Свет твоих глаз

Был я беден, не жил напоказ, На душе и на теле шрамы. Только свет твоих нежных глаз Заживлял от обиды раны. Доброта и заботы тепло Согревали мне душу не раз. Мне на сердце легко и светло От любви твоих ясных глаз. (подарок от Valensi)       Сияние тысяч огней, блеск драгоценностей, запах притираний, духов и пота, взмахи вееров, шелест юбок, взмыленные музыканты, играющие одну мелодию за другой — бал: яркий, весёлый, шумный. Арго де Лавин ненавидел балы. Ненавидел за всё: за разгоряченное тело партнера по танцам, за дыхание, наполненное ароматом вина, за яркую помаду на губах женщин, за неестественный цвет их лиц, покрытых слоем пудры. Но больше всего за брезгливый страх в их глазах. Отказать, если ему вдруг придёт в голову блажь пригласить кого-нибудь на танец, ему не могли: титул, равный по древности королевскому, входящий в десятку самых знатных, не позволял уклоняться. Но зачем ему это делать? Чтобы потом мучиться от неприязни партнёра, видеть, как он или она держатся на расстоянии, лишь бы не коснуться его лишний раз? Арго и не приглашал, но посещать подобные празднества был обязан, несмотря ни на что. Кому какое дело, что титул и знатность не означают богатство? Что ему приходится считать каждую медную монету, чтобы скопить денег на новый камзол? А попробуй не приди, мигом донесут королю, что потомок древнейшего рода пренебрегает своими обязанностями. У этих балов было только одно преимущество перед одиноким вечером дома — обед, где можно было сытно поесть, чтоб хватало до утра.       Было ещё кое-что, что превращало такие балы в изысканную пытку: его внешность. После пожара, унёсшего жизни родителей, тело было обезображено уродливыми шрамами. И хоть лицо почти не пострадало, всё же на часть щеки, начиная от виска и далее вниз, на шею, плечо и правую руку без содрогания было невозможно смотреть. Это убивало все шансы Арго на создание семьи: для того, чтобы «купить» себе супруга или супругу, у него не было денег, а остальные даже слушать не хотели о браке с ним, шарахаясь при первой же попытке объясниться. Арго и не пытался, предпочитая перетерпеть. Можно было бы купить для этой цели раба или рабыню, но всё вновь упиралось в деньги.       Ему ещё хватало того, что он зарабатывал, а вот на двоих этого было бы уже маловато. Да, Арго де Лавин, пренебрегая длинным перечнем предков, работал. Правда, службу выбрал с аристократическим подходом: поняв ещё в детстве, что обладает зорким глазом и твёрдой рукой, но при этом слаб здоровьем, он решил обучиться каллиграфии и весьма преуспел в этом деле, став одним из лучших специалистов. Плохо было лишь то, что услуги такие в последнее время мало востребованы, немногие готовы заплатить немаленькую сумму за красиво выписанный свадебный свиток с перечислением всех имен новобрачных. То, что ещё двадцать лет назад преподносилось родителями на каждой свадьбе, а затем торжественно размещалось на самом видном месте, ныне отходило в прошлое. А что-то другое делать Арго не умел, да и учиться ему не хотелось: на скромную жизнь хватало и так. Счастье ещё, что шрамы, покрывавшие руку, не затронули кисть, дав возможность заниматься любимым делом. Да, Арго нравилось сидеть часами над свитком, выписывая изящные письмена. — Вы скучаете сегодня? Что-то не так, господин?       Арго вскинул голову. Задумавшись, он не заметил, как к нему подошли. Перед ним стоял юноша, как показалось на первый взгляд. Лишь присмотревшись, заметил морщинки возле глаз, усталость во взгляде, чуть искусственную улыбку. — Нет, всё хорошо.       Досада на незнакомца, бесцеремонно вторгшегося в раздумья, вспыхнула разом. А стоило лишь заметить, что тот на редкость красив, захотелось ответить что-нибудь резкое. Арго уже открыл рот, чтобы осадить нахала, но заметил тонкий ошейник, перечёркивающий безупречную шею. Раб. Унижаться до препирательства с рабом? Он не настолько низко пал. — Не хотите ли выпить, господин? — раб смотрел как-то странно, словно сочувствовал. — Нет. — И всё же? У нас хорошее шампанское, его привезли из самой Луры, — парень настойчиво протягивал бокал с нежно-розовым вином.       Действительно, ему предлагали самое лучшее, не то, что разносят остальным. Раба послали специально? Чтобы унизить? Но зачем? Что есть у Арго кроме родового имени? — Нет, я сказал!       Арго повернулся слишком резко, задевая рукой бокал, и добрая половина содержимого выплеснулась на нарядный камзол. Это окончательно рассердило де Лавина — ещё бы, единственная нарядная вещь, на следующую копить чуть не полгода. — Ах ты, косорукий неумеха! — прошипел он в ярости, глядя в ставшие испуганными глаза раба. Красивые, кстати, глаза. — Прошу прощения, господин де Лавин. Этот раб нанёс вам оскорбление? — Он вылил на меня шампанское! — глядя прямо на распорядителя, заявил Аргон. — Испортил мне камзол!       Распорядитель бросил короткий взгляд на мокрое пятно, некрасиво расползавшееся по одежде, и повернулся к рабу. — Как ты посмел облить господина, тварь?       Раб молчал, не осмеливаясь просить пощады, только моргал быстро-быстро, белея на глазах. Сочувствие, что он испытал несколькими мгновениями назад, вынудившее его подойти к странному, одинокому гостю, внезапно обернулось серьёзным проступком. Взмах руки распорядителя — и на щеке расцвёл багровый отпечаток ладони, раб даже не шелохнулся, принимая удар. — Я отправлю тебя на конюшню, двадцать плетей, раб! Вас устроит такое наказание провинившегося? — распорядитель зорко смотрел, чтобы этот инцидент остался без внимания гостей. Он хорошо знал, почему этот аристократ скрывался в тени, прятал своё уродство от других, и боялся сейчас, что тот не будет молчать, что потребует наказать и раба, и распорядителя. А уж как рассердится хозяин, об этом даже думать не хотелось. Что же делать? Что? — Это не вернёт мне хороший камзол, — справедливо заметил Арго, всё ещё злясь на красивого раба. Вот почему этому досталось смазливое лицо, в то время как он, аристократ, вынужден стыдиться своих шрамов?       Распорядитель ненадолго задумался, выбирая наименее болезненный выход из этой ситуации. Он оценивающе осмотрел раба — не первой свежести, ещё немного и красота поблёкнет, перестанет приносить пользу, придётся тратиться, учить его чему-то новому. А если… — Господин де Лавин, я могу предложить вам в качестве компенсации за испорченный камзол этого раба. Вы сами сможете наказать его так, как посчитаете нужным.       Арго задумался, купить раба ему не на что, такие красавцы стоили больше, чем он зарабатывал за год. А выгоды от него немало, можно заставить работать по дому, готовить ему бумагу под свитки, можно, в конце концов, использовать по прямому назначению — раб не будет кривиться при виде его шрамов, а у него, наконец-то, появится кто-то в постели. Решено! Он соглашается на такую компенсацию. И Арго кивнул, принимая предложение.       Распорядитель незаметно перевёл дух, опасаясь вспышки, он уже готовился получить взбучку от собственного хозяина. А так, всё произойдёт к обоюдной выгоде — он сглаживает скандал и избавляется от негодного раба, от необходимости сначала его наказывать, а затем лечить и заново обучать: вряд ли после плетей тело будет таким же безупречным. Господин де Лавин, в свою очередь, получает возможность выместить своё недовольство так, как пожелает. Надо бы только добавить немного золота, чтобы окончательно замять скандал, да, пожалуй, выдать новый камзол, чтобы господин не простыл по дороге домой. И распорядитель, осторожно, чтобы не вызвать недовольство аристократа, направил того в сторону незаметной двери, ведущей в боковой коридор. Только вот как обставить всё по-умному? Наверное, следует положить кошель с золотом в корзину, туда же немного фруктов, закусок и бутылку шампанского, в качестве небольшой компенсации за пропущенный званый ужин. Как же хорошо, что есть такой обычай! А на дне спрятать кошель с золотом. Ох, ну и устроил дел этот неумеха с кривыми руками! Думай теперь, как бы не оскорбить аристократа ещё больше, а ну как посчитает недостаточной компенсацию! — Господин де Лавин! Прошу прощения, за навязчивость, но на улице нынче холодно, а ваш камзол промок. Не соблаговолите ли вы принять вот этот, дабы вы не заболели по пути домой? Это один из новых камзолов молодого хозяина, мы подготовили несколько к Весеннему празднику. — Мне надевать обноски? — возмутился Арго, с тоской отметив отличный бархат, искусную вышивку, мелкий жемчуг и бисер, украшавшие одежду. — Ну, что вы! Я бы никогда не осмелился предлагать вам ношеную вещь! Этот камзол не был надет ни разу, молодой господин даже не видел его! — Вот как? — Арго сделал вид, что сомневается, но желание иметь такую красивую вещь впервые в жизни пересилило, тем более, подано это было очень тактично. — Что ж, на улице и впрямь прохладно. Раб! Помоги мне переодеться!       К камзолу прилагалась тонкая батистовая рубашка и нарядный платок, а пока Арго помогали сменить наряд, распорядитель успел приготовить корзинку с угощением и вызвать к крыльцу одну из колясок, чтобы отвезти аристократа домой.       Наёмный экипаж, на который Арго согласился, только когда понял, что распорядитель оплатил поездку, трясся по мостовой, снизу поддувало, и в другое время де Лавин поднял бы с пола раба, но сегодня он был слишком зол. Ехать предстояло недалеко, так что ничего с ним не случится. Арго чувствовал тепло, исходящее от сидевшего в ногах раба, время от времени, когда экипаж подпрыгивал на колдобине особенно сильно, тот чуть касался рукой, видимо, пытаясь не упасть.       Раб молчал, глядя на отблески городских огней за окном коляски, и наслаждался, быть может, последними минутами покоя. Шумный, яркий бал остался позади, впереди была неизвестность. Впрочем, ничего удивительного в этом не было — каждый новый дом означал новые порядки, людей, наказания, хозяина. Красота была просто фасадом, картинкой, давала возможность использовать раба не только для обычной работы, но и в качестве постельной игрушки. Когда в школе поняли, что мальчик обещает вырасти более чем просто смазливым, его стали обучать и на наложника. Очень удобно на самом-то деле — личный раб, что может привести в порядок одежду господина, помочь с ней, ухаживать, и подставляется по первому же требованию. Предпоследний, кстати, нечасто требовал на ложе раба, если быть точным − всего раз, опробовать покупку. Всё остальное время в обязанности входило прислуживать гостям — именно поэтому балы и праздники вызывали такую неприязнь. По залу сновали красивые рабы и рабыни, предлагали закуски, вино и себя. Желающие всегда находились, для того, чтобы спустить штаны, не нужно широкой кровати, достаточно уединённого места, а таких закутков завсегдатаи знали немало — их специально делали доступными. За стеной шумит музыка, танцуют гости, а над выбранным рабом пыхтит какой-нибудь нетрезвый аристократ. — Тпрррру… — возница натянул вожжи, останавливая лошадь.       Арго не успел даже приказать, как его «компенсация» уже стояла у дверцы экипажа, помогая выйти. И когда успел, даже корзинку прихватил.       Лошадь недовольно фыркала, пока кучер натягивал вожжи, ожидая пассажиров, и Арго понимал животное: к ночи ощутимо похолодало, настолько, что мокрая от утреннего дождя мостовая подёрнулась тонким ледком, и идти было неудобно. Арго сам не понял, когда успел намертво вцепиться в надёжную руку раба, удержавшего его пару раз от падения прямо в подстывшую грязь. В родовом особняке было темно и холодно, как всегда, когда хозяин уезжал: слуг, что могли бы поддерживать огонь, у Арго не было. Из-за скудости средств приходилось обходиться приходящей прислугой, а она являлась через день, по утрам. — Иди за мной, — буркнул Арго, нащупывая ногой первую ступеньку.       Говорят, что старые слуги хранят какой-то рецепт приготовления свечей из остатков воска, но у Арго не было никого, кто мог переплавить липкие комки. — Да, господин, — негромко проговорил раб. — Осторожно, здесь темно! — Да, господин…       Это разозлило Арго: неужели раб не мог промолчать, не указывать на плачевное состояние дома и бедность хозяина? Или он настолько жесток, что таким образом выражает недовольство тем, что попал к нищему? Арго нашарил огниво, ударил кресалом по кремню, высекая сноп искр, и зашипел, когда они попали на руки. — Позвольте мне, господин.       Холодные пальцы коснулись ладони, взяли огниво и одним точным ударом запалили трут. Спустя уже несколько мгновений на конце свечного огарка затрепетал тонкий огонёк. — Господин, может зажечь камин? — Не здесь, — процедил Арго, краснея от неприкрытой бедности и запущенности своего дома. Да что с ним такое? Кого он стыдится-то? Раба? Свою вещь? Красивую вещь, что ни говори.       И эта мысль вызвала новый приступ бешенства. Как может раб быть красивее своего господина? Но разум подсказывал — может! Из темноты проступали тонко очерченные губы, миндалевидные глаза, пушистые ресницы, что отбрасывали тень на нежные щёки. — Не смей! — выкрикнул Арго и зарычал от злости, глядя на недоумённый взгляд раба. — Не смей быть таким… — Господин? — Ты!!! Ты, раб! — Арго занёс руку для удара, словно собирался ударом стереть совершенство с лица.       И остановил замах, застыл, глядя на усталую покорность, с которой раб ждал неминуемой расплаты. И стало стыдно уже не за своё бедственное положение, а за то, что собрался сорвать злость на беззащитном человеке. — Ты…       Арго опустил руку, отвернулся, кусая губы, раб ждал, готовый принять всё, что последует. — Как твоё имя? — Как будет угодно господину.       Арго поморщился — знал же, что рабам не положено владеть ничем, иметь даже имя. — Я буду звать тебя Лео.       Раб только поклонился, ему было явно всё равно. — Идём, камин нужно затопить в спальне. Там же поужинаем, забери корзинку. — Да, господин.       В спальне Арго сам не понял, как и когда раб снял с него одежду, укутал в плед, поставил рядом стол с ужином. Глядя на его точные, чуть суетливые движения, де Лавин понимал, что тот боится навлечь на себя гнев в первый же день.       Дров было немного, хватит лишь на пару часов, а потом придётся кутаться в одеяло. Но, быть может, сегодня дрожать до утра в холодной постели не придётся — впервые за долгое время Арго в ней будет не один. — Лео, хватит суетиться, — прервал раба Арго, — садись, поужинай. — Господин?       Арго вздохнул, и ещё раз, более настойчиво показал на тарелку с холодным мясом. Лео шагнул вперёд и изящно опустился к ногам господина, принимая привычную, покорную позу. Де Лавин снова вздохнул, подумал, что это становится плохой привычкой, и взял со стола кусок хлеба, положил на него мясо и сунул рабу в руки. Он бы и сам ещё поел, но нужно было оставить на завтрак, чтобы не ждать обеда, когда придёт прислуга и сварит жидкую овощную похлёбку. Кто бы знал, как надоела ему бедность! Ну, ничего, на завтра у него хороший заказ в городскую библиотеку — те вдруг надумали украсить стены свитками с изречениями древних мудрецов. Это даже хорошо, что он не стал дожидаться званого ужина, а вернулся домой пораньше, может, успеет закончить до выходного дня и получить оплату уже на этой неделе. — Ешь.       Не стал дожидаться, поднялся и направился в уборную, шаркая усталыми ногами по полу. Он уже не видел, как Лео, проводив его глазами, собрал со стола мясо и фрукты, убрал в шкаф, оставив себе только один кусок хлеба — негоже никчёмному рабу поедать то, что предназначено для господина. — Иди сюда.       Лео смотрел, как хозяин садится на кровать, как подрагивают его пальцы в предвкушении того, что произойдёт — ничего нового, если так уж посмотреть, сейчас его ткнут носом в подушку, а дальше…       Плохо, что он не успел подготовиться, если у хозяина крупный, то может и порвать. Нет, перед балом Лео предпринял кое-какие меры, но с тех пор прошло уже много времени, всё равно будет чувствительно. Но господин не стал утверждать свою власть, как-то стыдливо, робко, нерешительно, он указал рабу на пол и распахнул полы халата. Не полностью распахнул, обнажил только пах, прикрывая живот, но Лео успел заметить мелькнувший старый рубец. — Ох…       Арго отстранился, глядя на собственное семя, испачкавшее губы раба. — Тебе не нужно прополоскать рот? — спросил, неловко отводя глаза. — Нет, господин, это… — Лео опустил ресницы, — нас учили принимать всё, что может дать господин. — Тогда… — Арго торопливо запахнул халат, велел, чуть громче, с нарастающей стыдливой истерикой. — Отвернись!       Скинул одежду, улёгся, укутываясь в половину одеяла. — Ложись рядом, ночью будет холодно, я очень мёрзну, — подождал, пока раб вытянется рядом, и проворчал: — со мной под одеяло. Только руками не трогай!       Арго лежал, слушая тихое дыхание рядом. На душе было странно: противно, что получил удовольствие, заставив другого, и хорошо, оттого, что больше не один.