***
Сузуя сидел на кровати и растерянно смотрел, как его сосед по комнате меланхолично наматывает на шею шарф. Обычно ночью в приюте было тихо, но сегодня весь мир словно сошел с ума: по коридорам носились дети, всюду слышался смех и задорные крики. Джузо не знал с чем это связано — он жил здесь всего пару месяцев и не привык к здешним порядкам. — Кадзуки, ну и куда это ты? — с деланным равнодушием протянул он, принимая как можно менее заинтересованный вид. — На улицу, — неохотно и отрывисто сказал паренек, но Джузо не смутил этот тон: так к нему обращался каждый в этом приюте, если обращался вообще. — Это понятно, — силясь скрыть разочарование в голосе, продолжил Сузуя. Действительно, куда еще можно пойти в теплой куртке и шапке? — А что ты там будешь делать? — В снежки играть. — В снежки-и, — многозначительно протянул Джузо, чуть хмурясь: чертов Кадзуки — любую информацию из него приходилось буквально вытягивать. Что такое «снежки»? Как в такое играть? Почему бы ему не позвать и Рей-чан, ведь тому та-ак скучно? К глубочайшему несчастью Рей-чан, в голову Кадзуки не пришел ни один из этих вопросов: мальчишка продолжал молча одеваться, довольно улыбаясь — от этого Сузуя мрачнел вдвойне. Открыто попросить взять его с собой Джузо не мог: с ним пока никто не хотел дружить, поэтому он опасался, что его поднимут на смех. — И почему ты такой тупой, Кадзуки? — А? — наконец отвлекся сосед, впервые за весь разговор взглянув на своего собеседника. Джузо сидел подчеркнуто обижено: даже ресницы опустил, словно смотреть на Кадзуки было выше его сил. — Это ты типа к тому, что снега нет? — Сузуя хмыкнул. — Так к вечеру обещали — к ночи пойдет, хах. А мы соберемся во дворе и будем первый снег ждать. — Мы? — Ну да, приютские. — И я? — Пока ты подходишь под это определение, — внезапно добродушно усмехнулся Кадзуки, открывая дверь их совместной спальни — наверное, сегодня и правда особенный день. Немного помолчав, он добавил: мы будем на главном дворе, том, что у входа.***
Было холодно, но едва ли это волновало Рея сейчас. Над ним горел тусклый фонарь и из черного-черного неба падали хлопья снега, оседали на его щеках и ресницах, а потом таяли, стекая каплями прохладной воды. Было красиво, но мальчика волновало другое: странное чувство, которое он не мог понять — то ли от стылого зимнего воздуха, то ли от того, что он забыл в комнате шарф, что-то защемило в грудной клетке и на мгновение стало трудно дышать. Вокруг веселились дети: ловили снег языком и ладошками, толкались и кружились, словно нерастаявшие снежинки, упавшие на землю. А Сузуя не мог себя заставить подойти к ним, потому что знал, как изменятся их лица, стоит ему задержать на них взгляд, как ожесточатся их голоса, стоит ему сказать хоть слово. Темными змеями казались ему вытоптанные дорожки на снежном полотне, и на мгновение почудилось, что сейчас из ночного мрака появится провожатый, и Рею снова нужно будет отправляться в путь. Снежинки напоминали ему сережки мамы — единственной, кто говорил, что Джузо — хороший мальчик, кто гладил его по голове и любил (?). Сузуя смотрел на огромное здание CCG, на кривой фонарный столб, наблюдающим за ним своим единственным желтым глазом, на небо, которое стало казаться ему бесконечным, и вдруг понял, насколько далека сейчас его мать. И все эти километры, словно проникали внутрь его, давили, сжимали сердце. Рею было тоскливо, но едва ли он мог определить это чувство — просто снова стало больно, словно мама очень медленно проникает пальцами в рану, заставляя ее кровоточить. Мальчику вдруг очень сильно захотелось с кем-то поговорить — просто сказать хоть что-нибудь вслух, любое, ничего не значащее слово. Но Рей был один, поэтому он молчал, засунув озябшие пальцы в карманы. Сузуе казалось, что где-то там его кто-то ждет, что ему есть куда вернуться. И идти хотелось прямо сейчас: казалось, сделай хоть шаг в сторону, крикни что-нибудь — и все обязательно изменится. Тусклый фонарь мигнул, а снег повалил с новой силой. Джузо подумал о том, что если кто-то сейчас посмотрит на него сверху, то Рей-чан будет очень маленьким.