Поверь в бога

Зелена проглатывает колючие слёзы, отголосок боли и гнева. Аид говорит, говорит много, и Зелена уже не понимает, где он сказал правду, а где приврал, чтобы она наконец решилась. Голос его заводит её в лабиринты себя, собственной головы — а там страшно. Чтобы она наконец сделала это. Зелена смотрит на тело Робина, бездыханное, никчемное, на подавленную сестру и слышит, как робко подает голос её малышка, маленькая Горошинка, за которой окольными путями пришли Робин и сестра. Реджина говорит, что верит в неё, в свою сестру, в тень крови по матери, что всех бросила. Она всех бросила. Зелена чувствует свою ношу, вечно убитой, забитой, ненужной, нелюбимой. Как можно полюбить кого-то, кого ты сознательно отодвигала на десятый план? Как можно полюбить кого-то, если ты большую часть жизни прожила без сердца? Зелена делает выбор. Разряжается звонкий треск, а Реджина, в чью грудь вошло острым концом оружие и вышло чуть выше левой лопатки, прокалывая ткань ее повседневной одежды, сваливается грудой пепла — никто не выстоит против олимпийского кристалла, это чистая магия, смертоносная, раздавливающая, нет ей места в мире, где все смертны, ведь этот кристалл и есть смерть, так сказал Аид. Зелена роняет кусок магического стекла и внутренние демоны, эта злоба, изнывающая от безделья тьма, сочатся по сосудам невыносимой тяжестью, будто вместо крови в ней теперь тягучая черная нефть. Зелена склоняется над останками и не чувствует ничего, что могло бы ее всколыхнуть. — Зелена, посмотри на меня. И Зелена поднимает голову, переставая пялиться на рыхлую горку серого праха, аккуратно лежащую на полу в кабинете омертвевшей сестры. Глаза у нее дикие, бешеные, широко распахнутые, слезы из них беззвучно капают, пробегаясь по щекам и срываясь вниз. В глазах ее стекло этого кристалла, замерзшее навеки, неустойчивое, пластичное. Зелена рывком крепко вцепляется в плечи бога, укрытые дорогой тканью длинного пальто, и смотрит точно в его лицо — сколько ему, столетия, тысячелетия? Он печально весел, ехидство съедает опущенные уголки его губ. — Ты сделала выбор, Зелена, — спокойно и и медленно произносит он. — Я знаю! — выкрикивает Зелена, ей вторит со стороны детский писк Горошинки. — Я знаю, Аид! Аид смеётся, непринужденно и открыто. Бог смерти рад, как же он рад. Тьма ласково обнимает ее, принимает такой, какая она есть, распотрошенной на чувства, ослепшей до черных кругов в глазах девочкой. Аиду плевать на кристалл, хоть от него и откололся хороший обломок. Зелена бодает его в плечо лбом и сжимает в руках, так сильно, что Аид целует её в лоб и довольно выдыхает в её волосы цветом в небо покинутого ими подземного царства: — Ты умница. Шепот его оглушает, Зелена замирает на чертов миг. И изумрудная зелень растекается по ее коже, расцветает отравляющим сердце и мозг ядом, сжирает ее всю, оставляя за собой лишь Злую Ведьму Запада. Ту самую, что так беззаветно полюбил холодный бог смерти. /// Мир становится красен, прекрасен. Рушатся города, скопами пыли и мусора поднимаясь вверх, раскрывается земля и восстают из неё чудовища — Аид всё ещё бог, всё ещё повелитель смерти, но уже без оков тюрьмы, что так любезно повесил на него брат. Зелена даёт дочери имя. Пандора. Не приходит ни на чьи похороны, а после лично хоронит жителей Сторибрука, замуровывая гномов, что напоминают ей жителей страны Оз, в сыпучих шахтах, фей в трескучую кору деревьев, кто успел убежать — молодцы — но вряд ли это им поможет. — Не поможет, — Аид торжественно разводит руками и ухмыляется, в лице его отражается восхищение и благоговение. Зелена щурится, натягивает перчатки черной кожи по самые локти и берет малышку на руки. Воришки, разбойники, обычные жители — очереди в подземное царство растут с каждым днём. Зелена думает, может, ей завести склеп, как у покойной матушки, в котором куда ни глянь, будут стоять шкатулки с полыхающими сердцами. Мир ещё не пал, но так сладко близок к этому. Магия грызет обычных людей, им с ней не управиться, не справиться, она душит их своим присутствием, они захлебываются в ней. Тьма, одетая в шелка жара, разливается по бренной земле, лишь над Сторибруком остаётся чистое алое небо. Зелена не помнит, каким оно точно должно быть, но оно красиво таким, не нужно его менять. Малышка смешно обсасывает пальцы, Зелена ей улыбается и строит рожицы. Пандора кряхтит, моргает и пытается достать до мамы мокрыми ладошками. — Хочешь ее подержать, пока не при делах? — предлагает Зелена. — Мне нужно закончить маленькое дело. Аид согласно кивает, и Зелена отдает ему в руки дочь. Целует Аида в хмурую складку на лбу, малышку в мягкую щеку и исчезает в ядовито-зеленом пламени, кругом взметнув руку над головою. — Пандора, — произносит Аид, неспешно покачивая девочку, завернутую в тёплое флисовое одеяльце. Она внимательно глядит на него косящими прозрачными глазами и доверчиво тянет к его лицу розовые пухлые ладошки. — Кара небесная. Да польется с небес огонь, да превратится вся вода в тягучую темную кровь, Пандора. Пандора дотягивается до его лица, и небольно пытается ухватиться короткими пальцами за все, что попадется. Аид фыркает, Пандора невпопад цокает языком и причмокивает. — Превратится, уж поверь мне. Зелена ищет Спасительницу, но никак не находит. С ней остались её родители и Генри, никчёмный мальчишка, за которого всё делали мамаши. Команда «мы всех спасём и на себя нам класть» провалилась, куда ни попади, их нет. Зелена подозревает, что они ушли в другой мир, но кто бы мог им помочь, интересно же. Не Тёмный ли, чей кинжал лежит у них с Аидом дома​? Зелена издевательски режет им огурцы. Или библиотечная мышь, которую истиной любви разбудил отец, а после минут через двадцать, под заклятием, она породила мёртвое дитя? Смакуй на языке, читай по губам и выпавшим каплям соли — это Гидеон, мертвородыш, крысёныш, окончательно разорванный контракт, Румпельштильцхен радовался бы, будь ему чем. Зелена разочарованно стонет — поисковое зелье совсем не работает. Их вправду нет в этом мире. Что же, тем лучше. Зелена отмахивается от зелени языков магического пламени. Влажная почва выстеливается щекотливой свежестью ушедшего дождя. Чавкая, погружаются в податливую землю каблуки сапог. Реджина Миллс — вычурно изящно вытеснено в камне. И рядом — Робин Гуд — более классический вариант, но читается также паршиво. Зелена кладет яблоко на гранит надгробия сестры. Не видит, как Аид следит за ней из-за тяжёлого воздуха и могильных плит. Пандора спит у него на руках. /// Зелена задумывается о том, каково это быть выдуманной — и находит в этом себя. Будто не было дочери мельника, согрешившей с садовником, был только автор-создатель, впихнувший её в мир по воле пера. По дереву стола рассыпаются гранаты, их сок на нем расцветает яркими пятнами. Они нравятся Аиду, Зелена же находит их слишком похожими на вспышку во рту. Аид лениво листает омертвевшее телевидение. Вокруг лишь новости, новости, новости. Правда, правда, правда — месть на кончике языка вспыхивает кислой сладостью граната. Аид щёлкает пальцами и каналы перебегают сами собой. Зелена смотрит на него, на ерзающую на его коленях подросшую за несколько месяцев Пандору — и сердце наливается горячей тяжестью. Того гляди порвётся под силами земли. Пандора звонко чихает и беззубо смеётся, потирая ручками лицо. Аид перебирает ее короткие волосы сухими пальцами и почти улыбается. Зелена сжимает в ладони массивный медальон темных металлов, покрывает веками голубизну глаз, и выдыхает. За стеклом окон давно вывалился снег, как если бы кто-то полоснул по брюху неба кинжалом. Он серен и страшен, дышать от него трудно, но можно. Зелена не выводит Пандору гулять, дома ведь лучше. Дома мультики, добрая мама и терпеливый папа. Пандора смеётся и выдавливает из себя дурацкие звуки, не похожие ни на одно прилично собранное слово, а на детском даже Аид не говорит. Возможно, Прометей* мог бы помочь, но Аид не в курсе, как с ним связаться. За стеклами окон защитные заклинания, магический купол, не пускающий даже обугленных птиц пролететь сквозь. За окном ненастоящая зима. Мир сам вырыл себе яму и с размаху плюхнулся в рыхлую глину лицом, зарываясь в неё поглубже, чтобы она набилась в ноздри, уши и рот, склеила веки и одубела на волосах. Мир без магии стал миром без будущего. Сторибрук хорош, он цел и невредим, лишь тени мигают на его стенах, лишь ненавистью сочатся улицы. Зелена облизывает губы, сладко-кислые, ноющие. Она поднимается со стула, перебирается к своим на диван. Пандора тут же узнает мать и тянется к ней, хмуря лоб и требовательно фыркая. — Она похожа на тебя, — Зелена забирает малышку к себе. — Так странно. Аид многозначительно молчит. Щелкает пальцами, и канал мгновенно сменяется — на нем тоже самое что и на прошлых… Десяти, ста? Ох. Пандоре всего мало. Она открамсывает время, растягивает его резиной, дерётся за внимание к себе от, всего-то, двух человек, что у нее есть, будто они могут разорваться, и сразу же окружения станет много. Аиду тысячи лет. Аид — нашкодивший мальчишка, получивший совсем не по заслугам. Зелене не больше сотни, её мать билась животом о углы, таскала тяжести и пропивалась настойками деревенской знахарки, лишь бы плод вышел из нее поскорее. Зелена приникает к богу в едва ли не нежном жесте, находит под ладонью, сквозь небрежно мятую рубашку, гулкие стуки сердца. Пандора ревниво мекает, приходится вернуть руку на место, на ее тельце, но остаться приложенной к твердому плечу щекой. Зелена ощущает, как зелень кожи сворачивается, слезает с неё прямо сейчас, Аид внимательно следит за этим действом. Зелена, захлебнувшись воздухом, распускает замок рук, держащий малышку, и ошарашенно следит за тем, как предплечья становятся чистыми. — И что со мной? — но в голосе Зелены изумрудный яд. Аид смеётся, целует её в щеку. — Ничего, любимая.