Последнее откровение

Скрипнула дверь, и белая пена кружев мазнула по каменному полу - будто набежал на берег моря прибой. Пахло розами и тонкими земными духами невесты. Тихий сбивчивый шёпот... Его пальцы ложатся на растрескавшиеся, вечно искусанные губы: - Не надо слов. Слова пусты. Слова излишни. Лента, когда-то стягивавшая его золотые волосы, куда красноречивей - она медленно опускается на пол, чтобы змеёй свернуться у кромки пушистого ковра. Преждё чем поцеловать любимую, Седрик проводит рукой по её щеке. Миранда не умеет краснеть - она просто опускает взгляд, но сейчас девушка смотрит ему в глаза - долго, не отрываясь, словно просит прощения за что-то. За что, он поймёт позже - но сейчас прохлада её тонких пальцев, ласково касающихся застарелых, ноющих в дождливую погоду ран, заставляя забыть о мучительно долгом взгляде этих бездонных глаз. А потом он целует её. И платье вскоре оседает на пол лёгким облаком белой, как снег, ткани... Шаг назад. Ещё. И ещё один. Седрик смотрит на неё и не может насмотреться - маленькая фигурка у оконного проёма, вытянувшаяся струной, окутанная, словно лёгкой шалью, лунным светом... Змей не видит её лица, но всё и без того кажется ему мистическим - почти ритуальным, и он не двигается с места, завороженный и взволнованный. Она медлит, не решаясь сделать последний шаг. ..Ворвавшийся в окно ветер рванул белоснежную ткань балдахина - в ней запутались лунные блики... Девушка поднимает руку и слегка касается тоненькой бретельки на своём плече. Миг - и тонкая сорочка падает к ногам Миранды. Последнее откровение. Её узкая худая спина изуродована едва зажившими ранами, корками запёкшейся крови лёгшими поверх старых шрамов, а под острой лопаткой бугрится страшный след ожога, ярко и чисто белеющий в лунном сиянии. "Светлый Меридиан.. Юный Меридиан... - думается Седрику, - сказка, построенная на боли..." - мысли путаются, обрываются, и он смотрит на её обнажённую исполосованную спину, на свои руки - на запястьях глубокие борозды от лиан Стражницы Земли... Он смотрит и крепче стискивает зубы. Они вырывали светлое будущее зубами, когтями, разодранными в кровь пальцами, братались с врагами и судили друзей - всё ради счастья. Они зашли далеко - и выбрались живыми даже из Тьмы, заполнившей душу, из личного Ада, настигшего их в темнице - чернота глубже самой глубокой бездны. А выбравшись - шли проливать кровь за вновь обретённое. Он подошёл к Миранде медленно, до последней секунды какой-то крохотной частичкой души веря, что отметины исчезнут, что это лишь сон, бред воспаленного разума... Но когда он прижал её к себе, то его пальцы ощутили под собой шрам, пересекавший торчащие рёбра, уродливо бугрящийся неуклюжий шов. Сердце набатом ухало в висках, клокотали в горле непрошеные рыдания, и хотелось только одного - умереть от всепоглощающего чувства вины за то, что она оказалась в этой мясорубке по его, Седрика, вине. Он уткнулся в её тёплую макушку лицом и прошептал: - Ненавижу себя, ненавижу, ненавижу... Миранда лишь тихо прошептала в ответ: - Это не страшно. Это всего лишь война. Она закончилась, Седрик, ты веришь? Он знал, что впереди ещё будут войны, но... так хотелось, о небо, чтобы она была права! - Да. Верю, - твёрдо ответил он.