Послушай, похоже, опять нашла меня беда, Я ее отвести не сумела. Ты знаешь - меня заливает песня, как вода, Сквозь перила ажурные тела.
В пронзающей тишине и пустоте, в кромешной тьме зажигается холодное пламя на фитилях свеч ажурных люстр. Бесчисленное множество черных лестниц уходящих на сотни тысяч километров вдаль по обе стороны от девушки. Куда-то вверх и вниз, так далеко, что не видно ни конца, ни края и, гладкие ступени, в конце концов, скрывает мрак от её поддернутых тонкой пеленой глаз. Она опирается о красивые резные перила и, зашуршав многочисленными подолами своего пепельного платья, оседает на холодную поверхность ступеньки. В этом, нагоняющем стойкое чувство страха и безнадёги, месте тишину пронзает утопичная вязкая мелодия арфы и из глаз, подрагивающей в истерике девушки, катятся прозрачные слёзы.Неважно - крыло ли из арфы, арфа ль из крыла, Песня тянет ночами суставы. Она солона точно кровь и так тепла, И в покое меня не оставит.
Представляет перебираемые, кем-то незримым, струны арфы. В голове расправляются два белоснежных крыла, ослепляя яркими вспышками раздражающего света сознание. По бледной коже расползаются спиральные завитки татуировок. Пепельно-серые закрученные узоры, стилизованные цветы, стебли и листики выводит невидимая рука, а слёзы всё никак не хотят останавливаться. Мелодия давит на психику, скулы сводит до зубного скрежета, тянет суставы, заставляет ныть мышцы. В некоторых местах, где серый цвет узоров оказался чуть темнее, выступает кровь. По губам катятся багровые, почти черные, солоновато-сладкие, отдающие металлическим привкусом, капли. Из уголков глаз вместе с прозрачной жидкостью, теперь течёт ещё и алая вязкая. Можно ли захлебнуться собственным одиночеством?Нет покоя днем, не уснуть мне ночью, я Превращаюсь в дикий сад, Где по венам да по позвоночнику Вьется песня-виноград, Зелены мои дни, белы мои ночи, и Пахнет травами сладкий яд, Где по венам да по позвоночнику Вьется песня-виноград, Пряжу тянет шелкопряд.
Этот бескрайний сад. Растения с насыщенным зелёным цветом. Здесь нет ничего, кроме бесконечных зарослей винограда, белых роз и полуразрушенных мраморных статуй. Ей нельзя задерживаться долго возле растений, иначе они врастут в её кости, обездвижат, заставят навеки стать частью этого места. А потому девушка спешит вперед, не зная ни сна, ни отдыха. Пусть на теле нет уже живого места, а платье давно превратилось в изодранные лохмотья, останавливаться ни за что нельзя. В уцелевших руках статуй находятся сверкающие разноцветные колбочки. Они сверкают в солнечных и лунных лучах, приковывают взгляд волшебными, скачущими по листьям и лепесткам, солнечными зайчиками. Каждый раз в них жидкость нового оттенка. Это яд, медленно убивающий разум, не позволяющий девушке ни спать, ни есть, ни отдыхать. У него тёрпкий, сладкий вкус и всё же ничто не перебьёт этот отчетливый солоновато-металлический привкус крови. Он пахнет полынью, клевером, вербеной, нероли, иланг-илангом и ещё тысячью и тысячью различных трав. Дурманит, разгоняет мысли, заставляет забиваться в самый дальний уголок сознания и дрожать от холода и душевной пустоты.Она просыпается в объятиях чужих, Без стыда притворяется мною; Она оторвется и взлетит, но, чтобы жить, Заберет мою душу с собою.
А там, в реальности, в её жизни за пределами этих кошмаров, этого ада, кто просыпается? Как живёт та другая девушка? Чьи руки греют её ночами? Иногда в гранях новой разноцветной колбочки она видит отражение наглой ухмылки той другой. Той, что украла её жизнь. Той, что выгнала её сюда и не даёт ни заснуть, ни проснуться. Можно ли захлебнуться собственным одиночеством? И иногда, кажется, что выхода нет. Если остановиться, её поглотит сад, а если дойти до конца… Та, что смотрит её глазами на мир, продолжит жизнь за счёт её души, а от Настоящей не останется ничего.Нет покоя днем, не уснуть мне ночью, я Превращаюсь в дикий сад, Где по венам да по позвоночнику Вьется песня-виноград. Зелены мои дни, белы мои ночи, и Пахнет травами сладкий яд, Где по венам да по позвоночнику Вьется песня-виноград, Пряжу тянет шелкопряд.
Только не закрывать глаз, только не вспоминать об усталости. Только не проваливаться во тьму и пустоту. Только чувствовать вновь и вновь на губах эту вязкую, сладкую жидкость, игнорируя соль с металлом, яда впрыскивающегося в разум, убивая воспоминания о прошлом, осознание настоящего и мысли о будущем. Только видеть в лунном свете темную зелень сада, а в солнечном - белые цветы роз и разноцветные блики солнечных зайчиков. Только не позволять дурманящему запаху трав развеяться, выбросив разум в жестокую и холодную реальность, она уже не хочет туда, пусть за неё живёт Иная. Она сильнее, умнее, красивее, она выдержит всё, а Настоящая останется где-то здесь, потерянная и ослабевшая, бегущая по нескончаемому лабиринту из винограда и белых роз. «Так не может продолжаться вечно, Ты слабая, Ты жалкая, Ты не дойдёшь до конца, а я хочу жить. Остановись. Усни. Слейся с этим местом, оставь свою душу в покое» И только услышав эти слова, девушка понимает, что это конец. Замирая, она, обессилевшая, падает на колени, а потом и вовсе ложится на траву, сейчас ещё более яркую, ещё более мягкую. Стебли винограда опутывают обмякшее тело, врастая в позвоночник, протекая по венам, впуская в кровь яд. И перед тем, как навеки заснуть, перед ее глазами впервые за долгое время на доли секунды мелькает живое создание. Сидящий на бутоне розы шелкопряд увлеченно тянет свою пряжу. Тонкая невесомая ниточка шелка сверкает и переливается, отражая солнечный свет. Когда летишь с моста, все проблемы кажутся решаемыми, кроме одной – ты уже летишь с моста. Перед тем, как захлебнуться, почувствуй сожаление о том, что сдался слишком рано.