Последняя запись в дневнике

      «Прошло более трёх лет с тех пор, как меня, Сиэля Фантомхайва, и демона, чье имя я и не стремлюсь узнать, связали узы контракта. И с каждым прошедшим днём я понимаю, что мой конец уже близок — этот ублюдок уже даже не скрывает голода в своих глазах, а улыбка, обнажающая длинные клыки, нервирует. Впрочем, чего я ожидал от Себастьяна? Мое время истекает стремительней, чем я думал, хотя, я думаю, что все контракты, которые он заключал, столь же быстротечны, как и наш.       Однако все же...       Это глупо — доверять свои мысли вещи, которая может быть найдена, но бояться мне уже нечего — дело о смерти моих родителей практически раскрыто... разве что Себастьян найдёт, но вряд ли он полезет в личные вещи так надоевшему ему амбициозного смертного с душой для истинного гурмана.       Но даже если это случится — пусть. Потому что это — последняя запись в этой книжке. Здесь краткая биография графа Сиэля заканчивается. Потому что дальше я обращусь к тебе, Себастьян Михаэлис.       Странно... Понимаешь, Себастьян, люди живут эмоциями. Для них неважно ни будущее, ни настоящее. И даже на прошлое они обращают внимание только ради того, чтобы вспомнить дату очередной смерти очередного родственника или ради другого значимого события в жизни. Я же, на удивление, помню каждое мгновение проведённого рядом с тобой — и не ухмыляйся так самодовольно, ты, сволочь! — времени. Словно каждая секунда стала чем-то важным, чем-то... незаменимым.       Слишком выспренно, не так ли? Ведь именно ты научил меня этому, как и многому другому.       Сейчас я воспоминаю каждый вечер, который ты провёл рядом, невозмутимо подавая очередную чашку чая, и усмехаясь, когда я сердито смотрел на тебя. Эти мои взгляды тебя практически не трогали, ведь ты всегда меня понимал, прекрасно осознавал, что скрывалось под напускным гневом.       Как и я мог даже по мимолетной интонации понять, успели ли тебя разозлить своей непроходимой тупостью слуги, или же ты успешно избегал пока этого душераздирающего зрелища.       Мы понимали друг друга, порой даже не взглянув другому в глаза, а этого было слишком много.       Иногда — как же это глупо, — я будто чувствовал исходящее от тебя тепло, мягко укутывающее одинокого мальчишку со своеобразными понятиями о гордости и чести... Но, разумеется, это было всего лишь очередной иллюзией. Как было галлюцинацией уставшего сознания образ тёмного силуэта, неподвижно застывшего около изголовья кровати и гладящего меня по взмокшим после кошмара волосам, безмолвно даруя сон уже безо всяких мучительных воспоминаний. Порой я даже полагал, что ты применяешь свои способности для этого... я благодарен тебе, хоть я так и не нашёл слов для её выражения.       А ты молчал, всё так же спокойно или лукаво улыбаясь, не допуская в радужку красных глаз даже намека на неравнодушие.       Я молча принимал эту бессловесную игру, исполняя свою роль день за днём, час за часом... Глупо, абсолютно по-человечески надеясь, что всё это — очередная игра обманщика. Но нет — очередная зацепка здесь, другой хвост там, и мы медленно, но верно, распутали клубок интриг, убивая тех, кто до конца не выдавал своих секретов.       Даже в твоих методах я находил некую прелесть.       Ведь я видел тебя, а не безликого убийцу. Видел, как ты стараешься все сделать как можно более тихо, словно вспоминая о моем недовольстве в те первые месяцы после заключения контракта. Видел, как ярко сверкает остро заточенное лезвие, мелькавшая в длинных музыкальных пальцах моего идеального дворецкого. Однако я никогда не возлагал надежды на твое милосердие — ты для этого слишком злопамятен.       Но я хочу, чтобы ты знал.       Последние строки этого письма не являются надеждой на благоприятный исход — ведь ты, если и найдешь его, то это произойдет позже моей окончательной смерти.       Они лишь подведут итог всему тому, что написано мной в трезвом рассудке.       Ты мне дорог, чертов ты ублюдок. Возможно, больше, чем кто-либо в этом мире. И именно поэтому я не пойду на обман, а разыграю эту партию, как мне положено. Пусть мечта о мести и перестала быть основной, но раз уж тебе так угодно — я возьму свою трость в последний путь.       И не оглянусь.       И не буду молить о снисхождении.       Потому что я граф Сиэль Фантомхайв!»       Мужчина, сидевший на кровати своего господина и сжимавший в руках тонкий томик, — хотя его вполне можно было принять за брошюру, — грустно усмехался, провожая пальцами острых солдатиков изящных букв, чуть склонившихся вправо, словно подчиняясь действию неведомого ветра. Он не знал, сколько просидел здесь, в полном одиночестве, наблюдая взглядом алых глаз за медленно взмывающим над горизонтом солнцем, чьи лучи уже никогда не коснуться лица одного юноши.       Демон медленно закрыл личный дневник Сиэля, убирая его во внутренний карман пиджака, и поднялся на ноги, подходя к окну.       Что ж... пришло время дать начало новому дню.       Себастьян Михаэлис взмахнул руками, как будто дирижировал невидимому спектаклю, и всё вокруг него: комната, кровать графа, дверь в ванную и сама ванная, — растворились, исчезая с лёгкими порывами ветра.       Так же, невидимо для остального мира, исчезли пятеро слуг, на мгновение появившись перед бывшим дворецким и растворяясь белым туманом, устремившемся к небу, все еще имеющего насыщенный синий цвет, разбавляемый лишь фиолетовыми и голубыми мазками.       «Вы можете не знать меня и не верить в мое существование, но я был. Здесь, рядом, и я ходил по тем же улицам, ел ту же еду и отмечал свое день рождение, как и все люди. Ведь я тоже человек...»       Постепенно из памяти людей испарялся невысокий неулыбчивый подросток, помогший раскрыть не одно дело. Исчезал хороший собеседник, друг и наставник. Исчезал мастер, подчиненный и постоянный клиент. Исчезал человек, который, как оказалось, умер давным-давно.       И любые его следы испарялись так же, как и он сам.       Бывший дворецкий, проходя мимо семейного кладбища по фундаменту (только он уцелел из всего здания, не считая обломков стен), увидел четвертую могилу рядом с тремя другими: могилой пса, могилой Винсента и могилой Рейчел. И на этот раз она была не досадной ошибкой, а истиной, пусть с датой они и ошиблись.       Вздохнув, Себастьян спрыгнул на землю, отходя от особняка все дальше и дальше, не замечая, что его одежда, взметнувшись в воздухе вихрем монохромных искр, пропала без следа, но не только это: тело демона тоже будто растворялось, осыпаясь на зелёную траву чёрными перьями. Однако маленькая тонкая книжка осталась с ним рядом, удерживаемая рукой дворецкого.       Силы одного маленького отчаявшегося и всеми забытого мальчика хватило на создание слуги-демона, который действительно был рядом с ним до самого конца и даже после него.       Эта сила была столь огромна, что никто и не обнаружил подмены — ни жнецы, ни сами демоны. Лишь один знал правду, однако он никогда не расскажет её. Если только, конечно, ему не зададут правильный вопрос, уплатив за это цену.       И две реальности: одна истинная, другая ложная — начали медленно сливаться в одну, как это и должно было быть.       Обернувшийся на мгновение мужчина лишь поднял руку, окончательно стирая следы своего существования, и сам растворился, оставив лишь одно чёрное перо с легкими вкраплениями серебристого оттенка у кончика.