Театр двух актёров

      — О, вот моя любовь, моя царица!       Ах, знай она, что это так!..       Генриетта с чувством декламировала монолог, отдавая всю себя этой роли. Ей не нужно смотреть в зал, чтобы понять: зрительницы в восторге от неё в роли пылкого влюблённого. Вот только никто не догадывался, что в образе не так уж много игры. Единственное "но": она — не Ромео, и допускать открытых проявлений чувств ей нельзя.       Когда она в конце представления вышла на поклон, Генриетта невольно покосилась на находившегося в зале немолодого мужчину: её лучший друг Брэм всегда аплодирует громче остальных, и она давно научилась отличать этот звук среди тысячи подобных ему. Встретившись взглядами, Генри и Брэм обменялись ухмылками: она — чуть нагловатой юношеской, он — лёгкой усмешкой из-под усов.       Она поняла, что с этим человеком ей суждено связать судьбу, ещё тогда, на туманной улице утреннего Лондона. В тот момент жизнь казалась на редкость паршивой штукой, и если бы не поддержка первого встречного, каждый из них наверняка свёл бы с ней счёты. Говорят, что в мире есть люди, изначально предназначенные друг другу. Просидев пять минут за бутылкой дешёвого виски на мосту, Брэм и Генри осознали, что эти слова относятся именно к ним двоим. С тех пор они постоянно были вместе: вместе боролись за выживание на лондонских улицах, вместе наскребали последние пенни для публикации книги Брэма, вместе открыли театр. Жизнь "отдельно" теперь казалась им каким-то глупым недоразумением, а состояние "вместе" были намного привычнее расставаний.       При всём этом Генриетта жёстко подавляла в себе малейшую мысль о том, что это самое "вместе" может быть чем-то помимо дружбы. Брэм часто говорил, как он рад, что у него есть такой надёжный друг, как она, и Генри подыгрывала ему. Она уже долгое время притворялась другом, боясь разрушить их крепкую связь. Генриетта была готова сколько угодно выдерживать положение товарища, лишь бы не потерять такого отличного человека, как Брэм.       Генри даже не допускала мысли, что Брэм испытывает те же терзания, что и она. Каждый день, когда он смотрел на страстно декламирующую роль Генриетту, он старательно прятал в глубины своего сердца желание сказать те же слова актрисе. Мысль, что всего одна фраза может разбить то счастье, что он имеет в её лице сейчас, приводила его в неописуемый ужас, и Брэм оберегал их нынешние отношения, словно хрупкую стеклянную вазу.       Нередко в дни заслуженного отдыха Генриетта приглашала Брэма выпить у неё. Она жила в роскошном номере "Ритца" и вполне могла позволить себе дорогой алкоголь, но всегда отдавала предпочтение дешёвому виски. Очертания бутылки неизменно навевали обоим воспоминания о первой встрече, и вечерние посиделки имели привкус алкоголя с горько-сладкой ностальгией. Часто в полувменяемом состоянии Генриетта уверяла Брэма в том, как сильно она его любит, а он на это отвечал лишь лёгкой усмешкой. Генри всё бы отдала, чтобы он хоть раз сказал те заветные слова. Брэм же, в свою очередь, считал её признания просто действием алкоголя и страстно желал, чтобы она хоть раз повторила все эти слова в трезвом состоянии, коря сам себя в глупости мечтаний и старательно сохраняя маску небрежности, в то время как сердце ныло. А Генриетта молча проглатывала его "безразличие", которое резало, словно ножом по сердцу.       Постепенно они просто привыкли так жить. Каждый привык постоянно ходить по лезвию бритвы, боясь оступиться и потерять дружбу любимого и не подозревая, что другой испытывает те же чувства. Они никогда не снимут масок и не раскроют истинных чувств друг другу.       Ни Брэм Стокер, ни Генриетта Ирвинг никогда не узнают, что любят друг друга.