***
Бар, что было довольно предсказуемо, оказался на одной из лучших улиц одного из самых злачных районов города. Два этажа, зарешеченные окна, яркая вывеска с более-менее претенциозным названием «Айсберг» и грозный фейс-контроль на входе. Джим не был уверен, что может позволить себе посетить такое место, и даже что его туда просто пропустят, но стоило автомобилю припарковаться возле обочины, как Освальд опустил окно и к ним подскочил мальчишка-парковщик лет шестнадцати, в глазах которого светилось отчетливое узнавание. Услужливо открыв перед Кобблпотом дверцу, мальчик, видимо, поначалу принял Джима за водителя, но, когда Освальд приказал ему доставить автомобиль на стоянку, исправился, вежливо попросив у детектива ключи и исчезнув из поля зрения так скоро, будто его здесь и не было. Оглянувшись на Гордона, Освальд кивнул в сторону бара: — Ты знаешь, не так давно сюда даже зайти было страшно. А потом владелец занял немного денег, сделал ремонт, новую вывеску купил… Замечательное место вышло, — сделав приглашающий жест, он пошёл вперёд, детектив же последовал за ним. Возле входа охранник пробормотал что-то приветственное Освальду и чуть более внимательно оглядел Джима, но тоже кивнул, вежливо распахивая перед новоприбывшими посетителями тяжелые металлические двери. Относительная тишина ночных улиц оказалась прервана приглушенной ритмичной музыкой, наполненной как и типичными электронными ритмами, так и инструментальными партиями то ли труб, то ли саксофона — Гордон не был знатоком. Перед мужчинами открывался длинный, слабо освещенный коридор, и Освальд шел по нему уверено, словно был хозяином этого места. В каком-то смысле, видимо, так и было. Когда коридор закончился, один из швейцаров забрал у Кобблпота пальто, а второй отворил перед ними следующие двери, ведущие в основное помещение. Теперь музыка зазвучала на свою полную мощность. Сам бар был оформлен в кораллово-красных оттенках, а тусклое освещение создавало интимную атмосферу, позволяя посетителям становиться более раскрепощенными и щедрыми на чаевые. Людей оказалось не то что бы слишком много, но и пустующим заведение назвать было сложно. Зайдя, Освальд сразу направился к столику, наполовину скрытому от остальной части зала. В этом углу, максимально удалённом от сцены, было тише всего. Устроившись на диване и дождавшись, пока это сделает Джим, Освальд тревожно посмотрел на всё ещё хмурого и молчащего детектива и решил снова попробовать начать разговор. — К нам сейчас подойдёт официант… Что ты будешь пить? — А? — хотел было переспросить Гордон, на самом деле немного растерявшийся от непривычной ситуации. Но уже через мгновение мужчина понял, что у него спросили, и сделал то, что Освальд про себя оптимистично назвал «попыткой улыбнуться». — Виски. Двойной. Вышколенный строгим начальством официант появился буквально через несколько секунд. Не мешкая, Освальд заказал сразу целую бутылку виски Johnnie Walker, и когда тот принёс её, сам разлил им с Джимом по стаканам. — За будущее Готэма, детектив? Не будучи уверенным, что думает о таком тосте, Гордон выпил виски залпом, почти до самого дна, даже не пытаясь распробовать вкуса. Судя по отдалённо знакомому названию, оно должно было быть жутко дорогое, но перво-наперво мужчина хотел хоть немного расслабиться, а для этого следовало скорейшим образом залить в себя определенное количество алкоголя. Конечно, он бы предпочел сейчас быть в более приятной компании, например, с тем же Харви, но и в данном положении были свои плюсы — например, судя по поведению Кобблпота, тот был готов взять весь счёт на себя. Не дожидаясь, пока ему подольют, Джим наполнил стакан виски, а затем, чисто из вежливости, подлил немного и своему собутыльнику, который смотрел на него подозрительно любопытным взглядом. Допив вторую порцию гораздо медленнее, чем это сделал детектив, Освальд всë так же, не отрываясь, следил за каждым его движением. Вещи, спрашивать о которых он считал слишком навязчивым или рискованным, уже таковыми не выглядели. Или это Гордон казался слишком… благодушным? — Ты позволил мне его избить, — было сказано скорее вопросительным тоном, будто догадка, которая требовала продолжения. — Он всë равно уже был мертвец, — ответил мужчина так, словно это всë объясняло. На самом деле у его поступка было множество причин, одной из которых было неясное, размытое чувство вины, происхождение которого он не мог — или не хотел? — себе объяснять. — Но тебе такое неприятно. — Мне много чего неприятно, Кобблпот, — Джим не смотрел на собеседника, уткнувшись взглядом в болтающуюся на дне стакана темно-янтарную жидкость. После двух глотков виски тело немного расслабилось, но разум всë так же гудел от непрошенных мыслей. — В жизни вообще часто приходится делать неприятные вещи. Налив себе ещё, Освальд кивнул. — Да. Но сегодня мы сделали всё правильно… Ты сделал. Может быть, некоторые коллеги с тобой не согласятся, но этим поступком ты сделал для города гораздо больше, чем могли бы они, — он залпом допил стакан. Гордон делал вид, что особо не слушает Кобблпота, однако они оба понимали, что тот слушает его всегда. Освальд был тем человеком, не обращать внимание на которого было просто-напросто опасно для жизни. — И лично от меня — я ценю то, что ты сделал, Джим, хоть для тебя это был, в первую очередь, долг, — поняв, что становится слишком разговорчивым, Освальд замолк, сделав вид, что разглядывает зал. Девушка за соседним столиком счастливо взвизгнула и, обхватив своего немолодого спутника за шею, смеясь потащила его к лестнице, ведущей на второй этаж. Освальд поморщился от этой сцены, Джим же, изогнув бровь, отметил своеобразность заведения, в которое тот его привëл. Стаканы наполнились вновь. Бутылка опустела почти наполовину. Молча поразмышляв пару минут, какая жизнь всë-таки странная штука, Гордон осознал, что определенной кондиции уже достиг и теперь можно не спешить. Набрав в рот немного виски, мужчина посмаковал его, а затем проглотил. И правда, Johnnie Walker оказался чертовски хорошей выпивкой. Думать стало заметно сложнее, мысли замедлили свой безумный ход. Подперев рукой подбородок, Освальд разглядывал содержимое стакана, изредка поглядывая на Гордона. Молчать не хотелось, желание общаться становилось всë сильнее. — Что ты теперь будешь делать, Джим? Мне кажется, с новым начальником вы не сильно поладили… из-за методов работы. — Ты знаешь, — Джим вдруг поднял на него пристальный, испытующий взгляд, — для чего я поехал сюда? На миг растерявшись, Освальд сначала секунду молча смотрел на Гордона, но потом опомнился и привычно улыбнулся, картинно пожав плечами: — Не представляю, если честно, Джим. Я был удивлён, что ты согласился. — Для того, Кобблпот, чтобы напиться и не думать этой ночью о таких вещах как, например, мой босс. Это понятно? — Понятно, — Освальд немного нетвёрдо выставил перед собой открытые ладони, — извини. Допив то, что оставалось в стакане, Джим посмотрел на бутылку виски, облизал губы и вдруг добавил совсем другим, более оптимистичным, но заметно неискренним тоном: — Проехали… Давай лучше закажем водки. Недоумённо осмотрев оставшийся виски в бутылке, Освальд пожал плечами и подозвал официанта, приказав принести бутылку водки и пару стопок. — Без тоста, я так понимаю, детектив? — Правильно понимаешь, — ответил тот, разливая прозрачную жидкость. Говорил Гордон немного медленнее, чем обычно, и заметно растягивал гласные. — Нет повода праздновать. Выпив залпом, Освальд заметно поморщился. — Признаться, не так часто приходилось пить именно этот… напиток, — он снова посмотрел на Джима, уже несколько плывущим взглядом, — Но всё-таки есть что праздновать, как бы ты не отрицал. Ты герой, можно сказать, пусть даже… неофициальный. Ну, для тех, кто был в курсе дел. — Убийство не повод для геройства, — Джим почувствовал, что его язык развязывается, но ничего не мог с собой поделать. Это не было секретной информацией, чтобы включился «режим высокопрофессионального полицейского» и он замолчал. А выпил мужчина слишком много, чтобы контролировать желание поделиться своими мыслями с тем, кому они интересны. — Убить — это… просто. Но вот если бы я смог его посадить, заставить систему работать… Подавив не к месту рвущийся смешок, Освальд уже несколько нетвёрдой рукой разлил им по новой порции. — Один человек не может ничего поделать с системой, Джим. А она несовершенна, Галаван это наглядно показал. Ты… мы решили проблему наиболее оптимальным — и единственно верным в данном случае — способом. — В том-то и дело, что я не был один… А, ладно, — хлопнул Гордон ладонью по столу, откидываясь на спинку дивана. Он слишком устал от своих проблем. И если раньше единственной отдушиной были его отношения с Лесли, то теперь и они стали ещë одной проблемой. Мужчине был просто необходим отдых — от себя, от работы, от отношений… Иначе с тем, что должно было произойти дальше, он просто не справится. — Хватит об этом, не заставляй меня пожалеть о твоей компании, Кобблпот. Освальд задумчиво переводил взгляд то на свою рюмку, то на Джима. Больше на Джима, конечно. И хотя отводил взгляд он, как ему казалось, не всегда вовремя, но пока что никаких комментариев по этому поводу не было. — Не так часто пью с кем-то, Джим, — он усмехнулся, — но постараюсь быть хорошим собутыльником, старый друг. — Хах… Да откуда ты вообще взял это «старый друг»? — неожиданно широко улыбнулся Джим, не пытаясь подавить рвущийся пьяный смешок. Водка пошла хорошо, ударила в голову — ему вдруг стало почти весело, а мышцы сделались немного ватными. В голове начали витать странные мысли, и собутыльник теперь не казался таким уж врагом. По сути, Кобблпот за все время только помогал ему, хотя и использовал тоже, но это было у них взаимно. — Всегда хотел спросить… Мы ведь не друзья и знаем друг друга всего год… кажется. Какой ты всë-таки странный, Пингвин. Освальд посмотрел на него несколько снисходительно. Он пил меньше, поэтому сейчас был самым здравомыслящим в их небольшой компании. — Не более, чем детектив, рискующий своей жизнью ради помилования «мальчика с зонтом», которого он видел до этого всего пару раз, — он довольно улыбнулся. — Ты пошёл наперекор привычной системе даже не задумываясь, вопреки здравому смыслу, так кто тут из нас более странный? Налив им ещё, Освальд продолжил: — А насчёт «старого друга»… Мне не так часто спасают жизнь. К тому же, уже целый год прошел, а мы до сих пор живы. Для людей с подобными профессиями год — это немало. — Твоя правда… — добродушно ухмыльнувшись, Гордон взял наполненную до краёв рюмку. Отсутствие логики в последнем объяснении он не заметил — Освальд стал его так называть сразу, после своего возвращения в Готэм, хотя тогда с их знакомства не прошло и двух месяцев. — Значит, ещё по одной… «старый друг»? Добавив последнее, мужчина осознал, что уже порядочно перебрал. Напившись, он всегда начинал проявлять неконтролируемое дружелюбие, однако и предположить не мог, что оно распространится на Кобблпота. Но Джим чувствовал себя лихо, как будто ему всё ни по чем, и море по колено, так что останавливаться не хотелось совершенно. Его угощали бесплатной хорошей выпивкой, он был в относительной безопасности — опытным путëм он уже выяснил, что Освальд не собирается его убивать, а от остальных козней этого криминального гения никакая трезвость не спасет. Так что здесь, как ни странно, детективу Гордону можно было в какой-то мере расслабиться и отпустить себя. А завтра… ничего не мешало завтра всë забыть и так же продолжать игнорировать неуместные проявления хорошего отношения со стороны Кобблпота. — Конечно, Джим. — Приятно удивлённый такой переменой в обычно мрачном и неразговорчивом детективе, Освальд решил зайти дальше обычного, — Может, на брудершафт тогда? Собиравшийся было послушать здравый смысл и отказаться, Джим внезапно решил сначала понять, чем было вызвано такое странное предложение. Кобблпот был раскрасневшимся, с блестящими от опьянения глазами, и как-то странно смотрел на него из-под темных ресниц, будто знал то, что не знают другие, и готов был поделиться этим знанием — но только с ним. Будучи трезвым, Гордон упорно предпочитал не распознавать это выражение лица, но сейчас предохранители оказались смыты, словно водой из прорванной дамбы, высокоградусным алкоголем. И Джим позволил себе осознать: Кобблпот флиртовал с ним. И это было не в первый раз. Будучи навеселе, принять этот факт оказалось легко. Он показался даже несколько забавным. Джим много раз слышал намеки на «предпочтения» Кобблпота, да и экстравагантные образы тоже не могли не наводить на мысли. Чего только стоили подведенные чëрным глаза? Однако Готэм был достаточно чудны́м местом, и преступники в нем зачастую выглядели скорее как персонажи комиксов, чем реальные люди — он уже перестал этому удивляться. Почувствовав непреодолимое ребяческое желание подразнить нынешнего собеседника, а заодно докопаться до правды, Джим прищурился и облокотился на стол, приближаясь к нему ближе. То, насколько это всë плохая идея, и какие у неë могут быть последствия, он не осознавал. — А почему бы и нет? Заинтригованный и удивлённый неожиданным согласием Освальд тоже наклонился ближе, стараясь держать рюмку ровно. Не разрывая зрительного контакта, Джим скрестил их руки. Когда мужчина приблизил наполненную стопку к своим приоткрытым губам, Освальд почувствовал, как волоски на его шее встают дыбом, но отступать было поздно. Отзеркалив позу, он выдохнул из легких весь воздух, и они синхронно опрокинули в рот жгучую жидкость. Решив, что ритуал закончен, Освальд хотел было расцепить их локти, но Джим, улыбнувшись уж совсем хитро, не позволил, вдруг сильно сжав его руку своей: — Целоваться будем? Подозрительно прищурившись, Освальд несколько секунд смотрел в лицо Джима, будто выискивая подвох, а потом наклонился к нему совсем близко, даже не пытаясь вытащить руку из захвата: — Только если настаиваешь, Джеймс. На несколько секунд Гордон завис, внезапно поняв, что попал в собственную ловушку. Его пытались взять на слабо. И будь он трезвым, для него бы не составило проблемы просто отказаться и уйти. Но трезвым он не был. Сделав отвлекающий манёвр, как будто собирается соскочить с крючка, Джим отклонился немного назад, и только на лице Кобблпота мелькнуло отчётливое разочарование, одним рывком преодолел разделяющее их расстояние и прикоснулся к его губам своими, такими же влажными и горькими от алкоголя. Всего на секунду, а затем, как ни в чем не бывало, вернулся в своё прежнее положение. — Ну вот и всё, побратим, — последнее слово прозвучало с легкой, почти дружеской издевкой. — Все традиции соблюдены. Растерянно и всё ещё неверяще смотря на Джима, Освальд откинулся на спинку, машинально дотронувшись до губ и даже не заметив этого. — Отлично, Джим. Признаюсь, ты меня сегодня удивил, — голос вышел хриплый и с легкой ноткой истерики. В ответ Гордон только неясно хмыкнул и ненадолго ушел в собственные мысли, водя подушечкой указательного пальца по ободку стакана. Временно игнорируя впавшего в задумчивость Джима, Освальд, едва не пролив мимо, налил немного дрожащей рукой себе ещё водки и залпом выпил. — Ответь мне на один вопрос, Освальд… — через минуту сказал Джим, не поднимая взгляда и хитро улыбаясь краешком губ. — Ты гей? Если бы в этот момент Освальд пил, то наверняка бы поперхнулся. Но обошлось настороженным и непонимающим взглядом, быстро сменившимся привычной «дежурной» улыбкой. — Допустим, кому-то может так показаться. Разве это важно? Почувствовав досаду от неудачного выстрела, Гордон выпил то, что оставалось на дне рюмки, и решил больше не пить. Судя по тому, как крутилось всё вокруг, ещё немного, и он не сможет нормально пройти даже пару метров. Тем более, он уже достиг такого состояния, когда даже самые идиотские идеи приобретали привлекательные оттенки, а значит, ему было, чем занять себя и без выпивки. — В некоторых ситуациях очень даже. С каким-то упрямством налив себе ещё, Освальд широко ухмыльнулся. — Это в каких же? Неопределенно поведя головой и облизав растянутые в такой же шальной улыбке губы, Джим бросил на Кобблпота короткий взгляд, а потом резко опустил его ниже. Вместе с горячей ладонью, внезапно оказавшейся на бедре Освальда, совсем близко к ширинке. Разум внутри детектива даже не пытался его остановить, включившись в азартную игру под названием «возьми одного из опаснейших мафиози Готэма на слабо или проиграй сам». Он чувствовал, что ходит по тонкому лезвию, с которого до смешного легко упасть и напороться на него горлом. Как много позволит ему Кобблпот? Где граница того, что можно «фавориту короля»? Ощутив прикосновение, Освальд тут же накрыл чужую руку своей, сжав запястье — пока ещё не пытаясь убрать, но и не позволяя двигаться дальше. Чувствуя, как пылают щеки (уже совсем не от алкоголя), он смотрел в глаза Гордона, выискивая насмешку или что угодно другое, способное объяснить внезапное поведение детектива. — Джим, — вышло едва слышным шипением, — мне кажется, ты сам не знаешь, чего просишь. — Почему тебе так кажется? — изогнул бровь детектив, сжимая пальцами обтянутые дорогой тканью мышцы. Да, он собирался прекратить, но не прямо сейчас. Ещë немного, совсем чуть-чуть, и он уйдëт из этого заведения. Оставалось только получить согласие у Кобблпота и можно было бы отступить. Зачем оно ему, Гордон уже не знал, не помнил. Но был готов блефовать до последнего, чтобы добиться желаемого — в пьяном тумане даже не заметив, как идея выяснить, где находится грань того, что может позволить ему Освальд, перетекла в намерение её перейти. — Может, потому что ты пьян и обычно делаешь вид, что я тебе противен? Или потому что тебя где-то там ждëт беременная от тебя женщина? — Освальд тоже усилил нажим, всё ещё не пытаясь оттолкнуть прочь. — Зачем тебе это вдруг, Джим? — Может как раз поэтому, — кривая улыбка вдруг стерлась с лица детектива, как будто его ударили, но ладонь осталась на месте. Ему вдруг расхотелось играть, исчезло всякое желание подставлять Кобблпота. Вместо этого осталось просто неопределенное, смутное желание — почувствовать чужое тепло, забыться. И все равно, с кем. А Освальд оказался единственной возможной кандидатурой, определенно согласной предоставить себя прямо сейчас. Уйди Джим, чтобы найти кого-то другого, он скорее попадет в отделение полиции, чем в постель женщины. И если сегодня ночью Джеймс Гордон был ещё относительно свободен, то совсем скоро это должно было кардинально измениться. — Потому, что она меня там ждёт. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, а потом Освальд ослабил хватку, ласкающим движением проведя ладонью по руке Джима. — Это настолько невыносимо для тебя? — всё раздражение ушло из его голоса и взор смягчился, но недоверие не ушло полностью. «Невыносимо?» — повторил Гордон про себя. Мутный взгляд мужчины блуждал по лицу Кобблпота, как будто там мог отыскаться ответ. Но находилось только раздражающее, так необходимое сейчас понимание. Такое искреннее и откровенное, словно Кобблпот действительно понимал, и даже больше, чем сам Джим. Теплая рука Освальда продолжала нежно и ненавязчиво поглаживать всё ещё лежащую на бедре ладонь. От этих прикосновений в кончики пальцев детектива как будто отдавало слабыми зарядами тока. — Я не хочу это обсуждать, — Гордон покачал головой и облизал пересохшие губы. Он хотел не думать об этом всëм хотя бы до рассвета. Знание о беременности Ли не дало ничего, чего он ожидал от отцовства. Джим не чувствовал ни радости, ни предвкушения, ни даже связи со своим будущим ребенком. Всë, что он хотел, это отложить события прошедшего дня до дня следующего и дать себе время на передышку. — Мы можем куда-нибудь…? — Конечно, — ответил Кобблпот через несколько секунд, когда на его лице отразилось осознание того, о чем его спрашивают. — Наверху есть комнаты, как ты, верно, уже догадался. Освальд жестом подозвал официанта, и, когда тот подошел, несмотря на то, что тот никак не мог видеть происходящего под столом, Гордон почему-то почувствовал себя неловко. Но ладонь не убрал. В каком-то смысле это было его личным вызовом общественным нормам, вынуждающим его связать себя узами с забеременевшей от него женщиной. Джим ощущал на руке теплые, немного влажные пальцы Освальда, и это сумасшествие, которое он творил, заставляло его чувствовать себя живым. Через минуту ключ уже лежал на их столике. Слегка пошатываясь и хромая чуть больше обычного, Освальд встал из-за стола, потянув Джима за собой, но почти сразу отпустил руку. Мужчина послушно, но несколько нетвердо последовал за ним до самой лестницы. Пока они шли, ему казалось, что каждая пара глаз в этом зале направлена именно на них. Сердце стало стучать быстрее, разгоняя кровь по венам, и Гордону пришла мысль, что так он быстро протрезвеет. А на трезвую голову сделать то, что он собирался, не вышло бы точно — по многим причинам. Приблизившись к Освальду вплотную, касаясь его спины своей грудью, Джим остановил его, положив тяжелую ладонь на плечо. Почти дотронувшись до мгновенно попунцовевшего уха губами, он тихо произнёс: — Пусть принесут туда выпить. От внезапного прикосновения и горячего шёпота совсем рядом у Освальда на миг спёрло дыхание, но он послушно кивнул. Джим отступил, возвращая расстояние между ними в рамки приличия. Жестом поманив официанта, Освальд кивнул на оставленную на столе бутылку: — Ещё одну в номер, пожалуйста, — и, не дожидаясь вежливого кивка, стал подниматься по лестнице, чувствуя затылком ускоряющий сердцебиение взгляд. Оказавшись на втором этаже, Гордон первым делом обратил внимание на множество пронумерованных дверей, располагающихся друг от друга в длинном коридоре на расстоянии всего нескольких ярдов. Проходя мимо первой же из них, он услышал отчетливые стоны. Почувствовав себя не в своей тарелке, Джим обернулся на Освальда. Тот шел чуть впереди, прихрамывая и высоко подняв голову. Однако, опустив взгляд ниже, детектив увидел, как нервно подрагивают его тонкие, бледные пальцы. Поддавшись порыву, он протянул руку, но, едва дотронувшись, одернул еë. Тёплое, неожиданное прикосновение заставило Освальда сначала вздрогнуть, а потом чуть расслабить плечи и улыбнуться. Он не стал оборачиваться. «Такого Джеймса Гордона я ещё точно не видел». Когда они дошли до нужного номера, Освальд достал из кармана ключ и открыл дверь. Замок поддался с одного поворота, дверь распахнулась, и мужчинам открылась небольшая комната, освещённая тремя тусклыми светильниками, добавляющими всем поверхностям теплоту оттенков. Почти всё помещение занимала большая, застеленная кровать. Окна были зашторены плотной красной тканью. Дождавшись, пока Джим зайдет в комнату, Освальд запер дверь и обернулся. Гордон стоял возле кровати и выглядел несколько потерянным, словно не знал, как здесь оказался, а его пистолет уже лежал на комоде. Сняв с себя пиджак и подойдя к мужчине почти вплотную, Освальд несмело провёл рукой от плеча вниз, переплетая их пальцы, внимательно смотря Гордону в глаза. Сердце забилось сильнее, будто он приручал зверя, способного в любой момент сорваться, сбежать, укусить. Джим действительно мог в любой момент передумать и уйти, бросить Освальда наедине с самим собой, разорвать создавшуюся сегодня между ними связь. Последнюю связь, способную пробуждать в Кобблпоте искренние светлые чувства. Ради самого себя и человечности, которую видела в нем мать, Освальд не хотел отступать, не использовав так неожиданно предложенный, вызывающий сомнения в своей реальности шанс. Джим откликнулся на прикосновение, но больше не проявил никакой инициативы. Не удовлетворившись таким невербальным ответом, Освальд отпустил его ладонь и осторожно, будто лаская, стащил с детектива пиджак. Помедлив, он наклонился, касаясь легким сухим поцелуем местечка между челюстью и шеей. Джим слегка, едва заметно отклонил голову, давая больше доступа, и тогда Освальд стал целовать чуть более ощутимо, одновременно распуская его галстук и расстегивая ворот рубашки, а затем переходя на нижние пуговицы. Полностью расстегнув и вытащив рубашку из брюк, он стал оглаживать ладонями подрагивающий пресс мужчины, его грудь, плечи — всё, до чего мог достать — скорее в успокаивающей ласке, чем страстной. Поддавшись атмосфере необычайной нежности, завораживающе-искренней заботы, которыми были наполнены прикосновения Освальда, Джим положил ладони на его плечи и наклонился за поцелуем, но вдруг в дверь постучали. Раздраженно скривив губы, Кобблпот вздохнул, нехотя выскользнул из рук и открыл дверь. — Сэр, вы заказывали обслуживание в номер… — Да-да, спасибо, — не дав сотруднику персонала договорить, он забрал поднос, на котором высились бутылка с двумя рюмками и снова запер дверь на замок. Поставив всё на тумбочку, Освальд вопросительно посмотрел на Джима. — Нет, — тихо ответил тот. — Я думаю, в этом больше нет нужды. И протянул Освальду раскрытую ладонь. Кивнув, Освальд снова подошёл к нему и вложил в его руку свою. Неловкость первых прикосновений почему-то вернулась, и он просто поцеловал Джима в плечо возле шеи, не поднимая глаз. От этой простой ласки по позвоночнику Джима прошла сладкая дрожь. Он почувствовал себя подростком, тело которого могла взбудоражить любая мелочь. Даже понимая, что все дело в алкоголе, стрессе и откровенном безумии происходящего, Гордон просто не мог, не хотел отказаться от этого. Сейчас, в данную секунду, он был готов на всë, лишь бы почувствовать себя молодым и безрассудным. Наплевавшем на правила, запреты и проблемы. Живым в городе мертвецов. Наклонившись, Джим клюнул Освальда в скулу, а потом, высвободив ладонь, приподнял его лицо за подбородок. Кобблпот тоже был человеком из крови и плоти, даже если обычно помнить об этом становилось слишком сложно. Когда они пересеклись взглядами, Джим добродушно усмехнулся: — Это очень странно. Освальд непонимающе моргнул, а потом тоже улыбнулся. — Что именно? Мы вроде уже договорились, что оба и так странные. «Твои глаза. Слишком светлые, почти невинные. Глаза умного ребëнка с чистой душой. Они не должны быть такими». — Не знаю, — соврал Гордон и, чтобы немного отвлечься от философских мыслей, принялся деловито распутывать чужой галстук. — Всё это. Это место, и то, что мы… тут делаем, — внезапно мужчина нахмурился. — А ещё, кажется, я слишком пьян, чтобы разобраться с этим монстром. Хмыкнув, Кобблпот вытащил из галстука булавку и просто стянул его, даже не развязывая полностью. — Готэм вообще очень странное место, Джим. — Вижу, — шутливо намекая на чересчур вычурный галстук, ответил Гордон, не будучи уверенным, что Освальд поймет юмор. А потом, совершенно без предупреждения, немного наклонил голову и поцеловал Освальда в губы. Ладони опустились на жилет и стали неторопливо — быстрее он просто не мог — вынимать пуговицы из петлиц. Мелкая моторика была нарушена, так что это было непросто. Вся комната будто немного плыла, желание вскружило голову. Начавшийся быстро поцелуй вскоре замедлился и стал изучающим, явил собой поиск единого ритма. Освальд помогал Джиму, поэтому уже через минуту на нëм осталась одна распахнутая рубашка, а уже снятая одежда мужчин оказалась вместе на полу. Не разрывая поцелуя, слегка прикусывая губы Джима, Освальд гладил ладонями всё ниже, почти забираясь под пряжку ремня, но не спешил его расстёгивать, дразняще проводя руками вверх в самый последний момент. Видеть перед собой такого Гордона — потерявшегося в собственных чувствах, отзывающегося на каждое прикосновение, доверяющего настолько, чтобы позволить ласкать себя, где только Освальд пожелает, было непривычно. Весь этот день был непривычным — Джим Гордон, на равных сотрудничающий с ним, Джим Гордон, прислушивающийся к его словам без каких-либо категоричных условий. Гордон-вне-закона, позволяющий избивать человека у себя на глазах и хладнокровно его убивший… Уже там, на набережной, Освальд знал, что безнадёжно попался на это, снова, как в начале. Смерть матери, обида и испорченная попытка мести на долгое время притупили и даже, как ему казалось, полностью уничтожили это странное, благоговейное чувство к Гордону, но единственный выстрел вернул всё, как было. Даже сильнее — спасение его жизни значило для Освальда куда меньше, чем общее убийство его личного врага. Это было словно признание. И всё же, Джим продолжал удивлять. Пьяный Гордон оказался весел, отчаянно лих и вызывал сомнения в полной осознанности собственных действий. А ещё он был открыт и уязвим — маска мрачной невозмутимости под действием алкоголя легко слетала при любом откровенном вопросе, являя миру усталость и растерянность, неприятие давящих со всех сторон рамок социальных условностей, благопристойности и долга. Такой Джим вызывал какой-то особенный, незнакомый раньше Освальду трепет, похожий на нежность. И всё же, ему едва верилось во всё это, даже когда они оказались в номере — ровно до того момента, как Гордон отказался от принесённого им спиртного. Значит, теперь это всë было не просто бездумное желание забыться, а осознанный выбор — как и убийство Галавана. Что-то только их, общее, что никто из них не сможет больше забыть — акты жестокого насилия и доверия в одну ночь. Оторвавшись от губ, Освальд проследил дорожку поцелуев и покусываний по линии немного колючей челюсти Джима, а дойдя до уха, медленно лизнул его и тихо спросил, чуть улыбаясь: — Так и будем стоять возле кровати? — Предлагаешь лежать на ней в брюках? — так же тихо ответил Джим вопросом на вопрос, и, ухмыльнувшись, расстегнул пряжку своего ремня. Ничего не сказав, Освальд накрыл руки Джима своими, отвел их, а затем сам расстегнул ему пуговицу и молнию, почти невесомо скользнул рукой по нижнему белью. Судорожно выдохнувший мужчина поддался всем телом ближе, утыкаясь лицом ему в шею. Освальд пах чужой кровью, алкоголем и дорогим парфюмом, был необычайно ласковый и теплый, а его ладонь заботливо гладила обтянутый тканью член Гордона. И как перед таким устоять? — Освальд, — прошипел сквозь зубы Джим, мокро целуя его шею. Изумлённый подобной отзывчивостью, Освальд чуть усмехнулся и всё же запустил руку под резинку белья. Обхватив ладонью горячий и нежный ствол, он провёл ею по всей длине, и, уловив тихий стон, повторил движение. Гордон содрогнулся. Облизав пересохшие от дыхания ртом губы, детектив вслепую добрался до пуговицы на брюках Освальда. Пальцы не слушались, тело требовало сосредоточиться только на собственном удовольствии, но у него всë-таки получилось расстегнуть и немного приспустить чужие брюки. Даже не пытаясь снять их до конца, Джим сжал ладонями ягодицы Освальда, прижал его ближе. — Блять. Раздевайся. Выпутавшись из противоречиво нежелающих отпускать рук, Освальд, неловко припадая на больную ногу, полностью стащил с себя брюки, оставаясь в одном нижнем белье. Выпрямившись, он увидел, что вместо того, чтобы самому раздеться, Гордон всë это время как-то завороженно следил за его действиями. — Джим? — позвал Освальд, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя себя немного неловко. Он знал, как выглядит его тело — худое и бледное, покрытое светлыми веснушками и белесыми шрамами, оно не являло собой образец того, что считалось привлекательным в обществе. В то время как тело Джима, что ожидаемо, оказалось именно таковым. Но не похоже было, что мужчину подобный контраст хоть сколько волновал. В его взгляде не было отвращения. Скорее, в него опять вернулась, хотя и смешанная с преобладающей долей неконтролируемого желания, некоторая растерянность. Освальд не очень понимал, чем она могла быть сейчас вызвана, но по опыту уже знал, что в таких случаях следовало просто брать все на себя. — Эм… Прости, — опомнился Джим и принялся стаскивать с себя брюки. Но Освальд, не дав ему закончить, надавил на плечи, заставляя опуститься на кровать. Когда Джим сел, он осторожно, стараясь не обращать внимания на прострелившую ногу боль, сел к нему на колени. — Поцелуй меня, — произнес Освальд, едва касаясь своими губами губ Гордона. Это не было приказом, как в случае с Ли, и это не было просьбой, которая светилась в глазах Барбары в их с ней последнюю встречу. Это был лишь совет, как поступить, указание верного направления. Как раз то, что было ему, растерявшемуся от внезапного осознания реальности происходящего, нужно. Джим сам не знал, почему оно пришло только сейчас. Возможно, он просто немного протрезвел, а возможно, так повлияло то, что он увидел Освальда практически обнаженным. Мог ли он когда-нибудь предположить, что это случится, и он не будет чувствовать при этом ничего, кроме сильнейшего влечения? Возможно, если бы можно было стереть происходящее, отмотать время назад, он не пошел бы с Освальдом, а снял бы номер в каком-нибудь дешевом отеле на последние деньги и не сомкнул глаз всю ночь, раз за разом проматывая события прошедшего дня, чтобы утром встать с головной болью и думать над тем, как же ему разгребать все свои проблемы. Но в данный момент упущенные возможности уже не имели никакого значения, просто потому что не стали реальностью. Сейчас, как бы это ни выглядело фантастично, они с Освальдом Кобблпотом находились здесь, в комнате, предназначенной для чего угодно, кроме простого спокойного сна, были только вдвоем, и на них почти ничего не оставалось надето. Человек, вместе с которым Джим несколько часов назад хладнокровно убил мэра, сидел у него на коленях, его горячее дыхание опаляло приоткрытые губы мужчины, а ощущение тонкой кожи и непривычно угловатого тела под руками делало всё только нереальнее. Порочнее. Безумнее и живее — одновременно. Даже если это должно было стать самой главной ошибкой в его жизни, Джеймс Гордон просто не мог остановиться. — Поцелуй, — повторил Освальд. Его лицо, раскрасневшееся и немного влажное, лишенное сейчас всякого притворства, находилось так близко, и выглядел он, с хрупкой линией покрытых веснушками плеч, с подернутыми поволокой светло-зелёными глазами, совсем юным. Куда подевалась его обычная, отталкивающая окружающих, непривлекательность? Пройдясь кончиками пальцев по острой линии позвоночника, заставив Освальда изогнуться в пояснице, прижаться своей непривычно плоской мужской грудью к его, Джим зачем-то попытался вспомнить, сколько тому лет. Но цифры упорно не приходили. Двадцать пять? Двадцать семь? Самый юный король преступности Готэма за всю историю города, сейчас почти нагой и откровенно возбужденный, он восседал на бедрах разыскиваемого своими же детектива так, будто это было единственным, что его вообще могло волновать. Никто не знал, что творилось в гениальной голове Кобблпота, никому не позволялось это узнать. Даже матери, которую тот так любил. Интересно, пожелай добраться до этих знаний Джим, получилось бы у него? — Только если настаиваешь, — прошептал Гордон в ответ и впился в губы Освальда глубоко и жадно, с силой прижимая его к себе за талию обеими руками, вынуждая вжаться промежностью в свой пах. Пальцы Освальда тут же вцепились в плечи мужчины, оставляя после себя красноватые полосы, а он сам жалобно застонал ему в рот, ощущая животом горячий, налитый орган. Не позволяя отстраниться, Джим, не жалея силы, провел ладонью вверх и, запустив пальцы в волосы на макушке Кобблпота, разорвал поцелуй. — Боже, — бездумно выдохнул Освальд, когда Джим за волосы оттянул его голову назад, и, не позволяя отдышаться, укусил в шею почти до боли, одновременно запуская свободную ладонь ему под резинку нижнего белья, проезжаясь между ягодиц и облапывая всё там по-хозяйски бесстыдно. С нарастанием возбуждения некоторая пассивность Гордона ушла прочь, движения рук и поцелуи стали жёстче, обрели тот же напор, с каким обычно действовал Джим во всём остальном. Только в этот раз горячие руки не встряхивали Освальда за пиджак, а ласкали так, что сбивалось дыхание и тело сводило от сладких судорог. В какой-то момент боль в ноге, вызванная неудобной позой, оказалась сильнее, чем было возможно игнорировать, и Освальд упёрся руками в Джима, безмолвно прося его лечь. Не сразу сообразив, что от него хотят, Джим всё же опустился на спину. — Освальд? — Все хорошо, — успокоил его тот, неловко опускаясь на пол между его разведенных ног и пытаясь выровнять дыхание. — Просто лежи. Чтобы помочь Освальду избавиться от его боксеров, Джиму пришлось приподнять таз. Худые и холодные пальцы потянули ткань вниз, обнажая мужчину, отдавая власть над ним в руки Кобблпота. Джим смотрел за всем внимательно, упершись локтями на постель. Он наблюдал, как Освальд, положив ладони ему на бедра, нагибается, чтобы поцеловать его тазовую косточку, как скользит влажными губами к прижатому к животу члену, чтобы наконец прикоснуться к нему языком. И этот вид, слишком порочный, похожий скорее на мокрый кошмар, и чужой трепет, который чувствовался на себе слишком непривычно, вынудили Гордона опуститься головой на постель и прикрыть глаза, чтобы не думать, а отдаться ощущениям. Следующим, что он почувствовал, было скольжение ладони Освальда по его бедру вверх. Добравшись до паха, она мягко обхватила его член за основание, позволяя Освальду с бо́льшим удобством вобрать его в рот — не на много, а лишь на столько, на сколько он мог. Но Джиму хватило и этого, из его горла вырвался тихий стон. Теплота, влажное скольжение и легкое ощущение вакуума заставляли бедра мужчины подрагивать от наслаждения, а его самого судорожно цепляться руками за простыню. В какой-то момент он, сам того не замечая, переместил их на голову Освальда, вплетаясь пальцами в жесткие от лака волосы, направляя, натягивая его глубже. Едва не подавившись, Кобблпот зарычал и уперся ладонями в его бёдра, приподнимаясь. Лишенный удовольствия, Гордон направил на него ничего не понимающий, затуманенный взгляд, который прояснился только через пару секунд. — Ещё раз так сделаешь, — хрипло пригрозил Освальд, — и останешься без своего достоинства. Опасливо сглотнув, мужчина воспринял его слова всерьёз и, на всякий случай, положил руки под голову. Освальд кивнул, одобряя такое решение, и вернулся к прерванному занятию, теперь, всё же, стараясь брать чуть глубже. Заметив это, Джим тут же расслабился и довольно улыбнулся, вновь закрывая глаза. Освальд не хотел ему вредить, а угроза была лишь для проформы. Всё, что тот хотел, это сделать ему приятно. Задаваться вопросом, откуда взялось такое исключительное отношение, Гордон не решался даже сейчас, предпочитая наслаждаться своим положением, а не анализировать его. Когда ритм движений Освальда стал вызывать регулярные сладкие спазмы, а стоны сменились задушенными хрипами, Гордон понял, что, если так продолжится, он долго не выдержит. Мужчина не хотел, чтобы всё закончилось так скоро, ведь он дал себе всего одну ночь. Завтра всё должно было вернуться на свои места. Завтра, обещал Джим себе, он снова станет хорошим человеком. — Ос… Освальд, — прикоснулся Джим к его плечу, стараясь превратить издаваемые звуки в членораздельную речь — х-хватит. Иди сюда. Услышав зов, Освальд в последний раз вобрал член, глубже, чем раньше, и сглотнул, вырывая жалобное «Господи-блять-Иисусе», а затем медленно, скользя по стволу языком, выпустил его. Поцеловав напоследок под нежной головкой, он все же поднял на Гордона взгляд — острый, с шальным блеском, от которого детектива пробрало насквозь. В одно мгновение Джим подался вперëд, врываясь в его мокрый, горько-солёный рот, кусая красные от трения губы, затягивая не ожидавшего такого Освальда на себя сверху. Вцепившись в его плечи, Освальд отдался требовательным поцелуям, теперь почти не проявляя инициативы. Улёгшись на него всем телом, он чувствовал под собой мощный торс Джима и жар, исходящий от него; ощущал упирающийся в живот, мокрый от его собственной слюны член Гордона и крупные ладони на ягодицах — лапающие их так, что слабели колени. Желание, искрившее между мужчинами, сплетающее их тела, душило, отдавало безумием. Никакой голос разума больше не смог бы достучаться до Джима. — Здесь есть…? — с трудом оторвавшись и тяжело дыша. — Да, — кивнул Освальд, скатываясь с Гордона на постель и пытаясь отдышаться после долгих поцелуев. — В тумбочке. Пока Джим отвернулся, судорожно ища нужные принадлежности, Освальд, не поднимаясь, стянул с себя нижнее бельё. От животного, невиданного им прежде по своей силе возбуждения и внезапно накатившего волнения у него подрагивали пальцы. Освальд сглотнул и нервно облизал губы. Последний опыт такого рода у него произошел довольно давно и вышел не слишком удачным. Но то было простое любопытство, а Джим… Подобных чувств к другим людям Освальд никогда раньше не испытывал. — Если хочешь, я сам, — предложил он, забираясь глубже на постель и садясь, немного согнув колени и обхватив их руками. Гордон, уже нашедший всë необходимое, обернулся. Бледная почти на грани естественности кожа, покрытая следами от его укусов тонкая шея и худое, угловатое тело делали Кобблпота до нелепого беззащитным. Но лихорадочно блестящие зелёные глаза позволяли Джиму не забыть, что перед ним смертельно опасный человек. И он бы соврал, сказав, что его не возбуждала эта мысль. Неужели он правда когда-то не верил Ли, что его, словно самоубийцу, неудержимо тянет к необоснованному, ничем не оправданному риску? — Нет… Я сделаю, никаких проблем. Ожидающий прямо противоположного ответа, Освальд немного неуверенно кивнул. Прошлый раз ему пришлось подготавливать себя самостоятельно, запершись в ванной комнате дешевого отеля, пока его «спутник» ждал в спальне. Что делать сейчас, он не вполне себе представлял. Лечь на живот? Понадеяться на чужую осведомленность? Эта роль была чересчур непривычна, особенно с Джимом. Зажав в кулаке небольшой прозрачный флакончик и блестящий квадратик презерватива, Гордон в пару движений оказался лицом к лицу с Освальдом — кровать отдалась легким скрипом. Ощущая необходимость перенять на себя ответственность, он положил презерватив неподалеку и щедро вылил смазку на пальцы правой руки. Не церемонясь, Джим просунул еë между худых щиколоток, проводя раскрытой ладонью по всему, до чего мог достать. Освальд тут же задохнулся воздухом, упираясь руками в постель позади себя и бессознательно разводя колени, тем самым давая мужчине больший доступ. От непрерывного зрительного контакта каждое прикосновение казалось ярче, интимнее. Когда один палец Джима надавил на узкий вход и мягко скользнул внутрь, Освальд вспыхнул от смущения и откинулся на спину, чтобы получить возможность закрыть запястьем повлажневшие глаза. — Расслабься, — прошептал Гордон, наклонившись к его приоткрытым губам. — Расслабься, Освальд. И толкнулся в него вторым пальцем, сразу вводя оба до последней фаланги. Горячее нутро оказалось таким тесным, горячим и гладким, что от одной мысли войти в него темнело в глазах, а низ живота опаляло уже болезненным желанием. О, как же он сейчас хотел выебать Кобблпота… Не будучи ханжой, Джим прекрасно знал собственную анатомию, которая ничем не отличалась от анатомии остальных мужчин. Немного согнув пальцы, он осторожно провел подушечками по небольшой уплотненности, вызывая у Освальда легкую дрожь, а затем надавил, вырывая из его уст громкий, разбитый, удивленный вскрик — подобный зову раненной птицы. Будто попытавшись взлететь, Освальд дернулся вверх и взмахнул руками, неловко ударяя ладонями по постели. — Господи-боже-Джим, — смотря на Джима из-под слипнувшихся от влаги ресниц, подрагивающим голосом взмолился тот, — ещё. Стараясь не обращать внимания на просьбы, которые пьяный, взбудораженный мозг так и жаждал неправильно интерпретировать, Гордон закрыл глаза и несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. Терпеть больше не оставалось сил, и чисто физически ему не составило бы труда удержать Кобблпота, как бы тот ни вырывался, но делать больно, да и становиться ему врагом желания было никакого. Освальда, такого хрупкого и жесткого одновременно, несуразного в своей внутренней силе, красивого лишь изредка, хотелось иметь так, чтобы он стонал от удовольствия, а не от боли, и чтобы колотило его от возбуждения, а не от гнева. Выскользнув пальцами почти до конца, оставляя внутри только самые кончики, Джим налил на них ещё смазки, чтобы добавить третий и затем медленно, преодолевая сопротивление мышц, ввести их все почти наполовину. Почувствовав ощутимо неприятное натяжение, Освальд тут же напрягся и зажмурился. Умом понимая, что совсем не помогает этим, он просто не мог ничего с собой поделать. Ощущения слишком напоминали прошлый раз, вспоминать который не хотелось совсем. Достаточно было того, что закончился он смертью одного из участников. От удушья. Подушкой. — Тихо, тихо… — вдруг раздался ласковый шепот над самым его ухом, а на мягкий живот легла широкая ладонь, осторожно поглаживая и изредка задевая немного опавший орган. Голос Джима был такой ласковый и низкий, Освальд потянулся на звук и тут же получил заслуженный поцелуй. — Дыши. И он вдохнул. Глубоко, всей грудью, позволяя пальцам, которых, казалось, так много, войти до конца и наконец достать до правильной точки. По комнате разнёсся громкий, отчаянный всхлип. Брови Освальда изогнулись жалобно, глаза закатились, он вцепился руками в Джима, не давая тому отдалиться ни на дюйм. Никогда раньше Освальду не приходилось испытывать ничего подобного, и он не думал, что такое вообще возможно. То, что творили эти прикосновения, отправляло по его телу мощные разряды электричества; они прошивали насквозь, подбрасывая Освальда на постели, уничтожая последние мысли, оставляя после себя одну только животную, дикую похоть. В определенный момент тяжёлая рука Джима с живота переместилась ниже, лаская жестко и сильно, двигаясь в едином ритме с пальцами внутри. И это было слишком — едва не забыв, как дышать, Освальд стал судорожно хватать ртом воздух и сжал пальцы на плечах Гордона так сильно, что наутро должны были проявиться следы. Поняв, что перестарался, Джим немного ослабил напор. Не зная, как ещë выразить переполняющие его чувства, Освальд положил одну руку Джиму на шею, снова потянувшись к его губам. Поцелуй вышел немного неуклюжим — удовольствие, которое доставляли руки Джима, всë равно оставалось слишком интенсивным, чтобы мочь сконцентрироваться на чём-то другом. Осознав, что дискомфорт от растягивающих внутри пальцев утих, смытый тёплыми волнами чужой заботы, Освальд оборвал поцелуй и шепнул прямо в приоткрытые губы: — Давай ещё, — еле слышно, с придыханием, будто он только что пробежал марафон. На секунду Джим застыл, всматриваясь в лицо напротив, а затем, снова дав пальцам почти полностью выскользнуть, добавил четвёртый и медленно ввёл их все. Глубокий вдох будто застрял где-то в горле, оборвавшись, а выдох превратился в короткий глухой рык, сопровождающийся похожим уже от Джима — в попытке отвлечься от боли (и немного в отместку) Кобблпот с силой сомкнул зубы у него на плече. Гордон вздрогнул, но не попытался отстраниться, прекрасно понимая, что заслужил. Замерев, он ждал, пока Освальд расслабится — мышцы, обхватывающие его пальцы, не давали ими даже пошевелить. Спустя какое-то время Освальд разжал челюсти. Когда, ощутив на губах привкус чужой крови, он принялся зализывать и целовать причинённый им укус, движения Джима возобновились. Пальцы внутри принялись неторопливо массировать чувствительную точку, а вторая рука опустилась ещë ниже, в промежность, оглаживая нежные яички и под ними. С каждым мгновением приятные ощущения становились ещё более сильными, перекрывая дискомфорт и вызывая глухой тихий стон на каждом выдохе. Поняв, что скоро не выдержит, Освальд положил свою руку на запястье Джима, чуть сжал, останавливая движение. Позволить продолжить это хотелось до безумия, но нет, только не так. Встретившись со взглядом Джима — таким же лихорадочно блестящим от возбуждения, как, наверняка, и у него — Освальд огладил большим пальцем выступающую косточку на запястье, притянул кисть к губам, целуя костяшки пальцев и пошло облизывая подушечки, не разрывая зрительного контакта. Дождавшись, когда Гордон судорожно сглотнёт, Освальд напоследок чуть прикусил тыльную сторону ладони и хрипло произнёс: — Я думаю, достаточно. Чуть отстранив Джима, он неловко перевернулся на живот, положив себе под бедра подушку и устроив голову на сложенных руках. Ощутив горячее дыхание и мокрый поцелуй между лопаток, а затем у основания шеи, Освальд обернулся через плечо, чтобы встретить чужие губы своими. Гордон тут же отозвался, прижался к нему всем телом, потираясь, но стараясь удерживать свой вес на руках. Когда торопливо смазанный член вжался в ямку меж ягодиц, Освальд выгнулся в пояснице, ясно давая понять, как сильно жаждет его внутри. — Давай, — вышло почти приказным тоном. — Бля-ять, — выдохнул Гордон, толкаясь вперëд и чувствуя, как плотно обхватывает головку тугой, горячий проход. Ожидание сыграло злую шутку, поэтому теперь ему нужно было постараться не кончить прямо сейчас. Но как же узко, как же хорошо было внутри Кобблпота… Двигаться оказалось трудно, соображать тоже, однако Джим всë же догадался сделать паузу и дать Освальду передышку — совсем небольшую, позволив тому лишь немного расслабиться — чтобы затем одним слитным движением ввести до упора. Освальд чуть ли не захныкал, уткнувшись лицом в смятое покрывало. Он никогда не любил боль, просто, в силу привычки, умел еë терпеть, но сейчас… Сейчас она оказалась лишь пикантной приправой к тянущему, извращенному удовольствию; чем-то неотъемлемым и чуточку приятным. Джим был внутри него, дышал ему в шею, нависал над ним, прикасаясь грудью к спине, и это было тем, что Освальд никогда не надеялся испытать. Он никогда раньше не думал, на самом деле, как вести себя в такой ситуации, потому что не мог предположить, что она вообще возможна. Даже дружба Гордона оказалась недоступной роскошью, а ласка… Соглашаясь пойти с детективом на второй этаж, он намеревался укрепить возникшую сегодня между ними связь, привязать его к себе на физическом уровне, без расчета испытать приятные ощущения от непосредственно секса. Исходя из опыта, Освальд собирался отхватить своë в прелюдии — узнать, какова на вкус кожа Джима, как звучит его голос в постели, насладиться самим фактом прикосновений, и отложить происходящее в памяти как одно из самых важных воспоминаний. Но сейчас… Сейчас он, крепко вцепившись дрожащими пальцами в покрывало, тихо постанывал каждый раз, когда Джим входил в него, проезжаясь головкой ровно там, где было до безумия хорошо, так хорошо, что хотелось просить «ещëещëещëджимпожалуйста», но не было необходимости в этом. Потому что мужчина не останавливался ни на секунду; он двигался не быстро, не медленно, но в точном, плавном ритме, который сложно было ожидать от настолько пьяного, коим он был ещë двадцать минут назад. Руки Джима по бокам от торса будто обнимали, а ладони придерживали плечи Освальда, чтобы того не протаскивало по постели от особенно мощных толчков. Коленями Джим упирался в постель так, чтобы Освальду приходилось всë сильнее разводить бедра. Ритм, которого придерживался Гордон, будто вводил в транс. Чувство времени и ощущение пространства постепенно ушло. Осталась только надежда не задохнуться бесконечными стонами из охрипшего горла. Освальд не знал, сколько это уже продолжалось — пять минут или пятнадцать — ему было все равно. Единственное, что имело значение, это сейчас. Поэтому, когда Джим навалился всем весом и начал двигаться быстрее, Освальд почувствовал разницу, но едва ли осознал еë. Он больше не был человеком, все его существо сосредоточилось на одном лишь физическом. Переплетенные пальцы, сдвоенные вздохи, пошлые звуки, кожа к коже и необходимое больше кислорода трение — вот на чëм заканчивался мир Освальда Кобблпота, пока Джим втрахивал его в матрац на кровати, где до этого побывало сотни таких же охочих друг до друга людей. Когда Джим потянул Освальда вверх, усаживая себе на бедра, тот послушно позволил поднять себя, даже не подозревая, что за этим последует. В голове не было ни одной законченной мысли. Больная нога запротестовала, мужчина с силой надавил на плечи Освальда, насаживая его на свой член до упора, заставляя громко вскрикнуть и инстинктивно рвануться прочь — но не позволяя этого. Едва стоило Кобблпоту слегка приподняться, как Гордон, обхватив одной рукой его поперëк груди, а второй придерживая за бедро, снова опустил на себя. Не удержавшись, он прикусил его за загривок, предостерегая от последующих попыток сбежать. И Освальду ничего не осталось, кроме того как замереть и прислушаться к собственным ощущениям; прочувствовать глубину проникновения и то, как давит основание члена на простату, запирая легкие от кислорода, который будто просто отказывался проходить в них. Освальду показалось, что он слышит ласковый шепот — может, это был просто звон в ушах или голоса из соседних номеров. Резкий толчок снизу вырвал из охрипшего горла ещë один вскрик. За ним последовал ещë рывок и ещë. Голова закружилась, Освальд откинулся спиной на грудь Гордона, затылком чувствуя надежное плечо. Руки опустились вдоль тела, кончиками подрагивающих пальцев Освальд касался горячих бедер под собой. Казалось, что он вот-вот растворится, вплавится в Джима — так хорошо, так жарко ему было. Освальд хотел остаться здесь навсегда, в этом мгновении, и ощущать, впитывать, принимать другого человека, который взамен отдавал всего себя, вбиваясь в него снизу в сумасшедшем, животном ритме. Момент величайшего альтруизма для них обоих. С каждым мгновением объятия становились все крепче, движения все хаотичнее. Освальд изогнулся, Гордон потянулся к его губам, голоса и дыхания слились в единое целое… но поцелуя не случилось. Прижав Освальда к себе, Джим содрогнулся и, не разрывая зрительного контакта глаз, излился в самую глубину. Своим взглядом из-под темных ресниц — жадным, жаждущим, подернутым сладкой поволокой, но внимательным и изучающим — Кобблпот вытягивал из мужчины всë до последней капли. Бедра дернулись в последний раз, Джим прошептал в чужие губы еле слышное «боже», и затем впился в них самым благодарным поцелуем. Освальд застонал жалобно, когда одну руку Гордон опустил на его пах, а второй заставил приподняться, лишив горячей наполненности, и ввел в него сразу четыре пальца. По ладони Джима потекло его собственное теплое семя. Он осознал, что не использовал защиту — никто из них даже не вспомнил о ней в нужный момент. Освальда била крупная дрожь, он снова откинулся спиной на грудь Гордона, вполоборота пряча пылающее лицо в его шее. — Д-джим… — произнёс Освальд на выдохе, едва слышно, и замер пойманной и смирившейся со своей участью птицей. Больше ничего не имело значения. Всё тело напряглось, чтобы взорваться сверхновой, ударной волной снося на своем пути эти стены, этот город, прокладывая путь в самый центр Вселенной, где сосредоточено всё и ничто, куда человеку не позволено добраться в одиночку. Лишь вдвоем, лишь с тем, кто дорог — чтобы увидеть ярчайший, абсолютный свет. Некоторое время мужчины провели так, неподвижно и молча, заново учась дышать. Джим всё ещё чувствовал пульсацию, тяжесть и жар чужого тела, оргазм которого отозвался в его разуме едва ли ни ярче, чем свой собственный. Стоны Кобблпота всё ещё звучали в ушах безумным эхом, и он сомневался, что когда-нибудь сможет их забыть. Пораженный мощью и откровенностью произошедшего, Гордон не сразу осознал, что не отпускает Освальда из своих объятий. Хотя тот и сам не хотел оказываться хоть сколько-нибудь далеко от Джима, но усталость брала своё, и, едва получив возможность опуститься на постель, Освальд уже не смог даже открыть глаз. Он почувствовал, как прогнулся матрац — Джим лег рядом — и мгновением спустя погрузился в глубокий, спокойный сон. Гордон проснулся первым от того, что продрог. Увидев в нескольких дюймах от себя умиротворенное лицо спящего Кобблпота, он сразу вспомнил о случившемся за прошедшие сутки. Событий было слишком много, и убийство мэра оказалось не самым значительным из них. Джим не знал не только что ему теперь делать, но и что ему теперь чувствовать. Не видя никакого выхода, кроме как сейчас же убраться подальше от источника всех своих бед, он тихо поднялся с постели и принялся одеваться. Подбирая одежду — та обнаруживалась вперемешку с чужой и выглядела неприемлемо измятой — Джим нервно поглядывал на Освальда, молясь, чтобы тот не пробудился от производимого им шума. Наконец, зашнуровав ботинки и надев пиджак, он взял с комода оставленный там ранее пистолет, спрятал его за пояс брюк, а затем снова посмотрел на кровать. Ничем не укрытая, худая и бледная фигура лежала в позе зародыша, чёрные волосы на макушке больше напоминали перья. На спине можно было заметить выступающие ребра, ближе к шее — острые позвонки. На бедрах уже расцветали лиловые синяки. Освальд дышал медленно, его грудная клетка мерно поднималась и опускалась, а почти вся поверхность кожи была покрыта мурашками. Он явно замерзал, так же, как до этого и Джим.***
Проснувшись, Освальд ещё некоторое время лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь сначала к себе, а потом к шуму за окном. По телу разливалась приятная утренняя истома после сна — так хорошо он не высыпался уже давно, с похищения матери, даже когда из-за ранения проводил в постели большую часть времени. Вытянувшись и перевернувшись на другой бок, он уловил отголосок несильной боли, мгновенно воскресившей в памяти события прошедшей ночи. Совершенно невообразимой, сумасшедшей, прекрасной ночи. О которой он никогда даже не мечтал просто потому, что не представлял себе ничего подобного. Машинально улыбнувшись воспоминаниям, он наконец открыл глаза. Судя по яркому солнечному свету, лучи которого прорывались в узкие щели между портьерами, и дневному шуму города, время близилось к обеду. Гордона нигде не оказалось — сев на постели, Освальд увидел на полу только свою одежду. Значит, детектив решил уйти без прощаний и неловких разговоров на утро. Осознание этого неприятно кольнуло, хоть он и не мог представить себе какой-то иной сценарий. Но если бы он проснулся чуть раньше… Переведя взгляд на крепко сжатые до побеления костяшек пальцы на покрывале, он какое-то время разглядывал их, погружённый в нелогичную обиду на закономерный ход вещей, а потом вдруг тихонько рассмеялся. Освальд вспомнил, что уснул почти мгновенно, прямо поверх покрывала, но проснулся заботливо укрытый им до самой шеи. И это точно не могла быть местная обслуга, никто из них не посмел бы побеспокоить дорогого гостя хозяина заведения. Теперь Освальд точно знал: Джиму не плевать. Как бы Джим ни отпирался, сколько бы ни пытался забыть, он просто не сможет это сделать. Как и Освальд. Потому что то, что произошло между ними ночью, не может оставить равнодушным никого. Ни чёрное сердце социопата, которым Кобблпот себя отказывался считать, ни зачерствелое бывалого солдата и повидавшего многое копа. «Совсем не похоже на того, кому всё равно, и кто мечтает скорее забыть обо всём, как страшный сон, не правда ли, Джим?» — довольно поглаживая ладонями покрывало, мысленно спросил Освальд. Воображаемый Джим, которому адресовался вопрос, ничего не ответил и попытался сделать равнодушное и одновременно суровое лицо, как сделал бы это настоящий. Но теперь это больше не смущало — Освальд точно знал цену этой маски и помнил, каков Гордон за ней. Образы всплывали один за другим, накладывались, смешивались в безумный коктейль подавляемой нежности и отчаянного, надрывного желания. О-нет, то, как хотел, жаждал его Джим Гордон не появляется из ниоткуда от простой выпивки и не уходит в никуда с приходом рассвета. Это было рождено давно, возможно ещё при их первой встрече, а может много позже, не важно — важно, что не вчера. Неужели всё, что было нужно, это одно убийство и две бутылки алкоголя? Как глупо, ведь и того, и другого у Кобблпота всегда было в избытке. Итак, Освальд узнал даже больше, чем мог себе вообразить, когда в начале вечера позвал Джима выпить. Теперь он всё знал наверняка, без догадок и допущений. Они связаны, уже во всех смыслах — и, что бы Джим не говорил, и с кем бы не жил, они будут встречаться вновь и вновь, пока оба живут в этом городе. Каждый раз, встречая его взгляд, Гордон будет вспоминать, что между ними существует нечто гораздо большее, чем деловое сотрудничество; что-то, что никем из них не сможет быть забыто или проигнорировано. «Что ж, детектив… Если тебе нужно время всё обдумать, я дам тебе его», — хмыкнул Освальд, с нескрываемым удовольствием воображая их следующую с Джимом встречу. — «Но не надейся, что слишком много». Решив не залеживаться, ведь впереди его ждало ещё много дел, Кобблпот скинул с себя покрывало и стал неторопливо собирать одежду. Ходить оказалось не очень удобно, но к хромоте и неприятным ощущениям во время неё Освальду было не привыкать. К тому же, Гордон определенно позаботился о нём, ведь прошлый раз после всего было не просто неприятно, а по-настоящему больно. Тот человек… тот мужчина явно был не тем, с кем стоило провести ночь. Но тогда Освальд не знал, что есть разница. Не знал, что где-то может существовать человек, которому будет не всё равно на него и его желания — не считая мамы, конечно. Который сделает что-то хорошее для него просто так, хотя мог бы и не сделать. До прошлой ночи он не знал и того, что им окажется Джим Гордон. А Нигма определённо был неправ, когда говорил про силу в одиночестве. Вместе с Джимом они смогут добиться куда большего, чем поодиночке. Как он вначале и предполагал. Только теперь всё было немного иначе. И новая встреча — всего лишь вопрос времени.