Зависимость

      Дин знает, что потерян для общества. Ему не нужно каждый раз напоминать, что он в этой жизни — никто. Что он никому не нужен и не был нужен на протяжении всех своих двадцати с лихвой лет. Порой он даже забывает свое имя, забывает, где живет, с кем живет, для чего, черт возьми, живет.       Дин не чувствует своей значимости. Уходит каждый раз глубокой ночью, заваливается в излюбленный клуб. Его знают все охранники, знает бармен и каждый торчок на районе. Дин не скрывается. Он не прячет лицо, не врет, называя свое имя. Не боится ничего. Даже когда его несколько раз забирали в полицию, не чувствовал опасности, знал, что его не тронут, знал, что придет он и его отпустят.       Дин пошел по рукам. Не от плохой жизни, скорее назло. Ему хотелось сделать как можно хуже, ударить больнее. Знал, что он не выдержит, что выставит свои условия и возьмет к себе. Знал, что будет обижаться, но не выгонит, не выкинет на помойку, хотя мог, еще как мог. За такое отношение, за подобные выходки.       Дин ненавидит себя. Ненавидит за то, что делает все это. За героин, на который подсел, за исколотые руки, изрезанные запястья. Дин ненавидит все это, но не может остановиться. У него нет сил сделать это. И он так же продолжает упрямо отказываться от помощи, воротит нос, фыркает презрительно, оскорбляет. Дин ненавидит себя за это, но ничего не может с собой поделать.       Он снова пришел в этот поганый клуб, перехватил знакомого парнишу, сунул в руки смятые купюры в обмен на ампулу. Шприцом он запасся, поэтому оставалось только найти спокойное место — туалет для этого очень даже подходит. Там приглушен свет, грязно, воняет, но тихо и никого почти нет, кроме таких же потерянных для общества людей, как он. Дин ненавидит это место, но все равно идет туда, садится на грязный пол, вытаскивает из кармана шприц и кладет его перед собой. Закатывает рукава куртки. Ему даже не приходится работать кулаком, вены видно и без этого — мечта наркомана.       Как он докатился до такой жизни? А все просто. Была у Дина семья, родители, младший брат. Только не удалось всего этого сохранить ни на минуту. Отец ушел к другой женщине, после смерти матери, оставил сыновей, как только Дину стукнуло восемнадцать. Сэмми был для него всем. Единственный, кому Дин был нужен, о ком заботился, отдавал последнее: воровал, подрабатывал. Делал все, лишь бы Сэму было хорошо. Только в благодарность за это его решили бросить. Выбросили как ненужную вещь, огорошив «прекрасной новостью».       Сэм уехал в колледж, а Дин потерял смысл жизни. Пытался, конечно, найти работу, цеплялся за последнее, за воспоминания. Спустя пять лет не выдержал, нашел брата, получил в лоб еще одной «радостной вестью». Сэм женится. Это стало последней каплей. Дин попытался образумить брата как же так, Сэмми? Ты не вспоминал обо мне столько времени! Не звонил, не писал. Женишься? А как же я, братишка? Ты нужен мне сейчас! Что? Уйти? Но… ладно, если для тебя так будет лучше. Дин до сих пор помнит ту боль, что разрывала его изнутри, когда брат захлопнул дверь у него перед носом, даже в дом не пустил, разговаривать не хотел.       Свадьба, к счастью Дина, так и не состоялась. Джессика — невеста Сэма — погибла. При каких обстоятельствах, Дин не знает, но то, что в тот момент очень радовался, помнит как сейчас. К сожалению, уже тогда попробовал наркотики, курил химку и не думал, что Сэм попросит его вернуться. Ну, как попросит. Он просто нашел его в этом клубе, вытащил из-под какого-то мужика и за шкирку вывел на улицу. По морде надавал так, что Дин еще долго не мог прийти в себя.       А как Сэм ругался, Боже упаси еще раз нарваться, как орал, махал кулаками, не бил больше, стрелял глазами зло, плевался обвинениями. После, конечно, просил прощения, отмыл, уложил спать. Дин тогда думал, что, наконец, все будет по-старому. Даже бросил наркотики, ломало дико, хотелось вернуться, но ради брата Дин терпел. Пока в один день не застал Сэма с какой-то девкой. Это снова дало под дых. Дин и не знал, что является настолько собственником. Ушел тогда тихо, надрался в баре сначала, затем отправился в клуб.       Что было в ту ночь, Дин помнит смутно, знает только, что к брату вернулся только под утро, не обращал внимания на всполошенный взгляд, на сонный вид, завалился на диван и продрых тогда сутки. Сэм не трогал его, не разговаривал потом вовсе где-то с неделю, а Дин и рад был. Уходил ночью, возвращался утром. Занимался самобичеванием и находил утешение в наркотиках да в издевательстве над собой. Каждый грязный секс заканчивался ссадинами и побоями, просил своих партнеров, доводил до срыва. И когда получал, немного успокаивался, ненадолго, правда, но этого хватало до следующего раза.       И сегодня наступил тот день, когда не хотелось ничего. Только бы забыться. Дин ушел, когда Сэма еще не было дома. Последнее время тот все чаще пропадает в своей гребанной канторе. Чертов адвокатишка. Перестал водить в дом своих подружек, стал серьезным мужиком с большим грузом на плечах в лице старшего брата. Не этого Дин хотел для него. Не для этого заботился и тратил все свое время. Он хотел, чтобы Сэмми был счастлив, чтобы всегда был с ним. Дин помешался, и остановиться уже невозможно.       Игла входит в вену легко, одним отточенным за столько времени движением. Можно оставить душевную боль и отправиться в это небольшое путешествие, словить приход, увидеть то, что было раньше, вспомнить, как приятно было возвращаться к младшему братишке, как тот крепко обнимал его даже когда вымахал на голову выше. Дин помнит каждую секунду, проведенную рядом с Сэмом. Помнит все, что чувствовал, помнит, каждую свою мысль. Ему хотелось, чтобы так было всегда. Они могли быть вместе. Навсегда, черт возьми.       Но случилось то, что случилось. Дин отдавал всего себя и в итоге оказался ненужным. Нет смысла жить, когда даже родной брат не обращает на тебя внимания и наверняка желает лишь о том, как бы поскорее избавиться. Дин не хочет быть обузой, но стал ею, сам того не подозревая. Он лишь хотел дать почувствовать, какого это — ощущать разрывающую изнутри боль, когда сердце болит только от одной мысли о том, что ты никому не нужен. Он не собирался бросать, но так получилось, что сделал только хуже для себя самого.       Ты хотел отомстить, а в итоге сам попался в свои сети. Ты ненавидишь себя за это, Дин. Тебе больно от осознания, что всем плевать. Ты стараешься забыться в этом, забыться в наркотиках, не думать. Но даже они не помогают. Делают только хуже. Но эта зависимость делает тебя слабее, скоро ты не сможешь чувствовать ничего, Дин. Давай, куб больше и наступит пустота. Ты сможешь, Дин… Дин…       - Дин! Стой, хватит, слышишь! Хватит! Я здесь, слышишь меня, я здесь!       Ложь, Дин, все это ложь. Его нет. Сэм бросил тебя. Он ненавидит тебя. Ты не нужен ему, давай, надави сильнее, вгони иглу глубже и все закончится.       - Посмотри на меня, Дин! Расслабь руку, пожалуйста. Я не брошу тебя. Ты нужен мне, слышишь! Нужен!       Не нужен, Дин. Это все твои фантазии. Это иллюзия. Ты боишься. Не надо. Смерти не надо бояться. Отпусти себя, не дай ему издеваться над собой снова. Не делай этого, не расслабляй руку, не выпускай… не…       - Вот так, молодец, давай, осторожно. Я держу тебя, держу, Дин, Господи, все закончилось, все будет хорошо, я обещаю. Ну же, посмотри на меня. Прошу, Дин, открой глаза.       - Сэм…       - Да, я здесь, я рядом.       Дин теряет связь с реальностью, помнит только обжигающую щеки прохладу, голос на задворках сознания, помнит крики, просьбы, помнит яркий свет и противный писк. А потом наступила тишина. Блаженная, долгая. Боль во всем теле и темнота. Дин боролся до последнего. Слушал голос брата, шел на него. Не нужен был никакой свет в конце тоннеля, как говорят. Нет. Дину нужен был ориентир. И он нашел его. Вынырнул на поверхность своего сознания, распахнул глаза. А потом все началось снова. Боль во всем теле, желание умереть и дикая жажда.       Возле него долгое время крутились люди в белых халатах. Дин то приходил в себя, то его снова выкидывало из реальности. Было страшно. Но он справился. И когда в очередной раз открыл глаза, в палате было пусто, во рту находилась какая-то противная трубка, из-за которой он едва не задохнулся, но его снова вырубило, к счастью. Как оказалось, после этого провалялся в коме с неделю, выбрался, выкарабкался все-таки. Только для того, чтобы дать Сэму по морде за то, что не дал умереть.       Но стоило увидеть осунувшегося брата, с синяками под глазами, потухшим взглядом, которым он одаривал медсестру за окном палаты. Дин на самом деле был рад его видеть и благодарен за то, что тот еще не увидел его. Недолго, конечно. Сэм влетел в палату так стремительно быстро, вздернул на кровати, обнял крепко. Встряхнул, чтобы убедиться живой, твою мать, живой, Господи, как же напугал, идиот!       Дин только мог слабо улыбнуться, взвыл от боли, смаргивая непрошеные слезы. А Сэм говорил, говорил не прекращая. Обещал убить даже. Просил прощения и снова говорил, как ненавидит придурка. Сказал, что запрет в доме, не выпустит больше. Обозвал больным ублюдком и ушел, наконец, погоняемый Дином, отсыпаться.       Дин быстро шел на поправку. В больнице, правда, продержали месяц, потом еще полгода в каком-то диспансере, чтобы уж точно вылечиться. Сэм приходил каждые выходные, не забирал домой, не предлагал даже и игнорировал все просьбы, когда Дин уже сам без намеков попросил забрать его. Слишком гадко находиться здесь. Но Сэм был неумолим. И Дин даже успел надумать себе самого плохого — Сэм решил оставить его в этом гадюшнике. Дорогом, правда, но гадюшнике       Не подозревал, придурок, что брат продал родительский дом, поменял свой, в котором жил на небольшую квартирку в центре города. Когда пришло время выписываться, Дин боялся, что Сэм не придет, ждал его до самого обеда, пока его насильно не заставили подписать бумажки и не выпнули за ворота диспансера. Не знал, что делать, куда идти. С небольшим рюкзаком за плечами, поплелся по дороге подальше от этого места. Не думал, что всего через несколько метров от него остановится отцовская Импала, а из нее выйдет Сэм. Такого облегчения Дин не испытывал никогда.       - Не дождался, — улыбнулся он Дину, захлопнул дверь и подошел к брату, притянул к себе, прижал к груди, крепко обнял за плечи, уткнулся губами в висок. — Прости, не мог быстрее. На работе завал, пришлось задержаться.       Дин не ответил, понимающе хмыкнул, зажмурился на пару секунд и не поверил, когда в ладонь ему вложили ключи от машины и права. Неверяще уставился на брата, затем снова на свою руку и снова на брата. Улыбка сама растянула губы, а на глаза выступили слезы.       - Спасибо.       На большее его и не хватило. За руль сел довольный как слон, огладил баранку руля, прикрыл глаза, ощущая, как горячие слезы прочертили дорожки на щеках. Он, черт возьми, может быть счастлив. Только вместо привычного адреса, Сэм назвал совсем другой, указывал путь, но большую часть времени молчал. И Дин даже почувствовал себя неуютно.       Незнакомое место встретило их как-то даже радушно, что ли. Дин остановил машину во дворе огромной многоэтажки, кинул удивленный взгляд на брата, но тот уже вышел из машины и махнул ему, чтобы не засиживался долго. Пришлось выходить. Во дворе было действительно шумно. Много детей. Дин даже притих как-то, едва ли не к земле прижался, озирался по сторонам, вздрагивал, когда особо крикливые шалуны пробегали мимо, размахивая палками и самодельными пистолетами.       - Дин, тебе придется здесь жить, не делай такой несчастный вид, — усмехнулся Сэм, приобняв брата за плечи, завел в подъезд, поздоровался с женщинами на лавочках. Дин никак не мог понять, что они здесь делают и почему Сэм говорит, что ему придется здесь жить? Тогда он еще не понимал, насколько ошибался, думая, что Сэм решил скинуть его в какой-нибудь коммуналке. Оказалось все намного приятнее всего ожидаемого. Дина завели в квартиру. Неожиданно большую, красивую. У него чуть челюсть не встретилась с полом, на немой вопрос, что за херня, Сэм предложил брату выпить по чашечке кофе и отдохнуть. А еще поговорить, конечно же, без этого никак.       - Мне пришлось продать родительский дом. И поменять свой на эту квартиру. Не хватало денег, понимаешь? В больнице требовались такие лекарства, чтобы, ну, не навредили и все такое. Ты был в коме, а я не знал, что делать. Все так навалилось. Я боялся, что потеряю тебя. Корил себя за все, ругал за то, что не остановил тогда, что выгнал. Знаю, мне нет прощения, что ты так же ненавидишь меня, знаю, прости. Я виноват перед тобой так сильно. И ты не представляешь, как мне тошно от всего этого.       Дин слушал внимательно, не мигающим взглядом смотрел на брата, не понимая, чего он так убивается сейчас. Уже поздно. Не будет все как раньше. Даже если Сэм позволит ему остаться, кому от этого будет лучше? Дин не обижается и даже не злится теперь.       - Я не мог забрать тебя на выходные, понимаешь? Ремонт делал, вещи перевозил. Оплачивал твою реабилитацию. Все для тебя делал, чтобы ты вышел здоровым, понимаешь? Чтобы сидел сейчас здесь. Господи, я так рад, правда, так рад. Прости меня. Прости, пожалуйста. Что хочешь, сделаю, только не злись, не таи обиду. Хочешь, ударь. Дин, не молчи, почему ты все время молчишь?!       Сэм стек на пол, встал на колени перед Дином, смотрел так преданно, что щемило сердце. Но Дин потерялся в ощущениях. Ему нужно время. Сидел перед братом на стуле, смотрел и слушал, думая о своем. Мечтал пройтись по улице, вдохнуть свежего воздуха. Мечтал ощутить себя свободным. Большего и не надо, потому что он нужен Сэму, правда, нужен.       - Все хорошо, Сэмми. Дай мне время, ладно?       Дин встает и уходит, потому что сказать ему больше нечего. Оставляет брата сидеть на полу, не в силах смотреть на него. Слишком больно. Не для этого Дин старался вылечиться, чтобы снова ощутить это чувство внутри.       Квартира оказывается действительно большой. Кухня, огромная гостиная, две комнаты и рабочий кабинет Сэма. Там уютнее всего, и Дин тратит около часа своего времени, чтобы осмотреться. Трогает все, касается каждой книги, улыбается как-то отрешенно. Когда на столе наткнулся на фотографию в рамке, казалось, что его душа восстанавливается буквально в считаные минуты. Это фото было сделано не так давно. Буквально за год до принятия Сэмом решения уехать в колледж. На честно заработанные деньги Дин сводил брата в парк аттракционов, где и удалось наткнуться на фотокабинку. До сих пор Дин помнит, как Сэм канючил, выпрашивая, почти умоляя его сфотографироваться. И вот видимо не зря. Сохранилась фотография.       Дин был благодарен брату за то, что тот не вошел и не поинтересовался, чего тот застрял здесь. Ему удалось привести мысли в порядок, успокоиться. Вышел с теплой улыбкой, вернулся на кухню, где застал Сэма поникшего, сидящего за столом. Подошел со спины, положил ладони на опущенные плечи, отмечая, как напряглись мышцы.       - Я благодарен тебе, Сэмми. Правда, спасибо. За все это — тоже. Но я не могу остаться. Не могу. Мне больно. Чертовски больно видеть тебя, знать, что ты со мной и не со мной одновременно. Не оборачивайся. Не хочу, чтобы ты смотрел. Пожалуйста,  — просил Дин, не давал повернуться, уткнулся носом в макушку, сжал пальцы на плечах.       К счастью, уйти тогда так и не смог. Сэм не позволил. Обернулся, усадил на колени, обнял крепко. Поцеловал сам, просто прижался губами к губам, не давал ни вырваться, ни придвинуться ближе. Ничего не давал сделать, даже вздохнуть. Дин и беситься начал из-за этого, прорвало его как пороховую бочку, рванул вверх, вырвался из крепких объятий. Орал, матерился на чем свет стоит. С кулаками кидался, порывался уйти, возвращался, чтобы ударить уже точно, вот сейчас, ага. Когда Сэму надоело слушать его, просто поднялся с места, скрутил, как куклу, словно ничего и не стоило ему, прижал к груди крепко, ни вырваться, ни вздохнуть. Дин только недовольно засопел, взбрыкнул еще раз, заехал затылком по носу брату и только тогда успокоился, притих.       - Ненавижу тебя, придурок. Уйду. Хоть привяжи, уйду. Слышишь? Всю жизнь мне испоганил своим колледжем. Не мог потерпеть немного? Так свербело, да? Идиот! Я же собирался с тобой уехать. Деньги копил, не ел неделями, только бы тебе все самое лучшее. А ты так, ненавижу, ублюдок!       Дин обиженно прикусил губу и только тогда смог расслабиться. Сэм не отпустил, даже бровью не повел, продолжал крепко держать, слушал, словно ему рассказывали великий секрет. Улыбнулся по-доброму, когда Дин соизволил поднять голову, прикоснулся к губам в легком чувственном поцелуе, дал почувствовать себя нужным. И тогда Дин подался этим ощущениям. Обрадовался, не подозревая как на самом деле было тяжело Сэму. Узнал об этом только спустя несколько лет.       Этот инцидент забылся как-то сам собой. Сэм не начинал разговор, а Дин и рад был лишний раз помолчать. Сидел себе дома, ничего не делал до поры до времени, пока не надоело. Сэм работал, приходил вечером, а утром от него ни слуху, ни духу, причем в прямом смысле. Дин оставался один в квартире. И сначала даже радовался. Проводил большую часть времени в кабинете брата, даже пару раз спал у него на диване, чувствуя, что тот не раз засыпал на нем так же. На все вопросы Дина, почему не берешь выходной? Тебе не хочется идти домой? Я тебе мешаю? Сэм только отмахивался, уходил либо в кабинет, либо в свою комнату, закрывался там, выходил только, чтобы поесть или принять душ. Перекидывался парой фраз с братом и снова пропадал.       Дин чувствовал себя обузой и собирался выяснить, что произошло, но наткнулся только на стену, которую Сэм так старательно выстроил между ними. Он больше не то, что бы ни говорил с братом, теперь не касался его, не улыбался. И Дин даже начал думать, что тот поцелуй ему и вовсе приснился. Не приснился, как оказалось. Дин уперся, ругался, кричал, пытаясь достучаться до брата. И когда его одарили таким снисходительным взглядом, что впору было уходить, не сдержался, дал такого леща, что ладонь потом горела еще очень долго, зато Сэм словно очнулся, дернул на себя, повалил на кровать, навис сверху коршуном. А как сверкали его глаза, ух, и вспоминать страшно.       Дин тогда побоялся даже, что его прикончат там же, на этом жестком и неудобном матрасе. Нет. Обошлось, к счастью. Зато Сэм больше не прятался. Целовал жадно, дышал жарко, держал крепко. Гладил беспорядочно все тело, сдергивал вещи нетерпеливо. В прочем, и Дин не уступал ему в этой несдерживаемой страсти. Сам подавался навстречу, шарил руками по спине и плечам, расстегивал пуговицы на рубашке, нетерпеливо отвечал на поцелуи. Хныкал, когда Сэм отстранялся и стонал громко, протяжно, когда тот возвращался, лаская. Дин терялся в ощущениях, метался по кровати, не веря своему счастью. Дрожал всем телом, вздрагивал, открывался сильнее, вскрикивал под сильными руками. Сам подавался навстречу, сжимал бока коленями, кричал, срывая голос.       Так хорошо ему не было никогда в жизни. Ту ночь Дин запомнил на всю оставшуюся жизнь. Лелеял каждую секунду, вспоминал подробности. До следующего раза, естественно. Пока не понял, что дорвался. Что Сэм больше не оставит его. И он не оставил. Не давал Дину забыть, не давал снова возненавидеть себя. Дин, конечно, не успокоился, не давал Сэму забыть о своей оплошности еще долго. Часто задевал, язвил, напоминал, за что потом расплачивался.       Сэм не перестал много работать, к сожалению. Но стал чаще появляться дома, сидел в кабинете, шикал на Дина, который только и делал, что мешал, лез под руку и любопытничал скорее от скуки. Поэтому, когда Сэм оповестил его о том, что нашел ему работу, Дин засиял ярче начищенного таза, интересовался, спрашивал и вообще говорил так много, что Сэм валился с ног и без того уставший за день. Когда настал день икс и Дина приняли на работу. Никаких бумажек, только физический труд. Чтобы уставал и был счастлив.       Зная любовь брата к машинам, Сэму подвернулся под руку один владелец автомастерской, благодарный за помощь, предложил ему кругленькую сумму. Но Сэм лишь отмахнулся, предложил взять его брата на постоянное место работы. Нахвалил его так, что этот странный мужичок и деньги оставил и попросил привести этого замечательного молодого человека на собеседование. А точнее на испытательный срок.  И, конечно же, Дин не подкачал. Влился в коллектив сразу же. О прошлом никто не спрашивал, шрамы на запястьях умело скрывал, а когда один раз забыл сделать это, выкрутился тем, что наврал с три короба про веселое детство в деревне, высокие яблони и гребанные заборы.       Даже когда тот самый мужик, которому помогал младший Винчестер, пришел к Сэму, уточнить, правда ли это? Конечно, правда, Вы не верите моему брату? Какой вздор, мистер! Как Вы могли усомниться в его искренности? Думаете, будь что плохое, я позволил бы ему работать? Да ни в жизнь!       Пристыженный мужик свалил, а вечером Сэм все же устроил скандал. Ругались долго, Дин даже запустил в брата светильник, за что тоже нехило так получил тапкой. Ругань быстро переросла в какую-то шуточную борьбу, а потом и в секс, до которого Дин стал просто охренеть каким жадным. Старался зажать Сэма в любом углу квартиры, на любой поверхности или у стены. Плевать, что оба только вернулись с работы или только проснулись, и не мешало бы сходить в душ. Нет, мешало! А Сэм и не сопротивлялся, до сих пор не сопротивляется, потому что Дин чертовски отзывчив на ласку, подается сам навстречу, жадно принимает в себя, выгибается, открывается так, как никто и никогда не открывался перед Сэмом. Дин дарит свою душу, впускает в себя без вопросов. А после и бездумно.       Жизнь пошла своей чередой. Были и ссоры и ругань. Спустя год Дину пришлось уйти с работы. Просто все бросить посреди рабочего дня. Потому что чертовы ублюдки не могут держать свои поганые языки за зубами, а Дин не смог держать при себе кулаки. Надавал по морде парочке придуркам, которые открыто насмехались над ним, а в частности над Сэмом. Над ними!       В очередной раз, когда Сэм приехал за братом, забрать его после работы, Дин услышал в спину презрительные смешки, не придал этому значения, умчался счастливый навстречу брату. А на следующий день его встретили снисходительными взглядами, шальными улыбочками, зажали в углу два амбала, не давали пройти, смеялись. Что там, твой бойфренд? Вон, какой здоровый, поговаривают, братья вы. Извращенцы. Что смотришь, знаем мы таких, как ты, ублюдки еще те. Трахает тебя, да? Конечно, такого сопливого грех не нагнуть. Смеялись в лицо, ну, Дин и не выдержал, взбрыкнул так, что один даже отлетел в сторону, долбанулся своим пустым жбаном о бампер близ стоящего автомобиля. Второму навалять было проще простого. Поэтому ушел Дин только тогда, когда оба валялись в нокауте, у самого лишь нос да губа разбита оказалась. Сэм потом долго пытался узнать, что случилось, но Дин до последнего молчал, как партизан, целовал только, обещал, что все хорошо, никому не дам в обиду. Они все будут знать свое место, придурки, не знают, на кого нарвались. Я у тебя сильный, видишь, крепкий, быстро достучался. Мозгов не прибавил, к сожалению, но дурь выбил, точно.       Вот и сидит теперь дома на хозяйстве, носа на улицу не сует без Сэма, радуется каждой вылазке и злится, если Сэм не берет выходных. А как счастлив был, когда тот вышел в отпуск. Всего неделя, но Дину удалось превратить ее в маленький Рай. Господи, Сэм никогда так не отдыхал. Они даже умудрились съездить в тот самый парк аттракционов, и теперь уже Дин канючил, выпрашивая Сэма сфотографироваться. Кабинка новая, не та, которая стояла почти с десяток лет назад. И как только зашли внутрь, Дин прижался всем телом, поцеловал неожиданно, отцепился, когда фото были готовы, схватил их и счастливый выскочил из кабинки, пока Сэм тормозил и приходил в себя.       Было еще чертовски много моментов, Дин забавлялся, как мог днем, а ночью позволял Сэму рулить процессом, отдавался во власть брата полностью и безоговорочно. Не спорил, принимал все. Сэм восхищался и восхищается до сих пор своим старшим братом, своим любимым человеком.       Так тяжело было добиться понимания, так трудно было на пути, так хотелось остановиться или сделать шаг назад, опустить руки, бросить все на полпути. Но Сэм не сдался и был вознагражден за свои старания. Раньше он и мечтать о подобном не мог, не думал, что когда-то увидит улыбку брата, его счастливый сияющий любовью взгляд. А теперь может наблюдать за этим каждый день, каждую свободную минуту. Потому что Дин рядом. Всегда был, есть и будет. А Сэм в свою очередь начал ценить брата. Ведь он единственный особенный и любимый человек, который нужен Сэму, и которому нужен он.