Не сейчас

Уилл чувствует, как тонкое, отлично заточенное лезвие входит в его брюшную полость, длинным мазком разрывая ткани, вырывая на поверхность болезненный стон. Воздух заполняется запахом свежей крови и холодного железа, наполняя легкие до головокружения и разжижения пространства. Он не ощущает боли. Не сейчас. Когда он слышит спокойную пульсацию сердца, ощущает на корне языка дорогой парфюм, чужие изречения и сладкую горечь, забродившую в горле отягощающим хрипом. Он убивает его лично, смотрит в самую глубину, входит в неё и с нежной мягкостью завершает изгиб будущего шрама. - Я… прощаю тебя, – окровавленные пальцы пробираются по жестким кудрям. Ганнибал, как мать, потерявшая единственного ребенка, прижимает Уилла крепче, пытаясь пропитаться последними вздохами запечатлеть в памяти этот интимный для обоих момент. Уилл сжимает сильнее грубое плечо, цепляясь за белоснежную рубашку, оставляя свои следы. Помещение начинает сужаться и расширяться в зрачках, он понимает, что гравитация дала сбой, и Ганнибал опускает его на теплый пол от вытекающей крови, пуская его по течению, которое вязью прилипает к рукам. Он смотрит на него. Не отрываясь. Когда тоже лезвие перерезает горло того, кто вернулся на секунду и вновь ушел. Он смотрит на него. Не отрываясь. Нагибаясь к его лицу, смотря глазами разбитого и несчастного человека, который за один миг потерял всю семью. Твердь покрывается густой консистенцией жизни. Забирая тех, кто прикрывает открытые раны, пытаясь остановить не завершающиеся кровотечения. Лектер уходит, не оборачиваясь. На тот случай, если он передумает. Дверь распахивается, и Ганнибал, зная, что переступает последний раз за порог, на секунду замирает, чтобы в этот единственный раз прослушать запах того, кто его предал. На улице идет сокрушающий землю ливень, будто погода знала, что сегодня совершится то, чего не хотела бы и сама тьма. Холодные капли омывают лицо Лектера, стекая кровавыми ручейками по шее, переходя на ключицы. Смывая с него дикую усталость и печаль, которая навсегда поселилась в его одиноком сердце. * Для них никогда не было преград. Даже спустя несколько лет, после ожесточенного прощания они встретились, как старые друзья. Их соединяло многое: жизнь, смерть, собственное убийство. Уилл ощущал, как начинает зудеть старый шрам и сигналами посылать те воспоминания, которые стали для него клеймом. Ганнибал всегда был ближе, даже находясь слишком далеко. Он любил и оберегал Уилла, даже после всего, что прошло ему ссадинами по сердцу. Уилл старался показать, - мне все равно. Ганнибал – серийный маньяк, безжалостный каннибал и у него нет привитых человеческих чувств. А то, что отзывалось любовью - лишь фарс, чтобы облегчить свои страданья от когда-то содеянного. Ганнибал хотел настоящего прощения, и он получил его. * Ганнибал, подходя сзади, слишком близко, кладет правую руку на живот Уилла и пробирается ей медленно к горлу, слегка сдавливает судорожный застрявший воздух. Уилл закрывает глаза и, закусывая губу, ощущает, как голова начинает гудеть, а легкие пытаются восполнить недостаток кислорода. Грубые пальцы сильнее зажимают, и он приоткрывает рот, давая понять, что Ганнибал делает все иначе: грубее, властнее, показывая ему, что всего один щелчок, и он просто упадет тряпичной куклой на пол. Уилл вцепляется в левую, поддерживающую его за талию, руку и тянет ее ближе, поднося к шее. - Я чувствую… чувствую, как в тебе зарождается то, что станет тебе неподвластным. То, что сделает тебя подобием и исцелением для самого же себя. – Ганнибал шепчет, как заговор, на ухо Грэма. Последний внимательно, замирая, слушает и сглатывает с усилием скопившийся клубок в глотке. - Через бога мы можем смотреть на то, как меняемся – по его личине: будь то гнев, которым наполняются сердца с тонкой и сильной партитурой любви, или чувство справедливости, разбирая и разделяя на части целый мир. Это приземленные чувства, но мы выше их, Уилл. Ганнибал приминает Уилла к себе с большей силой и перекладывает резко левую руку в район седьмого позвонка, правой ослабляя захват, отражая, переводя в более левую сторону. - Вот близлежащее между нами. То, от чего мы так бежим. И нам не нужен никакой бог – уже слишком давно мы надели по нему траур. Мы соратники, как дьявол соратник его – правая, но отсеченная рука – у каждого своя роль, но так или иначе мы все равно соединены узами с тем, кого считаем своим приспешником и наследием. От силы удушения Уилл меняет направление мысли и через сильный захват, пытаясь вздохнуть, слегка стонет, изгибаясь спиной по направлению к Ганнибалу. Последний резко ослабляется и поворачивает Грэма к себе, вглядываясь, вслушиваясь в тяжелое дыхание. - Значит, ты его нашел и привел к своему порогу… - Уилл, сглатывая густую слюну, опустив глаза, слегка дотрагивается взглядом до губ Ганнибала, дыша полной грудью; его покачивает, и он, сам не понимая до конца, что его правила дали осечку, прижимается к тому, кто так маниакально притягивал к себе. Он смотрит на него. Не отрываясь. Слушая, как внутри произрастает отголосок того, что привело его сюда. Он смотрит на него. Не отрываясь. Зная, что уже нет пути назад. По горячей от нахлынувшего щеке стекала кристальная слеза - как показатель боли, как показатель принятия боли и трансформации её во что-то совсем иное, с чем Уилл был незнаком до этого. Когда Ганнибал оттягивал жестко к себе его голову за кудри и надевал на шею ремень из самой дорогой кожи, сделанный вручную. Когда он чувствовал, как белок глаз заливается кровью и вот-вот он потеряет сознание от пережатия сонной артерии. Когда он стоял перед ним на сбитых коленях и чувствовал полное единение и удовлетворение. Когда Ганнибал смотрел точно на него, стягивая ремень в своих руках, и приближался ближе. Когда зверь нагоняет свою добычу и в преддверии смерти заглядывает в ту глубину, которая позже станет одним целым с ним. * - Я прощаю тебя. В темноте возможно увидеть то, что сидит в самых потаенных углах. Уилл выдыхает, прикрывая глаза, и дает отсчет времени начала, когда он впервые ощутил на губах вкус вина. Настоящего, приторного. Тягучими каплями стекающего по его горлу. Когда он впервые увидел его – настоящим, раскаленным, живым и опасным, сидящим напротив, пробуя тонкость напитка из хрустального бокала, и в блеске близкого огня по его губам сочилась человеческая кровь. Когда Ганнибал рассекал рывком его рубашку, резко разворачивая спиной к себе, и Уилл слышал звон холодной стали. Чувствовал, как заостренный конец филейного ножа проходил по каждому позвонку, и чувствовал, как, нажимая сильнее, Лектер прочерчивает ровную линию вдоль позвоночника. Свежая рана гудела жаром и саднящей болью, которая причиняла дискомфорт. Растекающаяся кровь щекотала нежную кожу и стекала к пояснице, но все замирало, когда Ганнибал касался горячим языком раскрывшейся ссадины, слизывая кровь и успокаивая губами каждый новый разрез. Уилл не чувствовал боли. Не сейчас. Лишь с обветрившихся губ срывались стоны, и дыхание учащалось вместе с циркуляцией крови. Он чувствовал магнетизм возбуждения влажной кожей, и, как Лектер нависший над ним с романтичным подтекстом изучает похожие тонкие шрамы. Они давно перестали играть в игры. Стали делить общую привязанность физического тела и духовного эстетизма. Фетишизация стала их общим делом – общим замыслом. * Он пробирается между позвонков и обвивает костные остовы. Распахивает глаза и вытекает из больного горла. Вплетается в капилляры и нервные окончания. Поглощая, открывая, разрушая. Уилл в щемящей пустоте ощущает его присутствие. Как он стоит за спиной, тяжело вдыхая аромат его кожи, и слегка прикасается кончиками пальцев. Все вокруг становится безжизненным, серым, только пульсация и отзвук в голове дает ему надежду, что все, что происходило раньше, вернется. Стрелки на часах дадут обратный отсчет и, когда он выйдет из глубокого сна, то снова сможет посмотреть на фантомы своего безумия и утешения. Ведь с принятием своего безумия, - приходит покой… * Грэм смотрит на свои руки, - как темная кровь капает на вспаханную бугристую землю. В свете луны она черна как смоль и тягуче катится к истокам. В тот момент он узнал себя – через резкий шаг вперед, через точный удар ножа, вскрывая чрево, через струящуюся кровь по его лицу. Через него. Его глаза. Хватило доли секунды, чтобы узнать – замедлить и ощутить, как внутри распахивается целый мир, который он так долго прятал от самого же себя. Осталось лишь привести дыхание в порядок. У него не было желания разбираться в происходящем и искать замену тому, что он сделал своими руками. Лектер так и оставался для него маяком, который и смог вывести его на берег, положив на мягкие пески. Ганнибал берет Уилла за руку и шатко прижимает его к себе. Слышен ревущий океан и два пульсирующих спокойных сердца. Оба глубоко дышат, и отдающий запах свернувшейся крови становится привычным и обычным. Они только что смогли одержать верх, только что режущие на части чувства смогли проявить себя. И наконец-то они поняли друг для друга, чего они хотят на самом деле. Ганнибал смотрит на окровавленное лицо Уилла, тихо касается ладонью, смазывая лишнюю кровь, и в момент между вздохом и выдоха их вкусы соединяются: ржавчина и соль, штормовые ветра и морской песок. Уилл замирает и отдается этому сполна, настолько, насколько разрешит ему его только что открытая правда. Правда была одновременно горькой и сладкой... И этот оттиск он принял себе от губ Ганнибала Лектера. Этот миг стал замирать. Две фигуры, стоящие слишком рядом, соединяющиеся в одно, обессиленно дышали. За спинами шумел одичавший океан. Уилл закрывая глаза, кладет голову на грудь Ганнибалу и прижимает его сильнее, делая шаг назад. И воды принимают их. * —　Видишь? Это всё, что я хотел для тебя, Уилл. Для нас обоих. —　Это прекрасно. ...и Уилл не чувствует боли. Не сейчас.