Осколки рая

Растягивая губы в безумной улыбке, Кагари глубже вонзает иглу в плоть распростертой под ней Ёми. Таканаши судорожно сжимает покрывало, с искусанных губ срывается сдавленный болезненный стон, когда Кагари, медленно рассекая иглой кожу, рисует сердечко на ее груди. Аккуратно выведенное, хоть и немного неровное сердце, подобно клейму. Оставленный ревнивой собственницей знак принадлежности. Разглядывая тонкие алые дорожки крови, окрасившие белоснежную кожу Ёми замысловатым узором, Кагари резко дергает рукой, завершая рисунок, и наклоняется к груди подруги, слизывая солоноватые багряные подтеки. Раскрывает языком края своего художества, заставляя рану сильнее кровоточить, и срывая с губ Ёми очередной стон, пропитанный болью. Кагари любит голос Таканаши. Она бы на многое пошла, лишь бы чаще слышать надрывные, отчаянные крики девушки и видеть слезы, текущие по ее бледным щекам. Боль Ёми к лицу, а Кагари нравится успокаивать доведенную до рыданий подругу, нежно обнимать ее, с обманчивой лаской поглаживая по подрагивающей спине. Быть для нее и палачом, и утешителем. Только с каждым разом расправа становится все жестче, а попытки утешить утратили всякий смысл. Кагари не помнит, когда же последний раз видела искреннюю улыбку Ёми: чистую, добрую, а не с трудом натянутую, дрожащую и почти такую же безумную, как и у самой Кагари. Не помнит, когда последний раз Таканаши смеялась. Ледяная, непроницаемая маска видимого спокойствия, отрешенность и потускневшие зеленые глаза, смотрящие с безысходностью и немым укором — все, что осталось. И все же Ёми улыбалась своей новой подружке — Мато, или как ее там? — Кагари не стала запоминать имени той, что так раздражала одним своим видом, своим присутствием. Бесила давно утраченная теплота, с которой Ёми смотрела на эту девушку. Несправедливо. Почему другим она улыбается, а Кагари достается только холодная снисходительность, порожденная чувством вины? Неужели нельзя вернуть прошлое? Ведь раньше все было хорошо, так как могло случиться, что их счастье оказалось столь хрупким и разлетелось на осколки гнетущих воспоминаний? Кагари грубо впивается ногтями в нарисованное сердце, в который раз испытывая сумасшедшее желание протолкнуть руку в плоть Ёми, разодрать кожу, сломать кости грудной клетки и сжать в ладони настоящее, горячее, пульсирующее сердце девушки. Казалось, так просто удерживать Ёми, располагая ее чувством вины, давить на жалость. Да и разве важны методы, если речь идет о том, чтобы остаться с дорогим человеком? Главное: Ёми никуда не денется и всегда будет с ней. Остальное не имело значения. — Почему все так случилось? — всхлипывает Таканаши. Она и сама прекрасно знает ответ на этот вопрос, но, даже зная его, ничего не может исправить. Они видят друг в друге разбитых фарфоровых кукол, да и узы меж ними оказались не прочнее тонкого стекла. Даже если склеить кусочки сломанных чувств, они уже никогда не обретут прежней красоты, не станут теми, что были раньше. — Это твоя вина, — ядовито отвечает Кагари, сжимая дрожащими ладонями шею брюнетки. Девушка открывает рот в тщетной попытке глотнуть воздуха, когда Кагари опускается на нее, придавливая своим телом, и целует, слегка ослабляя хватку цепких пальцев. На языке и губах блондинки еще осталась кровь, потому поцелуй имел металлический привкус. Ёми не пытается сопротивляться, но и не отвечает, покорно позволяя Кагари целовать ее, до боли впиваясь ногтями в горло. Она не чувствует отвращения — только безнадежность, на куски разрывающую душу, с толикой злости. Но Ёми и сама не знает, на кого сильнее злится: на Кагари — за ее эгоизм и постоянное давление, или же на себя — за собственную слабость и бесхребетность. Она хотела бы дать выход своей боли, но этого нельзя допустить. Не в этом мире. А отчаяние все накапливается, с каждым днем по капле выжимая остатки тепла и здравого рассудка. — Ненавижу тебя… Ты нужна мне, — сбивчиво шепчет Кагари, отстраняясь. Она хотела бы, чтобы в этот момент Ёми притянула ее к себе и обняла крепко-крепко, улыбнулась светлой, доброй улыбкой — такой же, как раньше — и сказала, что любит. Но Таканаши продолжает безмолвно смотреть безучастным взглядом в потолок. Бледные губы растягиваются в горькой усмешке. Ёми смеется, а слезы вновь текут по ее щекам. — Я бы тоже хотела тебя возненавидеть.