Право выбора

- Мы вернулись в то время, когда осколки разбитой чашки можно вернуть на свои места, - эхом звучит в голове слова доктора Хилла, и я прекрасно понимаю, что ничерта это не правда. Ложь. Вымысел. Такой же обман, как и мои любимые сестренки, которые сейчас стараются превратить меня в чудовище, наблюдая за мной из самых темных углов пещеры и ожидая, когда же я наконец начну дохнуть от голода. И в конечном итоге я не выдерживаю. Я кидаюсь на чей-то окровавленный и изуродованный труп, и не сразу понимаю, что это существо когда-то ходило на двух ногах, и что это вообще человек. Что это вообще девушка, у которой кофточка за шестьсот баксов. - Я же говорил, что ты чудовище, монстр! - эхом повторяет доктор, и я уже слабо соображаю, где реальность, а где вымысел, - ты одинок, они не придут за тобой, - резко с крика на шепот переходит вымышленный врач, в конец убивая и без того мою истрепанную психику. Чужая кровь течет по моим рукам и шее, пачкая джинсовый комбинезон и рубашку очередного вымышленного образа, а человеческая плоть не кажется настолько отвратительной. А вдали я слышу знакомые моему слуху голоса, испуганно выпускаю из рук окровавленные куски мяса и поднимаю глаза, привыкшие за трое суток к темноте, на яркий свет фонарика, надеясь, что это все-таки мои друзья. И начинаю громко, надрывно кричать, подобно ненормальному психу, но получается лишь громкое противное рычание, похожее на крик тех ужасных тварей, в которых обернулись мои сестрёнки, и я вижу, как мои друзья замирают на месте, точнее, я вижу их заплывший силуэт.. И стоит мне зарычать второй раз, я резко открываю глаза, наблюдая за тем, как в пять часов утра Кристофер взволнованно бегает по комнате в поисках моих антидепрессантов, которые я в очередной раз запрятал, но это не так важно. Придти в себя после нервных криков доктора Хилла, которые резко сменялись теплым и ласковым тоном, а потом и наоборот, дается мне всегда сложно, однако весь сюжет сна заставляет меня мелко дрожать и кутаться в одеяло, принимая из чужих рук таблетку снотворного и несколько глотков теплого цветочного чая. По правде сказать, Крис прекрасно знает о том, что уже на протяжении нескольких месяцев после трагедии, мне снится один и тот же сон, раз за разом, и вспоминается та ужасная пещера, где я так бы и гнил, если бы мой дружок не пришел и не спас меня. И раз за разом я вижу ужасающие тени на стенах, которые подталкивают меня совершить шаг в бездну, и раз за разом я вижу, как Крис бежит ко мне, совершенно не опасаясь возможного присутствия вендиго, хватает меня за плечи и прижимает к себе, как заботливая мамочка лелеет любимого сынка. А после я помню только светлую и теплую комнату, любимый цветочный чай на столике и парочку круассанов с клубничным джемом. Как я и говорил выше, с момента трагедии прошло совсем мало времени, кажется, месяцев пять, и я не совсем толком оправился, как и все остальные. Саманта держится крепче всех, Джессика старается избегать вечерних и ночных прогулок, а Эшли сидит на успокоительных. А Эмили я пожирал во сне, поэтому, кажется, её ничего не беспокоит, уж точно не знаю. Я чувствую, как усталость накрывает меня мягким пледом, окутывает меня мягкими лапами, и прижимает к себе, хотя это вроде бы лохматые лапки Кристофера. Мы - друзья, которые помогают друг другу пережить весь этот кошмар, ничего более. Просто, я вам по правде скажу, он единственный, кто не побоялся меня тогда в пещере, не побоялся вернуться за мной, в то время как все мои друзья стояли на безопасном расстоянии и держали наготове ружья. Даже Саманта, черт её дери. А я смотрел на них с такой злобой и обидой, что это нельзя передать словами, и в тот момент, я даже жалел, что не превратился в чудовище, иначе разорвал бы их к чертовой матери. Утро моё начинается где-то в два часа дня, когда птицы за открытым окном неприятно щебечут и раздражают меня, и сейчас мне почему-то хочется меда с блинчиками, которые, к несчастью, ни я, ни Кристофер не умеем готовить. Завтрак мой состоит из чая, горячей пиццы и бессмысленных новостей, которые я слушаю краем уха, и после все это заедают с десятком разнообразных таблеток от нарушений психики, от всякой шизофрении и паранойи. Кажется, скоро эти таблетки убьют меня. За компьютерной игрой типа очередного хоррора про зомбаков, где я отстреливаюсь каждые три минуты и мне катастрофически не хватает патронов, я вновь возвращаюсь к своему сну, и во время длинной заставки в игре пропуская все диалоги, приходя к выводу, что сегодня мой сон изменился. Совсем немного, но от этого зависит многое. К примеру, сегодня Ханна не пытается выколоть мне глаза или раздавить голову, или, ещё вариант, я сам делаю выбор, жрать мне это мясо или умирать от голода, собственно, от чего и зависит мое будущее. Больше я не возвращаюсь к этому вопросу до самого сна, а вечером мы с Кристофером и Сэм съедаем три коробки моей любимой пиццы, и смотрим какую-то сопливую мелодраму про девчонку, больную лейкемией. А уже ближе к утру я отправляю Саманту спать в комнату к Кристоферу, а сам запираюсь в ванной и не могу понять, почему левый глаз стал едва различать предметы. А потом я рассказываю Крису, что плохо вижу левым глазом, а он отшучивается, мол, бро, все нормально, не шути со мной так, и не замечает, что радужка вместе со зрачком приобретают молочный цвет. А ещё через день у меня начинают кровоточить зубы, я ем сырое мясо и жалуюсь Крису, чтобы он бежал, чтобы бросил меня или хотя бы отправил обратно на эту чертову гору к сгоревшему дому, в эти темные шахты. Ещё через двенадцать часов я запираюсь в ванной на добрые три часа, забываю о таблетках, и просто разглядываю свои длинные когти и острые клыки с зеркале, и сознание мутнеет, и доктор Хилл вновь смеется надо мной, и я вижу, как осколки зеркала лежат на полу ванной в моей собственной крови. И выхожу я через три часа только потому, что пришла Саманта, и у неё на коленях я рыдаю практически до самого утра, понимая, что я противен и ужасен. Псих, поехавший, монстр. "Мы ждем тебя, братишка" - шепчет Ханна и ночью, собирая некоторое свои вещи я проскальзываю в открытое окно на улицу, попадая под ледяной ливень, и смотрю на свои когти, смогу ли я теперь прыгать по стенам, как человек-паук в этом дурацком фильме, который так любит Крис? А если я буду человеком-пауком, Крис полюбит меня ещё сильнее? И на утро по новостям говорят, что найдена убитая девушка без головы недалеко от нашей улицы, и я делаю вид, что я сплю на диване и не слышу всего ужаса, о чем там говорят. А говорят конкретно о глубоких когтистых порезах по всему телу и отсутствия некоторых внутренних органов, и мой бро делает вид, что не заметил, что вся моя клетчатая рубашка, которую я старался отстирать, была явно не в клубничном джеме из круассанов. И вечером, лежа, от греха подальше, в гостиной на диване, я не понимаю, как до сих пор нахожу в себе силы держать рассудок в узде и не кидаться на Кристофера, однако после попытки лишить Саманту головы, я прошу запереть меня где-нибудь, а желательно застрелить и сжечь, пока есть шанс всех спасти. - Мы вернулись в то время, когда осколки разбитой чашки можно вернуть на свои места, - буквально рычит Хилл в моем очередной сне уже в сотый раз заученную фразу, а его кабинет рушится на моих глазах, погребая нас обоих под обломками, а он продолжает своим невинным тоном белоснежной овечки , - просто признай, тебе не избежать своей участи. Чтобы ты не выбрал, трагедия неизбежна. Ты должен убить их всех. - Эффект бабочки, - повторяет доктор и я в очередной раз вижу ту сырую шахту, и знаю, что скоро меня должны будут спасти. Но спасут ли в этот раз?