Melody of the Blind soul

«If this is real, please just kill me» Мелодия, созданная из боли и страданий вырывается с каждой секундой. Всё тише и тише, играет кто-то на божественном инструменте, что способен заменить целый оркестр. Это уныние, которое она несёт за собой, словно туман ползёт по огромному, опустевшему особняку.       Его длинные и изящные пальцы касаются потёртых чёрных и белых клавиш. Каждая нота несёт за собой тайный смысл, превращая слова в музыку, созданную из немого крика того, кто, сгорбившись, словно старик, сидит на слегка поскрипывающей табуретке и продолжает игру. Глаза полные печали, сомкнуты навечно, он уже не сможет отвести свой взгляд, от тьмы, заполонившей душу и сожравшей все чувства. Каждый прожитый день это ужасное чудо, что не должно было, случится в этом прогнившем мире. Уже никто, ничто, абсолютно забытый всем миром, снова перебирает клавиши, стараясь не прекращать игру. Медленная, спокойная, усыпляющая мелодия способная отключить любого человека становится приторно-сладкой и продолжает разбивать дотошную тишину. А потом, совершенно внезапно становится горькой, ускоряется, превращаясь в яд, что сочится из клыков кобры. Каждое нажатие клавиш сопровождается вздрагиванием от холода, но он всё ещё уверен в том. Что делает. Его способность читать души людей… Как нотные партитуры…       Которых он не видел уже целую вечность, в этом проклятом мраке и безумии, утопленном в злости убийц его главной мечты. Лунный свет падает на старинное пианино, сделанное неизвестным мастером, ведь золотистая надпись была стёрта самым главным врагом всего мира — Временем. Оно как настоящее зло, уничтожает дорогое сердцу, от него все страдают, испытывая режущую, тупую боль. Но только не он, ведь не видя время, не видя тех изменений, что происходят, поддается только его влиянию, ни капли не меняясь. Снова в том же абсолютно черном костюме, и босиком. Мелодия набирает оборотов, всё быстрее и быстрее, ускоряясь, уходит на самый пик, кажется, что именно так куля попадает кому-то в сердце, именно так, как разбивается бокал наполненный вином, именно так, как убивают слова, сказанные близким людям. Лунный свет падает на бледное лицо, освещая каждую деталь и каждую метку Времени. Такой молодой, а уже похож на высохшего старика прошедшего через все страдания мира. Всегда опущенные веки, создавали впечатление, будто бы он играет во сне. Но нет, это не лунатик, это тот, кто спит вечно. Лицо белое, как снег и осунувшееся, а под закрытыми глазами красуются фиолетовые пятна, похожие на мешки. Когда в последний раз этот человек вообще спал? Не помнит. Не знает. Музыканта мучает страх того, что если он уснёт, то больше не проснется. Да и никто не поймет, спит или нет. Ведь глаза вечно сомкнуты, как в настоящем кошмаре. Мелодия искрится грустью, набирая оборотов, внезапно снова идёт на спад. Он чувствует каждый звук также, как удары сердца. Белый снег искрится за окном, мороз рисует узоры на огромных окнах, холод изредка прорывается в комнату и заставляет время от времени вздрагивать. Каждый звук уверенно следует за другим, каждая нота это слово, несущее за собой какую-то загадку и сообщение для тех, что читают музыку. Парень не мог плакать так, как плачут другие. Те кто могут видеть рыдают взахлёб, кричат о своей боли в открытую, заставляют обратить на себя внимание. Но только не видящие темноту. Слепые всегда молчат, они не умеют говорить о своей боли. Они плачут без слёз, задыхаясь в беззвучном выкрике, просто приоткрывают рот, тяжело дыша, словно рыбы, выброшенные на берег. Так и с ним, правда, этих слёз не увидит никто ведь закрытые глаза не открыть… Дрожащие пальцы потихоньку перестают попадать по белым клавишам и задевают чёрные, такие маленькие и не особо заметные, превращая чистую и красивую мелодию в фальшивую, отвратительную игру. В издевательство над божественным инструментом, способным порождать невероятные творения.       Музыка — часть всего, часть мира, жизни, вселенной, но что происходит, когда ты не можешь доиграть до конца свою песню? Он снова и снова насильно окунается в себя, словно ныряет в воду, она сдавливает все органы, заставляет сердце колотиться в бешеном ритме, но не выныривает из глубин своего сознания, ощущая голубой цвет. Цвет неба, следом за которым ловит очередную часть мелодии. Руки снова уверенно ударяют по клавишам, выдавая исправный звук. Ещё немного, совсем чуток… Снова прыжок в свой тёмный разум, который не может рисовать полноценные картины. Но может делать все слишком реальным. Теперь он стоит в огне, пылающем и рвущемся на свободу, обжигающем каждый сантиметр тела и расползающемся по всему естеству. Он перебрасывается на всё, что только есть в этой памяти, поджигая все воспоминания, стирает картинки, что видели глаза, ах, зеркало души, ставшее непрозрачным и навеки сокрытым за чёрной тканью. Картины пылают одна за другой, темноволосый парнишка бросается в огонь, слыша продолжение мелодии. Больше ничего не надо. А картины от огня начинают чернеть, так будто бы огонь не сжигал их, а закрашивал, словно те не удались. Игра продолжается всё громче и громче это уже начинает давить на уши швыряя из стороны в сторону. Он выровнял спину, нервное, прерывистое дыхание становилось всё отчётливей и отчётливей, жадно схватив глоток воздуха, вновь склонися над старинным инструментом, что был ключом ко всей тайне жизни Запах краски, звук трескающегося и тлеющего холста, что пожирает пламя внутри разума, уничтожая память. Жарко, по всему телу пот льётся градом, капая на мраморные плитки тёмно-серого цвета и те же клавиши, что стали дорогой жизни. Такой прямой и отчётливой, по которой можно спокойно шагать, зная — не упадешь. Эта дорога состоит из таких беспомощных нот, которые всегда должны быть под защитой своих создателей. Эта дорога полна звучания, цветов, эмоций и картин… Картин которые невозможно так просто увидеть глазами Но внезапно, он перестает слышать музыку, пламя начинает затихать, неведомая сила препятствует продолжению игры. Мелодия не имеет своего конца. Губы дрожат в немом крике, правая рука внезапно ударяет по всем клавишам сразу, издавая отвратительный звук, напоминающий гудение сирены. Самый мерзкий из всех.. Он ненавидит этот звук. Потому что именно он был последним знаком конца его жизни. Задыхаясь, хватая воздух, старается продолжать окунать себя в темноту, вылавливая хоть какие-то звуки оттуда. Руки тянутся и скользят по противной тёмной материи, ставшей всеми картинами, что сжёг огонь. Музыкант старается урвать хотя бы скрип, который можно превратить в ноту дабы завершить то, что он так жаждет понять до конца . Но не выходит все звуки лишены музыкальности , глухой и пронзительный белый шум , словно смотришь сломанный телевизор заполняет разум . Это становится невероятно болезненным ощущением. Парень перестаёт играть , его вырывает из оцепенение, все пожирающий свист и грохот заставляет схватиться за голову ,порождает страх. Паника охватывает сердце, создавая торнадо в душе, разуме, сердце, мыслях... Нити разума начинают путатся ,рватся и превращаться в пыль . Впервые за столько лет он закричал ... Истошный вопль эхом разносится по всему дому.Он поднимает голову, желая открыть глаза, но веки лишь вздрагивают . Бесконечные рассказы о чудесах, цветах , невидимых крыльев за спиной каждого человека стали неживыми картинками , которые превратились в огонь раззадоривающий тьму. А небо все же без туч, так светло снаружи ,но ему кажется будто бы мира нет вовсе. Осипший, дрожащий голос умоляюще шепчет:       — Прочь... — но весь этот истошный мрак принял это слово, как команду продолжать. Чёрный огонь заполонивший все сознание заставил вновь закричать. Капли пота выступили на бледном лице, молодой человек попытался подняться, ухватившись рукой за край инструмента, но лишь поскользнулся и с грохотом повалился на пол. Эта беспомощность была самым страшным кошмаром… Тело словно обвила тысяча невидимых рук, которые начали проникать во все материи, ломая кости, разгоняя кровь, отравляя сердце, заставляли чувствовать каждый удар, что ухом отдавался в уже запутанном сознании. Пытаясь подняться хотя бы на колени, музыкант уже не желал искать очередные звуки, он молился, чтобы эти муки прекратились как можно быстрей. Но безрезультатно, очередной истошный крик вырывается из груди и вот кто-то спешит к нему на помощь. Громкие шаги, перешедшие на бег, кто-то вбежал в зал и застыл от ужаса. Прямо на полу лежал самый родной ему человек и прикрывал рот рукой, стараясь не кричать от боли рвущей каждую связку в теле. Прибежавший на крики был давно не молод, но и не стар. Что-то между этими двумя понятиями скрывалось в уродливом шраме, что тянулся от локтя левой руки и оканчивался на шее… В его глазах зиял неподдельный испуг, он тихим голосом молвил:       — Лео… — и не думая бросился к тому, кто был для него всем, после всех этих кошмаров пережитых в прошлом только племянник, который был таким слабым и беспомощным стал настоящим сокровищем, смыслом существования. Радостью этих кошмарных дней. Дней, что шли на обратный отсчет, приманивая, костлявую смерть. Мужчина кинулся к племяннику и начал приводить его в чувства. Леон истошно кричал, цепляясь за рубашку своего дяди, который пытался успокоить. Парень настолько больно вцепился в плечо такого же альфы, как и он сам, что тот, стиснув зубы, терпел то, как племянник высвобождает эмоции. Он прекрасно понимал его боль, старался не реагировать на крик, который эхом отскакивал от стен, становясь громче. Это было действительно невероятно страшно, но такой была участь этого несчастного парня, который не так давно шагнул во взрослую жизнь. И не так давно поплатился за свой талант… Мужчина гладил племянника по голове, пока тот пытался успокоиться и уже тихо всхлипывал от боли. Да, только он мог видеть подобную слабость, что была присуща его смыслу жизни. И он отнюдь не был рад тому, что происходило в последнее время.       Леон не сразу понял, что произошло и кто его обнимает. Но когда его левая рука коснулась невероятно глубокого, покрытого швами и судя по ощущениям рубцами до него дошло, он разбудил дядю… Юный альфа дрожащим, перепуганным голосом начал говорить:       — П-п-прости меня, дядя… Я снова разбудил тебя…       —Ничего страшного,— молвил тот, с усилием ведь племянник коснулся самого слабого места и оставил руку на шраме, что начал нестерпимо жечь. Когда кто-то касался этой отметины костлявой, сразу становилось не по себе. Его каштановые волосы переливались в этом ярком лунном свете, мужчина искал причину испуга своего племянника. Пока не заметил кровь на одной из клавиш пианино. «Неужели, он снова пытался прочесть себя?»— подумал, стараясь не смотреть на это засохшее пятно, похожее на алеющий цветок.       — Люц, простите меня за это,— снова шепнул альфа, практически успокоившись.       — Тихо-тихо, завтра всё будет хорошо, — и едва слышно сказал, — я найду тебе нового ассистента…