Deviating

Что значит _о_т_к_л_о_н_е_н_и_е_? Как так получилось, что от подобия Божьего _м_у_т_а_н_т_о_в_ отличает лишь пара изъянов, которые совершенно в их характере и человечности не проявляются? Почему же мы ставим им клеймо? Разве это и не делает из нас самих _о_т_л_и_ч_а_ю_щ_и_х_с_я_, раз мы так потешно отправляем их в Джунгли в угоду слишком жестокого Господа? Наверное, эти вопросы я задавал себе с того самого момента, как смог явно думать и различать свои и угодные Инспектору мысли. Совершенно ясно, что вслух я свои доводы не произносил, ведь это тоже _п_р_е_с_т_у_п_л_е_н_и_е_ - быть подверженным нечестивым мыслям дьявола. Нет, я, конечно же, ходил в нашу церковь, со смешанными чувствами наблюдал за сожжением растений, не прошедших проверку на _о_т_к_л_о_н_е_н_и_е_, и думал, что столь дерзкие заповеди, вроде: « И создал Господь человека по образу и подобию своему. И пожелал Господь, чтобы у человека было одно тело, одна голова, две руки и две ноги…» совершенно не говорят о том, что над _о_т_л_и_ч_а_ю_щ_и_м_с_я_ немедля следует учинить расправу, отправив их в дикие и малоизведанные Джунгли, где уже проживают ранее изгнанные. Мы, «подобие Господа», вряд ли поступаем так, как желал Господь. В джунглях ждет смерть, а значит, мы нарушаем заповедь Божью: не убей. Вот что мы делаем – убиваем. Но, Господи, кому какое дело, когда так весело учинять расправу над беззащитным ребенком, посмевшим родиться альбиносом или младенцем, у которого разные глаза. Они – слуги дьявола, его земные приспешники. Столь мерзкие в своем неподобии Господу, что стоит уничтожить их, дабы не оскверняли они род Божий. Смешно и грустно, когда твой братишка, желанный матерью и отцом, которого ждут его брат и сестра, рождается _м_у_т_а_н_т_о_м_. Мать запрещает говорить о Джареде, столь мучительно вспоминать те часы, когда вердикт Инспектора выявил _м_у_т_а_ц_и_ю_. И все – в Джунгли его, неказистое подобие истинного человека! Пожалуй, грех не сообщить о том, что я сам _м_у_т_а_н_т_, только внешне со мной все в порядке, мутация внутри меня. Как поговаривали Древние, были люди, обладающие Даром (смотрите-ка, Даром! У нас же Мутация!) говорить мысленно с другими. Не используя писем, речи, передать свои эмоции и слова другому посредством мысли. Для нас же, выросших в условиях неприязни и искреннего зла по отношению к _о_т_л_и_ч_а_ю_щ_и_м_с_я_, говорить об этом строго запрещено нами самими, дабы защититься от нападок и изгнания. Нас всего двое. В целях безопасности мы никогда не видели друг друга, слышали лишь голоса, но и этого было достаточно, чтобы не чувствовать себя в одиночестве в своем уродстве. В неподобии Божьем. Я редко сидел без дела, а посему сидеть и говорить мысленно долго не мог. Час в день – и я не одинокий, запуганный ребенок, а мальчик, способный к чему-то большему, а не просто злобе. Наш дом, где выросли Катрина и я, был в самом конце деревни. Не сказать, что особо богатые, но свой хлеб, не подверженный дьяволу, имели. К моему огромному сожалению, Катрина молчала мысленно, компенсируя усердной болтовней внешне. Я лишь слушал ее первые пять минут, после чего начинал усердно зевать и скучать, пока ко мне не присоединялась милая девчушка. Ее звали Мелани, и голос она имела весьма приятный, звонкий, по-девичьи веселый и задорный. Как страстно я мечтал увидеть ее лишь краем глаза, но знал, что лучше нам не видеться, дабы не вызывать подозрения. Жила она в милях десяти от моего дома, и часто, сидя у камина с матерью, отцом и Катриной, я слушал ее пение. Грустная мелодия ее собственного сочинения въелась отчетливо в мой мозг, и когда я бывал один, то неосознанно напевал ее, тем самым стараясь быть ближе к моей милой Мелани. То была детская, невинная любовь, что порождало в моей душе желание защитить и совершенно точно увидеться с ней, хоть на мгновение. Но я молчал об этом. Молчала и Мелани. Мы никогда не забывали, из-за чего произошла _К_а_р_а_, низвергнувшая Древних с их уровнем жизни прямо в пучину огненную. Их добро к _м_у_т_а_н_т_а_м_, зло и бесчинство по отношению к себе, подобию Божьему, и потому все наше детское существо тряслось в ожидании этой _к_а_р_ы_. Но проходили годы, а мы все так же жили в ненавистном ожидании. Раза два или три в год на наши земли совершали набеги мутанты из Джунглей, и наши мужчины доблестно отправлялись на борьбу ними. Я, мальчишка тринадцати лет, смотрел на этих героев и страстно мечтал оказаться среди них, чтобы оградить родные земли от буйств. Но и тем самым понимал, что мне придется убивать, чего я не желал всей душой. В тот вечер, когда моя семья поужинала и прочла молитвы, я отправился спать раньше, почувствовав недомогание в области живота. Катрина, проявив истинное беспокойство, принесла теплой воды и собралась протереть мое тело. Конечно же, я проявил негодование и сам обмылся, поблагодарив сестру. Катрина присела на край моей кровати, потом, подумав, забралась на нее с ногами. Мать тем временем согрела мне молоко от нашей единственной коровы, и теперь заботливо поила меня им. С ложечки. - Бедный мой Гельвард, - говорила она, - я очень надеялась, что твой младший брат будет так на тебя похож… - Мама, не надо! Катрина жалобно обняла мать, а я, со слезами на глазах, молча сжимал теплую ладонь, желая отыскать слова поддержки. Я не знал Джареда так, как знала мать. Я не любил Джареда так, как любила мать. Позже мама собралась с силами, поцеловала мой горячий лоб и вышла из комнаты. На двери был плакат: « Не укрывай мутанта от сил Господних». Утром я выдрал с корнем его, сжал как мог и, разорвав на мелкие кусочки, сжег вместе с неугодным урожаем отца. Ну а пока я лежал в кровати, а Катрина пела мне колыбельную, изредка украдкой зевая. Когда часы пробили полночь, я отправил сестру спать, а сам мучительно ожидал рассвета, не смыкая глаз. Я желал услышать нежный голос Мелани, все надеясь, что она вот-вот проснется. Но она так и не отозвалась на мой мысленный голос. Молчала она и вечером, когда я пас наших коз. Мое сознание прошибла ужасная догадка, но я гнал ее как можно глубже в мозг, не желая, чтобы она оказалась правдой. Ее вычислили и признали _м_у_т_а_н_т_о_м_. В ту секунду я не думал, что она могла выдать меня, я боялся даже вздохнуть полной грудью, дабы не пропустить ее голоса. И с того момента я больше не слышал ее. Вечером отец пришел весьма рассерженный, объявив матери, что в десяти милях от нас сожгли дом с семьей из пяти человек. Младшей было около четырнадцати. И звали ее Мелани Шторм. Дальше я уже не слушал отца, прекрасно осознавая, что это моя Мелани сгорела в том Очищающем огне. Я сидел, прислонившись к стене, и слезы стекали с моих глаз. Я плакал, как не плакал никогда. Моя Мелани… Она испытала муку смерти. Но не предала нашей дружбы. Я многое не смог сказать ей, я многое утаил, но так никогда и не увидел ее, влюбившись крепко лишь в ее чистый голос. Я много раз представлял, как вижу ее. Ее златые кудри и небесные глаза – так я представлял мою Мелани. Мать не заметила на моем лице печали, а я утратил частицу себя, снова погрузившись в отчаяние и одиночество. Как можно называть себя человеком, убивая невинное дитя? _М_у_т_а_н_т_! Презрительно кричат все, заметив лишь крохотное отличие! Они не видели души, не слышали звонкого голоса, а уже дали прозвище, забрав все желание жить._М_у_т_а_н_т_. Я являлся им, однако продолжал каждодневную мучительную тоску по моей милой девчушке. И это называется Жизнь. За завтраком все молчали. Мы были полностью погружены в себя. Я все еще ждал, когда на мой мысленный зов отзовется чистая частица моей души, а родители и Катрина переживали смерть Штормов как смерть ближнего. Да, моя семья была человечной в истинном понятии Господа. Мы молчали, мы скорбели, а я ждал свою Мелани, чтобы в последний раз сказать о своем желании. Погода была заметно теплой; наша деревня ждала наступления Летнего Праздника. Все готовились, волновались, а я посылал зов как можно дальше, научившись это делать без сбоев. Я ждал нового отклика, ждал, когда услышу хоть еще один голос, чтобы унять свое зудящее одиночество в этом плане. Катрина тенью следовала за мной, своим поведением напоминая преданного щенка. Она была старше меня на год, и чувствовала ответственность за меня. Как я бы чувствовал ответственность за Джареда. Моего маленького брата. Моего маленького убиенного брата, посмевший родиться с одним зубиком. На мою долю выпало слишком много смертей, и я знал, что однажды не выдержу в своем мирке, а посему ждал нового голоса, как засыхающая земля благодатного дождя. И мои молитвы, вознесенные ночами Господу, сбылись. Я не забывал о Мелани, а потому сразу предупредил Новый голос быть крайне осторожным. Это был мальчик десяти лет. Наши разговоры иногда прерывались, и я сделал вывод, что он только учится справляться с Даром. Временами я учил его контролировать зов, удерживать его на плаву, как если бы это был корабль в шторм. Ясно, что мы – это корабль, а шторм – наши устои. Мы ловко лавировали от скрытых угроз. В редкие моменты уединенья я лежал на кровати с закрытыми глазами и мысленно прокручивал в голове музыку от моей Мелани. Я тихонько напевал ее себе под нос, и слова за год так и не стерлись из моей памяти. - Что за чудесная мелодия? – Голос так внезапно возник в моей голове, что от удивления я замолчал и приподнялся на локтях. - Это… это моей подруги. - Она тоже может?.. Мне был неприятен этот разговор, и я поспешил закончить его: - Она могла, и будь жива, то продолжила бы беседы с нами. Голос сконфуженно притих. Несмотря на столь юный возраст моего собеседника, я стал привыкать к нашему почти ежедневному общению и стал скучать, когда в голове был лишь мой монолог. Он говорил четко и без запинок. Он будет лидером, как мне казалось. И я стал бояться потерять и его тоже, а потому так и не стал спрашивать его имени. Он знал мое, этого было достаточно. Мне чудилось, что потеряй я его, я не буду кричать во сне его имя. Ведь так Катрина узнала о Мелани. Моей Мелани, которую я все еще бережно любил. Как бережно хранил ее звонкий голос. Как молчал, когда разум пел ее мелодию, сочиненную специально для меня. - Почему ты не хочешь знать мое имя? – Мальчишка, теперь тринадцатилетний, задал вопрос просто и без обиняков, явно желая если не услышать вопрос о его личности, то хотя бы верный ответ. - Я боюсь. – Честно признался я. – Если тебя это успокоит, ты можешь сказать, где ты живешь. - Это не одно и тоже. – Мальчик явно вздохнул. Мне было семнадцать, и я ждал предстоящую свадьбу своей сестры, и поэтому довольно-таки долго готовился к празднику, ложась далеко за полночь. Мое существо не было готово к расспросам, мое существо желало лишь спать. О чем я и сообщил, находясь уже между сном и хрупкой явью, желая наконец после трудного дня выспаться. - Спи, - миролюбиво продолжил он, - а я могу спеть для тебя. Я напрягся. Мне пела лишь Мелани, и я сладко засыпал под ее мелодичный голос. Но не мог представить себе, что петь мне будет парень. Однако любопытство, что он споет мне, пересилило странные всполохи организма. Я согласился, устраиваясь меж подушками и одеялом поудобнее. - За горами светит солнце. За горами дождь идет. - Что? Откуда ты?.. Это было начало мелодии от моей Мелани, и я мгновенно поднялся с кровати, как будто голос, певший мне, был в нескольких фунтах от меня. Я страстно желал услышать ответа, но слышал лишь тихий, приглушенный смех: - Ты пел ее когда-то. Я запомнил. Мне кажется, что тебе понравится… в моем исполнении. Я не претендую на что-то, просто слушай. Это только твое, и ничье больше. Я не смыкал глаз, слушая ее мелодию с чужого голоса. Мне не было неприятно, я был взбудоражен. Он верно передавал эмоции, что так верно отображались на моем лице, и я не мог что-либо сказать. Ее песня снова навеяла образ златокудрой девчушки, что сейчас была бы прекрасной девушкой, и я мог бы любить ее, ласкать и только я мог бы знать, какой она была бы. Милой, доброй, такой невероятно застенчивой и нежной. От бессилия что-то исправить, я закрыл глаза. - Не пой больше. – Я произнес это настолько твердо, насколько смог мой вмиг помутившийся голос. - Не буду. – Клятвенно пообещал он, и мы закрыли этот разговор. Наверное, это и было моим переломным моментом, когда о Мелани я не думал с такой щемящей тоской. Я знал, что она была в моей жизни тонким лучиком света, знал, что буду любить ее, даже если снова кого-то полюблю, но теперь я будто бы был свободен от гнета своих же чувств. Я словно освободился из-под панциря. Благодаря моему другу. В день моего двадцатилетия Инспектор сказал о готовящемся набеге людей из Джунглей. И вместо празднования я готовился к предстоящей битве. Теперь, пожалуй, став чуток старше, я понимал, что без убийств не обойтись. Видимо, с возрастом приходит и осознание того, что смерть – это нечто неизбежное. И вот я лежу на жесткой кровати, подложив руки под голову, и думаю о завтрашнем дне. Все мысли мои заполнены только этим событием, а потому я совершенно не заметил появление моего друга. Он молчал десять минут, после чего не преминул сообщить о своем присутствии. - Что там завтра? – Он нетерпеливо вздыхал, а я слушал его мысленное дыхание, наслаждаясь явными признаками нарастающего возбуждения. - Завтра мы отправляемся в поход. - Какой? - В Джунгли. Мы впервые решили сделать не ответный, а нападающий удар. Думаю, после этого они надолго о нас забудут. - В какую сторону? – Он так же молча вздыхал, но теперь и как-то… пугающе. Он будто чего-то страшился. - Мы выдвигаемся на северо-запад, в сторону Древних камней. - Нет! Его оглушающий крик так и застрял в моих ушах. А я, словно громом пораженный, пытался успокоить его: - Тише, мы постараемся обойтись без множества жертв. Я стал черствым, но все еще не утратил каплю человеколюбия, будь он хоть мутантом, хоть с явными отклонениями, но люди из Джунглей совершали набеги все опаснее и опаснее, уничтожая наши посевы, уводя скот и готовых к деторождению женщин. Это были ощутимые потери для небольшой деревни. Я мог отказаться от этого, но хоть так я должен был покинуть деревню. Может, я смогу отыскать еще один голос. Мне кажется, что таких, как мы, много, стоит лишь поискать, копнуть немного глубже. И совсем некстати мое сознание заполнил придуманный образ Мелани, который ловко вытеснил образ моего друга. Я знал, что он имеет медные волосы и зеленые глаза. - Ты все еще не хочешь знать моего имени? – Искренне удивлялся он, чем вызывал мой смех. Но именно сейчас, сегодня, я хотел знать, с кем общался долгие шесть лет. Кто смог помочь мне выжить, кто помогал мне, пусть мысленно и незримо, но я ощущал его поддержку и ласковый голос. - Хочу, - я встал с кровати и подошел к зеркалу, пристально вглядываясь в свое мутное от стекла лицо. Взамен его имени я хотел послать свое отражение. Пусть он знает меня, и я когда-нибудь решусь взглянуть на него его же глазами. - Эзра. Эзра Манн. Я поразился его необычному имени и необычном говору, которым он произнес его. Оно было странным и притягательным одновременно. И я очень удивился, когда сам задал вопрос, который тщательно был запрятан мной в самые потаенные уголки: - Я увижу тебя где-нибудь? - Да. – И голос был полон сожаления и горечи. В ту ночь он пел мне колыбельную Мелани, а я слушал ее и влюблялся. Тихо и безвозвратно. Снова в его голос. И теперь я боялся, что потеряю и его, ведь Дар наш мог привести к гибели. К счастью, он перешагнул тот порог, который разделяет детскую глупость и взрослое решение. Я встал до того, как взошло солнце, и очень удивился, обнаружив, что тут же услышал зов Эзры. Он был полон отчаяния, что я немедленно откликнулся на него, не успев даже согнать ночное марево. Но в ответ мальчишка лишь еще раз всхлипнул, а я испытал вновь нарастающее чувство паники, боясь неизвестно чего. Одно казалось мне точным и совершенно верным: Эзра скрывал что-то от меня. И я знал, что _и_с_т_и_н_а_ бродит рядом, прямо под моим упорно ничего не замечающим носом. - Скажи хоть слово, - почти взмолился я, стараясь унять его неуемный страх. Однако это лишь сильнее раззадорило мальчишку, и он резко замолчал. Именно в этом молчании я уловил тонкий намек, тонкую нить, связывающую меня с внезапным открытием. - Тебя обнаружили? Я боялся этого. Я не хотел терять его, как мою милую девчушку. Ведь мы, _м_у_т_а_н_т_ы_, тоже люди, тоже создание Божье, лишь с каплей его иронии, а посему жить явно достойны. Только вот как втолковать это Старейшинам общин? - Нет. Ответ меня обрадовал, и я выдохнул спокойно. Значит, еще не все потеряно, и что-то можно изменить. Главное не отчаиваться. - Гельвард. – Он чуть ли не впервые назвал меня по имени, отчего по моему продрогшему без тепла телу прошла легкая дрожь. – Почему ты вызвался в отряд? Ты ведь был против убийства _м_у_т_а_н_т_о_в_. Что послужило явной причиной отмены своего решения? – На словах «явной причины» Эзра слегка замялся, будто в нерешительности голос его подвел. - Они нападают на нас первыми. Они увели наших женщин. – Будто в оправдание произнес я, стараясь, чтобы голос мой был предельно мягким и в то же время смог доказать свою правоту. Мальчик вздохнул: - Твоя правда. - Почему же ты так против? Имей место этот случай в твоей деревне, то ты сидел бы сложа руки? – Я уже поднялся с кровати и подошел к окну, смотря, как солнце занимает свое место. Кроваво-красные лучи над небом выглядели слишком символично. - Я совсем другое дело. Я… я… не смею сказать тебе. Во мне нет столько смелости, чтобы признать кое-что. И я догадывался, то он имел в виду. - Ты из Джунглей, верно? - Я был на удивление спокоен. - Да. Что же, стоит признать, что и мне там место. По-крайней мере, теперь мне точно не стоит переживать, что его и наша тайна станет известной широкому кругу. - Я знал это. Вернее, подозревал. Не переживай, я не стану кричать об этом во всю глотку. - Ты не понимаешь! – Голос его сорвался на крик. Я крепко зажмурил глаза. Мне было дурно. - Я живу в тех местах, куда направляется твой отряд. – И Эзра замер. Он ожидал моего ответа, а я все стоял, жмуря глаза и подставляя лицо солнцу. На удивление, погода располагала для нашей задумки. На небе нет даже тучки, чтобы испортить поход. - Эзра, я не трону тебя. И тебе лучше спрятаться. Сбежать. - С тобой? – Сколько же в голосе наивности. Это не сможет выбить ни один поход на его местность. И тут я вспомнил себя маленьким. Вспомнил свою милую Мелани. Сбежал бы я с ней? Несомненно. С ней бы меня ждало много прекрасного и опасного. Но готов ли я сбежать с Эзрой? Что меня будет ждать с ним? Теперь передо мной стояло два пути решения: сбежать, и жить в мире, где таится истинное зло, или остаться в мире, где совершенно точно не будет моего Эзры. Я не знал, что выбрать. Я колебался, ведь никогда раньше от моего выбора не зависело две жизни. Быть может, мое сердце уже сделало свой шаг, однако разум, признанный стоять и решать проблемы рационально, еще выбирал. Бежать! Вот что пульсацией выбивало мне мое сердце. И я немедленно сказал Эзре, чтобы он готовился к побегу.