Заказ на бога

Заграба сияла, как золотая корона на черных кудрях монарха. Деревья были одеты в янтарную листву, ковер из неё, опавшей, покрывал влажную черную землю. Ролио долго смотрел в небо, видимое сквозь прорехи в шелестящих кронах. На фоне этого сияющего тысячами оттенков золота полога однотонная синева казалась нарисованной. Спиной странно, смазано ощущалось что-то, и скоро Ролио все же поднялся, стряхнув с себя ворох листьев. Сел и снова посмотрел на небо. Память возвращалась медленно, словно приходя откуда-то извне. Образы были четкими, но не воспринимались как что-то, бывшее в его, Ролио, жизни. Ему вообще казалось, что до этого момента ничего не было. Что его самого не было до этой минуты этого дня. Единственное, что он помнил, когда открывал глаза, когда еще не осознал себя полностью и не утоп под грузом этих образов прошлого, были двое странных людей. Он видел их смазано, словно они склонялись над ним, лежащим, и за ними все было неправдоподобно белоснежно. Женщина была одета в доспехи, какие носили гарнизонные стражники на парадах. Блестящий, широкий нагрудник украшал герб — щит, перечеркнутый мечом с белой лилией на гарде. Темные волосы были зачесаны назад, и скуластое лицо с пухлыми губами и блестящими глазами было открыто, на щеках и лбу пролегло несколько шрамов. Мужчина был ниже её ростом, с хитрым прищуром глаз, седой щетиной и ртом, почти лишенным губ; он улыбался, осматривая Ролио с ног до головы. — Дорогуша, — сказа мужчина, и женщина скривилась, — умирать с невыполненным Заказом совсем нехорошо. Женщина цокнула языком и прервала его, махнув рукой. — Я не для того оживляла, чтоб ты путал его. У нее был густой, грубый голос, в котором чувствовалась сила и воля, какие редко встретишь и среди мужчин. — Хорошо! — просто согласился мужчина, пожав плечами. — Найди Гаррета, а там поймешь, что делать. Чай не совсем дурак. Явно недовольная таким изложением сути дела женщина покачала головой, но добавлять ничего не стала. Она разжала пальцы, сомкнутые на запястье левой руки Ролио и, наклонившись, поцеловала его в лоб. Все потемнело и теперь, открыв глаза, Ролио видел лес, имя которого знал, небо. Он с опаской коснулся горла, отчетливо теперь вспоминая Храд Спайн. Он был жив. Левая рука была перехвачена на запястье, там, где ему отсекли кисть, серебристой ниткой металла. Он пошевелил пальцами, убрал мокрые пряди волос со лба и увидел, что ногти отрасли просто немыслимо, а волосы спадают намного ниже плеч. Ни удивления, ни страха он не ощутил, вспоминая только одно. Эти двое сказали ему найти Гаррета. Того самого Гаррета, из-за которого он погиб. Единственный его проваленный с треском Заказ. Он поднялся с холодной, мокрой земли, отметив, что не ощущает ни холода, ни боли в затекшем теле. Отряхнул и поправил вымокшую одежду, заправил волосы в ворот. Впереди в нескольких лигах лежал Лабиринт. Лес был везде одинаковым, понять, в какую сторону идти, чтобы выбраться к людям, было почти невозможно. Ролио вдохнул свежий воздух, прикрыл глаза. Не было никакой неуверенности или сомнений. Он твердо знал, что Гаррета надо искать в Авендуме, как бы он не пытался сбежать из этого города после всего случившегося. Там, и нигде больше. И почти не глядя, он развернулся, ведомый странным внутренним чутьем, и пошел на восток, к границе Валиостра. Уверенно, словно всю жизнь провел в этих лесах, и умел ориентироваться не хуже любого орка. *** К Авендуму уже подступала зима. Ночи были промозглые, фонари на улицах гасли от ветра и падали с крепежей. Город оправился от войны, приняв сотни оставшихся без наделов и домов крестьян, и стал еще больше и теснее. Гаррет вернулся ночью полторы недели назад, хотя возвращаться ему было особо не к кому. Кли-Кли постоянно была при советниках, разъезжающих по стране, а Фор уехал в теплые края, не забыв позвать Гаррета с собой. И тот даже честно собрался вслед за ним, но уже в Филанде повернул обратно, даже на полпути не приблизившись к Гарраку и выполнению обещания, данного Угрю. Он чувствовал себя так, будто забыл что-то в Авендуме, что-то, без чего не может двигаться дальше. Недобрым словом поминая Сагота, он развернулся и уже через месяц был в родном городе, сдававшимся под напором наступающих холодов. После войны несколько раз сменились главы гильдий, и среди воров, убийц и прочих работников темного времени суток царила неразбериха и учащались расправы, замешанные на крови. Всем хотелось власти, и Гаррет, находясь в стороне от этих боев, получил возможность спокойно взяться за старое, не опасаясь попыток втянуть его в гильдию или преследований со стороны стражи. Воры были заняты распрями между собой, а стража ловила их, потерявших бдительность, и тоже порядком расслабилась, привыкнув, как легко все удается. Комната у храма богов — практически коморка, но теплая и достаточно безынтересная владельцу, чтобы принять плату за полгода вперед и больше не являть себя глазам Гаррета. И все потекло по привычной, накатанной колее. Вальдер исчез, жизнь была почти прежней, и Гаррет старался пока делать вид, что ничего ни о Игроках, ни о Тенях, ни о Танцующих знать не знает. Были Заказы, были деньги, только раз за разом во время короткого дневного сна ему грезился Храд Спайн. И ряды матово блестящих зеркал, в каждом из которых он видел кого-то, кто не вернулся из похода за Рогом Радуги. И только из последнего, безобразно ухмыляясь, на него смотрит он сам, с окровавленными по локоть руками и рассеченным горлом. Гаррет смотрит и не может отвести взгляд, чувствуя, как начинает умирать, словно увядать изнутри. И нужно отвернуться, уйти от этого зеркала, но он стоит, будто прикованный к месту, и смотрит, смотрит на себя мертвого. Он просыпает от того, что во сне чья-то рука касается его плеча, оставив на ткани отпечаток тонких, окровавленных пальцев. Раз за разом, день за днем. Дворцы вспоминались странным кошмаром, рожденным усталым, воспаленным мозгом, и Гаррету все чаще казалось, что не было ничего. Напоминанием были бредовые сны, повторяющиеся с завидным постоянством, клинки, оставленные Угрем, которые необходимо было все же отнести в Гаррак, выполнив просьбу. И пара метательных звездочек, снятых с пояса Ролио, когда он, умирающий, лежал перед этими самыми зеркалами в коридоре Храд Спайна. Они так и не пригодились Гаррету, он притащил их с собой в Авендум и постоянно держал при себе, сам не понимая, на кой ляд они сдались. Метать их получалось из рук вон плохо, и затупились они порядком от постоянных прикосновений. Гаррет со странной смесью тоски и веры обращался порой к Саготу, спрашивая, что вообще ему дальше делать. И сам себе отвечал, качая головой. Боги этого мира над ним теперь были не властны, и Гаррет больше не чувствовал вообще никаких опор, ступая, как по хрусткому тонкому льду над бесконечно глубокими, черными водами будущего. *** Ургез чувствовал себя предельно хорошо в этот день. Двое самых злостных его ненавистников отправились под темную воду в порту, обзаведясь привязанными к шее камнями. Теперь на его, Ургеза, законное место претендовало на два человека меньше, а значит — совершенно точно, — он теперь еще крепче держит в руках бразды правления убийцами Авендума. Как было, кажется, всегда. Единственное, что его огорчало, это два странных, почти сказочных по своей дурости слуха: о том, что какому-то вору заказали кованую карликами бесценную цепь, которая уже давно принадлежала Ургезу. И второй, не менее странный: будто главу гильдии убийц разыскивала сама Смерть, обернувшись мужчиной. Ургез заинтересованно выслушал доносчиков, посмеялся, подавив невесть откуда взявшееся беспокойство, и уверил себя в том, что это очередные бредовые сплетни. После войны в таком большом городе вообще что угодно могут придумать. Но вечером слухи стали оборачиваться реальностью. Кабинет Ургеза был лишен окон, а единственная дверь запиралась сразу на три ключа, вставляемых в один замок в определённом порядке. Ургез проводил там не много времени, приходя, чтобы выспаться или подсчитать прибыль, полученную с подчиненных ему людей. В этот раз он, усталый, пришел к себе с единственной целью — выпасть из жизни мира на несколько часов, чтобы, выспавшись, привести мысли в порядок. Ключи плавно скользнули в замке, дверь открылась, и повеяло затхлым, тяжелым воздухом: запах безопасности и одиночества, к которому Ургез привык. Замкнув дверь и повесив ключи на пояс, он привычно, не зажигая света, лег и уснул, едва закрыв глаза. И проснулся так же, в кромешной тьме, от неодолимого ощущения чужого присутствия. В этот момент Ургез впервые понял, что его хваленая способность видеть в темноте ни гроша не стоит. Он таращился в непроглядную черноту, выпучив уже начинающие болеть глаза, рукой нащупывая на поясе ключи. И не нашел их. Он едва не взвыл, вскакивая с кровати, на ощупь рванулся к двери, где на полу стоял фонарь, и влетел прямо лбом в холодный резной металл дверного замка. И дверь, даже не скрипнув на великолепно промазанных петлях, медленно отворилась. Такого позора и ужаса глава гильдии еще не знал. Вспомнив бредовый слух о цепочке, он пошарил пальцами по шее и груди, но среди цепок разной толщины и ценности не нашел той одной-единственной, которая стоила целое состояние. Все еще с выпученными глазами Ургез побежал вниз, к двери, ведущей в хорошо освещенный двор. Собаки, захлебываясь лаем, гнали какую-то невесомую тень к ограде. Не разбирая ничего толком, Ургез вытащил из-за голенища так и не снятого сапога метательное перо и со злостью кинул его. Блестящей искрой нож почти догнал ускользающую тень, но словно врезался во что-то, отскочил, и — Ургезу показалось — рассыпался на две части. Тень перемахнула через забор, оставив собак захлебываться лаем. Ургез осел на землю тяжело дыша. Как только он придумает достаточно правдивую ложь, чтобы описать случившееся, на этого ублюдочного вора он натравит всех своих лучших убийц. Посмотрим, как он тогда побегает. В траве Ургез нашел так и не долетевший до цели метательный нож. Прочный заточенный металл был погнут, а рядом, сверкая из-под ржавчины блеклым серебром, лежала метательная звездочка, какие в Валиостре днем с огнем не сыщешь. Ургез повертел находку в пальцах и спрятал за пазуху. Ему почему-то подумалось, что вора прикрывал кто-то из его, Ургеза, гильдии. Кто-то способный и опасный, и безумный настолько, чтобы по каким-то причинам пособничать ограблению главы. *** И половины от реальной стоимости цепочки Гаррет, ожидаемо, не получил. Хотя его радовали не столько деньги, сколько чувство гордости за свою незаурядную персону. Но все могло сложиться куда лучше, если бы не охранник Ургеза, на которого Гаррет наткнулся уже во дворе, бесшумно обходя спящих сторожевых псов. Этот человек не хуже самого Гаррета прятался в тени, а когда выдал себя неосторожным движением, Гаррету оставалось только бежать. Фигура показалась ему странно знакомой, но еще более странным было то, что его не преследовали. Уже перебираясь через невысокую стену двора, благо, не присыпанную сверху битым стеклом, сквозь лай собак Гаррет различил странный металлический звон, словно кинжал врезался в стальной щит. Он похолодел, но, уже приземлившись на ноги за оградой, поднялся и скрылся, уверенный, что не ранен. Гаррет сидел, перебирая пальцами две метательных звездочки, и смотрел в стену. Его не покидало ощущение, что это вообще последний хоть чего-то стоящий Заказ, на который он может здесь рассчитывать. *** Матерый зверь безошибочно чувствует опасность и способен реагировать молниеносно, чтобы ее избежать. Ургез развернулся, следуя этому чутью, но по морде все-таки схлопотал. Да так, что потемнело в глазах, и по губам потекла горячая кровь из разбитого носа. На поясе был кинжал, а в рукаве несколько метательных перьев, но все это тут же оказалось на полу, Ургез и опомниться не успел. Руки в перчатках, оббитых металлическими пластинами рванули Ургеза за ворот, развернули и уперли окровавленной мордой в стену. Запястья за спиной перехватили холодящей кожу цепью. И было бы лучше, если бы Ургез не рассмотрел нападавшего. Лишь на секунду зацепив мутнеющим взглядом скрытое в тени под капюшоном бледное, обескровленное лицо и обрамляющие его, седые волосы, Ургез уже лишился дара речи и чувствовал, как лишается какого-либо желания сопротивляться. Он сплюнул натекшую в рот кровь и закрыл глаза. Но какая же, к ограм, Смерть?! Быть такого не может. Пальцы на его руках словно пересчитали, пробежавшись по ним легким прикосновением. — Здравствуй, Ургез, — вкрадчиво шепнули ему в самое ухо, и в низком, холодном голосе угадывалось что-то до боли знакомое. Ургез качнул головой, отгоняя наваждение и собираясь с силами, чтобы дать отпор. Хрустнул выломанный сустав, и Ургез рыкнул от боли. — Еще раз, — сломанный указательный палец на левой руке Ургеза отпустили, и он почувствовал, как цепко зажали теперь средний и начали выворачивать. — Здравствуй, Ургез. — Да-да! — зло зашипел он, скалясь от боли. — Какого хрена собачьего тебе от меня надо?! — Ты мне вчера ночью очень помешал, — говоривший был предельно спокоен. В паузе между словами он резким движением сломал Ургезу второй палец. — Теперь придется мне помочь, чем сможешь. Ургез хотел прошипеть еще что-то нелицеприятное и послать ублюдка куда подальше, но с ним явно не собирались долго церемониться. Хрустнул сломанный сустав третьего пальца. — Твои псы уже нашли того, кто утащил у тебя цепочку, Ургез? Узнать бы эту дрянь, ведь голос такой, словно Ургез когда-то его уже слышал. И лицо это мертвецкое: было же что-то, когда-то. Он же его знает, совершенно точно. — Нет, — соврал он, чувствуя, как железной хваткой зажат целый еще мизинец. — Никого они не нашли! — Как жаль. Так нам с тобой не хватит пальцев, чтобы все обсудить. Мизинец слабо хрустнул, и Ургез выругался, снова шипя от боли. Долго не церемонясь, ему сломали и большой палец, и теперь цепко держали за мизинец другой руки. — Давай попробуем еще раз. Кто тебя обокрал, Ургез? Палец начали медленно выкручивать, но Ургез попытался вырваться, и успокоился только от очередного всплеска боли. Теперь сжат был безымянный палец. — Тебе какое дело, падаль? — стараясь говорить спокойно, выдал Ургез. Его брала злость, сменившая страх. Он был лучшим фехтовальщиком, превосходным лучником. Если суставы срастутся неправильно, об этом можно будет забыть. — Дело есть тебе. И немалое, если хочешь сохранить хоть пару целых пальцев. Сустава зажатого безымянного пальца коснулась тонкая полоска холода. Металла. Нож?.. — Ах ты дрянь, — рыкнул Ургез, но дергаться не стал, предпочитая не проверять, так ли быстро ему будут отрезать пальцы, как ломали их. — Кто тебя обокрал? — лезвие медленно скользнуло, пока рассекая только кожу. — Гаррет, — сглотнул Ургез. — Гаррет-тень. Больше никто такое провернуть не способен. — Хорошо. — Лезвие остановилось, не прекращая, впрочем, давить на почти оголенный сустав. — Хорошо. Что ты собираешься с ним делать, если найдешь? Если бы в рукавах остался хоть один метательный нож, Ургез уже бы освободился. — Догадайся, — удалось повернуться так, чтобы краем глаза увидеть нападавшего, но Ургез все еще его не узнавал. — Я так и думал. — Нож прошел через сустав, как через масло. — Тебе не стоило высовываться из своей конуры вслед за вором, Ургез. Очень жаль. Когда его развернули, Ургез успел еще раз увидеть белоснежное лицо, лишенное выражения, и пряди седых волосы. Лезвие вошло под ребра легко, словно этому человеку убивать так было делом привычным и простым. Мир стремительно гас, затопленный болью, и Ургез тонул в подступившей темноте, цепляясь за одну, последнюю мысль: он знает его. Он знал его когда-то. Только какое теперь это имело значение. *** Храм закрывали на ночь. С высокого постамента, опершись на литой из чистого золота меч, на Ролио смотрела Сагра, стоявшая здесь едва ли не с момента основания города. Статуя поражала своей красотой: богиня выглядела живой, и глаза, пронзительные, человеческие, смотрели с долей презрения. Огромная, в два человеческих роста, она, казалось, сейчас поднимет лежащий у ее ног щит, вложит меч в ножны и наденет шлем на голову с собранными в гладкую косу на затылке волосами. Ролио стоял здесь уже несколько часов, не отрывая взгляда от глаз богини, которой был посвящен, как воин, и которую предал, променяв искусство боя на заработок за убийства из тени и без борьбы. В Сагре читалась чудовищная сила и упорство, людям не свойственное. В этой статуе Ролио узнал женщину, поцелуем вернувшую его к жизни. На её нагруднике щит перечеркивал меч с белой лилией на гарде — знак попранной смерти. Сагра забирала себе посвященных ей воинов. А его, предателя, вернула. В Авендум он добрался два дня назад. Идя даже не наугад: его вело чутье, странное, новое, прорезавшееся, кажется, только после смерти. Он безошибочно определял дорогу и продолжал путь, не нуждаясь ни в отдыхе, ни в пище. В одной из стычек с разбойниками на дороге особо ловкий нападавший задел его клинком по предплечью, но глубокая рана даже не закровила. Она осталась, как срез на теле восковой свечи, не напоминая о себе болью, но и не затягиваясь. Город полнился слухами. Ролио побывал уже во многих тавернах, стараясь вызнать хоть что-то о Гаррете, но его неодолимо влекло сюда, в храм. Здесь он коротал уже второй вечер, едва отмыв руки от крови и приведя в порядок одежду и перчатки. Он узнал достаточно, чтобы быть уверенным: Гаррет действительно здесь. И не просто где-то в городе. Он рядом, и Ролио казалось, что он чувствует вора, может выследить, найти, идя по только им одним ощутимому следу. Словно его вела нервущаяся, до предела натянута и звонко дрожащая нить. Только Гаррет был ловчее, и опасность ощущал остро, даже когда, казалось бы, поводов для беспокойства не было. Ролио снова упустил его, но найти теперь вновь будет куда легче. После выполненного Заказа он какое-то время не будет высовываться, а, значит, эта странная нить, это новое чутье приведет Ролио к Гаррету тем быстрее, чем дольше вор будет оставаться на одном месте. *** Новость о смерти Ургеза разнеслась по городу за считанные часы. Гаррета бы это нисколько не задело, если бы не гуляющая широкими шагами сплетня о том, что главу гильдии пришил вор, позарившийся на ту самую цепочку, которой Ургез уже больше суток как лишился. И вряд ли какой вор стал бы пытать Ургеза перед смертью. От него точно что-то хотели: трактирщик, рассказавший о смерти Ургеза, очень напирал на эту версию. И Гаррету дела не должно было быть до случившегося, свои деньги он получил и знал, что справился чисто, а убийство на чужой совести. Но слишком уж это было странно. Гильдия, поднятая на уши и начавшая было искать вора, после смерти Ургеза осела, и Гаррет оказался в безопасности, которой после дерзкого Заказа уже в ближайшее время и не смел желать. Ему казалось, что он вляпался во что-то, что разгрести будет стоить громадных усилий, но не мог понять, во что именно. Сны становились тем навязчивее, чем больше Гаррет находился в городе и слушал, о чем толкует люд. И вопреки собственному обыкновению, привыкший проводить практически все время не в четырех стенах, он уже сутки не выходил из каморки, валясь и глядя в потолок. Сагот все так же молчал, и единственное, в чем Гаррет видел возможность развеять одолевавшую его тоску и перевести дух от кошмаров, были клинки семьи Арглад Дас, которые наверняка не могли дождаться возвращения в Гаррак, в руки законного владельца. В конце концов, Гаррет ведь действительно никогда не бывал на юге. *** Это странное ощущение — когда тебя караулят под дверью. Выходишь, уже смутно зная, что кто-то тебя поджидает, но убеждаешься в правоте предчувствий все равно неожиданно. Гаррет замер, прикидывая, стоит ли прятаться в комнате или лучше разбить склянку с синим порохом, дающую целое облако тумана и прорваться к выходу из переулка. Единственное, что останавливало его, — все те же клинки, оставленные в каморке. Человек, ожидавший его, вышел из тени, и, уже когда затянутые в перчатки из тонкой черной кожи, оббитые металлом (в таких удобно драться врукопашную, сразу можно рассадить противнику лицо) руки коснулись капюшона, стягивая его с головы, Гаррет знал, кто это. И не верил своим глазам, вжавшись спиной в дверь. — Ты мертв, — только и смог сказать он, глядя в блестящие, словно неживые серые глаза наемника. Он был совершенно седой, и куда бледнее, чем обычно. Даже не как мертвый — как призрак, по его, Гаррета, несчастную душу пришедший из послесмертья. — Мертвее некуда,- кивнул Ролио, глядя, не моргая, и его тонкие, обескровленные губы не сложились в привычную самоуверенную ухмылку. Он смотрел куда-то сквозь Гаррета, и этот взгляд был просто жутким. — И, — Гаррет вздохнул, ощущая, что уже точно знает ответ, — какого рожна тебе от меня надо? Ролио не ответил. Он обернулся, отрывисто взмахнул рукой, и из ладони вырвались два серебристых всполоха. Метательные ножи впились в грудь и шею подступающихся к ним мужчин. Ошарашенный Гаррет узнал в одном из них подручного почившего Ургеза и испугался еще сильнее, хотя, казалось, куда уж больше. Ролио добил их быстро, едва ли кто-то успел бы его остановить. Но и этого промедления в продолжении их неприятного, жуткого разговора Гаррету хватило, чтобы успеть выудить из-под кровати в комнате клинки Угря и рвануться с ними на низкую стену соседнего дома. Он уже перемахнул на третью крышу, когда понял, что его не преследуют. Клинки, переброшенные в ножнах через плечо, жутко тяготили, но Гаррет не остановился, пока не запутал след достаточно, чтобы хоть чуть успокоиться. Если уже мертвецы приходят по его, Гаррета, душу, делать в Авендуме точно больше нечего. Даже утра дожидаться не стоит. *** Ролио почувствовал, что Гаррет сбежал так, словно его дернули и уронили на лед. По телу разлилось ощущение странного холода. Закровоточившее было плечо перестало болеть, остановилась кровь, и смутное тепло, проснувшееся было где-то внутри, давно забытое, погасло. Ролио закрыл глаза, чувствуя, как мечется Гаррет, пытаясь запутать след. Он был ловок: даже с ищейками короля такое сработало бы. Но не с тем, кто ощущает присутствие Гаррета как наваждение. Кто может идти наугад и все равно будет ступать след в след с ним. *** Кажется, он не ездил на лошадях уже целую вечность. Впереди был еще Мирануэх, огромный, расстилавшийся больше, чем на месяц пути, а Гаррету казалось, что задница у него отвалится уже сейчас. Он даже задумался, не лучше ли было остаться в Авендуме, чем уже несколько часов трястись в седле, только начиная путь, конца которому еще и не видно. Но ответ приходил сам: нет, не лучше. Будучи даже Танцующим, Гаррет ума не мог приложить, что делать с вернувшимся с того света Ролио. Цель его визита в мир живых была Гаррету более чем понятна (если вообще возможно хоть как-то такое понять) — невыполненный Заказ на Танцующего. А кто его знает, как оно на самом деле? Может такие Заказы связывают сильнее уз жизни и смерти. Сильнее любых уз. Уже темнело, когда его остановил нищий, ловко и бесцеремонно выдрав поводья из ослабших за день пути рук. — Эй, путник, дай золотой! — весело засмеялся он, и в темноте Гаррет не рассмотрел лица. Наглый голос показался знакомым, но только показался. Наученный той встречей с Саготом, что самое случайное может быть не случайным и лучше не скупиться, Гаррет выудил из поясной сумки монету и подал её нищему. И тут же сам удивился своей щедрости, едва не пожалев о подаянии. Но ловкие пальцы выхватили золотой, попрошайка попробовал его на зуб, одобрительно крякнул и похлопал лошадь Гаррета по шее. — Ты бы не спешил так, — хохотнул он, смахивая выступившую на лошадиной шкуре пену. — Не только лошадь загонишь, но и упустишь чего. Или тебе привычно сбегать от того, чего не знаешь? Гаррет ни слова не успел вставить. Нищий обошел его, прихрамывая, и исчез в резко упавшей на мир ночной тьме, словно в прозрачную синеву сумерек опрокинули пинту чернил. *** Убийцы из гильдии нашли его этой непроглядной ночью. Гаррет так и не смог преодолеть соблазн провести ночь не на тракте, на тощей лежанке на холодной земле, а в придорожной гостинице, где за умеренную плату ему предоставили комнату с периной и пуховой подушкой на широкой кровати. Он спал, странно спокойно, когда почувствовал прикосновение к лицу. А когда открыл глаза, понял, что ему зажали рот. Еще хуже было от того, что за дверью явственно слышалась осторожная возня — пытались отворить замок, в который изнутри был вставлен и вполоборота повернут ключ. Гаррет скосил глаза, и ему захотелось потерять сознание или проснуться. Ролио внимательно смотрел на дверь, не реагируя на то, что Гаррет пытается убрать его руки со своего лица. — Это люди Ургеза, — прошептал он, наконец переводя взгляд на Гаррета. — Надо уходить. И отпустил его, бесшумно вставая на ноги и пытаясь тихо раскрыть окно. Все пути к отступлению были отрезаны. Разве что действительно проверить, кто там за дверью, или в окно вперед Ролио сигануть. — Куда уходить? — Гаррет поблагодарил богов, что додумался не раздеваться, теперь нужно было только накинуть плащ и закрепить пояс с ножами и арбалет. — И с кем, с тобой, что ли? Ролио оценивал высоту, чуть высунувшись из окна. — Я тебе расскажу очень увлекательную историю о том, почему тебе надо меня слушать. — Он бесцеремонно схватил пытающегося отстраниться Гаррета за плечо и подтянул к окну. — Но сначала придется вытащить твою задницу из этой передряги. В свете луны он казался почти живым. Губы стали темнее, синяки под глазами почти исчезли, а сами глаза блестели яростно и лукаво. Этот блеск, пугавший его до холодного пота, Гаррет помнил очень хорошо. Ролио развернул веревку с кривыми тройными кошками на одном конце и закрепил кошки на внутренней стороне подоконника. Шорох за дверью внезапно усилился, звякнул металл отмычки в замке, и Ролио подтолкнул мягко Гаррета за плечо на подоконник. Спустились они быстро, и Гаррет даже не успел подумать о побеге, едва коснувшись ногами земли, как сию же секунду за предплечье его перехватил Ролио не только успевший спуститься, но и умудрившийся стянуть вниз и свернуть веревку с кошками. Судя по скорости, с которой им вслед неслись арбалетные болты, Гаррет поверил, что по его душу пришли опытные убийцы. Ролио тащил его за собой бегом зигзагами, и пока получалось оставаться целым. В лесу, совсем близко к гостинице были привязаны две лошади. Таких Гаррет видел всего раз — чистокровные султанатские скакуны. Таких, говорят, даже ветер обгоняет с трудом. Кони были сцеплены за седла цепью, достаточно длинной, чтобы не мешать быстрому бегу, но пресекавшей любую попытку побега. — Ты все продумал, — почти восхищенно, почти обиженно выдохнул Гаррет, когда оказался в седле. Конь выдыхал из точеных ноздрей пар и косил круглым, блестящим глазом на наездника. Ролио отвязал коней, вспрыгнул в седло и оглянулся назад. — Возвращаемся в Авендум, — сообщил он, и у Гаррета глаза полезли на лоб. — Тебе за меня живого цену высокую предложили, что ли? — шикнул он, уже собираясь спрыгивать на землю. — Там тебя точно не будут искать, — Ролио пришпорил коня, цепь натянулась, и лошадь Гаррета потрусила вперед, все быстрее перебирая копытами и заставляя его крепче вцепиться в поводья и луку седла. — Они уверены, что у тебя хватит мозгов не возвращаться. — И у меня их действительно на это хватает! Ролио усмехнулся и пустил коней бодрым галопом прямо через лес. Они миновали расстояние быстро, оторвавшись от погони на границе у тщедушного протока Иселины и к полудню через ворота Бед, находящиеся с задней стороны города, вернулись в Авендум. *** Уже в комнате в бедном квартале, когда Ролио запер двери и проверил, легко ли открываются ставни окна, ведущего на крышу рядом стоящего трехэтажного дома, они, наконец, сняли плащи. У Гаррета была сотня вопросов, тысяча упреков и восклицаний, негодующих и колких, но он замолчал, увидев, что нижняя рубаха Ролио насквозь пропиталась кровью. — Не думал, что у мертвецов идет кровь, — сглотнул Гаррет. — Я особый мертвец, — Ролио со странной улыбкой провел рукой по рассеченному глубоким порезом предплечью. — Тебя бы перевязать, особый мертвец. — Дай мне руку, — вдруг вскинулся Ролио, и приложил пальцы Гаррета к этой ране. Даже ничего сказать против Гаррет не успел: тут же, словно из прорванного нарыва гной, из надреза на его пальцы хлынула густая, все теплеющая кровь. Она текла, становясь горячей, и теплела кожа, к которой Гаррет прикасался. — И, — Гаррет почувствовал, как к горлу подкатывает ком, — что это такое? В смысле, почему... — Потом, — странная радость Ролио прошла, и он поморщился, словно наконец почувствовал боль. — Ты действительно сможешь меня перевязать? Гаррет обиженно фыркнул и уже через пару минут вернулся со с трудом раздобытым тазом с тающим снегом и утащенной тряпкой. — Горячей воды нет, но потерпишь и так. Ролио кивнул и закрыл глаза. Это было похоже на бред, но его раны кровоточили, стоило Гаррету коснуться их, и кожа, даже после прикосновений вымоченной в ледяной талой воде тряпки теплела. Ролио дышал отрывисто, морщился, не открывая глаз. Обескровленные губы темнели, наливались лихорадочным, нездоровым румянцем щеки, на его белой коже казавшимся едва ли не пятнами краски. Ролио заснул сразу, как только Гаррет затянул последнюю рану кусками разорванной рубахи. *** Сон вернулся, словно только и ждал возможности прорваться со дна усталого сознания. Поверхность зеркала, испещренная царапинами, покрытая слоем пыли явила его, Гаррета, уродливого близнеца, истекающего кровью, обнажившего пожелтевшие пеньки зубов. Он тянулся, кажется, сейчас пробьет пальцами тонкую пленку настоящего и дотянется до едва дышащего Гаррета. Внутри все холодеет, увядает, и одно за одним пропадают чувства, и остается только чистое, незатуманеное восприятие существа, которому все равно. Страх от этой перемены истлевает и руки вот-вот коснуться груди, и тогда чувства не вернуться уже вовсе, а с ними, может, не вернется и жизнь. Пальцы сжимаются на плече, и Гаррет открывает глаза быстрее, чем успевает понять, что произошло. Его затапливает страх, ужас, от того, что он уже проснувшись, ощущает это прикосновение на плече, и он оборачивается, понимая, что сейчас, как сотни раз до этого, увидит тонкие окровавленные пальцы, оставившие чернеющие следы на его рубахе. И тогда у него точно остановится сердце. Но пальцы не окровавлены, более того, Гаррет прекрасно знает, кто держит его за плечо. Ролио убирает руку, отодвигаясь к стене и позволяя Гаррету лечь на спину на узкой кровати. Смотрит скептически на насквозь вымокшую рубашку. — Так и умереть недолго, — выдыхает Гаррет, едва веря в то, что все на самом деле в относительном порядке. — Кому ты это говоришь? Мне, что ли? — Ролио привстает и без вопросов начинает расстегивать рубашку Гаррета. — Ты чего делаешь? — удивленно вскидывает Гаррет, но совершенно без сил тут же падает обратно. — Мокрая насквозь, — отзывается Ролио, помогая Гаррету привстать и стягивая с него рубашку. — Кровать замочишь. — Ах да, а тебе здесь еще спать. — Гаррет утыкается носом в его шею, в кожу, совершенно лишенную запаха, стыдливо и обессилено прикрывает глаза. — Мне столько времени снилось, что, оказывается, ты вытаскиваешь меня из этого ужаса. — Он почти засыпает, чувствуя, что Ролио опустил руки и замер, слушая. — Так странно, будто перестаешь ощущать себя настоящим. Ни чувств, ни страха, ни боли... — Я знаю, — говорит Ролио, поворачивая голову, так, что касается щекой уха Гаррета. Говорит, и его тихий голос звучит совсем, совсем рядом. — Пока я искал тебя, так себя и чувствовал. И Гаррет замирает, слушая, боясь пошевелиться. Кажется, сейчас он все же узнает, как вообще закрутилась эта безумная история. — Если бы не Ургез с его чутьем, если бы не пришлось прикрывать тебя от него, мне бы удалось добраться до тебя куда раньше. — Ургез? — Гаррет ежится, но не отстраняется. — Этот ты его, ну, прибил? — Только хуже сделал, — выдыхает Ролио и обнимает Гаррета, резко, крепко, прижимаясь губами к шее. — Столько времени я вообще ничего не чувствовал. Гаррет дергается было, но цепенеет, чувствуя, что Ролио целует его в шею, всасывая кожу, прикусывая, наверняка оставляя следы. — И какого же Х’Сан-Кора ты делаешь? — спрашивает он, упираясь в плечи Ролио, но отстранить его не получается. — Я тебя хочу, — бесхитростно отзывается Ролио и целует Гаррета под задранный в попытке уйти от ласки подбородок, в скулу. — Впервые за последние месяцы вообще чего-то хочу. Будь проклята эта Сагра с её шутками. Гаррет пробует возражать: он-то уж точно такого не хочет, но Ролио целует его в губы, осторожно, словно не обнимает руками так, что вот-вот сломает позвоночник или ребра. — Сагот тебя побери,- бормочет, когда Ролио гладит его ладонями по спине, забирается пальцами под ремень штанов. — Да меня, кажется, уже все кому не лень побрали, — глухо смеется Ролио. Он берет Гаррета так, будто занимается любовью не с человеком, а с хрупкой статуэткой. Только слишком крепко сжатые на бедрах пальцы остро контрастируют с осторожными медленными движениями. Гаррет стонет, слыша только собственное дыхание, мешающееся с дыханием Ролио, и влажные, бесстыдные звуки соития. Сознание плывет, растворенное в ласках, и все кажется дурацким, но до потери ума приятным сном. Ролио стонет, глухо, надсадно, и целует Гаррета в губы, теперь почти кусая. *** Утро подступается медленно, позднее и холодное. Раны на теле Ролио затянулись, на белой коже остался всего один шрам — темный рубец там, куда он схлопотал болт в Библиотеке, пытаясь убить Гаррета. В той, другой жизни. Гаррет не двигается, ожидая, что стоит ему пошевелиться, как тут же заболит меж бедер, где все еще омерзительно влажно. — Угораздило же, — шипит он и уже одевшийся Ролио смеется, непривычно искренне. — Ну, не твоя вина, — говорит он, подавая Гаррету влажную тряпку, — а с богами не поспоришь. *** На постамент подле статуи величественной Сагры в храме богов Авендума садится, словно на свое законное место, хромой нищий. Он вертит меж пальцев золотую монету, подбрасывает ее на ладони, а потом швыряет, да так, что она отскакивает от золотого щита Сагры и падает на покрытую слоем первого, нежного снега землю. Монета плавится, растекаясь блестящей чешуйкой чистого золота, и через нее перешагивает недовольная, одетая в парадные доспехи гарнизонной стражи женщина с мечом и щитом. — Нельзя было сообщить Танцующему о твоих планах? — Она без интереса оглядывает статую огромной себя и стряхивает снежинки с волос, покрутив головой. — Он же все-таки твой подопечный. — Таа, — отзывается нищий, скребя грязным ногтем коленку, торчащую из прорехи в драной штанине. Его уродливое лицо и тщедушное тело меняются, словно он превращается из едва живого попрошайки в сильного мужчину. Глаза блестят лукаво и смешливо. — Они очень хорошо разобрались сами и так, не находишь? Сагра пожимает плечами. — Ты все всегда усложняешь, ворюга. — Таков уж есть. Служитель храма недоверчиво смотрит во двор, где на пустом постаменте статуи Сагота остались следы в настиле чистого, свежего снега.