Forgiving

Он всегда смотрел на него. Всегда, но лишь будучи незамеченным нежелательными свидетелями. И Ямагучи в том числе. Украдкой, мимолетно, наблюдая, стоило Тадаши отвернуться, отвлечься или закрыть глаза. В то время, когда лицо Тсукишимы оставалось все таким же безразличным и хладнокровным, то же самого нельзя было сказать о его глазах, которые бросали столь мимолетные взгляды, что их едва ли можно было заметить. Но они были настолько собственническими, что Ямагучи каждый раз непроизвольно вздрагивал, будто чувствовал легкий укол иголкой. Он тут же в недоумении оборачивался, вопросительно глядя на Тсукишиму. А тот, уже как ни в чем не бывало, благополучно строил из себя мистера-пофигиста, нацепив на голову наушники и молча шагая вперед. Именно поэтому, в такие моменты, он не знал и не видел того легкого разочарования во взгляде своего друга детства, который тайно хранил в изнывающем сердце такую глупую и слепую надежду на чудо и веру в то, что однажды на его взгляд ответят взаимно. От Ямагучи пахло теплом и домашним уютом. Тсукишима не знал, как именно пахнет тепло, но именно так он себе его представлял. Это обволакивающее чувство умиротворения вынуждало его сдаваться каждый раз, стоило им с Тадаши остаться наедине. Обычно это случалось после школы у него дома, когда они оба поднимались в небольшую опрятную комнатку на втором этаже. Стоило Тсукишиме войти следом, закрывая за собой двери, мгновенно, атмосфера менялась. Будто эта тонкая хлипкая дверь отсекала их от всего мира, погружая в свой собственный, без масок, актерской игры и нужды скрываться от посторонних глаз. Тсукишима просто молча делал шаг вперед, плавно и не менее грациозно, вынуждая Ямагучи вновь собой восхищаться, ведь каждое его движение, жест, пусть самый незаметный и мимолетный, имели для паренька такое большое значение. Ямагучи в смущении прикрывал глаза, боязно вздрагивая, стоило ему ощутить чужое прикосновение к своей, в миг краснеющей, щеке. Он смущенно жмурился, вжимая голову в плечи, но не смея отступить назад ни на шаг, ведь он сам понимал как мучительно долго ждал этого момента, столь интимного и драгоценного, что он боялся даже вздохнуть, лишь бы не разбить вдребезги ощущение этой волшебной атмосферы, окутывающей его, обнимающей плотным кольцом тепла, медленно проникающим под кожу. Тсукишима подходил к нему вплотную, небрежно роняя сумку с учебниками на пол, уверенно привлекая к себе, и устало склонял к нему свою голову, тихо утыкаясь лицом в то место, где кончается воротник школьной формы. Этот жест был своего рода чуть ли не ежедневным обрядом, к которому оба уже давно привыкли, но Ямагучи каждый раз приходилось смущаться и испытывать неописуемое волнение, будто впервые, стоило ему ощутить мерное дыхание Кея на своей шее. По телу разбегались бодрящие искры мурашек, а сердце готово было выпрыгнуть из груди: звук его ударов отдавался шумом в голове, и Ямагучи гарантировал, что Тсукишима тоже наверняка его слышит. Ему не было стыдно, ну разве что в самую малость, да и скорее всего было попросту плевать, ведь когда, если не сейчас, он может быть настолько искренним? В конце концов он и так устал чувствовать себя ничтожеством рядом с таким превосходным человеком, как Кей. Он трезво оценивал себя и свои шансы на то, что они когда-нибудь будут вместе. То, что их связывало, он никак не мог назвать чем-то серьезным, имеющим какое-то особое, важное значение. Слишком уж он привык считать себя жалким, тем более для того, чтобы осмелиться даже подумать о том, что предмет его платонических чувств может испытывать к нему нечто подобное. Ямагучи убаюкивал. Успокаивал. Опьянял. Что же он, черт возьми, с ним творил? Тсукишима никогда не считал себя слабым, но рядом с Тадаши он не мог не признать полного своего поражения, стоило ему заключить того в свои объятия. Все мысли покидали его голову, тело расслаблялось, наливаясь дурманящей тяжестью, а губы так непривычно и странно норовили растянуться в улыбке. Он прятал ее у Ямагучи на шее, едва не касаясь его бледной кожи, источающей лёгкий медовый аромат, так приятно дразнящий и манящий, что Кею приходилось каждый раз себя сдерживать, лишь бы удержаться от пробы. Он понимал, что, стоит ему уступить напору своих тайных желаний, и ничего уже не будет как прежде. Ему казалось, стоит лишь переступить эту черту, и он все испортит. Испортит своего Ямагучи. Это непорочное, преданное создание, что так упрямо везде за ним следует. Он не хотел менять его. Желал сохранить. Но, вместе с тем, понимал, что хочет намного большего. Вновь собственник в нем задиктовал свои правила и Тсукишима ревностно прижал Ямагучи к себе, уже совершенно вплотную прижимаясь к его горячей шее, тут же ощущая просто бешеный пульс под своими плотно сжатыми губами. Ямагучи не помнит, чтобы его товарищ позволял себе раньше подобное проявление чувств. От внезапно опаляющего прикосновения по телу вновь пробегает волна мурашек, а с губ слетает едва слышным выдохом: - Тсукки… Только Тадаши дозволено его так называть. Только ему и никому больше. Это наполняет неописуемой гордостью и каким-то по-детски глупым восторгом, отчего Тсукишима просто не выдерживает и, слегка отстранившись, тихо и коротко просит: - Повтори. Недолгая пауза, повисшая между ними, наполнила комнату звенящей тишиной, столь оглушающей, невольно дурманящей и доносящей из сознания хрустальный звон колокольчиков. Не странно, что голос Ямагучи прозвучал пронзительно громко, хоть он и говорил чуть ли не шепотом. - Тсукки… - сорвалось с его губ, и он замер, будто олененок, напуганный хрустом сломанной ветки, ожидая ответной реакции. Тело предательски задрожало, стоило ощутить, как чужие руки сжали чуть сильнее ткань его пиджака. - Еще… - горячий выдох в шею и Тадаши понимает, что еще немного и он просто рассыплется, расплавится, растечется от этого жара, а сердце не выдержит, или, чего лучше, он просто задохнется и повиснет на этих руках, безжизненный, но такой счастливый. От подобных мыслей еще больше кидает в жар, а тело наполняется легкостью. Он счастлив. Как же он счастлив просто быть здесь и сейчас, в эту самую минуту, и плевать, что будет потом, ведь сейчас, именно СЕЙЧАС они вместе. - Тсу-кки… - Тадаши несмело поднимает дрожащие руки, робко укладывая их Тсукишиме на спину. Нескольких секунд хватает, чтобы понять, что тот совершенно не против подобной его смелости, что тут же вселяет еще больше надежды, вдохновляя очередным приливом искренней радости. Спина Кея широкая и теплая. Тепло греет ладони через ткань формы, приятно покалывая, будто слабые разряды электричества. А может, Ямагучи сам это себе навыдумывал, ведь не может такой очевидный факт вызывать в человеке такие необычные ощущения. А может, он просто был слишком особенным, в чем Тсукишима был более чем уверен. Ямагучи дрожал в его руках, будто от холода, неуверенный и совершенно открытый, доверившийся настолько, насколько это было возможно, до конца, до самой последней капли. Он не мог понять, чем обязан этому бескрайнему пугающему доверию, ведь он был далеко не подарком судьбы, но понимал, что никогда и никому не позволит причинить Тадаши боль. Тсукишима чуть выпрямился, перемещая руки с худощавой спины на, не менее худощавые, плечи, и зарываясь лицом в мягкие волосы. Ямагучи напряженно вздрогнул, но рук со спины не убрал, просто прислушиваясь к дальнейшим действиям своего товарища. Кей вдыхал медовый аромат его волос, в полном безмолвии и тишине, лишь изредка утыкаясь носом то в макушку, то в висок, словно, желая собрать весь аромат одним разом, но ему было мало. Еще одно движение – и Тсукишима услышал тихий смех. Он отстранился, обрамляя лицо Ямагучи своими руками, и молча задавая вопрос. - Мне немного щекотно, Тсукки, - виновато сдвигая брови, с извиняющейся улыбкой проговорил смущенный паренек, положив свои руки на запястья Кея, - прости, - добавил он в своей неизменной манере, с оправданием глядя снизу вверх. Это было слишком. Даже для него. Эта сцена оказалась спусковым крючком, точкой отсчета, сигналом к началу действий – называй, как хочешь, но это все равно не изменило бы последствий. Просто Тсукишима понял, что ему не сдержаться больше. А Ямагучи придется следовать за ним, во что бы то ни стало. Несомненно, поступать подобным образом было весьма эгоистично, но что было поделать? Тсукишима вновь потерпел поражение, настолько позорное и очевидное, что он даже не стал ему противиться. Как не стал противиться и Ямагучи. Кей в плавном движении наклонился к его, и без того румяному, лицу, мягко касаясь приоткрытых в удивлении губ, по-детски невинных и нежных, податливых, как и их обладатель. Это был их первый поцелуй и буквально – первый поцелуй Ямагучи, который, видимо, даже не понял, что именно с ним произошло, стоило Тсукишиме вновь отстраниться. Буря незнакомых ему доселе эмоций накатила на Тадаши, буквально физически ощутимой волной ударяя его в грудь. Его щеки горели, сердце отбивало барабанную дробь, а губы все еще ощущали тепло прикосновений. Он видел раньше как целуются в фильмах, видел поцелуи влюбленных парочек, видел это в журналах, читал про это в книгах и просто представлял свой первый поцелуй. Но он никогда не представлял его именно таким. В его груди что-то с треском надломилось, разливая приторно сладкое и одновременно невыносимо горькое, с неприятным жжением подкатывающее к горлу. Произошедшее казалось ему неправильным, но тот факт, что это случилось с Тсукишимой хоть как-то успокаивал, хоть и было немного не по себе. Как ему нужно было реагировать? Что сказать? Как себя вести? И нормально ли то, что ему так сильно захотелось расплакаться? Полчища вопросов роились в его голове, а выдавить из себя он смог как всегда свое любимое: - Тсукки? И Тсукки вновь поцеловал его, так решительно увлекая за собой в водоворот новых ощущений и распаляющей страсти. Кей давно отказался от здравого смысла, следуя все глубже и глубже в беспросветную тьму за теплым огоньком, что так его манил, дразня, прыгая, отражая солнечные блики. С каждым прикосновением они вспыхивали все ярче и казались все ближе, но все равно оставались недосягаемо далеко. Ямагучи не умел целоваться, совершенно. Но Тсукишима не собирался над ним смеяться, а все старательные и неловкие попытки находил неописуемо милыми. Хотя, с этим едва ли был согласен последний, готовый умереть от стыда и переполняющих его ощущений. То, что делал с ним Кей… это нормально? Действительно ли они должны себя так вести? Это уже не те безобидные обнимашки от которых его обволакивало согревающее тепло и хотелось напевать какую-нибудь глупую мелодию. Сейчас Ямагучи ощущал, как это тепло меняется на что-то другое, по-своему приятное, но пугающее этими странными, совершенно незнакомыми ему чувствами. От них закладывало уши и давило в груди, тело будто намякало, а в голове вращалась безумная карусель, лишь набирая обороты, полностью размывая окружение. Он не ощущал ничего, кроме обнимающих его рук, тепла Тсукишимы и его горячих поцелуев, которые стали куда глубже и откровенней. Все вокруг них потерялось в единой палитре бликов и красок, а свое местоположение Ямагучи обнаружил уже лежа на кровати… прямо под нависшим над ним Кеем. Тот не выглядел недовольным, но Тадаши по привычке виновато улыбнулся, понятия не имея куда ему скрыться от всепоглощающего чувства стыда. Его дыхание, ровно как и дыхание Кея, сбилось, отчего он жадно глотал воздух, стараясь хоть как-то успокоиться и не показать своим видом, что ему немного страшно. Тсукишима не хотел его пугать. Еще больше он не хотел его оттолкнуть. Он желал, чтобы ему также преданно верили, смело следуя по этому неизведанному пути. Он протянул руку и провел тыльной стороной ладони по теплой щеке, заставляя Ямагучи жмуриться и съеживаться под его пристальным взглядом. Тсукишима наклонился вниз, к столь притягательной шее и, едва касаясь ее кончиком носа, поднялся вверх, вновь вдыхая сладкий запах шелковистых волос. Боже, как же он сводил его с ума. Будь его воля, он бы обласкал его с ног до головы, наслаждаясь этим тонким ароматом столь желанного тела, но… - Тсу… ахахах, - вновь его прервал негромкий смех, из-за чего пришлось прерваться, поднимаясь над Ямагучи. На этот раз Кей выглядел более недовольно и даже удосужился "вежливо" поинтересоваться: - Сколько еще хихикать собираешься? - Прости, - улыбнулся паренек, смущенно глядя ему в глаза, - просто я действительно боюсь щекотки… вот. Тсукишима скептически приподнял бровь вверх, оценивая ситуацию и общее положение в целом. И на миг показалось, что в его глазах загорелся недобрый огонек, после чего он ехидно улыбнулся какой-то новой идее, посетившей его светлую головушку. И Ямагучи вдруг понял, что добром это все не кончится. - Что же, - с легкой ухмылкой резко заговорил Кей, - тогда я больше не буду тебя щекотать, - и легким движением руки он резко снял свои очки, откидывая их куда-то в сторону. Не успел Ямагучи запечатлеть в памяти столь откровенное зрелище (Тсукишима без очков = голый Тсукишима), как он уже не мог думать ни о чем кроме как о чужом языке, резко и бесцеремонно ворвавшемся в его рот. Головокружительный поцелуй увлекал его все дальше и дальше, а реальность вновь стала заплывать густым туманом. У него не оставалось времени даже подумать о том, где Тсукишима научился так целоваться. Хотя, последний же больше импровизировал и воплощал в жизнь теоретическую практику этого искусного дела, ведь с обучением у него особых проблем никогда не возникало. К тому же Ямагучи был слишком покладист и податлив, отчего они вместе действовали более, чем синхронно. То, что вытворял у него во рту Кей, не поддавалось адекватным объяснениям. Ямагучи крепко зажмурился, как-никак отвечая на ласку, следуя повороту чужой головы, ненамеренно распаляясь и все больше входя во вкус, повинуясь своему другу и стараясь держаться изо всех сил, чтобы не начать постанывать в губы. Через несколько минут они увлеклись настолько, что Тадаши, наконец, смог решить для себя, что целоваться ему определенно нравится. Целоваться с Тсукки. С его Тсукки. С тем, кто так жадно налегает на него, прижимая к кровати, чуть вдавливая его плечи в упругий матрац, ненасытно терзая рот таким откровенно пошлым поцелуем и шумно выдыхая. С тем, чьи руки гладят его шею и перебирают пряди волос, намеренно запутываясь в них пальцами, а затем вновь огибают подрагивающие плечи, распахивая пиджак и уверенной рукой расстегивая пуговицы рубашки, одну за другой, скользя теплыми пальцами по вздымающейся груди и напряженному животу. Ямагучи слегка извивается от очередного приступа щекотки, улыбаясь в поцелуй, а Тсукишима лишь налегает сильнее, чтоб подавить повторное проявление подобного произвола. Кажется, эти грубые ласки длятся вечность, прежде чем Ямагучи вспоминает, что ему просто жизненно необходимо отдышаться, но не успевает он что-либо предпринять, как Кей сам разрывает поцелуй, с особенно громким и чересчур развратным «чмоком», заставляя Тадаши краснеть до самых кончиков ушей. Но это далеко не конец, и паренек понимает, что… все лишь только начинается. Когда Тсукишима прикусил мочку его уха, с жаром выдыхая, властным жестом разворачивая голову Тадаши так, чтобы ему было удобней его целовать, тот едва слышно всхлипывает, начиная мелко дрожать и вновь плотно закрывая глаза. В следующий миг он ощутил, как чужая рука, очертив указательным пальцем яремную впадинку, начала гладить его оголенную грудь, намеренно огибая самые чувствительные места. И Ямагучи вновь провалился в очередную яму забытья, а пришел в себя, когда понял, что Тсукишима старательно оставляет на его шее засос, после – опускаясь вниз и следуя к выпирающим ключицам. - Тсу… хах… Тсук…ки… - едва смог выговорить Тадаши, теряя остатки здравомыслия в этой карусели страсти, - я не уверен…. Хах… я думаю, лучше не н… НГггххх! Все мысли разлетаются, словно стая испуганных птиц, стоило Кею всей шириной языка облизнуть его затвердевший сосок. А дальше все просто сливается в сплошное месиво из незабываемых ощущений и неописуемых чувств, настолько ярких, что кажется, будто они вспыхивают перед глазами разноцветными всполохами, еще больше заглушая реальность. Ямагучи сдается столь настойчивому напору, уже никак не препятствуя тем действиям, что над ним совершают. Лишь на миг в его опьяненное сознание возвращалась мысль о том, что они делают нечто запретное и не совсем то, чего ему бы хотелось. Или хотелось бы? Он вдруг понял, что то ощущение тепла, которое он так бережно хранил все это время, куда-то пропало, растворилось в бурлящем потоке воспламеняющей тело похоти. И ему вновь стало не по себе. Пытаясь противостоять необузданному желанию, он нашел в себе силы на миг приоткрыть глаза. И то что он увидел, поразило его до глубины души… Таким Тсукишиму он еще не видел. Раскрасневшегося, покрывшегося легкой испариной, растрепанного, с нездоровым блеском в глазах. Он пугал и одновременно завораживал, но Тадаши не мог решить, какое из чувств было сильнее. Единственное, что он твердо осознавал, это то, что перед ним не был его Тсукки… это был кто-то другой, кого он раньше никогда не видел. И это настораживало еще больше. Беспокойство нарастало внутри его колотящегося сердца, но он не успел сказать и слова, как Кей вновь порывисто кинулся к нему, с новыми силами продолжая любовные пытки. Он стал более резок и груб, дыхание хрипело, глаза были полны животной страсти, руки чуть ли не рвали одежду, а губы сменились зубами. Один небрежный укус. Второй – сильнее. Третий – настолько болезненный, что Ямагучи вскрикивает, испуганно распахивая глаза, и неловкими движениями пытается вернуть Кея в реальность. Но тот лишь продолжает упорствовать, не обращая внимания, совершенно не видя того, что его другу неприятно. Паника берет верх и Тадаши не выдерживает, пихая Тсукишиму в грудь и требовательно произнося «Остановись!». Пауза длится недолго. Секундное замешательство Кея сменяется очередной ухмылкой. Ухмылкой совершенно чужого человека. Скользкой и морозящей кожу. Резкая боль в плечах – и руки Ямагучи подняты кверху, удерживаемые твердой хваткой, вдавленные в кровать. Кей выше, чем он, да и руки у него длиннее, поэтому ему не составляет особого труда с легкостью обездвижить несчастного. В полной растерянности и отчаянии от осознания в насколько беспомощном положении он находится, Ямагучи прошиб ледяной пот. Тсукишима не выглядит так, будто он собирается отступать. И это становится действительно страшно. - Не… не н-надо, Т-Тсукки, - жалобно лепечет Тадаши, все еще слепо надеясь на что-то, всё свое мужество и силы вкладывая в полный мольбы взгляд. Но ответом служит все та же ухмылка, едкая, зловещая, ранящая душу, причиняющая боль куда более ощутимую, нежели вывернутые руки и горящее укусами тело. Свободная рука Тсукишимы начинает движение вниз от шеи. Парень напрягает пальцы и оставляет на бледной коже красные полосы неглубоких царапин. Ямагучи напряженно хмурится, прикусывая губу, пытаясь увернуться от болезненного прикосновения, выгибаясь, стараясь хоть как-то уклониться, но у него ничего не выходит: Кей крепко держит его и не собирается отпускать. Он холодно смотрит сверху, надменно, наблюдая за реакцией, словно смакуя это страдальческое выражение лица. - Тсукки-и-и-и… - жалобно протянул Ямагучи, устремляя на того очередной умоляющий взгляд, но перед ним лишь стена, о которую он бьется вновь. - Тшшш, - Кей склонился к нему, шипя в дрожащие губы и глубоко целуя, всей своей настойчивостью показывая, что любой проступок будет тут же жестко пресечен. Он больше ничего не чувствовал. Тсукишима растворился в этом страстном безумии, отдаваясь воле столь примитивного желания, позабыв обо всем. Сейчас он – хозяин ситуации, он – властен над всем и ему решать, что будет дальше. И он получит то, чего так жаждет. Ямагучи трепетал под ним, вздрагивая от каждого прикосновения, негромко постанывая. Его лоб взмок, лицо горело, грудь непроизвольно выгибалась вперед. Он был столь соблазнительным и желанным. Перед таким невозможно было устоять. Но Кей был просто ослеплен. Он не видел и не понимал, что на самом деле Тадаши ведет себя так совершенно по другой причине. Вывернутые плечи мучительно ныли, наливаясь болью с каждым мгновением, царапины на груди неприятно саднило, а преследующий его поцелуй душил, не позволяя нормально дышать. Ситуация давно перестала казаться столь безобидной, а липкий страх продолжал накатывать на него ледяной волной: неужели это случится именно так? Неужели Тсукишима пойдет на это, наплевав на его чувства? Ведь по сути тот никогда не считался с чьими-то ни было интересами. Он был эгоистом. Ощущение столь унизительного предательства сковало его тело. Он пытался освободиться, но Кей сидел на его бедрах, что есть силы сжимая руки и не позволял совершать каких-либо движений. До него просто нельзя было достучаться. А рот был слишком занят для того, чтобы продолжать о чем-то просить. Внутри Ямагучи все разом оборвалось, стоило ему осознать куда именно на этот раз двигалась чужая рука. Скользя кончиками пальцев по животу, она медленно опускалась в направлении начала его брюк. А когда она их достигла, паренек ощутил на своих губах хищный оскал. Улучив момент, вне себя от ужаса, он хрипло прошептал: - Не нужно. Я… я прошу... Он тихо пискнул, стоило Кею резко дернуть ремень его штанов, бесцеремонно расстегивая пряжку. От острой обиды к горлу подкатил колкий ком, а на глазах выступили слезы. - Не нужно, пожалуйста... Еще мгновение – и штаны были полностью расстегнуты, предоставляя Тсукишиме полную свободу действия. В его взгляде читался триумф. Во взгляде Ямагучи читалась неизмеримая скорбь и отчаяние. - Не надо, не надо, не надо… не надо, - не переставая твердил шепот, словно некую мантру, которая должна была стать спасением. Тадаши чувствовал себя отвратительно. Жалко и низко. И ему показалось, что он в полной мере ощутил на себе значение слова «подстилка», настолько неприятно ему было в данный момент. Эта роковая секунда повисла в воздухе звуками его глухого сердцебиения. Дыхание словно замедлилось. А перед глазами не спеша проплывали картинками самые теплые воспоминания, связанные с его лучшим другом. Они обесцвечивались и тлели, рассыпаясь серыми кусками бумаги, превращаясь в прах. Сегодня и сейчас их дружбе пришел конец. - Не смей, - тихо сказал Ямагучи, - я сказал тебе, не смей. Слышишь? – в уголках его глаз собрались слезы, голос дрожал. Он не просил. Он умоляюще требовал. В миг, когда рука накрыла его пах, сквозь его тело прошел сильнейший разряд. Мощный, словно удар молнии, он наполнил его остатками сил. Он не понял, как именно это произошло. Как ему удалось изловчиться и выдернуть руку из крепкого захвата. Как он ударил Тсукишиму... Звонкая пощечина словно разорвала этот непрекращающийся кошмар. Перевернула все с ног на голову. Вынесла на поверхность понимание того, что происходит на самом деле. И вернула Тсукишиму в реальность. Жгучая боль взорвалась на его щеке, отрезвляя и вынуждая опомниться. Его никогда раньше не били. Никто не причинял ему физической боли. Может, именно это сыграло свою роль в том, что он так быстро пришел в себя. Но то, что он увидел в следующий миг и вовсе окатило его ледяным душем. Ямагучи с ужасом смотрел на него, прерывисто дыша и поднеся руку ко рту. Его заметно колотило от страха и чувств, что он так ясно переживал в данный момент. Белый, словно лист бумаги, с кровавыми подтеками на шее и груди, прокусанной губой и растрепанными волосами. Боль и душевные страдания наполняли его глаза, из которых в следующий миг полились горячие слезы. Тадаши все еще не мог повернуться, так как Кей до сих пор сидел на нем, недоумевая, медленно вырисовывая в своем сознании только что произошедший эпизод. А когда он наконец понял весь кошмар этого поступка, его пронзил неописуемый ужас и непередаваемое чувство сожаления. Он молча хлопал глазами, не в силах решиться что-либо сделать, пребывая в шоке от собственной выходки, настолько грязной и отвратительной, что ему захотелось наградить себя еще одним ударом. - Ямагучи, - губы не слушались его, руки дрожали, как и его голос. Он не знал, что говорить. Он просто не знал, что он мог сказать в данной ситуации. Он, который совсем недавно обещал не причинять этому человеку боли, обрекший его нести этот ужасный эпизод через всю его жизнь, - Ямагучи, я… Тадаши лишь плотней прижимал ладони к лицу, стараясь заглушить свои всхлипы, которые рвались, рвались из его груди хриплыми выдохами, переходящими в негромкое поскуливание. И казалось, что у него просто начинается истерика. Нужно было что-то срочно делать. Сейчас же. Но что могло его оправдать? Тсукишима впервые не знал, как ответить на поставленный вопрос. И он решил отдаться порыву своего сердца. Раньше Ямагучи всегда отзывался на его объятия. А сейчас это было самым большим, что он мог себе позволить после того, что он совершил. Тадаши испуганно вздрогнул, когда к нему вновь прикоснулись, отталкивая чужие руки, отбиваясь, пытаясь хоть как-то защититься, ведь он все еще думал, что ему опять хотят причинить боль. Кей был мягок и настойчив, а его голос был наполнен откровенной скорбью: - Я не хотел. Правда… Он взялся за тонкие запястья своего товарища, что так упрямо упирался ему в грудь, замечая темнеющие на них синяки, и его сердце вновь отдалось болью и жгучей виной. Он негромко цыкнул от злости на самого себя, прикусив губу и продолжая пытаться успокоить Ямагучи. У того просто не осталось сил, и он негромко хныкал, пинаясь уже совершенно не всерьез. Он просто выдохся. Выдохся и Тсукишима. Не выдержал этой пытки. Этих мучений. Мучений перед лицом своего поступка и страданиями самого дорогого ему человека. Он просто лег рядом с ним, крепко обнимая, прислоняя его голову к своей груди, с разъедающим чувством понимая, что Тадаши даже не сопротивляется. Он гладил его по спине и затылку, пытаясь успокоить, пытаясь внушить так необдуманно утерянное доверие, шептал нелепые извинения и просто молился, чтобы у него все получилось вернуть. - Я не хотел, слышишь? Прости меня, правда, прости… Страх потерять самого близкого человека был сильнее его чувства гордости. От нее не осталось и следа, из-за чего Тсукишима чувствовал себя как никогда уязвимо. Но теперь его это абсолютно не волновало. Куда важнее была забота об этом дрожащем кусочке тепла, покорно заключенном в кольцо его рук. Ямагучи немного успокоился, но все еще мелко дрожал, безмолвно, не шевелясь, сохраняя напряжение в теле. Он часто дышал, и боялся двинуться, но, казалось, слышал каждое слово, что было обращено к нему. Кей не надеялся заслужить прощения, он не собирался оправдываться, он просто боялся, что его возненавидят. И страх перед этим обстоятельством вынуждал его без оглядки говорить то, что никогда бы не было озвучено в любой другой ситуации. Извинения, клятвы, признания, глупые рассказы из прошлого, дурацкие надежды на будущее… искренняя вера в настоящее. Он просто говорил. Тихо, ломающимся голосом говорил то, что мог придумать. Настолько искренне, насколько он мог. Настал его черед читать мантру из бесконечного «прости», и волей не волей, Тсукишима начал искренне верить, что это действительно поможет. Он не знал сколько прошло времени, настолько увлекся своей этой молитвой, что даже не заметил, как в один прекрасный момент Ямагучи перестал дрожать. Он теперь просто молча покоился в его руках, внимательно слушая каждое слово, впитывая его в свою память, стараясь запечатлеть на всю жизнь. Почему, почему он так легко его прощает? Почему не может злиться, осуждать, ненавидеть? Хватило и пары слов, чтобы он извинил его, он просто не мог успокоиться, а уже понимал, что не держит на него абсолютно никакого зла. И так было всегда. И, видимо, будет… *** Ямагучи был спокойный, мягкий и теплый, расслабленный и чуть ли не готовый уснуть. Тсукишима давно стих, запнувшись, сбившийся, осознав, что он и так слишком много раз повторился. Он понимал, что этого было совершенно недостаточно. Он понимал, что Тадаши слишком мягок и всем сердцем желал, чтобы тот сказал ему что-нибудь обидное. А тот лишь продолжал лежать рядом с ним, уткнувшись носом в его ключицу и сжимая ткань рубашки на груди. Будто ничего не случилось. Что-то задребезжало в груди слабым огоньком. Это ощущение было столь неуловимым, что было страшно даже думать об этом. Оно теплилось там, в глубине, разрастаясь, возвращаясь на свое место. Туда, где ему положено было быть. И вскоре уже полностью охватило все тело, разливаясь, согревая, пропитывая насквозь. Утерянное и обретенное вновь. И Кей поклялся себе, что он ни за что не позволит себе утратить это чувство снова. - Тсукки, - услышал он робкий оклик, тут же склоняя голову вниз, полный внимания. Ямагучи, с отекшими от слез глазами, багровой ранкой на губе, вновь вызвал в нем волну сожаления, но сам паренек, простив, казалось, даже успел позабыть обо всем, - твои очки. - Что с ними? – мягко отозвался Кей. - Тебе очень без них идет, - Тадаши невинно улыбнулся, щуря глаза, и всем своим видом показывая, что он не хочет, чтобы его друг продолжал корить себя за случившееся. От неожиданности щеки Тсукишимы вспыхнули смущением, а сердце еще пуще пустилось отбивать удары. Горячий ком внутри него рос и рос, достигая непомерных размеров, и это чувство было куда более радостным и приятным, чем то, что ему пришлось испытать до этого. Он склонился к Ямагучи, еще крепче прижимая его к себе, привычно утыкаясь лицом в его острое плечо, пряча улыбку и горящий румянец, благодарно шепча: - Дурак, не говори мне такого.