Эрос и Танатос: Комедия в трагедии

Летом Бам затащил Вилле к себе в гости на премьеру своего фильма “Хаггард”. Он любезно выслал в Нью-Йорк арендованный лимузин, и любимое тело Бама доставили в чёртов Вест-Честер как особо приглашенную VIP-звезду. Многочисленные друзья Бама, в основном те, с которыми Вилле не виделся раньше, прониклись присущим ситуации прибытия шикарного чёрного лимузина пиететом и старательно попытались изобразить, что они хорошо знают Вилле. Чтобы не упасть в глазах Бама, разумеется - в рот они ебали, что это за чёрт крашеный в ступе прилетел, но были само радушие! Это радушие чуть не придушило его, как только он в него нырнул. Вообще, сказать по правде, Вилле предпочёл бы, чтобы их радость была не такой эмоциональной, улыбки не такими широкими, а самое главное, чтобы они все по очереди не лезли к нему обниматься. Он уже чувствовал себя президентом Кеннеди на его последней прогулке на лимузине. На волоске от смерти. Его уставшее от работы и дороги интровертированное скандинавское тело, в отличие от мозга, сопереживающего трагедии с Кеннеди, полагало, что оно – малооплачиваемая ведущая порноактриса лучшей порностудии и участвует в трёхдневном марафоне по гэнг-бэнгу. Это количество близости без обезболивающего было ему больно. А до обезболивающего ему было не дотянуться. Вилле не моргнув глазом променял бы весь этот деланый пафос на возможность тенью проникнуть на чужую вечеринку, тихо, гадючкой, залезть под самый дальний столик и молча вылакать упаковочку пивка, не улыбаясь и ни с кем не разговаривая, уставившись в одну точку, даже не моргая. А как мил был Райан Данн, Господь Милосердный! Парень вышел на улицу встречать его вместо Бама. Он открыл дверцу лимузина и насмешливо склонился в угодливом поклоне, приложив сильную мужественную лапу к груди, ласково сияя белозубой улыбкой в светлой золотистой и пушистой бороде и поливая его потоками небесной лазури глаз. Сущее солнышко! - Добро пожаловать к нам в гости, господин Вало! – насмешливо и пафосно сказал Райан. - Ну, здравствуй… дорогуша, - скрипучим басом сказал Вилле, со стоном распрямляясь после долгой дороги и щерясь на солнце как вампир. - Ну, это… того… давай обнимемся, что ли? – смущённо, по-пацански сказал Райан, и, разумеется, это был риторический вопрос. Вилле просто пришлось принять свою судьбу стойко, как мужчине. Вилле никогда ни с одним мужиком не обнимался с такой искренней взаимностью чувств по части отсутствия радости от факта того, что они видятся. А он уже достаточно лет работал в индустрии шоу-бизнеса. И с кем он только порой, по долгу службы, не обнимался. Иногда приходилось тяжеловато изображать из себя что-то. Тут было иначе. Тут все было искреннее просто некуда. - Ты так же по мне соскучился, как я по тебе, солнышко? – почти эротично прошептал в ухо Райану Вилле, вдыхая терпкий запах кондового Олдспайса. - Ага… как там тебя звать ещё раз, прости, я забыл? – тепло, в тон ему ответил Райан, ласково потрепав его по волосам. - Ну, не-не-не, только не надо сразу уезжать, Бамчик обидится. - Как меня звать?! Если бы я был на твоем месте, я бы вообще не торопился меня звать! - ещё секунда - и Вилле чмокнул бы его в ухо. Райан оттолкнул его от себя и расхохотался. Райан совсем не стеснялся своих чувств. Вилле его даже отчасти за это как-то уважал. За своего рода героизм. Он на его месте послал бы себя на хер и растворился в пленэре, но Райан, несмотря на свои резковатые слова, ещё раз ласково похлопал его по плечу. - Багаж есть? - Да, совсем немного, я сам. Там самое святое, что у меня есть. - Что, если не секрет? - Сигареты. - Да брось ты, устал, наверное, после перелёта. Я донесу твои вещи. Бери, что тебе надо, - Райан провел его в дом Бама с заднего двора и проводил до гостевой комнаты, не позволив Вилле взять в руки что-то тяжелее пачки сигарет. Это было чертовски мило, но это также было демонстрацией Вилле того, что тут он был дома. И, в отличие от Вилле, он тут хозяин! - Тебе нужно время, чтобы отдохнуть, привести себя в порядок? – Райан участливо посмотрел на стоящего в проёме двери в глубокой задумчивости Вилле. - Я в порядке, - отрезал тот. - Ты… это… чувачок… ты не стесняйся спросить. Может, нужно чего? - Мне нужно поссать, - сообщил Вилле даже не улыбнувшись, засунув палец в нос и перестав стесняться, как ему и рекомендовали, - отнесёшь меня, милый? Вскоре Вилле оказался уже в самой гуще событий, через улицу в обход перейдя в ту часть дома, где проходило торжественное мероприятие, чтобы принять судьбу Кеннеди. Бам был уже слегка выпимши, он передвигался по второму этажу дома, специально оборудованному к мегапремьере, исключительно облокотившись о Джен, радостно обнимаясь со всеми подряд. В двухэтажном доме тусовалось ужасающее число самых разнообразных людей. Впрочем, следовало бы признаться, что некоторые редкие гости, как ни странно, узнавали Вилле. Больше по причине огромных фоток и постеров, висящих на каждой доступной взгляду Бама вертикальной поверхности. Растаяв пару раз от такого внимания, он вынужден был признаться подвыпившим товарищам своего возлюбленного друга, настоятельно забрасывавшими его соответствующими вопросами, что он просто большой фанат Бама и именно поэтому украл у него хартограмму и носит её у себя на майке. За это ему всучили в руку смутное подобие того, что могло бы успокоить его боль от чрезмерной социализации. Он отпил какой-то слабоалкогольной сладкой дряни из полупустой бутылки, содрогнулся и грустно спросил в никуда о том, а можно ли где-нибудь здесь найти пива. Остроносый и остроглазый чувак, неожиданно оказавшийся рядом с ним, с придыханием сказал: - А меня Брэндон Новак зовут, ты меня помнишь? - он всучил Вилле холодную и даже не открытую банку пива, словно ангел милосердный. - Помню, - сказал Вилле и схватил банку. - Ха-ха-ха, а вот и нет, мы не виделись, - сказал остроносый Брэндон. Правда, ощущение от остроты его глаз явно снижалось при ближайшем рассмотрении его лисьей физиономии, потому что глаза смотрели всё больше в разные стороны. Он был в какой-то другой, своей реальности. Вообще-то они виделись раньше, но это был не тот случай, чтобы спорить: Вилле не был уверен, что он вообще понимает, разговаривает он с ним или с каким-нибудь Шестикрылым Семихуем. Вилле молча открыл пиво, запрокинул голову, всадил ноль три одним глотком, прихлопнув заднюю часть банки так, что она, сплющившись, брызнула фонтаном спермы, сделавшим бы честь старому герою порно, во все стороны, уделав пеной и его, и Брэндона, и всех вокруг. - Малыш, я видел тебя, блядь, во сне, - сказал Вилле, мрачно отряхиваясь от пены. Брэндон расхохотался как девчонка, громко хлопая в ладони и подпискивая - ему так понравилась его шутка. Он уцепился ему за талию, хихикая, и потащил куда-то по направлению к Баму. По-крайней мере, он так сказал. И да, ничего странного в словах Вилле не усмотрел. Он даже развил пару идей о том, как люди общаются во снах… - Кстати, у меня есть отличный пацан, свой чувак из Портланда, хочешь, у него есть отменный герыч… те нужен герыч? Тока Баму не говори. Тс-с-с-с, а то он не в курсах, что я на нём, - сказал Брэндон громко и отчётливо, когда они подошли к Баму почти вплотную, - я ему сказал, что я завязал, хи-хи-хи, а я на герыче… - Хорошо, не скажу, - сразу согласился Вилле. - ВИ-И-И-И-ИЛ-Л-ЛЯ-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я! – радостно заорал Бам, бросаясь ему на руки и пытаясь чмокнуть во все выступающие части лица. Важность признания Новака безусловно теряла свой приоритет в том факте, что перед ним в чёрной майке-алкоголичке, с курчавыми волосами, вольно разлегшимися по плечам, возвышался в лучшем своём образе его прекрасный и стройный, высокий, выдающийся и неотразимый, словно Импайр Стэйт Билдинг среди небоскрёбов на Манхеттене, Вилле Вало. - Тебе понравился мой фильм, родной? Не только руки, но и ноги Бама обхватили его тело, он только успел подхватить его поперёк, чтобы им не грохнуться на пол обоим. - Это было невыразимо ужасно в своей непознаваемой глубине и нечеловечески великолепно снаружи, словно “Некрономикон” Абу Аль Хазреда, который, высунув от старания язык, цветным карандашиком переписал "Дитя Мирового Империализма" по мановению палочки Зубной Феи, - на одном дыхании выдохнул Вилле. Он, разумеется, не успел посмотреть этот фильм, что Бам ему слал, но он предполагал, что это будет именно так. Фильм остался для просмотра, кажется, у Миге или, может быть, у Линде. Они собирались посмотреть его вместе, но что-то не срослось. - Я не понял, о чём ты, но я надеюсь, ты, сука, мне не врёшь, - эротично-горячо нашептал Бам ему прямо в ухо, послав приятные вибрации в нужном направлении, желая или не желая того. - Вру? Я? – удивился Вилле, борясь между желанием сохранить Бамовскую пацанскую честь перед друганами и тем, чтобы схватить его обеими руками за жопу. - Я никогда не вру. Вспомни название моей группы, в честь кого она названа, и пойми, что я никогда не вру! По определению. Моя группа названа в честь чувака, который никогда не врёт… ну, по-крайней мере, он так говорит… Впрочем… я… я… вот несколько кадров я, пожалуй, пропустил - зов природы, все дела… и, безусловно, пересмотрел бы, если ты предоставишь мне такую возможность! Пока Бам слезал с его рук, радостно поскуливая, Вилле продолжал свою речь, хотя он не был до конца уверен, что в своем состоянии Бам был способен понимать тонкости его остроумия, и на это, в общем-то, по большому счёту и рассчитывал. Бам попросил выключить музыку и со всем пафосом представил его обществу: - Эй, народ, внимайте по-быстрому! Наш Очень Особенный Гость - Его Адское Величество, Уилла Уало, мой друг из Нарнии, а не, из Трансильвании… - Повинуйтесь мне, - сделав рок-н-рольную козу рукой, тихо сообщил Вилле. - Сам граф Дракула? – когда стихнул радостный крик и свист, радостно спросил кто-то в толпе. - Граф Драчула, - мрачно ответил Вилле, вызывая снова всеобщий хохот. Джен незаметно подошла сбоку и тоже его обняла. Он ласково чмокнул её в макушку. А что он ещё ей мог сказать? Брэндон Новак материализовался опять рядом - с фломастером и блокнотиком и вопросом: - Можно взять у вас автограф, граф? А вообще, хуй с ним, кусайте!!! На этом, погрузившись опять в хохот и в громкие звуки теперь уже до боли знакомой группы Вилле, официальная часть закончилась не начавшись. Ну и слава богу! Его ещё с кем-то познакомили. Радостно подзуживая фразочками типа “пейдодна”. Вилле молча слушался и вскоре довольно качественно накидался. Потом, когда он начал путаться в собственных ногах и ощутил некоторую особую неотвратимую усталость, он заснул на плече у Бама прямо при просмотре его гениального кино. Примерно сразу же после начальных титров. Как выяснилось с утра, Бам запретил всем его колебать, ссылаясь на Виллечкин джетлэг и всё такое, и поэтому они с утра проснулись в гостиной, которая была соединена с кухней, перед телевизором, причём Вилле спал на плече у Бама, на втором плече у Бама спала Джен. У бедра Вилле, обхватив его поперёк обеими руками, сладко посапывал Новак. Вилле открыл глаза от ужасающих звуков собственной песни: - И в го-ре-е-е и в ра-а-адости, мой дом – в твоих объятьях… Которую напевал Райан. Это выглядело апокалиптично в контексте. Ах, милый пандемониум, демон на демоне, урод на уроде… чувствуешь себя как дома. Солнце опять било в окна и в глаза с суровой неотвратимостью возвращающейся реальности. Вокруг них по кухне бегал Райан и хлопотал по хозяйству, пытаясь сгрести немного в сторону оставленный ими всеми бардак, объясняя, что скоро вернётся Эйприл, и настоятельно рекомендуя им ретироваться. - Я надеюсь, я умер и попал в Ад? – слабым голосом сказал Вилле, растирая затёкшую от спанья в неудобном положении шею рукой. - А что тебе делать в Раю, Вилле, там у тебя совсем не будет друзей, - радостно предположил трезвый и противно бодрый Райан. - Чёрт его не знает, может быть, это было бы и к лучшему, - прошептал Вилле. Райан расхохотался. Однако они встали и, ведомые здравым смыслом, ретировались досыпать. Настоящий пенсильванский джентльмен Бам Марджера проводил даму до своей спальни и завалился рядом с гостем в справедливом расчёте на то, что ему удастся помешать ему поспать хотя бы немного - ну какая ерунда, ну точно, учитывая их состояние, не более получаса. - Виллечка, ты же сам меня учил, тогда ещё, давно, что утренняя ебля избавляет от похмелья, - подсказал Бам Вилле. - Я ебучий Франкенштейн, я создал монстра, - хрипло сказал Вилле, тем не менее позволяя его руке продвинуться дальше. И не только руке, и не только Бама, и не только по его телу. Однако во второй половине дня Вилле проснулся в большой кровати гостевой комнаты в гордом одиночестве. Он воспользовался гостеприимством своего любезного хозяина, не спрашиваясь залёг в тёплую ванну на два часа, вылив туда для пены немного местного средства. Вначале он было подумал, что его астма доконает его только от интенсивности ароматической смеси корицы с сандалом и перечной мятой одновременно - или один чёрт знает, что они могли туда залить, - но через десять минут привык, и глаза перестали слезиться. Когда он вышел из ванной, он подумал, что будет благоухать этим Адом Данте ещё месяца полтора, даже если перестанет мыться в принципе. Он оделся в чистую одежду. И аккуратно спустился вниз. - Здравствуйте, Вилле, - радостно приветствовала его мать Бама, Эйприл. Дом был чист. Настолько, что их вчерашний шабаш не угадывался совершенно. Кто это сделал, Райан или Эйприл, было сложно угадать. Но Вилле не узнавал ни угла. - Здравствуйте, мадам, - сказал Вилле, - мы тут… вчера… немного… нашалили, кажется. - Да, мне нелегко приходится порой с моими оболтусами. Ерунда, садитесь завтракать, молодой человек. Вилле. Вы же Вилле? - Я – он, - смутился Вилле. - А можно... кофе? - Налейте себе, вон там кофеварка уже накапала, чашки в шкафчике, прямо над ней. - Спасибо, - сказал Вилле, потом молча, некультурно вылакал чашку, стоя у кофейника, и налил себе ещё. - Огромное Вам спасибо. - Что вы будете завтракать? – спросила Эйприл ласково, но ему почему-то захотелось стать по стойке смирно, приложив ладонь к виску, и сказать "НИКАК НЕТ, СЭР", хоть от армии он и откосил. Видимо, передалось половым путем от Миже. - Я… не… - застыл он с кофейником в руке. - Наливайте ещё, не смущайтесь. В чём была загадка того, что он чувствовал себя перед ней таким идиотом? Нет, он-то знал, но знала ли она?! - Я слышала, европейцам американская еда кажется несъедобной. Возможно. Знаете, Вилле, я и сама думаю порой, что это так… потому я так много и готовлю. - Если бы Гордон Рамзи пробовал вашу еду, он бы уволился, - Вилле подумал, если радость у американцев можно изображать с такой смелой натяжкой, то почему бы не использовать в быту? - О, боже, вы слишком добры! Я, кстати, тоже никогда не любила эти дурацкие блины с кленовым сиропом. Если бы меня не просили их делать каждое утро! А ещё, знаете, донатсы эти чудовищные… - Чудовищные, - согласился Вилле. Он, правда, их ещё не пробовал. - А хотите, я приготовлю вам омлет с беконом? – ласково предложила Эйприл, раз уж они нашли общий язык. - Спасибо, мэм, но я вегетарианец… - Хорошо, без бекона. Я понимаю, уже вечер, но обед ещё не скоро, и я бы посоветовала Вам… - Я… не… завтракаю… - Но… - Можно я тут посижу в уголке как дурак и выпью кофе? – в отчаянии попросился Вилле. - Чувствуйте себя как дома, - сказала Эйприл, разом отвернувшись от него. В ожидании Бама Вилле с час скромно просидел за столом, пытаясь занимать как можно меньше места, пока мать Бама как обычно суетилась по кухне. Она сетовала ему на то, что её сын слишком много работает. Вилле кивал, изображая лицом полнейшую эмпатию, посасывая чёрный кофе и понимая, что если ему не удастся сейчас выкурить сигарету, он просто сдохнет. Он как-то подозревал по выражению лица Эйприл, что здесь курить ему не дадут, а выйти во двор посреди её эмоциональных рассказов об её расчудесном мальчике было бы невоспитанно. У него уже лицо чесалось от желания курить. Он его чесал и пил кофе, не вовремя кивая. Он не был уверен, что произвёл на Эйприл впечатление хоть какого бы то ни было рода адекватного человека. Он чувствовал себя словно Чужой за чашкой чая у английской королевы. Ему казалось, что в нем всё, абсолютно всё не так, и пытался не очень высовывать вторую пасть и не капать кислотой мимо чашки, чтобы не прожечь стол. Ну где же чёртов Бам? Словно услышав его молитвы, Бам ворвался на кухню с энергией комнатного торнадо, подскакивая на каждом шаге и волоча за собой довольного, но подтормаживающего смущенно Джимми Фрэнкса. - Привет самой красивой девочке Финляндии, - радостно рявкнул Джимми с порога. - Ассалям алейкум, Ходжа Али, - сказал Вилле Джимми. Пару месяцев назад Джимми сообщил ему, что по следам Кассиуса Клея, ставшего Мохаммедом Али, он решил принять ислам. И носить отныне имя Джимми Поп Али. Это, по его мнению, должно было эпатировать публику, внушать ей уверенность в его непоколебимой мужественности, а также улучшить его перспективы по судьбе и обмануть карму. - Думаешь, тебе это поможет? – спросил тогда, когда в первый раз об этом услышал и они пересеклись на каком-то фестивале, его Вилле. - Мне нечего терять, я и так обрезанный, – ответил ему Джимми, - работа у нас с тобой опасная. Того и гляди случайно подохнешь. Или фанат-идиот прирежет, или бутылка пива не в ту голову попадёт, или вдруг дождь на фестивале, а у тебя под ногами потёртые кабеля по 220 вольт и незаземлённый микрофон. У нас с тобой работа, связанная с повышенной опасностью, дорогуша. - А что же, Аллах и от попадания не в ту голову защищает? – спросил Вилле. - Не знаю, - сказал Джимми, - я сам не читал. Но, говорят, зато после смерти ты попадаешь в рай, где тебя обслуживают сорок гурий. - А хуи у гурий есть? – деловито спросил Вилле. - Ну, вроде бы говорят, что они все сплошь – чистые девы, но если тебе очень надо, то и мальчики есть, - сказал Джимми. - Я такой рай себе и сам могу устроить, прям щас, прям здесь, - мрачно сказал Вилле, - для него даже умирать не надо. - Ну не мог же Мохаммед Али ошибаться? – возмутился Джимми. - У него, знаешь, тоже тяжёлая работа. - Я не хочу никого оскорбить, но я не думаю, что лучших мыслителей нужно искать на работах, связанных с частыми и мощными ударами в голову, - сказал Вилле. - Рок-н-ролл, конечно, и сам не место для мыслителей, но бокс, я думаю, единственная профессия, которая ещё хуже сказывается на твоей центральной нервной системе. Вот у меня, например, младший брат - кик-боксер, не, он хороший чувак, я его очень люблю и всё такое, но… - Он тоже принял мусульманство? - Пока нет, - сказал Вилле, - ему есть чего терять. - Стоит ли лишний кусок кожи жизни вечной? – с видом пьяного суфия продекламировал явно кусок не из своей речи Джимми. - Стоит ли докинг жизни вечной, учитывая то, что последнюю тебе ещё ни разу убедительно никто не гарантировал? - Что такое докинг? – спросил Джимми. - Щелезуб, радость моя, мы тебя уже обыскались, - рядом с ним внезапно возникли два молодца одинаковых с торца - Миге и Бёртон. - Пошли, манагеры уже сжевали все свои документы. Нам пора. - Извини, приятель… Храни тебя Аллах. - Но что такое докинг??? - Потом расскажу. После они так и не увиделись, разошлись по разным вечеринкам, и с тех пор не виделись несколько месяцев. - Алейкум ассалам, ханым-эфенди, - сказал Джимми, склонившись в учтивом поклоне в кухне Бама Марджеры и Эйприл, на начинавшемся закате яркого солнечного дня. Бам подошел и чмокнул сидящего на стуле Вилле в плечо. С видом, типа, чего здесь такого? Джимми закрыл лицо руками. - М-м-м, от тебя пахнет моим шампунем, - ласковым голосом, явно желая польстить, сказал Бам. - Я просто не нашел "Туалетного утёнка", - прошипел Вилле. С его точки зрения, это выглядело уже даже вообще не двусмысленно: то, как Бам, закативши глаза, упорото его нюхал практически на глазах у своей собственной матери. Джимми заржал в голос. Потёр лицо ладонями, завыл и опять заржал. - Садитесь завтракать, мальчики, - без всяких эмоций сказала Эйприл. - Да, мам. Слава богу, эти двое оказались сговорчивее и смели и блинчики и омлетик за милую душу. Джимми отбросил к чёрту стеснение и пошёл к холодильнику намазать себе бутерброд с арахисовой пастой. Эйприл наконец-то положила еду и себе. - А знаете, Вилле, - мечтательно попивая кофе и элегантно пережевывая кусок тоста, на который она намазала спред и джем, сказала она, - а ведь эти засранцы пытались меня развести… - Развести? Вас? А это возможно, мадам? – манерно удивился Вилле. Как-то так сложилось, что Эйприл всех друзей Бама называла без всяческих вопросов на “ты”, а вот с Вилле у них сложилось по жизни всё только какое-то викторианское чаепитие, так что они обращались друг к другу с подчёркнутым уважением. Бам и Джимми, увлечённо уплетавшие арахисовые тосты с малиновым джемом, озадаченно замерли. - Они сказали мне по поводу портрета, который украшает спальню моего сына, что это девушка, думая, что я не догадаюсь. - Как цинично с их стороны, мэм, - вежливо улыбнулся Вилле. - Но я сразу поняла, что это вы. - Ну, мам… - Вы удивительно хорошо получаетесь на фотографиях, - сказала Эйприл. - Премного благодарен. Мэ-эм, - в отчаянии растянул свои губы в оскал Вилле. - Нет, не то что я бы хотела сказать, что в жизни вы выглядите хуже, как раз наоборот, но… Джимми захихикал в голос. - А что не так, мам? – спросил Бам. - Все хорошо, сынок, - сказала Эйприл, - но не кажется ли тебе, что украшать свою спальню полуголыми эротическими фотографиями своего друга с надписью “Она”… это не слишком нормально? - Пф-ф-ф, МАМ, ДА ЧТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ, - возмутился Бам, - ЭТО Ж РОКЫНРОЛ! Вилле устало закрыл нижнюю часть лица руками. Не так он видел свидание своей мечты, ой, не так. Больше всего на свете ему бы хотелось депортироваться отсюда, и как можно дальше. Конечно, Бам был очень дружелюбный и общительный парень, и вроде бы ничего из их отношений не могло поставить их в глазах его матери чем-то отличающимся от ряда других, но ему почему-то померещилось в эту секунду, что Эйприл всё прекрасно понимает. Иначе бы она не устроила этой сцены при нём. Чёрт его не знает, может, это была его дурацкая паранойя. Эйприл Марджера была с ним подчёркнуто любезна и вежлива, но он внезапно понял, что она всё знает. Ну, не всё, конечно, но ровно то, чего ей знать бы не следовало. Ему стало очевидно, что она демонстративно пытается ему это всё показать. Он и сам был достаточно близок со своей собственной матерью, чтобы понять, что чужая мать хочет ему сказать. Курить захотелось ещё отчаяннее, а ещё отчаяннее - в самолёт, и потом, через десять-двенадцать, как повезёт, часов перелёта - в свою одинокую холостяцкую коечку, где ему ничего не надо из себя изображать перед своими старыми вонючими домашними тараканами. Зачем он вообще принял это приглашение Бама, ему было абсолютно непонятно. В смысле, разумеется, он ночей не спал как хотел его увидеть, и как только себе не представлял уже, как именно хотел бы, но правда жизни показывала, что, приблизившись к нему, он неожиданно оказался отброшенным на самые далекие пределы Вселенной, где не ступала нога человека. Ни о какого бы то ни было рода близости речи не шло вообще. Он всё время оказывался кому-то должен, причём с каждым разом всё с более и более удивительной стороны. Они вроде бы подписали договор о ненападении с Джен, потому что по большому счёту они были симпатичны друг другу и трахались ещё втроем несколько раз после того знаменательного раза. Вчерашнее утро не было исключением. То, что началось с нелепого домогательства в гостевой кровати, но потом как-то странным образом переместилось в господскую спальню. И это было по-своему глубоко удивительным опытом, снова и снова. И то, как она старалась услужить ему - по всей видимости, чтобы впечатлить Бама, и в том, как Бам пялился на это всё, снимая на камеру особо впечатляющие его моменты. И в том, как Бам гладил и целовал его, побуждая действовать со своей женщиной активнее. Не, так-то Вилле не надо было побуждать к активности, но в данной ситуации его явно тормозила та странная фишка в мозгу, что он не хотел причинить Баму боль и заставить его ревновать. Он вообще, походу, оказывался каждый раз слишком многодумающим взрослым… между ними, явно зазывающими его на своего рода… свершения. Вылизывая пизду самке Бама, пока Бам ебал его в зад под воодушевляющий вой последнего. Или ебя Джен изо всех данных ему святым великомучеником Приапом сил, чувствуя, как язык Бама счастливо вылизывает его жопу и яйца, проникая в каждую его щель языком, трахая его языком в жопу так, как, предполагалось, должен был делать это его член. Или вылизывая пизду своей женщине, лежа под их раздвинутыми ногами, срываясь и подлизывая ему член и принимая его себе в рот между делом, до самых гланд, как заправская порнозвезда. Бам счастливо охуевал, глядя на то, как они занимаются сексом с его женщиной, и счастливо участвовал во всём. Вообще во всём. Вилле и сам был готов облизывать Бама часами. Заглатывать только что вытащенный из пизды его подруги член, просто за удовольствие это делать. И потом целовать его тело, живот, бёдра и лобок, лизать своему парню задницу, доводя его до визга, теряя последний разум и потом снова целуя медленно в каждую вену и в головку ебавший не его счастливый член. Вилле, правда, не был уверен, что тот факт, что он трахается не только с Бамом, но и с его, практически можно сказать, женой, изменит мнение матери Бама о нём к лучшему. - Да, - каким-то нечеловеческим усилием воли отцепив руки от лица, лицемерно согласился с Эйприл Вилле, - на самом деле, да, это не слишком нормально, Бам. - Да иди на хуй, Вилле, ты ещё меня поучи, - отрезал Бам. И вроде бы должно было быть смешно, но Вилле почувствовал, что физически его резануло по яйцам. Не слова Бама, но всё это как-то сразу. Да так, что дыхание перехватило. Он вскочил со своего места. Он потряс чашкой, пытаясь выдавить ещё хотя бы глоток, но руки предательски тряслись. - Простите меня, можно я выйду покурю, а то я с ума сойду, - тихо сказал он Эйприл, - где у вас тут можно курить? - У нас никто не курит, - сказала Эйприл, - но вы… вы… ступайте на бэк-ярд, вот вам баночка, используйте вместо пепельницы. - Спасибо, мэм, - с душой сказал Вилле, - большое вам спасибо, мэм, - беря в руки баночку с водичкой. Чтобы курить на бэк-ярде. В свое, едрить его через коленку, удовольствие. Вилле открыл дверь на улицу, не оборачиваясь вышел в сад, зашёл за дом в задний двор, не найдя там ничего интересного кроме закрытой барбекюшницы, стола и пары стульев, водрузил свою задницу на что-то похожее, на первый взгляд, на обтёсанное сверху бревно или скамью. С баночкой с водичкой в руке. Потом поставил её между своих ног. С чувством в неё плюнул. Разом полегчало. Свежий лесной воздух секвой Вест-Честера вместе с парами смол и никотина немного притупили его ранимость и мизантропию. Отчаянно хотелось домой, но вроде бы он уже начал подозревать, что помощи тут ждать не от кого. Он сам не понимал, отчего такая обычная и банальная грубость от Бама вдруг задела его под дых. Возможно, ему показалось на долю секунды, словно бы его пытаются вписать в привычную свиту, которая была вокруг Бама всегда. Или он просто нервничал от мысли о том, что мать Бама слишком видит его насквозь. Зачем он вообще в это всё ввязался - он же знал, что этим кончится. Враньё, ни черта он не знал, он так хотел, чтобы этот приезд расставил, наконец, все точки над "ё" между ними. Он хотел быть с Бамом ближе, он, в некотором роде, сделал свой выбор. Он понимал, что это будет непросто, но он ни черта не понимал, насколько. - Панки, хой, - голос сверху отвлёк Вилле от мыслей. - Хой, - сипло сказал Вилле. - Дай сигу, - сказал Джими, вышедший из дому не слишком уж позднее, чем он сам, - не помешал? Вилле честно пожал плечами и подвинулся на брёвнышке. Они пару минут по-джентльменски сидели и курили молча. - Чё, Бам тя заебал, да? – по истечению джентльменских секунд тихо, полушёпотом спросил Джимми, затянувшись сигаретой, предложенной ему Вилле. - Я сам себя заебал, - мрачно глядя в одну точку, сказал Вилле. - Я понимаю твою боль, - сказал Джимми очень серьёзным тоном, - я иногда вот тоже знаешь… прям до потёртостей… я пользуюсь кремом для рук фирмы "Вазелин". Вилле вежливо рассмеялся. Безусловно, Джимми понял, о чём он, просто дал ему возможность выйти из ситуации, если он не хотел обсуждать её. Вилле оценил и отплатил относительной откровенностью, чтобы расположить Джимми к себе в свою очередь. - Просто понимаешь, Джимми… видимо, год был какой-то тяжёлый и тут как-то непривычно и тяжело быть в гостях. Вокруг столько людей. Я не уверен, понимаешь, что в моих самых глубоких экзистенциональных потребностях лежит желание общаться с таким количеством разных людей. - Понимаю, - кивнул Джимми, старательно выдувая дым, надеясь, что может быть хоть сейчас случится колечко. - Это как в анекдоте про проститутку: вроде не на работе, а вокруг станки, станки, станки… - Ха-ха. Нет-нет-нет, они все милейшие люди, - замотал головой Вилле, - просто мы, финны, не привыкли к такому интенсивному интерперсональному взаимодействию. Для нас, можно сказать, любое общение - это большой стресс. Не то что бы я не знал, куда я ехал, я просто… ну… я слажал, считай, я слажал, я… понял вдруг: если мне придётся улыбаться кому-то ещё минут пять, не сочти меня девчонкой, но я расплачусь. Джимми Поп сочувственно вздохнул, засунул сигарету в рот, постучал по карманам объёмной толстовки и, кажется, обнаружил то, что он искал. Он достал из кармана фляжку, открыл, понюхал, поболтал в воздухе, снова понюхал, крякнул. - На, - сказал он, - смажь струны своей интроверсированной чистой северной души смазкой для облегчения фрикций при соприкосновении с лицемерным блядством американского псевдорадушия. Вилле расхохотался от неожиданной теплоты знакомых хитровыебанных слов. Отклонился назад и рассмеялся ещё сильнее, хлопая себя по бедру. - Давай уже. Он не сомневаясь пригубил от фляжки Джимми, чуть не задохнувшись. Пойло было хорошим. Не сказать, что вкусным, но оно действительно смазывало те самые струны. Просто в мозгу сразу стало как-то проще, теплее и тупее. - Ты же не думаешь, что эта женщина тебя любит? – Джимми отобрал у него свою фляжку и сам отхлебнул от неё. - Кто, – переспросил Вилле, - Бам? - А, таки он у вас двоих девочка, выходит? - Иди на хуй, Фрэнкс… - Да я уже штаны расстегиваю, Уилла, ты только скажи, к тебе или ко мне. А я, между прочим, даже не гомосексуалист. - Куда тут ко мне пойдёшь, - пожал плечами тоскливо Вилле, - у меня тут нету никаких “у меня”. - Ты знаешь, Вилле, мне очень нравится в тебе то, как чётко ты следуешь основной теме разговора, не размениваясь на отвлекающие моменты, - с искренним восхищением сказал Джимми. Джимми снова, уже в который раз, заставил его расхохотаться, так что стало очевидно, что он пытался, хотя выходя на улицу Вилле чуть не всерьёз хотел было пораздумать, как бы ему бы поэффективнее и побыстрее удавиться. Так, чтобы недолго мучиться и чтобы точно не спасли, а то неудобно было бы перед приглашающей стороной обременять их его медицинской страховкой по реабилитации. - Дайте-ка мне ещё выкушать вашей манны небесной, мистер Фрэнкс, - Вилле пнул Джимми под рёбра и отобрал фляжку, - кстати, что мы употребляем? На вкус как ангельская моча. А я даже не пил ангельскую мочу. - Она и есть, - кивнул Джимми, - ну, в определенном… эзотерическом смысле. Оно называется “Лунное Сияние”. - “Лунное Сияние”, как р-р-романтично. - Не очень, - признался Джимми, - на самом деле это просто самое дешёвое и адское пойло, что ты здесь можешь найти, шестидесятиградусный самогон, который гонят в память о временах сухого закона, когда подпольные самогонщики, поскольку дело было уголовное, гнали его только ночами, сиречь под светом луны. Хиллбилли. Такие чёртовы сектанты-реднеки из Джорджии и Алабамы. Ты смотрел фильм “Избавление”? - Да, смотрел, там парень-аутист с банджо. Он очень похож на нашего Линде. - Очень романтичное кино, - слегка попытавшись передразнить утрированное скандинавское “р”, без всякого выражения на лице глядя в одну точку, сказал Джимми таким тоном, что Вилле стало понятно, что он испытывает его на слабо. - Да, - так же безэмоционально сказал Вилле, - очень чувственное. В одном месте я так сопереживал одному из героев, что даже пару ночей не мог заснуть… - Уи? – cпросил Джимми. - Уи, – ответил Вилле, - я даже и не знал, что раньше можно было так нагло показывать в кинотеатрах групповое дешевое БДСМ гей-порно. - И подавать его под видом крайнего выражения мужественности, - подхватил его мысль Джимми. - Да, - согласился Вилле, - хорошие были времена. - Я не помню, - сказал Джимми, - я маленький был. - Мне кажется, я стал интересоваться этим делом ещё в лоне своей матери, - признался Вилле, парировав подкол товарища, прищурив глаз, затягиваясь сигаретой в последний раз и выкидывая окурок щелчком пальцев. - Верю, - кивнул Джимми, повторяя маневр Вилле, - вот в это верю. Слушай, Уилла, а помнишь, ты хотел сделать что-то, что ты назвал докинг? - Я? А я хотел, да? – удивился Вилле, - с тобой? - Ну, скажем, мы его с тобой обсуждали. - Да? И что ты мне сказал? - Да блин, ну что ты за жопа такая, ладно, развёл ты меня, я у тебя спросил, что это, а ты не успел ответить… - А, - Вилле махнул рукой, - ну это когда два мужика занимаются любовью так, что оба их члена находятся друг напротив друга, вот так. – Он любезно показал это на руках, Джимми не знал, на что смотреть с более умилительной ухмылкой - на его руки или на невозмутимое лицо Вилле, который читал ему лекцию, как школоте. - Крайняя плоть одного члена вот таким образом, - Вилле сложил пальцы ещё одним характерным образом, просовывая один палец в сложившееся кольцо, Джимми завыл от счастья, - надвигается рукой на головку другого и покрывает её. Можно сказать, стыковка. - Прелестно, - счастливо проскулил Джимми. - Правда, тут есть один нюанс, что крайняя плоть должна быть хотя бы у одного. - Вот жопа, - сказал Джимми, - значит, мы с Бамом не сможем. - Ха-ха, - сказал Вилле. Потом помолчал ещё несколько минут и добавил. - Ну, ничего, Джимми, зато ты принял мусульманство, и на том свете тебя ждёт сорок гурий. - А у тебя, кстати, обрезанный? – спросил Джимми. - Нет. - А поехали ко мне? У меня тут полчаса езды. Если что, это предложение не имеет никакого отношения к предыдущему вопросу, - сказал Джимми. - Чисто, если что там… кинишко посмотрим, выпить у меня есть и покурить тоже. - А поехали, - внезапно согласился Вилле. "Лунный свет" и вправду придавал его мозгам неожиданную свободу. - А можно я это заберу? - Да допивай, чё, - щедро сказал Джимми, - если что, я скажу, что за рулем пил ты. - У меня прав нет, - сладко протянул Вилле, поднимаясь с бревна и потягиваясь. - Тогда я скажу, что у тебя нет прав и ты пьяный вёл машину. - Спасибо, милый, - кивнул Вилле, - да вы, ребята, ещё более гостеприимны, чем мы, финны. - Да ладно тебе, Уиллауало, на этом участке дороги нет ни единого поста… - Вперёд, пока я не передумал, - Вилле ласково отвесил гостеприимному Джимми дружеский поджопник коленом. - АЙ, КАКАЯ НЕТЕРПЕЛИВАЯ СУЧЕЧКА, – хихикнул Джимми, отбегая от Вилле подальше. - Блять, Джимми у тебя есть в запасе вторая шутка? - Да, - сказал Джимми, - ты самая красивая девочка в…. БЛЯДЬ, НЕ ДОГОНИШЬ… а я говорю, не догонишь… нас не дого… ладно, я обязуюсь выучить ещё пару новых неожиданных шуток. Когда они приехали, однако, игривый, подъёбывающий тон их общения несколько изменился. Джимми как-то смутился, что ли, показал свою студию дома, показал наработки свои, и они продолжили своё общение на полном серьёзе. Он засел рассказывать о том, какие шутки он куда пихал и как переделал песню Депеш Мод 1993 года под свою в мажоре. Потом сыграл что-то из того, что хотел бы написать. Вилле даже подпел ему там кое-где. Получилось смешно. Настолько, что они решили, что как-нибудь, когда у них будет время, им стоит записать что-то вроде дуэта. Вилле искренне поржал над стихами Джимми и даже сделал ему своего рода комплимент, обозвав его творчество даже слишком заумным. Потом они выпили ещё немного пивка, и вечер пошёл как-то так, что Вилле стало в нём очень как-то знакомо и хорошо. Он сел по-турецки на пол, взял гитару и сыграл песню, которую ещё только начал было писать, ну вроде, если они делились таким интимом, то что бы не? Обещанный рай толкнул нас обратно в Ад. Превратил три семерки в три шестерки назад. И ты смеялся мне в лицо, когда я поделился с тобой, как это больно, и сказал: Разоружи меня своим одиночеством, так же как раньше, Обмани мою пустоту, сказав, как ты сильно ты любишь… Вилле вдруг перестал играть. Так случилось, что лицо у сидящего напротив Вилле парня вытянулось значительно сильнее, на взгляд Вилле, чем могла бы вызвать гениальность его песни. Вилле отставил гитару в сторону и схватился за бутылку пива, стоящую рядом. Джимми улыбнулся и помахал в воздухе лапкой. Вилле повернул голову и едва не подавился пивом. - Трямки, Бамчик, - дурашливо начал Джимми. Вилле подавился пивом и посмотрел на него через плечо. Бам молчал. Просто стоял и молчал. Лицо его больше напоминало маску. Глаза были чёрные и страшные. Вилле раньше и не знал, что они у него могут быть чёрные и страшные. Но ему как-то было почему-то несколько всё равно. - Ты как вошёл-то, чудила? - спросил Джимми, А Бам просто продолжал сверлить взглядом Вилле. Вилле, конечно же, был не робкого десятка, поэтому продолжал сидеть на полу по-турецки, обхватив ласково губами сосочку с пивком. - Через бэк-ярд, - сказал металлическим голосом Бам, - там сигнализация не поставлена. - Заебись, - сказал Джимми, - ну Бам, ну чувак, ну проходи, садись, вон, может, хочешь пивка? - Вилле, тебе домой не пора? – явно игнорируя гостеприимство Джимми, сказал Бам. - Я только что пришёл, - сказал Вилле. Надеясь, что его лёгкий сарказм будет понят правильно. - А я думаю, тебе пора, - ни хрена подобного. - У меня здесь нет дома, Бами, - тихо сказал Вилле. - Бам, да расслабься ты, посиди с нами, - сказал Джимми, - пивка вон выпей. - На, - протянул ему свою бутылку Вилле. Бам схватил его за кисть руки намертво. - Бам, мы просто играли тут понемногу, типа… думали, песню… записать… - Ага, я так и понял, - сказал Бам, - поехали, Вилле. - Да, я так думаю, уж полночь близится, - кивнул Джимми, вставая со стула вслед за вынужденным встать по настоянию Бама Вилле, - мне так было приятно видеть вас в гостях, джентльмены… Вилле попытался потянуться к нему губами, но Бам, разумеется, сломал этот порыв на корню. Они молча вышли из дома Джимми на улицу. Ночь уже отдавала сладкой влажной прохладой, а цикады стрекотали как ненормальные. Вилле был пьян, и ему на всё было насрать, было даже немного смешно уже за весь абсурд своего пребывания, он просто шёл за Бамом, насвистывал припев из песни Джимми и периодически ржал над отдельными его фразами. Бам открыл перед ним дверь своей машины. Куда он погрузил свою несчастную задницу и, закрыв дверь, проникся упоительной прохладой автомобильного климат-контроля. Бам сел рядом, машина тронулась. Он даже не включил музыку, просто тронулся с места и поехал по слабо освещённому жёлтыми круглыми фонарями местному шоссе. Несколько километров они ехали молча, не разговаривая. Бам злился, а Вилле настолько устал, что ему впадлу было искать оправдания. И разбираться он тоже не хотел ни в чём. Он растянулся на сиденье Ламборджини и с интересом пялился в пейзаж. Первым, разумеется, выступил Бам. И разумеется, не вовремя, когда пейзаж был просто невероятно красивый. - Что вы там делали? - Играли, - сказал Вилле, на секунду закрыв глаза. - Во что? - Он играл свои песни, я свои. - Ты играл ему свою новую песню, которую я не слышал? – с болью сквозь зубы сказал Бам. - Ёб твою мать, если б я знал, - пожал плечами Вилле, - я её даже не дописал, просто так… к слову пришлось… - ТЫ ИГРАЛ ЕМУ ПЕСНЮ, КОТОРУЮ Я НЕ СЛЫШАЛ??? - Это не песня, - терпеливо разъяснил Вилле, – это была просто идея, одна из… мало ли что бывает, может, её и не будет никогда… - Ты никогда не показывал это мне. - Боже мой, Бам, я не уверен, что я и тут должен был её показывать, но Джимми… - Мне посрать на Джимми. Я знаю, чего хочет Джимми. - Я не так умен, как ты, - сообщил Вилле, - я не знаю даже, чего я сам хочу… - А чего ты хочешь, Вилле? – с наездом спросил Бам. - А? – удивился Вилле. - Почему ты ушёл? - Как говорил один римский полководец: потому что мог, – сквозь зубы ответил Вилле. - Вы трахались с Джимми? - Да иди ты к черту, ебанутый полудурок. - Я спрашиваю, вы трахались с Джимми? - Не, - сказал Вилле. - А чё ж так? - спросил Бам. - Ты приперся не вовремя. - Я тебя убью. - Валяй, - сказал Вилле, закрыл глаза и откинулся на кресле. Бам попытался свою длань возложить ему на шею, но получил по ней от всей души, заскулил и отступил. Если бы не руль, который ему приходилось держать, этого бы не произошло, разумеется. Но Вилле это выбесило окончательно. Вот вроде бы он и не очень серьёзно это делал, но что-то вдруг рухнуло, оторвалось, и понеслась душа в рай. Они проезжали мимо такого милого леса. - Останови машину, - сквозь зубы сказал Вилле. - Зачем? - Я хочу прогуляться. - Ты дебил, что ли, здесь лес вокруг. - ОСТАНОВИ МАШИНУ, СУКА, – рявкнул Вилле в полный голос. Таким впечатляющим басом, что как бы Бам ни был зол, он от испуга чуть руль не вырвал из панели управления разом. Вилле схватился за руль, выводя машину в кювет, Бам принялся орать, что этого нельзя, блядь, делать. - РУКУ С РУЛЯ УБЕРИ, ЕБАНАТ, БЛЯДЬ, - это было всё, что он мог орать, отлепляя щупальца Вилле от руля, которые, как видно планировали убить их обоих. - Останови машину, я сказал, - холодно повторил Вилле. Бам слегка сбросил скорость, пытаясь отдышаться. От всех нахлынувших на него противоречивых эмоций. Притормозил. - Хорошо… Вилле… я… остановлю… машину. Спокойно… я остановлю… машину, Вилле, – Бам от волнения аж его имя стал выговаривать почти правильно, чего ранее никогда не случалось, - а куда ты планируешь идти? - Домой. - Ты живёшь на другом континенте. - Я в курсе. Мне насрать. Бам, я хочу домой. - Мы едем домой. - Это ты едешь домой,- сказал Вилле. - Я не поеду туда. Я не собираюсь тебя чем-то обижать, Бам, просто отпусти меня, ладно? - Я тебя не держу, - сквозь зубы сказал Бам. - Хорошо, - невозмутимо кивнул Вилле. - Как добраться до Нью-Йорка? Как вызвать такси? - Да пошёл ты… Бам резко вдарил по тормозам. Машину занесло почти в кювет. Шины завизжали, явно оставляя впечатляющий след на асфальте, Бам развернулся с умелостью заправского гонщика на узкой дороге и втопил гашетку в пол. Ламборджини плавно, но уверенно с каждой секундой увеличивала скорость. Он едва вписался в поворот, который они пропустили ранее. Бам врубил радио на полную мощь, чтобы им не надо было разговаривать. С полчаса, не меньше, они ехали в полном молчании. Вилле не спрашивая закурил. Бам не сказал ему ни слова. Прошло ещё полчаса. Первым слабость проявил Вилле. - А куда мы едем? – в промежутке между песнями спросил он. - Мы не заблудились? Или ты выбираешь лесок погуще, чтобы меня замочить? - В Нью-Йорк, - не дрогнув ни одним мускулом, сказал Бам. Вилле несколько минут переваривал эту информацию. - Я вышлю тебе багаж завтра, - холодно сказал Бам. - Хорошо, - так же холодно отзеркалил Вилле, скрестя руки на груди, привалился головой к боковому стеклу и закрыл глаза. У него не было никакого настроения наблюдать за достопримечательностями Нью-Джерси, коей была фабрика - производитель печенья "Орео", у него не было никакого настроения наблюдать красоту ночи и прелесть природы. Он чувствовал себя абсолютно чужим на этом празднике жизни. Он только лениво открыл глаза, когда они выехали на набережную, через Гудзон от которой неровным рядом хищных, ярко сверкающих золотом окон на фоне чёрного неба, неровных зубов разномастных небоскрёбов сиял Манхеттен. Бам свернул в другую сторону от въезда в город по указателю ДжейЭфКей в аэропорт. Вилле снова закрыл глаза и открыл их только тогда, когда автомобиль остановился на подземной стоянке. Апельсиново-жёлтый свет фонарей ярко освещал салон. Бам заглушил мотор, выключая ненароком и игравшее всю дорогу радио. Впрочем, этого не заметил, кажется, никто из них. Выключил и смачно хлюпнул носом. Очень так характерно хлюпнул. Вилле сидел и тупил. Так бывает, когда сделаешь что-то, чего очень хотел, не подумав. - Уходи, - сиплым голосом сказал Бам, - ты хотел уходить - уходи. Вилле испуганно уставился на него. Мерзкие апельсиновые фонари осветили абсолютно мокрое лицо Бама. У него по щекам текли слёзы. И уже давно текли. Потому что щёки влажно сияли, и по ним, поверху, в который раз текли толстые, отчаянные, почти глицериновые слёзы. Вилле как-то разом даже протрезвел и обосрался. Нет, не в буквальном смысле слова, конечно, просто как-то внезапно его хорошо выстроенный замок обиды и бесконечной правоты разом треснул от силы эмоций Бама. Он замер. Он как-то не подумал, что может причинить парню такую боль. Он, конечно, хотел, но как-то совсем всё не так он хотел. - Бам, - начал он и осёкся… - Что, бля, Бам, бля. Мы приехали, - сказал Бам, по щеке скатилась и сверкнула в свете ещё одна огромная слеза, - выходи. ЧЕГО УСТАВИЛСЯ НА МЕНЯ? ИДИ, ДАВАЙ!! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА – ТЫ САМ ХОТЕЛ, Я ТЕБЯ ПРИВЁЗ, МНЕ ТЕБЯ, ЧТО, НА РУКАХ ТУДА ЕЩЁ ДОНЕСТИ?!! Бам не мог контролировать себя, при каждом слове из его глаз катилось ещё больше слёз, он с размаху упёрся в плечо Вилле, выталкивая его из салона. Вилле не знал вообще, каким чудом он держался, Бам упёрся в него изо всех сил, но чувство вины накрыло так внезапно, он не знал, что делать, он всё ещё хотел убраться отсюда к чертям собачьим побыстрее, но оставлять Бама в таком состоянии было просто бы свинством. Вилле подхватил голову наклонившегося к нему, чтобы его выпихнуть, Бама в замок и резко прижал её к своей груди. - Прости меня, Бамчик, - прошептал он, - пожалуйста, прости, - его губы коснулись Бамовской взъерошенной башки. - Иди на хуй, - затравленным голосом всхлипнул с его груди Бам, - проваливай отсюда… - Хорошо, как скажешь… - ЭТО ТЫ СКАЗАЛ!!! – сдавленно заорал Бам, - Я тебя не выгонял, ты са-ам, – ему явно не хватало воздуха - вдавленному в грудную клетку, - так решил… так хватит… хватит уже надо мной издеваться. Уходи к чертям собачьим. Впрочем, Вилле отметил, что несмотря на то, что Бам умудрялся на него орать, драться и толкаться он перестал и затих, уткнувшись в него носом. Он позволил себе рискованное предприятие и осторожно провел рукой по волосам Бама. Бам отчаянно захныкал, всё ещё не имея сил вырваться. Вилле воспользовался слабостью противника и чмокнул его в макушку. - Прости меня, пожалуйста, Бамчик, я мудак, - сказал он тихо. Бамчик согласно всхлипнул на его груди. Драться он, впрочем, перестал, выталкивать его тоже, да из его объятий вырываться не норовил. - Бами, я не должен был так себя вести, - сказал Вилле, беря его мокрое лицо в ладони и поднимая так, чтобы их глаза были напротив. Он прикоснулся губами к его щекам, слизывая хорошо впитавшуюся в бамкину щетину соль. Бам совершеннейшим образом обмяк в его руках. - Сволочь, - это всё, что Бам смог произнести, чувствуя, как неожиданно после всего этого адреналина под тёплыми влажными прикосновениями он начинает таять. - Прости меня, пожалуйста, ну пожалуйста, малыш, Вилле целовал его щёки, и глаза, и лоб, и шмыгающий рефлекторно нос. Попытался поцеловать в губы, но Бам решительно отстранился и сел на сиденье ровно. - Ну, и что мы теперь будем делать? – спросил он, всё ещё гундосо, однако в тоне чувствовалось, что он уже простил. Вилле отстегнул ремень безопасности и повернулся на сиденье, приближаясь к Баму, ставя одну руку по эту сторону сиденья, другую, соответственно, по другую. Он высунул язык и прошёлся по его шее и виску одним разом вверх. Это было очень пошло - так сделать. Абсолютно безвкусно. Именно поэтому он так и сделал. - То, что ты скажешь. Баму понравилась идея, потому что он, несмотря на недавние слёзы, мерзко… захихикал и взял Вилле за шею и попытался опустить её пониже. - Чего ты делаешь? – возмутился Вилле. - Что хочу, - сказал Бам, - ты хотел извиниться… давай-давай, а я подумаю, можно тебя простить или нет. - Иди ты, - захохотал, вырываясь из его рук, Вилле. Руки Бама, однако, были очень настойчивы, да и не то чтобы он всерьёз возражал - в конце концов, на стоянке в аэропорту имени Кеннеди у них ещё не было ни разу. Бам вцепился руками ему в волосы и счастливо завыл, насаживая его голову на свой стремительно твердеющий под умелыми поцелуями и ласками ртом Вилле хуй. - О, да, ещё, малыш, да… - быстрый, угловатый, стрёмный интим в машине оказался каким-то большим интимом, чем случался с ними за всё время пребывания Вилле в Америке. Бам выгибался и двигался навстречу, засаживая все глубже, выл и ныл, и поднимал его голову за волосы наверх, чтобы впиться в губы, так сладостно ласкающие его, глубже. Это всё продлилось совсем недолго. Когда всё закончилось, они снова поцеловались. Бам с извращённым восторгом принимал вкус собственной спермы, слизывая её с губ и лица Вилле. Потом они разорвали поцелуй, откинулись каждый на свою спинку кресла и замолчали, пытаясь немного отдышаться. Тишина в машине повисла ещё на несколько минут. - Ну и чё нам теперь делать? – спросил Бам. - Я не знаю, - сказал Вилле, - я, блядь, не знаю. Ну, поехали ко мне. - Почему ты не хочешь ехать ко мне? – спросил Бам. - Да Эйприл же знает всё. - Да с чего ты взял? - Женская интуиция. Бам промолчал и завёл машину снова, чтобы заработало радио и кондиционер. - Ну, даже если и так? - Я устал. - Я всё делаю для тебя. Я всё готов тебе отдать. - Я понимаю. - А ты съёбываешь к херам, как только я отвернусь. Ты хочешь уйти, скажи? - Я хочу быть с тобой, - сказал Вилле, - я больше ни с кем не хочу быть. Я устал быть пятой ногой для собаки, хоть я и чертовски, блядь, благодарен всему, что ты делаешь для меня, но всегда так, Бам, что ты с кем-то, а я – приглашённая звезда, Бам, я устал быть приглашённой звездой, Бам, я устал быть один. - Слушай, я долго думал об этом, Вилле, - тихо сказал Бам, - ты не думай, я иногда думаю. Я понимаю, о чём ты говоришь. Я… давай тебе тоже бабу найдём? - Чобля? - Ну, серьёзно, из тусовки, чтобы так была, в общем-то, в теме, соображала, как тут чё? Я понимаю, о чём ты говоришь. Найдём тебе что-нибудь как… как, например… как Джен, например, у нас с ней открытые отношения, ты же видишь, я ничего от неё не скрываю… - А так бывает? – спросил Вилле. - Я люблю тебя больше жизни, - сказал Бам, - я сдохну, если ты сейчас уедешь. Я сделаю всё для тебя. Всё, что ты хочешь. - Я не уеду, Бам, - тихо сказал Вилле, - прости меня за моё малодушие. Они ещё некоторое время молчали. Молчание нарушил Бам. - А давай поедем, оставим тачку на стоянке в Порт-Аусорити и пойдём тусить по барам? - Ты считаешь, к утру мы протрезвеем? - Переспим в отеле, - пожал плечами Бам. - Чтобы переспать, нам отель не нужен. Бам расхохотался. И как-то разом отпустило обоих. Они прошли шесть или восемь клубов подряд, напились, в одном из сортиров едва не перепихнулись по-серьёзному, но вопли стоящих в очереди их оттуда вытащили, и они пошли обнявшись по лужам ночного Манхеттена - пока они тусовались, откуда-то успел пролиться дождь. Вдыхая влажный летний воздух, радуясь ему так, словно бы виделись опять в первый раз в жизни и были вместе в первый раз. Не с первого раза, но они смогли снять какой-то захудалый угол с кроватью поперёк окна, зато с отдельным санузлом, который посетили по утру по очереди, чтобы оказаться в крутой кровати, в прямом смысле крутой. При попытке отодвинуться к краю ты скатывался прямо к окну. С тщательно отстиранными и старомодно накрахмаленными простынями. Натрахавшись от души, как возможно только в такой обезличенной обстановке. Забыв про приличия и обиды, наотмашь, со всей душой отъебавшись. Заснувши голыми в обнимку, без сил почти. Бам обнимал Вилле в кровати и задумчиво смотрел на Квинсовскую улочку. Вилле вообще никуда не смотрел, он засунул свое жало ему в плечо и расслаблено сопел.