tired

чимин заебался. потому что: джин со своей чрезмерной заботой, как мамка-наседка, выпытывает и выпытывает, не затыкается и обижается, когда говоришь ему отстать. он, конечно, не плохой и вообще надоедает меньше всех, но остановить его невозможно. и когда хочется побыть в одиночестве и м о л ч а т ь, он приходит и начинается. вопросы, вопросы, бесконечные вопросы. что такое? зачем? почему? и только усталый взгляд и короткое сухое «ничего» служат ему ответом. чимин не хочет делиться. намджун со своими непонятными взбрыками и ненужными типа глубокими размышлениями о том, как листики меланхолично падают, что значит «привет», о закономерностях движения облаков по небу и углах падения лучей солнца. вся эта хуйня влияет каким-то неведомым образом на его настроение, и чимин просто не_может его понять. его нытье и раздувание из мухи слона, из пальца высосанное, и неясно, блять, вообще абсолютно, чего он на самом деле хочет. не может взять себя в руки и не расклеиваться из-за действительно т а к о й поебени, что смешно становится. хосок со своими танцами ебаными, когда у него кружится голова и выворачивает наизнанку, а он отвечает, что любит это. и большой палец вверх., а потом начинает прыгать-бегать-смеяться. притворяться. начинает притворяться. будто у него все хорошо и просто суперски классненько, и что, по правде говоря, никто его не унижает и не доводит до слез и, что все просто о х у е н н о. и он знает, что его лже-радость видна за миллион километров, а доказать хосоку что-то просто нереально. что так делать опасно, что он выбрал ебнутые, незаслуживающие внимания идеалы, что мелочам он придает слишком большое значение, а реально важному — никакого. и за собой тоже не смотрит. и включает идиота, когда разговор заходит в серьезное русло. чонгук нагружает себя просто адски и не хочет делать совсем ничего, но понимает, что надо. и чимину его искренне жаль, но выразить он этого не может. разговор не клеится, и чонгук просто машет рукой и уходит. не принимает помощи и жалости, ревет в подушку по ночам от усталости. и молчит. молчит. разрывается от боли. не жалуется, и смотрит глазами пустыми, что комок в горле встает. юнги не хватает. как старшего, который, чимин думал, мог бы понять. он как раз тот, кто не допрашивал бы, а сказал: «да забей, малой. все будет окей», но он не говорит. работает, изматывает себя. не показывается почти. и чимину страшно, потому что юнги похуист, и все проблемы для него — маленькая бздюлька. его не ебет. сейчас лучше б ебало, на самом-то деле. его безучастие вымораживает до безумия. и еще чимин бесит сам себя. просто бесит. всем полностью. он свое состояние не понимает, не разбирается в нем, просто-напросто не может. у него не получается. все как-то накопилось и выходит только слезами. он заебался быть слабым, показывать свой «юношеский максимализм», как говорит намджун. ему бы научиться себя контролировать, сдерживать. может быть, постараться измениться. его прямолинейность кажется грубостью и невоспитанностью, его не любят старшие, он знает, и винят его мать. единственный, кто может его понять — тэхен. с полуслова, с полувзгляда. потому что у самого также. они могут просто бахнуться на кровать рядом, и лежать в обнимку. просто так. уснуть. забыться. улыбнуться друг другу и все покажется решенным. проблемы рядом с ним не такие вязкие и тяжелые, уходят на второй план. важным становится то, как они держатся за руки и клятвенно обещают оставаться вместе, несмотря ни на что. он разделяет его боль, его кошмарное состояние, щемящее сердце, разъедающую неясность внутри. чимин чувствует себя рядом с тэхеном целым, понятым. не одиноким.