-школ. Нет им спасенья. — Не говори. Луи хватает последний остаток круассана с тарелки, как только Гарри тянется за ним. — Так что за "арт" ты рисуешь? – спрашивает он и пытается не обращать внимание на расстроенное лицо Гарри из-за потерянного круассана. — Я пробую много вещей. Эм, мне очень нравится Трейси Эмин, – говорит Гарри и вытаскивает телефон, когда Луи выдает непонимающую гримасу. – Видишь? Все виды неприличного, но... Он звучит так неуверенно, рассказывая Луи, будто он останавливает себя, чтобы не начать слишком много говорить о чем-то, чем он действительно увлечен; будто он волнуется, что Луи не понравится. Его заставка - это фото неоновых ламп, скрученных в слова. 'Oh Christ, I wanted you to fuck me, and then I became greedy, I wanted you to love me,'* написано там. Вопреки здравому смыслу, Луи нравится. — Это довольно интересно, на самом деле, – говорит он. Лицо Гарри светится. Они проводят остаток дня, смотря фотографии на телефоне Гарри, картинки неоновых ламп и кроватей, и кривых рисунков голых женщин, и Гарри объясняет, что ему нравится в каждой. Луи ничего не пишет, но он возвращается домой с больше, чем достаточным количеством идей, и, странно, его руки чешутся купить неоновый знак себе в комнату. ---- В тот вечер Луи стоит на кухне и смотрит, как Зейн роется в холодильнике. — Боже, у нас есть что-нибудь съедобное здесь? – ворчит Зейн и вытаскивает гнилое яблоко из ящика для овощей. — Да, у нас есть этот йогурт, который я купил вчера. Который сейчас я собираюсь съесть, – Луи хватает пластиковый контейнер прежде, чем Зейн может его выбросить. Луи думает, что если бы он был студентом в американском универе и жил в общежитии, то так выглядел бы их холодильник - везде контейнеры и коробки остатков еды из доставки, и продукты с истекшим сроком годности, и на девяносто процентов пустые бутылки из под колы. Вот почему Луи ест в кофейне. Зейн берет контейнер. — Это твое? — Что там? — Недоеденный Биг Мак и... – Зейн щурится, – это картошка из Нандоса? — Да, тогда мое. — Ты серьезно пошел в два фаст-фуд ресторана за едой и не доел оба? Луи пялится на Зейна как будто это самая естественная вещь на свете. — Мне не нравится картошка в Макдональдсе. На вкус как картонка. Нандос, все равно, был по дороге. — Я не могу решить, это пик лени или придирчивости... – Зейн выкидывает весь контейнер в мусор, не открывая его. Луи откидывается на их неубранный кухонный стол и пытается вылизать йогурт из коробочки языком, чтобы потом не мыть ложку. — Зейн, у меня проблема. — Ага, съедаешь половину фаст-фуда и оставляешь в холодильнике гнить. Луи возмущается. — Хей, этот карри там твой! — Нет, он был твой, но ты решил, что тебе не нравится этот тип карри из-за курицы в нем и дал его мне. — Оу. В любом случае, моя проблема. Зейн закатывает глаза, когда видит, как Луи сует язык в коробочку с йогуртом и идет ему за ложкой. — Выкладывай, – он дает ему одну из их коллекции пластиковых ложек. — Спасибо, малыш, – Луи слизывает йогурт со своего подбородка. – Я встретил кое-кого. — И? – спрашивает Зейн, – в чем проблема? — Он художник, – Луи говорит это, строя самую напыщенную гримасу отвращения, на которую способен. — О, нет. А еще у него герпес, да? – говорит Зейн с таким же драматичным вздохом. — Зейн! Будь серьезнее! — Луи, ты никогда не серьезен. Даже когда ты серьезен, ты пытаешься звучать совсем наоборот, так что прости, если я привык быть толерантным к таким вещам, – говорит Зейн. Луи строит рожи, которые строит ребенок за спиной матери, когда она заставляет его что-то делать. – Но, правда, что такого в том, что он художник? Не считая твою вселенскую обиду на них. Луи выкидывает пустую коробочку из-под йогурта в мусор. — Ты бессердечный, Зейн. Бессердечный и бесполезный. Так же я могу поговорить с Тиной об этом, она хотя бы не будет смеяться надо мной. — Ты ужасная королева драмы. — Лучше быть королевой чего-то, чем лузером во всем остальном. Луи по-королевски машет, без особой причины, выходя из кухни. --- Правда, Луи не говорит Тине-терапевту о Гарри на этой неделе. Ему не особо нужно говорить об этом. Он не ненавидит художников, не совсем так (ну, он ненавидит Поллока и запах терпентина, но это совсем другая проблема). Луи не ненавидит ничего, кроме себя, и то только в его самые грустные дни. То, на что он держит обиду, так это то, что Гарри человек, а у людей есть все эти проблемы и недостатки, и иногда они изменяют тебе с другими людьми и посылают в воронку отчаянных мыслей о том, что ты недостаточно хорош, чтобы с кем-то встречаться. Проблема в том, что у Гарри есть пульс, красивое лицо, привлекательный смех, и Луи не может сдержаться, чтобы не открыть Гарри все двери и принять его, несмотря на то, что он едва его знает. Проблема в том, что Гарри может разбить ему сердце. --- Три долгие недели и Луи, наконец-то, говорит Гарри, чтобы тот поставил его на учет и сделал ему аккаунт. Это значит он должен посвятить себя правилам и расписаниям, но, может быть, сейчас и пришло время собраться и разобраться с жизнью. Платить свои собственные счета, вместо того, чтобы звонить маме и просить ее о деньгах раз в месяц, было бы отлично. У него все еще бывают дни, когда он не может заставить себя вылезти из постели и он звонит, говоря, что болеет, на что Гарри не обращает внимания, но, в целом, он чувствует себя более живым. У него есть какой-то смысл, даже если это пойти в кафе в соседнем доме, чтобы приклеить стикеры на все, с чего Лиам (мистический работник с вечерней смены, которого Луи еще предстоит встретить. Луи нравится думать, что он сорока пятилетний старик с усами-расческой) их снял прошлой ночью. Гарри все так же слишком красивый, и Луи все еще не может закончить ничего, что он пишет, но все хорошо. Они решили, что Вторники и Четверги – продуктивные дни, когда они занимаются каждый своим делом, а остальные дни – просто пять часов простой болтовни. Все работает очень даже хорошо. Луи чувствует себя близко к тому, что на его взгляд значит "счастлив." Он сидит за своим привычным столом с блокнотом, пока Гарри стоит за стойкой и рисует. Или пытается рисовать. Каждые несколько минут он ворчит, мнет бумагу и выкидывает ее. Это не помогает креативному процессу Луи. Когда Гарри кидает смятую бумагу через весь зал, Луи захлопывает свой блокнот и поднимает взгляд. — Это художественное представление? – дразнит он. Гарри упирается локтями на стойку и проводит ладонями по лицу; он тянет вниз и его нижние веки выглядят немного смешно. — Неважно. — Все нормально? Гарри прячет свое лицо в ладонях и пожимает плечами. — Иди сюда. Расскажи об этом Доктору Томлинсону. Прежде чем сделать, как ему сказали, Гарри подозрительно смотрит на Луи между пальцев. Луи ухмыляется себе, профессионально складывает руки и вздыхает; он садится прямо и открывает блокнот, будто собирается записывать проблемы Гарри. Он немного расстроен, что забыл свои очки дома сегодня утром. Они бы заставили его выглядеть еще более официально. — Что ты знаешь о терапии? — спрашивает Гарри, садясь в кресло напротив него. — Много всего. Я хожу раз в неделю к психотерапевту. Если Гарри и удивлен признанием, он не показывает этого, что облегчает Луи жизнь. Быть в каком-то смысле официально сумасшедшим – не то, чем он гордится. — Так что случилось? – спрашивает Луи. Гарри кусает губу и теребит подол своей футболки прежде, чем начать говорить. — Я расстался с кое-кем этим утром. Вот и все. Луи чувствует что-то странное в груди. — Я не знал, что ты с кем-то встречался. — Это было... – Гарри жестикулирует в поиске правильных слов. – Это было несерьезно. Во-первых, мы были просто друзьями и все должно было быть несерьезно. Он немного старше меня и слишком похож на меня, мы оба знали, что ничего не сработает, а потом... Луи понимающе кивает. — Мне просто начал нравиться кое-кто другой, и я не хотел чувствовать, будто я изменяю ему. Эмоционально, или что-то такое. Глупо, правда? – спрашивает Гарри. Он не поднимает взгляд на Луи. — Нет, – говорит Луи. – Нет, мне кажется, это очень благородно. Нет ничего хуже, чем когда тебе изменяют. — Я просто не хотел, чтобы он был слишком привязан, но, мне кажется, он уже был. Выглядел так подавлено, – Гарри вздыхает и снова проводит руками по лицу. Это разбивает Луи сердце – видеть его таким. Оно разбивается за грусть Гарри, и, эгоистично, за то, что Гарри нравится кто-то другой. Незнакомец, который об этом даже не- Луи немного завидует этому кому-то, кто бы он ни был. — Ты все равно поступил правильно, – говорит Луи. Гарри ворчит и Луи хватает его руки и оттягивает их от его лица, держа их, чтобы он не смог больше прятаться. – Нет, смотри. Бен изменил мне. Он сказал, что он должен был быть с художником, потому что я никогда не понимал его работу, и он изменил мне и испоганил мне жизнь. Ты правильно поступил. Гарри смотрит Луи в глаза, когда он упоминает своего бывшего. — Звучит так, будто он реальное дерьмо. Луи пожимает плечами. — Мы встречались, сколько... два года? Он был моим первым серьезным и настоящим парнем и он взял и все испортил. Меня заодно. Луи, на самом деле, никогда не говорил об этом. Ну, он, как бы, говорил об этом с Зейном, во время срывов, рыданий и заявлений, что все художники уроды. И он не совсем рассказал своему терапевту, потому что, ну, вся эта штука – пунктик к его разрушенной жизни и тому, как Луи повернулся задом ко всему. Но Луи никогда не был серьезен. Он никогда не говорил об этом серьезно и искренне. — Мне не кажется, что ты испорченный, – говорит Гарри настолько искренне, Луи краснеет. — Гарри, я лежу на полу своей гостиной и звоню своему соседу, который в другой комнате, чтобы плакать о своей жизни. Трезвый, как стеклышко, – говорит Луи, слегка смеясь. – Я погряз в стрессе и депрессии из-за этого настолько, что перестал ходить в юни и съехался с моим лучшим другом, я живу за счет моей мамы. Я не совсем пример здоровой жизни. — Но ты пытаешься подняться обратно на ноги, да? – спрашивает Гарри. – Это больше, чем то, что делают большинство людей. Некоторые люди сдаются. — Ну, делать нечего, кроме как пытаться, так? Луи почти хочет, чтобы Зейн был здесь. Луи мог бы доказать, что он может быть серьезным, когда захочет. Гарри ничего не говорит, и тогда Луи понимает, что он все еще держит его за руки, пальцы переплетены, будто у них романтический момент, а это не он признает свои маленькие болезненные секреты. Его щеки краснеют еще больше, когда он смотрит вниз на их руки и замечает, что в первый раз, Гарри без своих браслетов. — Ты, должно быть, тронут, – говорит Луи, махая рукой Гарри. – Ты забыл все свои шикарные эклектичные арт-аксессуары. Гарри смеется и проводит ладонью по своему запястью. — Я оставил их у Ника. Не хотелось идти туда сегодня. — По крайней мере, у тебя до сих пор есть тату, которое делает все милым и украшенным. Луи, на самом деле, никогда не видел его тату раньше. Рукава Гарри закатаны до локтей и поэтому Луи может видеть только те, которые на его запястье - если думать, что есть больше - но здесь только несколько рисунков. Замок; трилистник; цитата "i can't change..." — О чем они? – спрашивает Луи, разглядывая их. Гарри смотрит на свою руку. — О разных вещах. Большинство – о вещах, которые произошли у меня в жизни. — Как что? – Луи не сдерживается и спрашивает. Он наивный, любопытный ребенок в душе. Гарри ухмыляется и слегка ударяет ногу Луи под столом. — Как то, о чем я расскажу тебе позже. Нужно хранить несколько историй в кармане, чтобы тебе не было скучно. Луи строит лицо, будто он ужасно огорчен ответом, но он открывает ручку и берет запястье Гарри снова. Гарри терпеливо сидит, пока Луи рисует что-то на его руке между большим и указательным пальцем. — Бабочка? – спрашивает он, когда рисунок принимает форму. — О перерождении и метаморфозе. Ты разве не художник, Хазза, ты должен знать эти вещи, – говорит Луи и раздраженно закатывает глаза. — Ты вытянул это объяснение из своей задницы. — Я, – начинает Луи, но останавливает себя и хмурится, – мне кажется, здесь нет хорошей шутки для ответа, кроме шутки о дерьме. Гарри смеется. У Гарри есть тенденция смеяться над всем, что Луи говорит. — Может быть, я набью себе эту глубоко-многозначительную бабочку. — Тебе стоит. Раритетный арт от Луи Томлинсона, первый и последний. Гарри оставляет бабочку на руке весь день, специально пытаясь не смывать ее, и, наконец, заканчивает рисунок. Когда Луи незаметно подглядывает, как Гарри рисует, он замечает что-то похожее на кокон на бумаге. --- Когда Луи приходит домой тем вечером, первым делом, он укутывается в одеяло с головой в кровати Зейна, пока ждет его прихода. Когда Зейн возвращается, то ничего не говорит о странном поведении Луи - он слишком привык после трех лет с ним. — Зейн, у меня новая проблема, – наконец говорит Луи. Зейн ворчит в ответ. Он сидит на полу и смотрит фильм, прислонившись спиной к кровати и с лаптопом на коленях. — У Гарри был парень. — Был? — Он расстался с ним потому что, оказывается, у него есть чувства к кому-то другому, – Луи пытается не звучать уж слишком так, будто он жалуется, но он сам слышит разочарование в своем голосе. — И? – Зейн пожимает плечами. – Этот кто-то, может быть, ты. Луи цыкает. — Я не такой везучий. Думаешь, если я не вылезу из кровати завтра, он не заметит, что я не пришел и не позвонит мне и мне никогда не придется разбираться с вещами? Думаешь, я могу жить в своей кровати? — Конечно, это было бы чудесный перфоманс. Луи щелкает его по затылку. — Хей! – Зейн оглядывается за плечо просто, чтобы похмуриться. – Серьезно, почему бы тебе просто не спросить, кто ему нравится? Луи пожимает плечами. — Потому что, слушай, друг, – продолжает Зейн, – это прозвучит грубо, но если ты будешь ходить и думать, что всем нет дела, то... Я не знаю, чувак, это никогда не приводит ни к чему, когда люди себя так ведут. — Фильмы говорят обратное, – выдыхает Луи. – "Нецелованная." Дрю Бэрримор думает, с ней никто не поцелуется, но чудо-прелесть учитель исполняет ее мечту. — Да, ну, тебе не нужен мейк-овер и ты уже целовался с людьми. Луи приподнимается. — То есть, ты думаешь я привлекательный, Зейни? – Я... – Зейн хмурится. – Ты просто меняешь тему и избегаешь проблемы, так ведь? — Сложная работенка, но кто-то должен это делать. — У меня для тебя есть работа посложнее. — Положись на меня! — Дай мне посмотреть мой гребаный фильм. Луи тянет его за ухо за это, но заворачивается обратно в одеяло и не трогает его остаток вечера.
 --- Но Луи возвращается на следующий день, и день после этого. Он решает, что рисовать на Гарри должно стать традицией, поэтому он чувствует обязанность прийти, как бы Гарри ни провел день без новых рисунков на его теле. — Что ты рисуешь? – озадаченно спрашивает Гарри. — Сюрприз, – Луи высовывает язык, пока очень аккуратно рисует на запястье Гарри. — Это еще одна бабочка? — Нет. — Это... цветок? — Что это, двадцать вопросов**? – говорит Луи, саркастично выдыхая. — Уу, – Гарри улыбается и сердце Луи выдает кульбит в его груди. – Нет. Но давай все равно сыграем, – предлагает он. Луи останавливается, собираясь, прежде, чем все его старания могут пойти насмарку. — Окей. Только если ты первый, – говорит он. Думая, Гарри сжимает губы -его отвратительно-привлекательные, пухлые, розовые губы- и Луи заставляет себя сконцентрироваться на кошке, которую он пытается нарисовать на руке Гарри. Это ужасно, на самом деле - тот факт, что зная, что Гарри, наверняка, нравится кто-то другой, только больше притягивает Луи к нему день за днем. — Какая твоя любимая еда? – наконец спрашивает Гарри. — Начинаем со сложных спорных вопросов, я смотрю, – дразнит Луи, и Гарри слегка ударяет его в плечо с отвратительным (очаровательным) хихиканьем. – Все домашнее? Я не знаю, я не умею готовить, Зейн не умеет готовить, по правде, все ужасно. Я в шоке, что еще не помер от всех микроволновочных обедов и чипсов. — Мне нравится готовить. — Ну, тогда если ты когда-нибудь, вдруг, подумаешь инвестировать в бедную, голодающую благотворительную организацию... – Луи подмигивает Гарри, чтобы тот снова захихикал. – Любимый фильм? — Реальная Любовь, – говорит Гарри, – нет, стой, Дневник Памяти. — Сопливо. Мне нравится. — Эм... Окей, целоваться, жениться, убежать: Сюзан Бойл, Мери Бэрри, Рупол. — Я ценю, как ты дал мне двух женщин и дрэг-королеву. — Нужно держать планку. Луи закрашивает кота очень-очень аккуратно. — Целоваться с Руполом, наверное. Жениться на Мэри Бэрри, она умеет готовить... И убежать от Сюзан Бойл, – решает он, и немного колеблется прежде, чем задает вопрос. – Как идут дела с... с тем, к кому у тебя есть чувства? Гарри напрягается. — Ну, эм, я, на самом деле, ничего не сказал. Я не знаю, что он подумает. — Как ты узнаешь, если не спросишь? – Ирония, ах. – К тому же, все будет отлично. Посмотри на себя. Ты готовишь, делаешь кофе и ты хипстер, что тут может не понравиться? — Я не хипстер, – настаивает Гарри. — Что мы сейчас слушаем? Cage the Dog? — Cage the Еlephant, спасибо большое. Луи заканчивает рисунок и спрыгивает со стойки. — Леди и джентельмены, я умываю руки, – говорит Луи пустому кафе и идет за блокнотом. --- Следующий день – четверг, что значит продуктивный день. Что значит, что Луи должен писать, так же как Гарри за стойкой со своим скетч-буком, работает над каким-то инсталляционным дизайном, о котором он говорил прошлым вечером, но Луи не может писать. Когда он недоволен жизнью или расстроен ситуацией, все сводится в один из двух вариантов; либо он зарывается в одеяла на кровати, чувствуя, будто грусть – угнетающий песок в его венах, поглощающий его в замкнутый круг с ума сводящей тоски или он прячется за стенами сарказма и неприязни, пока не почувствует, будто все его проблемы затолканы достаточно глубоко, чтобы он мог забыть о них хотя бы ненадолго. Он стучит ступней по полу, его разум требует заполнить пустоту на открытой расстегнутой рубашкой коже Гарри, ему кажется, сегодня он выберет последний вариант. Он захлопывает блокнот и идет через комнату, запрыгивая на стойку рядом с скетч-буком Гарри. — Как все идет? — Хорошоооо, – говорит Гарри, растягивая звуки слова. – Как у тебя? — Жалко. Я ужасный писатель, полнейший отстой. Мне стоит сжечь свой блокнот, – говорит Луи. Гарри захлопывает альбом и кладет его под стойку, будто уже зная, что Луи не оставит его. — Я уверен, ты намного лучше, чем думаешь. Луи двигается так, чтобы его коленки захватывали худые бедра Гарри и оттягивает воротник его рубашки. — Я никогда не заканчиваю, что пишу. Я говорил? – спрашивает он и начинает рисовать на груди Гарри. Гарри поднимает бровь, но ничего не говорит о месте, где Луи выбрал рисовать. Он всегда останавливался на руках и предплечьях раньше (и один раз на лице Гарри, но это больше было результатом их игривых пощечин). Грудь – что-то новое. Грудь – личное и интимное. Грудь заставляет сердце Луи немного трепетать. — Я тоже не заканчиваю половину того, что начинаю, – говорит Гарри. – Что ты рисуешь? — Делаю тебе хипстер-арт на груди, – Гарри закатывает глаза. – На самом деле, я пишу мою любимую цитату. Но жалкую упрощенную версию. Не могу уместить здесь весь параграф без того, чтобы ты не снял рубашку. — Я могу, – Гарри ухмыляется и кладет руки на стойку по обе стороны от бедер Луи, упираясь на них и терпеливо ждет, пока Луи закончит. Он слишком снисходителен к Луи, правда. — Ты все сказал? Я тут пытаюсь работать, – говорит Луи. Он уверен предложение Гарри заставило его щеки вспыхнуть и все такое. — Прости, прости. Луи осторожно вырисовывает каждую букву, он ставит их близко друг к другу, чтобы все уместилось на открытом участке кожи Гарри и украшает некоторые из них. Когда он заканчивает, он закрывает ручку и, придерживая рубашку Гарри открытой, дует на чернила. Гарри смотрит вниз, пытаясь прочесть, что он написал. — Любовь – агония или экстаз, – читает Луи прежде, чем Гарри успевает спросить. – Там еще должно быть "иногда оба сразу" в конце, но твоя грудь слишком узкая и- Луи не успевает закончить предложение, потому что губы Гарри на его губах. Ну, или губы на его зубах или его подбородке, в конце концов, он был в середине предложения, когда Гарри наклонился и у Луи особо не было времени, чтобы понять, что происходит, тем более закрыть рот. Но в любом случае, появляется искра, посылающая тепло от его губ к кончикам его пальцев и у него совсем нет времени ответить на поцелуй, когда Гарри отстраняется. Гарри выглядит еще более потерянно, чем сам Луи. Это мило, он нервничает и затаил дыхание, его нижняя губа между его зубов. — Это ты, – бормочет Гарри. Луи хмурится, не понимая. – Ты - тот, к кому у меня есть чувства. Оу. Оу. — Может быть, давай попробуем снова? – говорит Луи. – Эту всю "целоваться" штуку. Гарри кивает и позволяет Луи притянуть его ближе за воротник рубашки. Сначала это немного неловко – их носы ударяются, когда они пытаются найти правильный угол. Губы Луи тонкие и Гарри на секунду просто целует впадинку между его носом и верхней губой больше, чем сами губы, но потом все сходится и Луи сжимает рубашку Гарри, пока его костяшки не бледнеют. Один поцелуй превращается в два, потом в три, потом Луи тихо-тихо стонет Гарри в губы. Это немного слишком, учитывая, что они только решили, что нравятся друг другу, да, но Луи так давно не целовал кого-то, кто ему привлекателен, о ком он заботится и он просто не может остановиться теперь, когда он начал. Только когда Гарри проводит языком по нижней губе Луи, они отстраняются и смотрят друг на друга. Луи чувствует, будто он пробежал марафон, с красными щеками и почти без дыхания, и чувствует, как миллион комплексов всплывает наружу, но сейчас ему все равно. — Ты уверен об этом? – спрашивает Луи. – Потому что я ненавижу художников. Ты знаешь это. — Я уверен, мы что-нибудь придумаем. --- Луи не рассказывает Зейну, что случилось, когда приходит домой. Он просто сворачивается в клубочек на диване, обнимает подушку и пялится в стену. — Это хорошее кататоническое состояние или плохое? – спрашивает Зейн, пытаясь найти, что приготовить им на обед. Им действительно нужно научиться пользоваться плитой. Луи крепче прижимает подушку к себе. — Я провел весь день, целуясь с Гарри в кофейне. — Это плохо? Луи хочет скорчить рожу, но Зейн в другой комнате. Гребаный Зейн, никогда его нет рядом, когда Луи хочет постебать его больше всего. Это ужасная проблема в его жизни. — Я счастлив, я просто... Я волнуюсь? – Луи хмурится. – Он такой хороший, а я такой... Я, и я не хочу все испортить даже прежде, чем все начнется, знаешь? Я и мои гребаные... проблемы, – он не говорит этого слова. Ему не нравится этот “ярлык”, который по правде просто значит “постоянно-подавленный”. Дверь микроволновки хлопает и Зейн приходит обратно в гостиную. — Луи, все будет хорошо. Тебе намного лучше, в последнее время, да? – говорит Зейн. – И если он все обосрет, мне просто придется оторвать ему его добро, так? — И заморозить его. Просто подумай, у тебя может быть целая комната, полная трофеев-членов парней, испоганивших мне жизнь. — Ты такой стремный. — Ты любишь меня, Зейни. — Да, да, идем есть, окей? Луи следует за ним на кухню и рассказывает ему все детали техники поцелуев Гарри просто чтобы понять, он блеванет или начнет подкалывать его. Но Зейн этого не делает. Он никогда его не подкалывает. ----- Их первое «свидание» – не совсем свидание. Гарри просто приглашает Луи и Зейна в бар с парнями с вечерней смены, Лиамом и Найлом. Найл блондин и слишком бодрый и веселый, ну и хорошо, а Лиам не сорокалетний старик с усами-расческой (Луи немного расстроен). На самом деле, у него песочные волосы и, сначала, он слишком вежливый, но он и Зейн находят общий язык, как только он упоминает лейбл-маркер. Луи, наверно, стоит обидеться на их обмен его с Гарри детскими историями, но он просто не может заставить себя сделать это; не с рукой чудо-мальчика на его талии и пинтой на барной стойке. — Чувствую себя здесь пятым лишним, – шутит Найл и четверо из них краснеют по совершенно разным причинам. — Найлер, устраивайся здесь между мной и Гарри, будем больше, чем рады, – предлагает Луи. Гарри щипает его бок и хихикает. У Луи предчувствие, они все подружатся. Это хорошее предчувствие. Может быть, он перестанет думать, будто он паразит высасывающий всю жизнь из Зейна с его слишком-зависимой-натурой. Может быть, у Зейна появится парень и он перестанет ходить повсюду напряженный. Может быть, Луи, наконец-то, научится говорить с ирландским акцентом более или менее прилично. Гарри нежно подталкивает его локтем, заставляя Луи отвлечься от мыслей о том, чтобы добавить "способность выступать с акцентами" в свое актерское резюме. — Да, малыш? – спрашивает Луи и отпивает пиво. — Хочешь выбраться отсюда? Уже поздно и есть кое-что, что я думал показать тебе, – говорит Гарри. — Ууу, я не против. Гарри закатывает глаза и помогает Луи слезть со стула у бара. Остальные ребята свистят им вслед, пока Зейн шутит "предохраняйтесь!", но это только заставляет их улыбнуться и смеяться, а не краснеть. У Луи в животе бабочки, пока он идет вниз по улице. Рука Гарри вокруг его плеча и он так близко к нему, и, да, Луи скучал по этому. Где-то в нем все еще есть тень сомнения, внушающие ему, что он все испортит и все, в конце концов, закончится опять у Зейна на полу поздно ночью, он будет оставлен подавленным и жалким снова, но сейчас это все заглушают мысли о тепле Гарри и игривые подколы, которые он хочет выдать, когда Гарри открывает дверь слегка трясущимися руками. — Прости за бардак. Я пытался убраться, но у меня не особо есть место, куда это все сложить и...– говорит Гарри, когда они заходят в квартиру. — Все не может быть так- – начинает Луи, но останавливается, когда видит в каком виде квартира, – -плохо. Это однокомнатная квартира. Ну или, что от нее осталось, после заселения целого магазина арт-материалов. Все чисто, но количество хлама заставляет Луи бояться повесить свою куртку, что если он повесит ее на незаконченную экспозицию, а не на вешалку? — Знаешь, Гарри, когда они говорят студио апартаменты*, они имеют в виду однокомнатную квартиру. Не настоящую студию, которую ты можешь заполнить своим злым арт-хламом, – дразнит Луи и просто складывает куртку и кидает ее на пол. Гарри корчит рожу и ведет его к стопке холстов. — Не у всех нас есть лучшие друзья с деньгами. — Как ты находишь туалет ночью не наступая на какой-нибудь новый рисунок? – продолжает Луи. – Где ты, вообще, спишь? На холсте? Вот оно, искусство. Гарри отталкивает ящик для инструментов на длинном, испачканном столе. — Я сплю там, наверху, – говорит он, все еще слишком занятый, чтобы подыгрывать Луи. Луи смотрит вверх. Он не заметил раньше, но потолок в прихожей ужасно низкий, но сейчас, когда он в середине комнаты, он замечает, что над маленькой кухонной панелью – лофт или что-то типа чердака, где, кажется, стоит кровать. — Ууу, как это... Двухъярусная кровать. — Ага, немного. Вот. Я нашел ее, – Гарри достает длинный холст, покрытый простыней и протягивает его Луи. — Надеюсь, это хипстер-репрезентация твоего добра, – шутит Луи и приподнимает ткань. Под простыней силуэт мужчины с ручкой, слова «Любовь – Агония и Экстаз» написаны по холсту. Стиль напоминает Луи рисунки Трейси Эмин, за которыми они сошлись недели назад, и смотреть на это заставляет глаза Луи немножко жечь. — Я нарисовал недавно. Мне понравилась цитата, – говорит Гарри, пожимая плечами, руки в карманах. – Ты можешь взять ее себе. Если хочешь. — Бэн никогда не дарил мне свои работы. Правда, Бэн писал только брызги Поллока, но, – выдает Луи. – Почему я говорю о нем? Почему я не говорю, как это прекрасно? Гарри, ты... Когда Луи поднимает взгляд, Гарри улыбается от уха до уха. Луи прижимает холст к груди. — Знаешь, если бы я не боялся сломать тебя или что-то вокруг, я бы повалил тебя на пол прямо здесь, – говорит Луи. Гарри смеется и протягивает Луи руку, как настоящий джентельмен. — Пройдемте наверх? — С удовольствием, сэр, – говорит Луи, бравадо-бравадо. На самом деле, он немножко умирает внутри, пока следует за Гарри вверх по маленькой лестнице и подтягивается в лофт. Он пробовал секс-на-одну-ночь после его расставания с Беном, но идти в постель с кем-то, кто был ему совсем непривлекателен было, наверное, как более сложный, неловкий вариант мастурбации. Но, с другой стороны, было меньше рисков, меньше волнений из-за того, вдруг, он не нравится им так же сильно, как они ему, или что им не понравится его животик или шрам на бедре с футбола. У Луи бабочки в животе и узел в горле, когда он ставит картину Гарри к одной из стен и садится на кровать. Единственная вещь в лофте – матрас, покрытый подушками и одеалами. Луи думает, он бы нашел его уютным, если не был бы так на взводе из-за того, что Гарри, наверняка, залезет ему в штаны. Гарри опасно наклоняется над краем, чтобы выключить свет, оставляя их в темноте, пока он нащупывает еще один выключатель в лофте. Он находит, что искал, включая огоньки на потолке над кроватью, и Луи щурится из-за резкого света. — Маленький хипстер Гарри и его маленькие хипстер огоньки над кроватью, – дразнит Луи. Гарри садится рядом с ним, касаясь коленками. — Замолчиии. У моей сестры были такие огоньки над кроватью. Это напоминает мне о доме, – говорит он. — Это очаровательно. Гарри улыбается. — Прямо как ты. Его слова и взгляд такие искренние, что Луи пищит и прячет лицо за ладонями, пытаясь скрыть румянец. Он, наверняка, двадцать оттенков непривлекательного в этом свете. Гарри нежно оттягивает его руки от лица и ловит его губы в поцелуе прежде, чем он может сказать что-то еще. Они разобрались, как целоваться, думает Луи. Больше нет неловких моментов, когда они ударяются зубами, нет неловких губ на подбородке, только нежные и мягкие движения губ на губах, пока Гарри подталкивает его лечь на постель. Здесь, наедине, он может водить руками так, как никогда не мог в кофейне (Луи знает, он пытался провести пальцами под футболкой Гарри и тогда решила зайти пожилая женщина), и Луи хочется трогать каждый сантиметр Гарри. Он ведет по впадинкам за ушами Гарри, проводя пальцами по его скулам. Это заставляет Гарри резко выдохнуть ему в рот, и Луи запоминает это на потом; на попозже, когда он сможет пройтись поцелуями по шее Гарри. Гарри быстро избавляется от футболки Луи и большие, нежные руки проводят по его животу. У него даже нет и единого шанса комплексовать о своей фигуре и отстраниться- Гарри прикусывает его нижнюю губу между зубов так, что она зудит и Луи тихо стонет под ним. И это, просто- ну, Гарри такой теплый и милый, вежливый и уважающий, когда он трогает Луи, будто он может разбиться на осколки прямо здесь, и спрашивает прежде, чем стягивает его одежду. В первый раз, не о чем волноваться, Луи не за чем нервничать и говорить глупые, саркастичные вещи, чтобы разбавить свое состояние. Одежда сходит одна за другой, и когда Гарри случайно давит слишком сильно на ногу Луи и она затекает, или когда их лбы ударяются, пока они пытаются удобно устроиться, это неважно. Бедра Гарри плотно и медленно двигаются по кругу на бедрах Луи. Все – кожа на коже, и сжимающиеся руки и мягкие стоны, когда он поднимает голову, чтобы посмотреть на Луи стеклянными глазами. — Что, эм, тебе нравится? Луи щурится, пытаясь понять смысл вопроса. У него уже есть ответ "вещи, включающие двух козлов, стремя и мед," но он просто не может заставить себя сказать это. — Можешь взять меня, – говорит он в ответ. Гарри кивает и тянется в поисках смазки, оставляя Луи лежать с раздвинутыми ногами и вздымающейся грудью, пока он пытается успокоить дыхание (и, ну, сдерживается, чтобы случайно не кончить прямо сейчас). — Черт, – Гарри роется сквозь коробку у кровати. Луи встает с постели и тянется, чтобы обернуть руки вокруг Гарри, подбородок на его плече. — Что такое? — Черт, я не могу найти... ничего. Я обычно не привожу людей домой для этого и я подумал, что у меня были презервативы и все такое, когда я был в магазине недавно, – Гарри говорит бессвязно, не останавливаясь. — Шшш, все в порядке, все хорошо, – уверяет Луи, целуя его спину. – Ты можешь пойти в магазин утром, вернуться и трахнуть меня тогда. Но сейчас заставь меня кончить прежде, чем я умру от возбуждения. Прежде, чем Гарри успевает растеряться и начать нервничать, Луи тянет его обратно, разводя ноги так, чтобы Гарри снова мог поместиться между ними, забывая, что они лежат поперек кровати. Гарри такой высокий, он почти не помещается. Его пятки достают до стены и его коленки согнуты, так, что он на том уровне, что легко может оставить Луи засос на шее. Но Луи всегда нравились высокие парни, то, что Гарри так лежит заводит его еще больше. — Окей. Да, хорошо, – бормочет Гарри ему в рот, когда они начинают с того, на чем остановились. Луи ведет рукой вниз между ними, пытаясь обхватить их рукой. Правда, его пальцы не достают вокруг них обоих, он обхватывает только Гарри, двигая рукой в резких, нуждающихся движениях. Гарри стонет, когда Луи сжимает слегка сильнее. Глаза Луи плотно закрыты, его рот приоткрыт, но он не произносит и звука, когда, наконец, отпускает. Рот Гарри на его мочке, его резкие теплые выдохи в его ухо и движения их бедер – это все слишком и Луи кончает с тихим, мягким звуком. Гарри совсем близко – он кончает в одно, два движения и он прикусывает кожу на шее Луи так сильно – теряется грань между болью и наслаждением. Они лежат так несколько минут, ноги Луи вокруг талии Гарри, их лбы соприкасаются, пока они пытаются восстановить дыхание. Луи приподнимает подбородок, оставляя поцелуй за поцелуем на губах Гарри, пока тот не открывает глаза и не ухмыляется ему. — Неплохо для разогрева, – шутит Гарри и зарывается носом в щеку Луи прежде, чем нащупать что-то, чем их вытереть. Луи улыбается ему, все еще громко выдыхая. — Если это с тобой так хорошо, я почти волнуюсь, что будет утром, честно говоря. Гарри протирает их штанами и они забираются под теплое одеяло. Голова Луи на груди Гарри, устраиваясь к его боку, как коала. Но он не может заснуть. Он никогда засыпает сразу после хорошего секса; Поэтому Гарри, наконец, поддается, вытягивает руку и объясняет Луи каждую тату до последней, от звезды на внутренней стороне его бицепса к маленькому клеверу на запястье. И Луи засыпает под звук его голоса с мыслью, что может быть, когда-нибудь, где-нибудь у него на теле появится маленький ключ к замку на предплечье Гарри. --- Луи перестает спать в, на, и вокруг кровати Зейна и медленно начинает спать у Гарри все больше, пока он практически не живет там. Беспорядок даже начинает ему нравиться, но это, наверное, больше от страха убираться, чтобы не потревожить какую-нибудь незаконченную работу Гарри. Но все в порядке, он не обращает внимания на бардак, когда у него есть прекрасный мальчик, который готовит им обед каждый вечер в крошечной кухне и ест с ним в лофте перед сном (и другие веселые занятия). Примерно тогда, Луи увольняется из кофейни, потому что проводить весь день и всю ночь со своим парнем – немножко слишком зависимо, даже для него. Он занимается онлайн в своем старом юни и находит работу в местном театре, и все хорошо. Его жизнь почти в порядке. Луи кажется, он может, на самом деле, назвать себя счастливым. Он сидит в кровати Гарри с блокнотом, пока пишет, голова парня на его ногах. — Включишь Great British Bake Off? – просит Луи. Гарри поднимает на него взгляд. — Делаешь перерыв? — Неа, – Луи качает головой и ставит точку над "i" и в конце предложения. – Закончил. — О чем он? Луи закрывает блокнот и откладывает его в сторону, чтобы самому поискать пульт в постели. — О паре. Немного отличается от всего, что я обычно пишу. — Может быть, поэтому все сработало в этот раз? – говорит Гарри и передает ему пульт. — Да, – Луи опускается на подушки. Гарри сразу оборачивается вокруг него, останавливая руку на его талии, и приподнимается, ожидая поцелуя. – Может быть.