полосы

В какой-то момент они оказались сидящими под столом, среди кухонной пыли и завалящихся окурков. Возможно, Юнги так было проще – хотя непонятно, как смена места дислокации в довольно ограниченном пространстве их (пока ещё почти их) квартиры может облегчить кому-то жизнь. Чонгук с тоской глядел на торчащий краешек микроволновки, Юнги, уткнувшись ему в плечо, протяжно выл. Слушать это было противно. Конечно, в идеальном мире каждый справляется со своим горем в одиночку, не привлекая никого другого, особенно такую, по чести сказать, малоподходящую случаю жилетку, как Гук, но у Юнги, очевидно, были свои взгляды на этот счёт. Хотя, может, у него вообще никаких взглядов не было – в данный момент, под этим столом, выбор был невелик: выреветь внутренности наружу или прокусить Чонгуку плечо насквозь. Сам он предпочёл бы отгрызть себе руку, чем продолжать этот балаган, но сам только крепче вцеплялся, решив, что, в конце концов, может (будет) грызть себя и позже. В какой-то момент, намного раньше этого стола, всё пошло наперекосяк. Вероятнее всего, оно шло так с самого дня их знакомства, только не каждый может разглядеть мигающую красным надпись «пиздец» поперёк лба, если не вглядываться. Юнги был этим словом исполосован. Вдоль и поперёк, алыми, неприятно вздувающимися рубцами букв на чувствительной (такой, мать его, тонкой) коже. Оказалось, что при желании можно не заметить и этого. – Кто тебя так? – Чонгук зачарованно проводит рукой по полузажившей царапине, торчащей из продранных на коленках джинс. Юнги шипит и отодвигается, бурча что-то про любопытных детей и «не твоё дело». – Юнги, зачем тебе это? Он сидит лицом к стене, Гук – лицом к его спине, и всё, что оба они могут видеть (один наяву, другой лишь мысленно) – багровый пульсирующий болью пиздец поперёк позвоночника. – Я говорил, чтобы ты не лез не в своё дело? – не поднимая головы, Юнги сверлит взглядом стену, мысленно прикидывая, как бы половчее с ней слиться. – Не хватало ещё, чтобы каждый глумливый подросток указывал мне, как жить и как трахаться. – У тебя вся спина исполосована, ты даже не представляешь... – Я не представляю? Думаешь, я не пытаюсь каждый день смыть с себя это дерьмо? Только оно не смывается и даже, похоже, не заживает. Всё зажило довольно быстро. Оказалось, смена любовника весьма этому способствует. Оставшиеся шрамы не болели и не чесались, так что Чонгук счёл это хорошим знаком. Он не учёл (да и как мог), что бывших наркоманов не бывает, а если кому-то нужны плётки, чтобы кончить, желательно отвести этого кого-то к психиатру, а не проводить с ним благотворительную сексотерапию длиной в полгода и регулярностью в каждый день. – Эй, успокойся, – Юнги надрывно ревет, Чонгук привычным жестом гладит его по волосам, со вздохом думая о том, сколько времени осталось до рассвета. На кухне темно, хоть глаз выколи. – Успокойся и отцепись... отцепись, пожалуйста, – сквозь зубы, опустив глаза, словно кто-то может разглядеть его в темноте. Судя по всему, его футболка уже наполовину мокрая и вся жеваная. Он ругал себя за мягкость, ругал за уступчивость и желание непременно утешить всех страждущих – как было с Юнги в тот первый раз и в этот, последний. «В первый раз, правда», – с усмешкой подумал он, – «было гораздо меньше драмы и гораздо больше секса». Ослабить хватку оказалось не так-то просто. Хрипеть, плеваться соплями, терять остатки достоинства – легче лёгкого. Всё, что угодно, лишь бы не отрывать лица от насквозь просоленного плеча. Это слабо походило на утешение, но Юнги с его воспалённо-опухшими (наверняка) глазами хватало и этого. – Куда ты теперь? – Юнги неуклюже, на затекших ногах, выполз из-под стола, стараясь по возможности незаметно утереть лицо ладонью. Попытался зажечь сигарету – зажигалка, как обычно, на последнем издыхании. Минутой позже пепел полетит прямиком на и без того грязный пол. – Найду квартиру, пришлю кого-нибудь за вещами. Разве ты не знаешь эту общепринятую схему? – Чонгук, останься. – Полчаса ревел и потом решил попросить? – Гук садится на корточки рядом с ним, отбирает сигарету и затягивается. – Ты знаешь, что уйду. Я не обещал быть с тобой вечно. Так же как и ты не обещал не спать ни с кем другим, верно? – Твоя правда, – с лёгкой руки Юнги окурок втыкается прямиком в линолеум. В рассветных лучах на его шее виднеется свежий багровый рубец.