Ракета

Будь воля Ки, он бы предпочел никогда больше не переступать порог сот. Но даже в этом отсеке Уан-тауна коуты Креста расправятся с ним еще до того, как он успеет сделать хотя бы один глоток "Радуги" в подпольном клубе. Ки спустил ноги с койки, и белая блестящая гусеница матраца принялась шевелиться и сворачиваться, тряся жирными боками, прежде чем исчезнуть в клапане своего подкроватного домика. Ки подключился к сети, чтобы его стерилизованная трешка не давила своими стерилизованными стенами. Он растрепал волосы и потянулся ко столу, столешница которого образовалась из доски, прежде удерживавшей матрац. Иных способов разместить спальню, кабинет, столовую, прихожую и даже уборную, прости, Господи, в сотке метр на три, разумеется, не представляется никакой возможности. Таковы законы и правила ZIP-Corporation: если что-то можно использовать по двум назначениям, ничего другого и не нужно. Будь воля коутов, они и всех людей заменили бы на одного человека, чтобы полировать тому пятки и откармливать до конца жизни, наверное. — Хотя нет, — бормочет он самому себе, терпеливо дожидаясь, пока система подставит под его задницу стул, а в глаза ударит электрических свет туннельных пикселей, и можно будет поставить размеренный голос диктора. На экране возникает тошнотворная серая обложка с извивающейся змеей удавки на ней, и Ки берется за работу, запуская мелодичный женский голос читать ему вслух. Когда время работы подходит к концу, он с трудом вспоминает, кто он такой и были ли у этой выеденной оболочки хоть какие-то желания. Ки сверяется с картой, как только нижний правый угол взрывается сообщениями. "Придешь сегодня?" Он отклоняет вызовы и разочарование удушливой волной окатывает его с головы до ног, увлажняя полость рта в предвкушении всплеска ярости. Мигает крупная зеленая кнопка принятия вызова, синхронно пульсируя вместе с подступающей мигренью. Ки отклоняет вызов и вместе со вздохом и выдохом пускает в собственное сознание мысль, что мигрень вызвана не только безалаберностью и самонадеянностью да безответностью последнего отряда. Нет. Просто у него не осталось иного выбора, и он читал взахлеб, поглощая любой текст на своем пути. Хороший или плохой слог, богатый или бедный словарный запас, крошечный драббл или жирное, как его постельный матрац, макси — ему уже было все равно. Больше трех месяцев он не виделся с Червем. Они не виделись в целях безопасности, и, если полгода назад Ки и он могли вволю мечтать об окончании этой жизни под лозунгом запретов и ограничений вместе с извечными прятками по трешкам сот. Конечно, трешками эти, с позволения сказать, квартиры, назывались исключительно в качестве дани госпоже истории. Теперь же, если они с Черви обзавелись приемным, то, как и все остальные, они могли бы наблюдать, как распахнуться детские глазенки от изумления, когда они расскажут, что всего-то каких-то тридцать или сорок лет назад трешками назывались особенные соты — с тремя отсеками комнат вместо одной, в которых все не было напичкано, как в его трешке. "Если что-то можно использовать, как стол и кровать — зачем нужно что-то еще?" — он наизусть запомнил слова Крута на одной из последних конференций, на которой он присутствовал лично. Теперь же Крут погиб, оставив после себя сына и наследника, который не знает о собственном родстве с диктатором и лидером коутов и Zip-Corporation вместе с ними. Ки, повинуясь какому-то внутреннему порыву, выключил бестолковый и монотонный диалог диктора и поднялся со своего места. Он стоял в кубе размером метр на три (отчего их и называют трешками к этому моменту) и для того, чтобы дотянуться до книжного шкафа, достаточно было просто повернуться на девяносто градусов по часовой. "Stay hungry stay foolish", — он сразу нашел подчеркнутый текст внутри найденной книги. Как они могут вестись на подобного рода лозунг, отказывая себе в пространстве и цвете, выборе и свободе? Как можно покупать что-то в ущерб вкусу жизни и собственному мнению? "Наверное, твое мнение — это все, что у тебя осталось, Ки", — бормочет он рассеянно, вонзая книгу обратно между сестер, таких непохожих на нее и похожих одновременно. "Как мы можем быть такими похожими и такими различными одновременно", — бубнит он, закрывая лицо дрожащими пальцами и жмурясь до болезненных и щиплющих глаза и веки слез, что кажется, что он сам уже начал источать яд, чтобы уничтожить самого себя, неспособного смириться с невозможностью прямо сейчас взять и посмотреть "Я — Сэм". Такие фильмы и книги уже много лет как запрещены на законодательном уровне и все, что остается ему и его людям — это прятаться в подвалах и кладовках, собираться в заброшенных зданиях за пределами Уан-тауна и делиться друг с другом выпотрошенными фрагментами. Информация никогда не исчезает окончательно. Так, по крайней мере, они думали несколько лет назад, когда их бунт только начинал свое движение, полагая свою миссию заранее выигранной. Глупцы. Наивные и слепые дети, жаждущие быть ослепленными красивыми идеями и громкими лозунгами, ничего не смыслящие о враге, с которым им предстояло столкнуться. Теперь же их осталось меньше сотни — и одно лишь везение оставило Червя живым после того, как их засекли коуты. Будет ли он сегодня на сходке? Последние несколько дней ему снятся кошмары, в которых он приходит к одной-единственной мысли, что теперь боится только одного: что их с ним обесцветят в разное время, друг за другом. По очереди. И он узнает, что их команду поймали и его больше нет среди живых. Конечно, на самом деле они никого не убивают. Но лучше бы убивали, в самом деле! "Я буду", — выскакивает сообщение от него, и Ки застывает, внутренне давя панику и отчаяние, бурлящие в нем волной желчи. "Не смей", — он печатает букву за буквой, хотя пальцы дрожат и не слушаются. В ответ приходит издевательская рожица, как замена его улыбки. "Не смей, слышишь? Они выследят вас. Вы что думаете, они ваше жалкое ПО не декодировали?" "Я не могу больше. Мы не виделись полгода." Полгода? Ки прижимает ладонь ко лбу и сглатывает, судорожно пересчитывая в сознании месяцы. Господи, неужели действительно больше пяти месяцев? Видимо, он попросту старался не считать время, чтобы было проще держаться. Вот только конца и края этому не видно, надежда угасла после того, как коуты стали их провайдером, окончательно захватив власть надо всеми течениями информации по сети. С виду внутри сети ничего не поменялось, никаких запретов или блокировок, просто те немногие из контентщиков, кто еще создавал что-либо дельное, вдруг прекратили собственные публикации. Их нашли и обесцветили —в этом не было сомнений еще тогда, когда он впервые услышал от своих о молчании этих авторов. Он едва не попался коутам, когда попытался встретиться с Джи — она жила всего в нескольких сотнях от него, в одном отъезде многотысячного здания. Такие дома начали строить вместо предшествовавших всего несколько лет назад — новейшая разработка современной техники, где в пространстве метр на три умещались сразу и кровать, и обеденно-рабочий стол. Один экран на половину стены работает и как телевизор, и как монитор компьютера, и как лампа искусственного освещения. По новейшим технологиям он же имитирует окно лучше, чем с этой задачей справились бы настоящие окна, по заверениям разработчиков. Все дело, конечно, в том, что, когда в одном и том же доме нужно разместить несколько десятков тысяч живых людей, только избранные могут позволить себе настоящие окна, ведь эти квартиры походят на медовые соты, размещенные в одном большом кубе здания. Сколько Ки живет здесь, он никак не может отогнать от себя осознание, что то же самое сидение, на котором он сидит во время работы, служит также сидушкой для унитаза, а щель, в которую прячется его матрац поутру, служит щелью и для канализации. А, когда настанет время трапезы, та же доска, на которой размещается матрац, станет основанием столешницы перед экраном. Система «Умный дом» в действии, где все тютелька в тютельку и у всего свое место и предназначение, а в апофеозе технической мысли каждый предмет выполняет сразу несколько функций. Если есть что-то, во что можно смотреть, будь то телевизор, монитор или окно, Zip-Corporation с гордостью заявит об этом, что теперь ультрасовременный One-Eye заменит вам все, от рабочего и домашнего монитора до окна в мир. Если есть что-то, использующееся для того, чтобы размещаться на нем, Zip-Corporation сделает все, чтобы сэкономить на материалах и пространстве. Даже если для этого придется совмещать несовместимое и разрабатывать систему очищения поверхностей и тканей, которая будет гарантировать, что даже ваши собственные испражнения никоим образом не участвуют в системе пищеварения дважды. Что, по правде говоря, приходится обещать при условии, ведь одна и та же доска служит и поверхностью обеденного стола и тем, куда садится ваша пятая точка, чтобы облегчить нужду. Ки вздохнул и отложил стилус, пытаясь тем самым отогнать от себя и отчаяние, захлестывающее его разум. Наверняка люди Цихета о них забыли. Группа людей, сбежавшая с земли на угнанной ракете много лет назад, лучшие из ученых и художников, талантливейшие из врачей и технарей, гениев компьютерной техники, отказавшихся служить Z-C, исчезли в черном небе, словно передумавшая падать звезда. Надежды нет. "Я буду ждать", — пишет ему Червь, и Ки горько смотрит на экран. "Я прошу тебя, Чи, они выследят вас и уничтожат в вас все живое. Я не хочу тебя потерять", — печатает он дрожащими пальцами. "Мы собираемся посмотреть 'Ходячий замок Хоула, у Туреха осталась копия'", — печатаются ответные буквы, мерцая квадратами пикселей. "Но я не буду смотреть, если ты будешь сидеть рядом". Тошнота отчаяния и жар предвкушения сжимают горло удушливым объятием противоречий. "Может, ну его к черту?" — думает он, хватаясь за ручку встроенного холодильника и потянув на себя в поисках сакраментального ответа на вопросы жизни и смерти. Смысла собственного существования и экзистенции их подпольного клуба любителей смотреть фильмы частями. Они познакомились с Червем множество сезонов назад, когда у власти стоял Крут. Тогда еще не было известно, что один из так называемых лекарей суверенитета, простой мальчик на побегушках по имени Крест. Подумать только — бастард диктатора и короля минимализма и теперь не знает того, что он его сын, его плоть и кровь, и что даже такому, как Сигизмунд Крут были не чужды прежде плотские утехи. Цихет же был одним из немногих, кто смел сопротивляться открыто, а люди Крута были слишком скованы собственными обещаниями о свободе информации, равенстве и мире, чтобы воспрепятствовать их уходу. Цихет обещал вернуться за ними тогда, поскольку ZX-2500.06 не был предназначен для большего числа людей. Да и Червь тогда сомневался в собственном рвении остаться, в отличие от него самого. Сколько пройдет времени, прежде чем его вычислят по низкопробным частотам электросигналов, как одного из не желающих подчиняться и вносить свой единичный вклад в глобальное одурманивание? Разве не было бы лучше один раз напоследок встретиться с нашими и коснуться теплой и отполированной щеки Чи, переплести пальцы и… Подумать только! Он даже не мог думать о фильме, воображая их встречу. Столько времени прошло… Ки принимает душ и переодевается в свежую одежду, выплюнутую ему почтовым ящиком. Он заказал эти вещи и они прибыли по трубам экспресс-доставки в течение каких-то двадцати минут. Явно система считывала его предпочтения все это время и хранила в памяти и зоне досягаемости все вещи, которые он мог захотеть приобрести. Чертов большой брат следит за тобой. Улица ударила его в лицо и в грудь переизбытком кислорода и прохлады, и он добрел до ячеек метрополитена,ныряя в капсулу и дрожащими пальцами возя по экрану, чтобы задать конечный пункт отправки. "Желаете ли вы заказать билет в обратном направлении?" — да. "Пожалуйста, приложите ладонь к экрану". "Все верно. Приятного пути!" Капсула срывается с места и несет его вниз и вбок, а затем огибает что-то, судя по звукам и ощущениям, поступающим с помощью вестибулярного аппарата. Эти капсулы ввели вместо поездов и тоже совсем недавно — кажется, еще до того, как были введены трешки сот. Глобальная схема проходила от сот каждого в любую точку мира, перемещаясь на отрицательных колебаниях магнитных потоков. Когда-то много лет назад человечество пришло в восторг от идеи глобальной системы транспорта, в которой ты размещаешься в капсуле, и та движется со скоростью звука и может довезти тебя до любой точки мира за считаные часы. Это позже выяснилось, что даже работа, которой ты будешь заниматься, чтобы обеспечивать себя, будет проистекать внутри твоей же ячейке трешки, не выходя наружу. Люди оказались расфасованы по ячейкам, потеряв смысл выбираться наружу. Ты просыпаешься и кровать под тобой самолично обращается в душ, за ним появляется кухонный стол, накрытый вкусной едой, поглощая которые ты питаешь иллюзию, что узнаешь что-то о мире, поглощая новостной поток с экрана. Затем, когда с завтраком оказывается покончено, появляются манипуляторы и ты садишься за работу, производя никому не нужный и неинтересный контент, серую безликую массу информации и связей, которая будет скормлена системе и, несомненно, принесет прибыль Zip-Corporation. В свободное время большинство поглощает контент, созданный другими, на чем и базируется работа системы. Гам и гул голосов встречает Ки в подвале, в котором они условились встретиться, и он рассеянно улыбается парням и девушкам, хлопающим его по плечу и смеющимся. Вдалеке слышны шипение прожектора и голоса киноленты. Кто-то поставил отрывок из Амели, это становится очевидно: звучит детское "Когда палец указывает на небо, дурак смотрит на палец". — Привет, счастье, — раздается мягкий голос со стороны, и Чи просыпается в происходящем, ощутив прикосновение губ к собственной щеке. Он сильно изменился и немного постарел, но остался так же тощ и высок — Червь, имя и фамилию которого они договорились забыть еще при знакомстве, стоит перед ним, сияя ясными синими глазами. Чи бросается к нему в руки и крепко прижимает к себе, чувствуя пульсирующую волну паники, нарастающей каждую секунду. — Нужно уходить, — шепчет он в шею, сладкую от одеколона и его личного, особенного чайного запаха. Словно кто-то слишком много макал печенье в чай и смешавшиеся запахи закрепились на этом человеке. — Да прекрати ты! Ребята хорошо все написали, мышь не подкопается, — смеется Червь мягко, пытаясь успокаивающе похлопать его по плечу. Но получается у него из рук вон плохо — вместо осознания объятия перед глазами Килеса мелькают шприцы и монотонный бубнеж с экрана, разъедающий мысли. Как он страшится, что подобное сделают с ним… — Пожалуйста, пойдем отсюда, — умоляюще шепчет он, погладив черные ниточки волос, в приятном беспорядке лежащие на плечах юноши перед ним. — Я тебя прошу. Пожалуйста? На долю секунды в синих глазах видно что-то вроде готовности услышать и послушаться, но он вдруг мотает головой и улыбается. А затем тянет его за руку, не зная, что каждый шаг в кирпичную комнатку подвала, кишащего музыкой и обрывками фраз, разговорами и объятиями, он словно заводит его в пучину страха и отчаяния. Коуты считывают сигналы, проходящие через всю сеть. Не может быть такого, что они не смогли бы предугадать пароль от шифратора, с помощью которого местные самоделы зашифровали свой меседджер. А, следовательно, их появление здесь это только вопрос времени — а, возможно, они попросту ждут, пока не появится как можно больше народу. Не проходит даже половины фильма, прежде чем он закрывает глаза от ударов в дверь. Все их люди на месте — и не остается сомнений, кто это может быть. * * * Он спускался по лестнице, которая зигзагом пересекала стену. По прибытии вниз протянул ладони медсестре, дожидаясь, пока она снимет с его рук перчатки. Крест отмыл пальцы дважды и стряхнул влагу в раковину. — Хорошо поработали, — он улыбается и кивает девушке, и так кивает, сдержанно и сухо. Здесь работают лучшие из лучших, а ему посчастливилось стоять не в самом низу этой иерархии. После процедуры все они ведут себя одинаково — животное и низменное на какие-то полчаса берет верх над человеком, лишенным естественной крови, а затем обращенный приходит в себя и начинает жить по-своему. — Коуты задержали еще… — осторожно замечает медсестра, и Крест останавливается в дверях, резко оборачиваясь. Но какое-то время он не может оторвать глаз с обесцвеченного, который сидит нагишом на койке, белый и чистый, со следами от игл на запястьях, с его крестом, стиснутым меж дрожащих от оргазмического приступа пальцах. Они взяли моду просить его украшения, цепляясь за него, как в Средние века люди уповали на Бога. — Это последние? — Крест улыбается, опустив голову, и из-за нетерпения поправляет халат. Опускает голову ниже, но не сводит глаз с девушки. — А их главный с ними? — Да, — безэмоционально отзывается она, заглядывая в свой манипулятор, освещающий бледное лицо снизу вверх. — Да, их главный был вместе с ними. Килес Доуби. Я думаю, их доставят сюда с минуты на минуту, так что нам придется поработать сверхурочно, доктор Крест. Волнение захлестывает его, словно какого-то безвольного цветного, и он приходит в себя уже в своем кабинете, стоя перед окном и наблюдая за шерстяными клубами дыма из труб цехов и производственных помещений. Сколько они достигли за это время! Когда за его спиной становятся слышны стук в дверь, шаги коутов, а спину начинает прожигать взгляд этого человека, боровшегося до последнего, Крест молчит и ждет правильного момента, чтобы обернуться. Для этой встречи он даже переоделся и взял старый отцовский крест, который красиво смотрелся на белом халате. Он оборачивается и они встречаются взглядами — каре-красные глаза, цвета крови, смотрят на него в упор, будто Крест собирается сделать с ним что-то плохое или обесцветить наравне с его людьми. — Добрый вечер, — он вежливо кланяется и расплывается в улыбке, а затем делает взмах ладонью, укоризненно глянув на коутов. Служители порядка тут же отпускают своего пленника и отступают вон, оставляя их наедине. — То, что сейчас вечер, я и так знаю, а вот в искренности пожелания крайне сомневаюсь, — его голос срывается, но как звучит! — Вы упрекаете меня в лицемерии, молодой человек? — изумляется Крест, подняв брови и заправив волосы за ухо. — В то же самое время я совершенно не желаю вам зла. Как, впрочем, и кому бы то ни было кроме… Хотите выпить? — Что вы с ним сделаете? Превратите в еще одну безвольную марионетку? — словно десяток лет сходит сразу с лица юноши, выявляя несдержанного ребенка, когда Килес переходит на крик и бросается на него. — Что вы с ним сделаете?! В упор разглядывая красное от возмущения лицо и изумляясь увиденному, Крест стоически выдерживает хватку рук, сомкнувшихся на его воротнике. — С кем, простите? — холодно вопрошает он. — С Червем… вы знаете, с кем! — Не имею и малейшего понятия, — Крест отцепляет от себя руки и обходит рабочий стол, зажимая кнопку на мониторе. — Мэриэн, будь добра, наведи справки относительно человека по имени… ну? — Я не знаю его имени. Я поклялся, что не узнаю его имени… Его родители — одни из ваших, он сбежал от них, чтобы его оставили в покое! — кричит Килес, но в лице становится заметна степень отчаяния, последовавшая за осознанием совершенной ошибки. — Извини, Мэриэн, он не знает имени, — чеканит Крест, виновато улыбаясь в камеру. — Как же я могу помочь, когда даже не знаю имени? А он друг вам или, может быть, даже возлюбленный?.. — Если бы я назвал имя, его участь усугубится, — хрипло отзывается юноша. — Что я, не знаю, как вы работаете… — Вы строите из нас каких-то злодеев из собственных фантазий, подпитанных сомнительной литературой и кинолентами, — их взгляды встречаются, когда Килес оседает на диван, а Крест не может удержаться от того, чтобы сесть вслед за ним. — С вашим другом, кем бы он ни был, ничего такого страшного не случится, процедура абсолютно безболезненна и положительно сказывается на всех наших пациентах… — Вы лишаете их чувств, вкуса к жизни и собственных желаний! — столь недолго просидевший на месте юноша вскакивает на ноги, и Крест стирает с щеки капли его слюны, с сомнением опустив глаза на пальцы. — Вы очень не сдержаны, молодой человек, — улыбаясь, он растирает пальцы и расширяет улыбку. — Но мне это в каком-то смысле даже импонирует. Вы один из немногих, кому, на мой взгляд, совершенно не требуется инъекция и процедуры. Поэтому я не мог не обратить на вас внимание. Но вы, кажется, негативно расположены к нашему общему делу? — Я ненавижу вас и все, что делает монстр, работающий под твоим руководством, щенок! — выплевывает тот. — Ненависть, — Крест кивает и опускает глаза. — Очень сильное слово. А вы не понимаете, что наша корпорация работает во благо человечества, и большинству людей так в действительности проще и лучше, и они сами признают это после процедуры, начиная жить полной и счастливой жизнью, заводят детей, исправно и старательно трудятся… Вам не приходило это в голову, мистер Доуби? — Из-под вашего скальпеля выходят ничего не понимающие зомби, которые предпочли бы умереть, чем жить без собственных желаний, стремлений и страстности, если бы у них был выбор, пока они находились в сознании! — горячо выпаливает собеседник. — Много ли ума в подобной логике мышления, которая ведет к самоуничтожению? — Крест ведет головой, с искренним сомнением глянув на собеседника. — Впрочем, я не виню вас в том, во что вы верите. Все люди разные, у всех свои жизненные установки, берущие свои корни из условий, в которых мы выросли… Я хотел бы побольше узнать о вас и, возможно, даже подружиться. Мне не хватает людей, с которыми здесь можно было бы поговорить, вы знаете? — Ты… твою кровь не подменили? — странно распахиваются карие глаза. — Нет, — он улыбается, с сомнением вглядываясь в это изумление. Словно это можно считать достоинством по меркам этих людей! — Мой бывший руководитель, Крут, когда-то воспрепятствовал тому, чтобы надо мной проводилась эта операция, а мои подчиненные не могут сказать ничего однозначного на этот счет. Но — компания процветает, люди довольны и счастливы, жизнь кипит, а потому я не посчитал рациональным что-либо менять, коль скоро мои распоряжения не привели к краху… — Ты понимаешь, что они делают? — выпаливает этот человек, подсаживаясь ближе. — Они ведь все живое из людей выдергивают! А ты… Ты еще можешь на что-то повлиять, раз тебя не сделали одним из них! Детский и невинный лепет бессознательного малыша. Крест улыбается и разглядывает мальчика перед собой, стараясь не так часто моргать, как обычно. Он довольно красив сам по себе — такая красивая темная кожа, такие глубокого красного цвета глаза, и темно-каштановые волосы, кажущиеся совершенно черными в этом освещении. — Вы… вы прививаете еще смыслящим людям желания, состоящие из того, что лишит их жажды жизни и смысла к существованию, — тараторит этот ребенок, распустив пальцы. — Ваши рекламы, ваши товары и даже сеть сама по себе лишает их всего человечного и настоящего! Стандарты красоты, когда она становится общедоступной, стирают последний шанс на то, чтобы люди любили друг друга такими, какие они есть, ценили локальную, особенную красоту! Что вы приказываете нам есть, пить, читать и смотреть? Разбавленный сахар? Концентрированные калории, из-за которых человек не в состоянии насладиться чем-то менее насыщенным, с более тонким и простым вкусом? Крест поднимается с места и доходит до бара, плеснув воды в бокал и закинув несколько кубиков льда. — Я все еще слушаю, — на всякий случай замечает он, скосив глаза на застывшего собеседника. — Продолжайте, Килес, не сдерживайте себя. Выговоритесь, если вам от этого станет легче. — Вы не верите мне, — чуть ли не плача, выдыхает этот мальчишка. — Отчего же, я ведь, знаете ли, тоже человек разумный в своей степени, и потому могу понять то, о чем вы говорите. даже если не полагаю вашу точку зрения как единственную и неоспоримую… — он жмет плечами и оседает рядом, облокотившись о диван. — Другой вопрос, что вы и я, может быть, и способны удержаться от соблазна разрушить собственную жизнь, получив свободу воли, чувств и прочим буйствам, но ведь остальные люди — не мы. Не по этой ли причине мы с такой легкостью нашли место вашей сегодняшней сходки? Несколько долгих секунд он молчит, растерянно глядя в глаза Кресту. — Они, по крайней мере, попытались создать что-то сами, — наконец, выпаливает он, сглотнув. — Да, с этим я не поспорю, очень толковая разработка, если бы не существовало наших программ. — кивает Крест согласно. — Вашим, с позволения сказать, разработчикам будет предложено занять должности штатных программистов Zip-Corpotation, как только они пройдут курс психотерапии и не будет выявлено, что они нуждаются в замене крови. Так что я не понимаю, почему вы так истерите, когда у всех все хорошо, включая вас и вашего безымянного друга… — Что мне сделать, чтобы вы не трогали его? — Крест опускает глаза на ладонь, закрывшую его руку, стоически молча. Доуби тут же одергивает руку, испугавшись чего-то сам. — Процедуру проходят в зависимости от результатов тестов, а не по моей воле, я же не царь и бог здесь, — Крест с сомнением улыбается, покачав головой. — Хорошо, что мне сделать, чтобы его кровь не заменили вашей… бесчувственной химией, вне зависимости от результатов? — и снова он касается его руки, на сей раз набравшись решимости вцепиться обеими руками. — Теста? — Вы, видно, дурно представляете себе мое место в этой компании… — тихо тянет Крест, испытывая невесть откуда взявшиеся злость и ярость, и одергивая руки. — Ваш друг, кем бы из новоприбывших он ни был, будет подвержен процедуре, если на подобную необходимость укажут тесты. На это не могу повлиять ни я, ни вы, ни даже покойный Крут, если бы он был жив. Царство ему небесное! — Ты ведь его наследник, — парень вцепляется в его халат и виснет, когда Крест поднимается со своего места, устав от этого разговора. — Я знаю то, что неизвестно тебе! Отпусти Че, и тогда я… Нет, я не могу так! Послушай, он ведь твой отец! — Что? — улыбка окончательно берет верх надо всеми эмоциями, которые проступают в его лице. — Наши люди разбирали архивы, восстанавливая информацию, которая столь тщательно скрывалась вашими людьми… Мы находили обрывки фильмов, рисунки, фотографии и прозу… Многое-многое другое, что создавалось поколениями до нас, но было признано негативно воздействующим на психику и удалено! И среди прочих документов наши люди добыли переписку между Крутом и Цихетом, когда они еще были друзьями, работая в смежных областях, но не пытаясь мешать друг-другу! И, согласно этой переписке, в этой компании работал ребенок от какой-то женщины. Ее имя нам так и не удалось разузнать, но то, что ты — его сын, даже не подвергается сомнению! — Мы даже не похожи, — смеется Крест, польщенный этим сопоставлением. — Он проходил обесцвечивание, — упорствует несмышленыш. — Довольно, — поднимает ладони Крест, теряя терпение. — Директор Крут был величайшим человеком с железной волей и самоконтролем, который никогда не сравнится с моим. И в связях, порочащих его имя и способность противостоять животному, он замечен не был! Мэриэн, вызови, пожалуйста, штатного психолога. Спасибо! Когда, орущего и верещащего, словно его собираются по меньшей мере убить, Килеса уводят его люди, Крест со вздохом вскрывает новую пачку перчаток и облачает в нее руки, но застывает у окна, фиксируя в памяти это странное, жуткое ощущение, вызванное словами этого человека. Хуже всего не то, что он посмел оскорбить человека, которого Крест уважал больше кого-либо в мироздании и истории, но то, на что этот человек, кажется, был готов ради того мальчишки, имя которого он решил не выяснять, чтобы не усугублять это ощущение. Прошло совсем немного времени, пока он опомнился, что так и не снял отцовского креста перед проведением сегодняшней процедуры. Карие глаза, распахнутые в адрес стерильного потолка, медленно, но уверенно побледнели, когда состав на основе комплекса биозотов начал воздействовать на ткани. Волны каштановых волос, поседев еще во время процедуры, стали снежно-белыми, а кожа, лишенная естественной крови, побелела и стала прозрачной и голубоватой на просвет, цвета гуляющего теперь по венам состава. — Господи… — все пациенты после процедуры ведут себя одинаково, но в этот раз Крест застывает у стола, снимая с шеи крест и отдавая Килесу, обещая себе почитать, почему именно после обесцвечивания большинство из людей зовет Бога и так хватаются за эту крестовидную безделушку. — Как вы себя чувствуете? — улыбается Крест, ласково проводя по белоснежной лавине волос. — Х-хорошо, — сходу охотно отзывается этот человек, закивав. — На удивление хорошо… Так спокойно! — Это из-за состава, которым заменили вашу кровь. Он не только продлевает вашу жизнь на столетия, потенциально делая бессмертным, но и помогает отречься от плотских желаний и волнений, которые прежде горячили вашу кровь и заставляли сердце работать чаще или, напротив, переставать биться… Чрезвычайно полезная замена, вы в этом убедитесь! — мягко шепчет Крест, в то время как юноша перед ним закрывает глаза и подается щекой на его руку, еще не потеряв остатков своей природы. — А что это там… в небе, вы не знаете? — звучит вдруг изумленный вопрос. — Ракета, кажется, — изумленно тянет Крест, подняв ладонь и останавливая тем самым медсестру, которая собиралась остановить перемещение новообращенного в сторону окна. — Точно… Ракета, — шепотом выдыхает человек, по-лягушачьи облепивший оконные стекла. — Не знаю почему, но я отчего-то так счастлив видеть ее. Словно я всю жизнь только и делал, что ждал ракету, представляете? В антрацитовом небе в действительности рассекла звезды гигантская металлическая тварь, жаром своим заставляя звезды расступиться, плавя их волной поднимающего и ее саму жара. Но к этому моменту человек у окна уже опустил глаза на крест в собственных ладонях, полностью потеряв интерес к заоконному пространству.