Error code

Чонгук осторожно дотрагивается кончиками пальцев до ровной поверхности оконного стекла и резко уводит руку вправо − след от его пальцев растворяется двоичным кодом. Под бесконечными единицами и нулями наверняка скрываются необходимые ему данные, но Чонгук никогда не был силён в программировании и компьютерах, и чередование цифр для него остаётся всего лишь бессмысленным набором символов. Мир смыкается вокруг Чонгука маленькой комнатой и огромным окном, за которым только облака и ничего больше, а всё вокруг оцифрованное и разлетается на пиксели, стоит только прикоснуться. Всё, кроме этого стекла, которое почему-то не пускает дальше. Чонгук чувствует себя сгустком информации, этими бесконечно повторяющимися нулями и единицами, чувствует себя застрявшим посреди матрицы и успевает подумать о том, что нужно смотреть на ночь меньше фильмов, прежде чем слышит знакомый голос. − Чонгук. Стены вокруг него плавятся и оползают на пол мелкими зелёными цифрами, и Чонгук начинает задыхаться, потому что ещё немного, и поймёт, почему не может пройти дальше, нужна ещё пара секунд, но даже этого времени у него нет. − Чонгукки, − Тэхён опускает руку на его плечо и легко встряхивает. Чонгук открывает глаза, и комната вокруг него такая же тёмная, как та, что из его сна, но тепло от ладони Тэхёна настоящее, пусть по темноте сверху вниз всё ещё плывут символы и цифры. − Мне опять снился какой-то код, − Чонгук сипло усмехается и трёт глаза ребром ладони. − Это из-за тебя всё. − Чонгукки, − Тэхён тянет его на себя, сажает на неудобном диване и придерживает за плечи. − Эй, эй, Чонгукки. − Ну чего ты? У Тэхёна синяки под глазами, которые, наверное, уже никогда не пройдут, руки мелко дрожат − Чонгук всем собой чувствует − и по лицу медленно расползается широкая, но будто бы неуверенная улыбка. − Тэхён? − осторожно уточняет Чонгук, но тянется к нему в ответ и медленно гладит его по рукам. − Я закончил. Дописал его, Чонгукки, − Тэхён говорит почти неслышно и обнимает ладонями лицо Чонгука. − Четыре года, ты представляешь? Четыре года. И он работает. Тэхёна начинает трясти, в уголках его глаз Чонгук даже в темноте отчетливо видит слёзы, и то, что Тэхён сейчас мало чего понимает, самому Чонгуку только на руку. − Я всегда в тебя верил, ты помнишь? Всегда говорил, что у тебя получится, − Чонгук гладит ладонями по щекам и прижимается губами к его скуле, а потом затаскивает Тэхёна на жёсткий скрипящий диван. − Ты молодец, − Чонгук закрывает глаза и зарывается пальцами в растрепанные волосы на макушке Тэхёна. − Всё хорошо, родной. Чонгук забирается ладонью под футболку и гладит Тэхёна между лопаток, когда понимает, что хочет сказать что-то ещё, но сам еле дышит − эмоций Тэхёна хватает им обоим. Чонгук несёт какую-то чушь, за которую обязательно будет стыдно потом, особенно, если Тэхён её вспомнит тоже, но тот только жмётся ближе и обнимает так крепко, что вот-вот сломает Чонгуку рёбра. − Спасибо, − Тэхён приподнимается на локте, убирает чёлку со лба Чонгука и выглядит бесконечно счастливым. − Спасибо, − снова повторяет он и прижимается своими губами к губам Чонгука, и это самый паршивый вариант развития событий для них обоих, но Тэхён решает, что подумает об этом когда-нибудь позже, потому что Чонгук ему отвечает. *** Усталость Юнги измеряется не в потраченном на работу времени, и даже не в мешках под глазами − в пустых пивных банках, валяющихся под столом, и в пачках из-под сигарет, выстроенных в аккуратную башенку на самом краю стола. Юнги всегда был склонен к перфекционизму в тех вещах, о которых обычные люди даже не думают. Юнги просыпается и чувствует себя пустым, и это чувство настолько привычное, что даже не тяготит нисколько. У него нет ничего, что можно было бы потерять, нет никого, о ком нужно заботиться, и будь Юнги лет на пять младше, он бы думал об этом, как о свободе, которой он когда-то так хотел, и в какой-то степени добился. Внутри Юнги пустой, как картонная коробка из-под лапши, которую он каждый вечер заказывает из ресторанчика на соседней улице, и сейчас ничего, кроме грустной усмешки, это не вызывает. Время от времени Юнги понимает, что хочет себе найти донсена, которому вот-вот стукнет восемнадцать, чтобы учить его мешать пиво с соджу по воскресеньям, рассказывать, что мечты, которые в этом возрасте есть у каждого, вряд ли к чему-нибудь хорошему приведут, а потом отправлять из бара домой, потому что родители уже начинают волноваться. Только вот единственный донсен Юнги сейчас стоит на пороге его квартиры, машет перед его носом двумя пакетами из ближайшего супермаркета, и ему уже несколько месяцев как двадцать два. − Доброе утро, хён, − Чонгук переступает порог, как только Юнги открывает дверь. − Доброе, − бормочет он в ответ, хотя на часах уже почти шесть вечера, но Чонгука в квартиру пропускает. День Юнги начинается ближе к ужину, а заканчивается около восьми утра, и если Чонгук в очередной раз отпросился с работы пораньше и даже не поленился заскочить в магазин, ему точно что-то от Юнги нужно. Юнги открывает форточку, забирается на подоконник и закуривает, глядя на то, как Чонгук разбирает принесённые пакеты и распихивает продукты по секторам в холодильнике, будто бы Юнги действительно что-нибудь из этого приготовит. Юнги принимает из рук Чонгука завёрнутый в фольгу кимбап и тёплую ещё банку кофе из автомата − хотя сам не отказался бы от пива − и лениво разворачивает обёртку. Чонгук только ставит на плиту чайник, без разрешения вытаскивает сигарету из пачки Юнги, бестолково крутит её в руках и молчит. Юнги был бы рад, приди он к нему просто потому, что соскучился, но в последнее время такие визиты − редкость. − Ну не тяни уже, − Юнги щелчком выбрасывает окурок в форточку, спрыгивает с подоконника и придвигает к Чонгуку пепельницу. − Я знаю, что ты просто так не пришёл бы вечером вторника. − Сегодня четверг, хён. Спи побольше, хорошо? − Чонгук переводит взгляд с Юнги на зажигалку в его руке, а потом наклоняется к огоньку, когда Юнги ему прикуривает. − Хотел-то чего? Чонгук только хмыкает и улыбается. − Мне нужно кое-что достать, хён. У тебя же сейчас нет работы? Юнги кривится от вопроса − Чонгук задевает за больное, потому что заказов нет последние недели три, а счета всё ещё нужно оплачивать. − Конкретнее. Чонгук тушит сигарету в пепельнице, явно не торопясь отвечать, выключает чайник и хлопает дверцами шкафчиков в поисках чая и сахара. − У меня только кофе, можешь успокоиться. Когда Юнги смотрит на обречённо вздыхающего Чонгука, он думает, что рядом с ним похож на завалившего экзамены школьника, хотя старше на четыре года, потому что Чонгук ослабляет узел галстука и скидывает наконец пиджак, заливает быстрорастворимый кофе кипятком и, когда подходит ближе, выше Юнги почти на полголовы. Потому что у Чонгука приличная работа и, судя по всему, есть девушка − Юнги чисто случайно замечает начинающий сходить засос на его шее. − Мне нужен голосовой модуль, − Чонгук забирается на подоконник с ногами и притягивает к себе колени, а Юнги кажется, что в последнее время от него всё чаще и чаще начинают хотеть невозможного. − Малой, ты что, предлагаешь мне разработать речевой движок, чтобы твоя кофеварка желала тебе приятного дня, пока ты собираешься на работу? Я не совсем программист, если ты вдруг забыл. − Нет, я знаю, где его достать, − Чонгук обнимает ладонями кружку и улыбается так, будто знает, что Юнги всё равно согласится. − А как его достать, скорее всего, знаешь ты. Юнги запускает пальцы в волосы, ерошит их на затылке и отворачивается к окну, думая, что других дел у него всё равно нет. − Посмотрим потом, что можно сделать. Валяющийся среди подушек телефон Юнги оживает от звонка Сокджина в то время, когда Чонгук возится на кухне с принесёнными продуктами, а сам Юнги бестолково перебирает свою коллекцию дисков, не зная, на что ещё убить время. Сокджин зовёт где-нибудь встретиться через час, обещает кое с кем познакомить и больше не говорит ничего. Зная Сокджина, это может быть как какая-нибудь милая девушка из его клиники, которую он хочет представить Юнги в качестве потенциальной пары, так и внезапно объявившийся сонбэ, о существовании которого Юнги никогда не слышал. Сокджин не настаивает, но Юнги всё равно запоминает названный адрес и говорит, что если приедет, то прихватит с собой и Чонгука. На другом конце линии Сокджин тихо смеётся, а затем говорит, что ему пора, и снова повторяет адрес места встречи. − Хочешь выпить? Чонгук вздрагивает, когда Юнги тенью проскальзывает на кухню, просит подождать хотя бы полчаса − не оставлять же курицу наполовину приготовленной − и соглашается несмотря на то, что есть хочет гораздо больше, хоть Юнги, как и Сокджин, не настаивает. *** Юнги подносит пивной стакан к губам, зачем-то сдувает тонкий слой пены от одного края к другому и только затем делает глоток. Сидящий напротив Чонгук листает меню с таким энтузиазмом, будто хочет оставить в баре весь полученный на днях аванс, а по обе стороны от их столика сидят только мужчины за сорок, но Юнги всё равно понимает, что скучает по таким вечерам, когда можно просто расслабиться и совершенно ни о чём не думать. − Мы пришли в бар, чтобы выпить, Чонгукки, − тянет, криво улыбаясь, Юнги, и Чонгук смотрит на него так, будто бы над его головой плавает облачко из мыслей, в котором главная − стоит ли заказывать коньяк, если ты проснулся пару часов назад. − Я пришел сюда, чтобы поесть. Ну и убедиться в парочке своих догадок, − Чонгук ухмыляется как-то совсем гаденько, и это ещё одна из причин, почему они с Юнги ладят. Вечно пунктуальный Сокджин задерживается на непозволительно для него долгое время − не то на десять, не то на пятнадцать минут − Юнги неотрывно смотрит на часы, но к роме описывающей круги секундной стрелки, ни на чём сосредоточиться не может. Чонгук рассказывает что-то про своего знакомого, а потом про какого-то Хёсана, но Юнги мысленно не здесь и даже не сейчас, а где-то в одном из клубов Лос-Анджелеса и лет пять назад, когда почти каждый вечер был пьяный и шумный, и не было даже тени сомнения в том, что они что-то делают не так. В правильности своих решений Юнги не сомневается и сейчас, но со временем взгляды на жизнь перестраиваются, переходят в смежные плоскости, и это один из тех выводов, к которым так не хочется приходить. − Эй. Юнги дёргается от громкого щелчка пальцев перед своим лицом и переводит взгляд сперва на руку перед ним, а потом уже на лицо Сокджина. − Опаздываешь, я заскучал, − Юнги показательно зевает, когда Сокджин поднимает взгляд к потолку и так же картинно вздыхает. − Задержался на работе,− вместо Сокджина отвечает пришедший с ним парень, широко улыбается и тянет Юнги ладонь для рукопожатия. Сокджин только сдержанно улыбается, но вот Чонгука на другой конец диванчика сдвигает совершенно не церемонясь. − Я Джин Хёсан. Мы с Сокджином... − Хёсан выдерживает странную паузу, и внимание Юнги переключается на Чонгука, который снова ехидно улыбается и одними губами произносит что-то, в чём Юнги угадывает "спят". − Работаем вместе. − Мин Юнги. Или Мин Шуга. − Зависит от того, как мне больше нравится? − Хёсан смотрит на Юнги заинтересованно. − Скорее от того, зачем именно Сокджин решил нас познакомить. После третьей стопки коньяка Юнги совершенно спонтанно начинает думать о том, что этому Джин Хёсану, с которым они знакомы всего час с небольшим, больше бы подошёл псевдоним, какое-нибудь сценическое имя вроде Кидо, и не деловой костюм, а обычные джинсы, толстовка и, может быть, снэпбэк. Юнги складывает в голове мелкие детали образа в единое целое и старательно отмахивается от подступающего чувства, будто внутри него зарождается и медленно закручивается бесконечно тяжёлая воронка пустоты, потому что какого чёрта он всё ещё думает о том, чего в нём самом уже очень давно нет. Чонгук выскальзывает из-за стола ровно в тот момент, когда Юнги с Хёсаном начинают обсуждать футбол, в котором сам Юнги ничего не смыслит − за всю свою жизнь он едва посмотрел десяток матчей − но Хёсан по какой-то причине вызывает желание следовать заданной им теме. − Мелкий дел натворит, − лениво говорит Сокджин, подхватывает своё безалкогольное пиво и уходит следом за Чонгуком. − Мелкий твой вырос уже давно, − Хёсан только непонятно улыбается, провожает спину Сокджина взглядом, а затем поворачивается обратно к Юнги. − Нас кинули, ты представляешь? Юнги только хмыкает и прикладывает ладонь к лицу, совершенно не задумываясь о том, как это выглядит со стороны. Пусть он немного пьян и уже пару месяцев нормально не спит, наигранность происходящего уловить вполне способен. − Поговорим о деле? Хёсан прокручивает по столешнице пустой бокал, опасно щурится, и от того приветливого Хёсана, который сидел рядом всего пару минут назад, мало что остаётся. − И давно ты понял? − Примерно в тот момент, когда Сокджин сказал, что хочет меня с кем-то познакомить. В последнее время всем от меня что-то нужно. Интересно только, почему именно от меня. − Потому что я доверяю ребятам Сокджина? − На которого я никогда не работал. − Ладно, ладно, сдаюсь, − Хёсан улыбается и поднимает руки вверх, картинно принимая поражение. − Сокджин говорит, что на тебя можно положиться, а я верю Сокджину. Такой ответ тебя устроит? − А вот это уже больше похоже на правду. − Не хочешь угостить меня сигареткой, Мин Шуга? − Вот так бы сразу, − говорит наконец Юнги, когда протягивает Хёсану открытую пачку. − Не за чем было устраивать весь этот цирк с посиделками. − Не понравилось? − Хёсан звучит почти что разочарованно, а Юнги вдруг осознаёт, что понятия не имеет, как на это реагировать. Не на самого Хёсана, который всё ещё кажется ему подозрительным, но в какой-то степени даже славным, если смотреть под определённым углом, а на слова, сказанные после. Юнги прикуривает, а Хёсан говорит вдруг, что было бы неплохо, если бы они познакомились при других обстоятельствах. Юнги ловит себя на мысли, что хочет спросить у Хёсана про Сокджина, но это желание настолько нелепо, что вытесняется из головы, не успев до конца оформиться, потому что Юнги не нужно знать того, что его самого не касается. − Есть одна подработка, которая может тебя заинтересовать. Позвони, если надумаешь? − Хёсан протягивает сложенный вчетверо листок, и Юнги сам не понимает, почему берёт этот клочок бумаги и прячет его в карман куртки, но всё ещё думает, что сбегать от проблем − это лучшее решение, которое он может выбрать из множества предложенных, однако до того, как он включает музыку в плеере и накидывает на голову капюшон, он всё же успевает услышать, как Хёсан предлагает вызвать ему такси. В Юнги очень много того, что нельзя выразить словами − только лирикой, которую он уже давно не пишет, а по-другому проявлять эмоции разучился и вовсе задолго до. На светофоре загорается зелёный, а Юнги, совсем как в десять лет, всё ещё наступает только на белые полосы на пешеходном переходе, но вместо привычного удовлетворения чувствует себя потерявшимся в мыслях, в себе и в жизни. Юнги запинается, и вместо белого наступает на чёрный, осознавая себя стоящим посреди огромного города, бликующего яркими вывесками в стёклах выкрашенных в желтый такси, но это не пугает и не давит даже, просто по какой-то причине заставляет думать о том, что он принять ещё не готов. "Просто делай то, что хочешь, и будь счастлив", − проносится в голове голосом Чимина, которого Юнги не видел уже лет шесть, и Юнги был бы очень рад, если бы у того же Чимина сейчас, где бы он ни был, было всё хорошо, потому что в его жизни подобный подход не работает. Юнги раздражённо отряхивает мех на капюшоне, слипшийся от моросящего дождя, и думает, что он никому ничего не должен, в том числе и себе, однако легче от этого не становится. Когда Юнги звонит Чонгуку ближе к четырём утра и просит рассказать про Хёсана, а потом тратит несколько часов своей жизни на то, чтобы обрушить сервер первой попавшейся на глаза онлайн-игры просто потому, что может это сделать, в Сеуле выпадает первый снег. *** Юнги закидывает куртку в стиральную машинку, даже не проверяя карманы: и так знает, что в одном из них лежит сложенный вчетверо лист с номером телефона. Знает, но предпочитает об этом не думать, и это первый раз, когда он предложение даже не рассматривает, а просто решает забыть. Дверца щёлкает автоматическим замком, и внутрь с тихим гудением начинает поступать вода. Юнги не верит в приметы и знаки и никогда не полагается на интуицию, но почему-то всё равно думает, что поступает правильно: ничем хорошим это бы не закончилось. Юнги никогда не принимает заведомо проигрышных решений. На кухне громко пищит поломанный тостер, и, если не подойти к нему секунд через десять, и без того подгоревший завтрак придётся наверняка выкинуть, но вместо этого Юнги смотрит на медленно прокручивающийся барабан машинки и плещущуюся за стеклом вспененную воду, а затем быстро жмёт на все кнопки подряд, пытаясь остановить стирку, и в конечном итоге выдирает шнур из розетки. Горячая мыльная вода окатывает ноги, а ткань противно липнет к коже, когда Юнги нервно крутит куртку в руках, пытаясь отыскать нужный карман. − Ну и какого вот хрена я делаю? − сам у себя спрашивает Юнги, когда бережно достаёт промокшую бумажку, укладывает её на край ванной и бросает в лужу воды на полу первое попавшееся под руку полотенце. Со стороны кухни неприятно тянет горелым, но поплывшие цифры сейчас имеют куда большую значимость, чем сожжённый завтрак. Юнги думает, что легко сможет отказаться, если его что-то не будет устраивать, и почти уверен в том, что предложение ему не понравится, когда угадывает в последней из смазанных цифр тройку, тянется к телефону и набирает номер. В идеале − Юнги хочет себе новую жизнь, но в действительности сгодится и новый тостер. − Хёсан? Это Шуга. Нужно встретиться. Когда Юнги запрыгивает в полупустой вагон метро, едва успев протиснутся в закрывающиеся двери, он отстранённо думает, что ведёт себя если не по-детски, то уж точно неосторожно, потому что знает о Хёсане только то, что сумел вытащить из сонного Чонгука, а два раза Юнги об одном и том же никогда не спрашивает. Знает, что он крутится в той сфере, куда когда-то хотел попасть Сокджин, но вместо этого попал Чонгук, и неясно, чем Хёсан занимается в действительности. Самому же Юнги нет дела до мехатроники, научного прогресса и чужих несбывшихся мечт − ему достаточно и своей − и голове раз за разом прокручивается мысль, что если у Хёсана достаточно денег на финансирование отдельных программ НИИ, где работает Чонгук, то его труды, что бы там Хёсан не хотел, точно будут оплачены. Юнги успокаивает себя тем, что Сокджину нет никакого смысла его подставлять. Хёсан встречает Юнги на выходе из метро, хлопает по плечу в приветствии, а затем протягивает стаканчик с кофе, и всё это выглядит так, будто он знает Юнги минимум пару лет. Поведение Хёсана сбивает с толку, и Юнги удивленно моргает, но старается сохранить лицо, когда открывает дверь припаркованной неподалёку машины. − Это конспирация? − Юнги выгибает бровь и щёлкает ремнём безопасности, а Хёсан только улыбается в ответ и поворачивает ключ зажигания. − Не совсем. Показываю тебе своё расположение и пытаюсь подтолкнуть к согласию, потому что у меня к тебе всё ещё есть парочка дел. − Если я соглашусь, ты мне за это заплатишь, так что на твоём месте я бы из шкуры вон не лез, − Юнги хмыкает и отворачивается к окну. − Мне нравятся такие люди, − внезапно говорит Хёсан, а Юнги чувствует на себе его взгляд и борется с желанием натянуть на голову капюшон. − Какие? − звучит не то, чтобы заинтересованно. − Такие, как ты. − За дорогой следи. И куда мы едем? − Если согласишься, то к Сокджину. − А если нет? − Отвезу тебя домой и буду ломать голову над тем, где найти человека, которому я могу доверять. Юнги поджимает губы и с лёгкой тенью узнавания рассматривает проносящиеся мимо дома и магазины, ждёт, что из-за следующего поворота вот-вот покажется знакомый торговый центр, куда они сбегали с Сокджином из школы когда-то давно, но не видит его ни на этой улице, ни на следующей. − Сверни сейчас, − говорит Юнги, как только они тормозят перед светофором на перекрёстке. − Тут где-то торговый центр рядом. Хёсан только кивает, словно просьба Юнги звучит абсолютно нормально, и следующие пять минут катается кругами в поисках нужного здания, но когда заезжает на подземную парковку и глушит мотор, всё же интересуется: − Неужели решил пройтись по магазинам? − С чего ты решил, что можешь доверять мне? − отвечать вопросом на вопрос − своего рода дурная привычка, от которой Юнги никак не может избавиться. − Ну ты же не думаешь, что я пришел бы с просьбами, ничего о тебе не узнав? Юнги отстёгивается и тянется не к дверной ручке, как сперва кажется Хёсану, а к стаканчику с кофе. − Я думаю, самое время рассказать, в чём дело. И постарайся не упустить тот момент, почему ты постоянно говоришь о заказе, как о какой-то просьбе. Юнги не покупается на красивые слова и "мне от тебя нужно", а Юнги шестнадцатилетний, который всё ещё живёт где-то внутри под всей рациональностью и материализмом, которыми от внешнего мира спрятан, хочет купиться на что-нибудь вроде "ты нужен мне" и пишет тексты о том, что стал гордостью своей семьи, и что ему незачем оглядываться назад, в те часы, когда город за окном только начинает просыпаться. Юнги, которому двадцать шесть, покупается на количество нулей, которые Хёсан вырисовывает пальцем по воздуху, а потом все логические связи в голове Юнги натягиваются гудящими нитями и лопаются, потому что у Хёсана звонит телефон. − Извини, − Хёсан улыбается и тянется к мобильнику, но улыбка на виноватую не похожа вовсе, а Юнги хватает и тех десяти секунд, что Хёсан крутит свой смартфон в руках, думая, брать ли трубку. Он узнает эту мелодию по двум-трём нотам через пять, десять или даже двадцать лет, хотя бы потому, что это его трек, над которым он сидел ночами и пытался поднять его ещё выше планки "идеально". Юнги неотрывно смотрит на светящийся дисплей и чувствует, как его скидывают в штормовое море, напоследок сообщая о подводных камнях. − Знаешь этого исполнителя? − Хёсан наконец отключает звук и неотрывно на Юнги смотрит. − Он крутой, жаль только, что больше не выступает, − Хёсан говорит так, будто проводит черту, и Юнги оказывается где-то между, чувствует, как замирает в пространстве и не может ни отступить, ни шагнуть вперед. − Впервые слышу, − слабо отзывается Юнги, сопротивляясь скорее по привычке, потому что Хёсан, кем бы он ни был, чёртов психолог и, кажется, видит людей насквозь. По крайней мере, видит Юнги. − Дай телефон, − Хёсан доверительно улыбается и осторожно вытягивает торчащий из чужого кармана мобильный, а потом снова говорит о работе и о том, что Юнги зачем-то понадобится координатор, и вместе с треком скидывает его контактные данные. Юнги, одним из главных условий которого является работа без третьих лиц, только заторможено кивает и почти не слушает, улавливая самую суть, и соглашается окончательно только потому, что его ожидания настолько не соответствуют действительности, что привычные реакции и шаблоны поведения рушатся, как хлипкий карточный домик. Квартира встречает Юнги холодной и пустой темнотой, и он захлопывает за собой дверь с такой силой, что висящие рядом запасные ключи тихо позвякивают, и этот звук оказывается той ниточкой, которая возвращает его в реальность. Под руку весьма некстати попадается висящее на крючке пальто, которое тут же летит на пол, как и горстка мелочи, собранная на тумбочке за пару недель. Юнги запускает пальцы в волосы, сползает по стене и пытается унять дрожь в коленях, потому что никто не имеет право поступать с ним так, как поступает Хёсан. Если закрыть глаза, где-то там, внутри, снова появляется Юнги шестнадцатилетний, который цокает языком, а потом тяжело вздыхает, садится на корточки, придвигает к себе картонную коробку, в каких обычно хранят игрушки, которые перестают быть нужными, и бережно собирает разбросанные по полу воспоминания, потому что они − это его будущее. Юнги же в настоящем хочется напиться и врезать Хёсану за то, что так бесцеремонно влез туда, куда не должен был. Он не стыдится своего прошлого, и когда-нибудь, ближе к тридцати пяти, обязательно начнёт им гордиться. Просто сейчас ещё не настало нужное время. Сейчас у Юнги рамён, пиво в холодильнике и логин скайпа его будущего напарника, и Юнги очень надеется на то, что Хёсан удосужился ввести его в курс дела, потому что он сам церемониться с ним не собирается. Когда Юнги наконец решает открыть скайп, тот обновляется томительно долгих три минуты, и со стороны Хёсана логичнее было бы оставить номер телефона, но Юнги на автомате вбивает записанный логин, никак не ожидая, что пользователь, прячущийся под ником Runch Randa, добавит его буквально через пару секунд. "Нам необходимо встретиться", − пишет Юнги и хочет добавить, что несколько лет до он прекрасно справлялся без напарников и координаторов, но вместо этого скользящие по клавиатуре пальцы набирают "не вижу смысла обсуждать это в сети". Юнги выдыхает расслабленно и тянется за сигаретами, но не успевает даже прикурить, как ему приходит ответное сообщение. "Это не представляется возможным", − читает Юнги и прикусывает сигаретный фильтр, потому что этот координатор, кем бы он ни был, вызывает только тупую злость, а он сам слишком раздражён, чтобы адекватно воспринимать действительность. − Тогда не работай со мной, − Юнги проговаривает написанное вслух и с силой жмёт на enter, будто бы это поможет передать все его чувства, но даже если смогло бы − вряд ли что-нибудь изменило. Юнги смотрит на двигающийся карандашик в окне диалога, и что бы не пришло ему в ответ, он не должен брать это во внимание. Он сам себе припоминает обещание, данное в те секунды, когда его самолёт приземляется в Инчхоне пять лет назад. Обещание, что больше не будет никогда, ни о чём и никого жалеть. Крутящиеся в голове слова сами собой складываются в оправдания и предложения, достаточно резкие, чтобы отбить желание продолжать разговор, но в то же время предельно вежливые. Юнги может заработать миллионы, если бы подобный талант ему оплачивали. Крышка слетает с бутылки с тихим хлопком, и Юнги думает, будет ли это нормальным, если он начнёт печатать ответ заранее − хотя бы в половине фраз он в любом случае не ошибётся. Он пишет, что согласен сделать всё сам, и единственное, что потребуется от его напарника − заниматься пару недель своими делами и жить так, будто бы они не знакомы, а потом просто подтвердить своё активное участие в процессе − такая маленькая ложь во имя спокойной жизни. "Я не могу ходить", − высвечивается в ответ, когда Юнги дописывает последний довод в пользу предлагаемого им плана действий, и эти слова разбирают его раздражённую решимость в считанные секунды. Юнги закусывает губу и не может усидеть на месте, потому что снова жалеет, что впутался в это, хотя тысячи раз обещал забыть это чувство, а то, что произошло у этого парня, никак не должно его касаться или менять почти что принятые решения. Юнги не должен переживать из-за этого, однако почему-то всё равно это делает и не может решить, что должен ответить. Его не волнует, что какой-то незнакомец может о нём подумать, но то, что за сегодняшний день он совершил недельную норму необдуманных поступков − вполне. Юнги пишет "окей", которое всё ещё совершенно в его стиле, и хватает стоящее на краю стола пиво так резко, что захлёбывается пеной на первом же глотке, а к концу бутылки всё-таки решает, что будет не лишним узнать имя своего собеседника. "Намджун. Ким Намджун", − ответ приходит, кажется, в ту же секунду, как сообщение Юнги отмечается, как прочитанное. "Сколько тебе лет?", − спрашивает Юнги и почему-то чувствует себя на добрый десяток лет моложе, когда он ещё заводил друзей по переписке на музыкальных форумах, но ни с одним из которых не прообщался больше полугода. С Намджуном он не думает обсуждать ни интересы, ни полузабытое творчество, и не просто сомневается, что между ними может быть что-то общее − не хочет его искать. Намджун говорит, что ему три месяца, и Юнги даже не воспринимает это, как дурацкую шутку − в конце концов, каждый имеет право на склонность к символичности. Юнги не знает, что произошло с Намджуном в тот момент, но почему-то всё равно представляет ровную зелёную полосу на экране электрокардиографа и нулевые цифры давления, столпившихся вокруг врачей, которые уже готовят дефибриллятор и ампулы с адреналином − всё так, как обычно происходит в фильмах. А потом датчик пищит, и сердце начинает работать снова, потому что единственное, что оставляет отпечаток в переставшем функционировать теле − это безудержное желание жить. Намджун отвечает не то слишком сдержанно, не то и вовсе безэмоционально, чёткими и короткими фразами, и даже не спрашивает имени Юнги, которое ближе к утру он зачем-то называет сам, не думая о том, почему говорит, что он Мин Юнги, а не Мин Шуга. Намджун пишет "ясно", а потом добавляет "рад нашему знакомству", которое Юнги читает уже утром, потому что впервые за долгое время засыпает возле ноутбука за столом, уткнувшись лицом в изгиб локтя. Засыпает со странным ощущением, что в словах Хёсана действительно был скрытый смысл, и что с Намджуном он должен не просто работать, потому что не справится в одиночку, а что должен Намджуна вытащить. Юнги снится дождливая ночь и лужи на асфальте, снится перевернутая машина и осколки стекла вокруг, столпившиеся возле дороги люди, сирены подъехавшей скорой и чей-то непрекращающийся надрывный плач. Снится, как выламывают покорёженную дверь машины и осторожно вытаскивают изнутри паренька, лица которого даже не получается разглядеть − слишком много крови. Его укладывают на носилки и тут же на руку натягивают манжет тонометра, ставят капельницу и заносят в салон скорой. Машина уезжает, полицейские делают фотографии и заполняют документы, закрывая бумаги от дождя зонтом, плач исчезает, а люди расходятся обратно по своим делам, и только Юнги стоит посреди трассы между двух потоков машин и не может сдвинуться с места, потому что подошвы кед будто намертво прирастают к асфальту. Проезжающие мимо машины слепят фарами, но никто не сигналит и даже не сбавляет скорость − автомобили проносятся так близко, что Юнги чувствует потоки ветра, задевающие рукава его куртки, и его самого в этом мире будто бы не существует, потому что это вселенная Намджуна, которого наверное, уже должны были довезти до ближайшей больницы. Юнги понимает, что всё это − всего лишь шутки его больного подсознания, знает, что сейчас на самом деле спит, но из мира Намджуна выбраться не может и зачем-то даже скрещивает пальцы в карманах и совсем вскользь, но просит, чтобы этого парнишку-водителя сейчас откачали. Когда у Намджуна в реанимации снова начинает биться сердце, Юнги проваливается куда-то вниз и не то летит через темноту, не то просто в происходящем тонет, а затем открывает глаза и резко садится на собственной кровати, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. "Ты рано проснулся", − пишет Намджун, который находится онлайн в любой момент, в который Юнги решает открыть ноутбук, и Юнги с каким-то болезненным чувством, которое никак не может понять, осознаёт, что ему интересны не просто чужие жизни − интересна жизнь именно Намджуна, только вот Юнги всё ещё не готов спрашивать об этом напрямую, а Намджун вряд ли готов рассказывать. Другое объяснение своему повторяющемуся сну Юнги попросту не может найти. Их ничего не связывает, кроме двух недель весьма поверхностного знакомства, пары разговоров о работе и сутками открытых окошек скайпа, пусть они ни разу не разговаривали дольше, чем длится любимый альбом Канье Уэста, который Юнги в последнее время гоняет по кругу почти что без перерыва. Юнги всё ещё не о чем разговаривать с Намджуном, который отвечает по-прежнему только на задаваемые вопросы, не даёт никаких советов и обычно никогда не начинает диалог первым, и на это "ты рано" Юнги смотрит с лёгким недоумением, но всё же отвечает что-то абстрактное и уходит на кухню, а когда возвращается с тарелкой бутербродов и чашкой кофе, Намджун начинает что-то писать, а потом отключается, так и не успев отправить сообщение. Когда Юнги открывает дверь перед стоящим на пороге Чонгуком − это первый раз за последнее время, когда из них двоих именно Чонгук больше походит на зомби, чем на человека, и кажется, вот-вот готовится если не умирать, то хотя бы падать в обморок. У Чонгука мешки под глазами и лицо сливается с бледно-серым пиджаком, который застегнут через одну пуговицу. − Пустишь, хён? − Чонгук слабо улыбается и говорит, что даже может приготовить ужин, если нужно, а ещё что-то про то, что до своего дома добраться у него просто нет сил, когда Юнги почти за шиворот затаскивает его на кухню, усаживает за стол и лезет в холодильник. − У нас проверки на работе всю неделю. Я не помню, когда был дома, а Тэхён сказал, что не может меня забрать. Юнги слушает его вполуха и думает скорее о том, хватит ли оставшегося риса хотя бы на две порции, потому что судя по виду, Чонгук не просто не ночевал дома несколько дней, но и не ел столько же. Чонгук растекается по столешнице и всё ещё пытается что-то рассказывать, когда Юнги разбивает на сковороду пару яиц и крошит туда последнюю сосиску, а потом называет Юнги странным, но для них обоих это не то, чтобы новость. − Почему? − Потому что на себя плюёшь, а обо мне заботишься. Слова Чонгука врезаются в подсознание гораздо сильнее, чем сам Юнги того хочет, и пока яичница брызжет маслом под закрытой крышкой, Юнги зачем-то вспоминает своё с Чонгуком знакомство и понимает, что согласился тогда остановиться у него на пару недель скорее от безысходности и отсутствия других вариантов, чем из-за того, что какой-то там донсен Сокджина вызывал у него доверие. Чонгук встречает его на пороге в одних пижамных штанах и даже не спрашивает имени, просто машет рукой в сторону свободной комнаты на втором этаже и говорит, где можно взять полотенце. Юнги не думает, что это странно, он не думает вообще ни о чём и просто оставляет деньги на тумбочке, когда находит себе подходящую квартиру и съезжает, за все две недели поговорив с Чонгуком от силы три раза. А потом Чонгук находит его сам, и Юнги сам до конца не осознаёт, почему впускает его в свою квартиру и жизнь и разрешает называть его хёном, только вот Чонгук уже тогда умеет мешать пиво с соджу в идеальных пропорциях. Юнги ловит себя на мысли, что думает о том, умеет ли пить Намджун. − У тебя яичница там горит. − Не нравится − не ешь, − отзывается Юнги почему-то зло, но Чонгук только послушно придвигает к себе тарелку и наливает лужицу кетчупа на самый край. − Спасибо. Нальёшь потом кофе? Юнги кивает и тянется к чайнику, но замирает на полпути, странно усмехается и запускает пальцы в волосы на макушке. − Налей сам, мне нужно кое-что сделать. Спать будешь на диване, полотенце в шкафчике под раковиной, и можешь даже взять какую-нибудь из моих футболок, только не трогай меня какое-то время, усёк? Чонгук знает, как ведёт себя Юнги, когда уходит в работу, а сам Юнги, включая по очереди каждый из своих трёх ноутбуков, вдруг понимает, что в последнее время слишком часто думает о несвойственных ему вещах, и надеется на то, что Чонгуку всё ещё нужна его говорящая кофеварка, потому что ему нужно отвлечься. Намджун в сети так и не появляется. Юнги не знает, сколько времени проводит перед мониторами, прописывая в коде сотни вариантов и способов обхода контроля доступа, а когда наконец отрывается, реальность перед глазами плывет и кажется слишком яркой, и Юнги не просто не может понять, который час − он понятия не имеет, какой сейчас день и время суток. У Юнги гудит голова и болят глаза, а Чонгук обнаруживается на кухне, и непонятно, пришел ли он снова или не уходил вовсе, но его присутствие оказывается кстати. Юнги с порога кидает в руки Чонгуку флешку и даже не заморачивается инструкциями − Чонгук не глупый, сам всё поймёт. − Вали спать, − Чонгук зачем-то придерживает Юнги за плечо, пока тот жадно пьёт воду из графина, а потом говорит что-то про приготовленную еду и даже заботливо накидывает на Юнги плед, когда тот падает на кровать лицом в подушку. − Свалил, − зачем-то отчитывается Юнги. − Отзвонись потом, хочу узнать, получилось ли. Чонгук только похлопывает Юнги между лопаток, давая понять, что он всё понял, а потом чем-то громыхает рядом, будто бы пытается хоть немного, но разобрать бардак в комнате. Юнги, не терпящий любого вмешательства в своё личное, и уж тем более рабочее пространство, только зарывается глубже под плед, не в силах сказать хоть слово, но уснуть почему-то не может даже тогда, когда Чонгук закрывает за собой входную дверь. Юнги в очередной раз теряет счёт времени и своим попыткам заснуть, и даже пробует ввести себя в транс, бесконечно повторяя, какими тяжелыми и тёплыми становятся его руки и ноги, но вместо этого чувствует только тяжёлые мысли, которые вдруг прерывает дребезжащий на полу возле кровати мобильник. Юнги не хочет знать, кому и зачем нужен именно сейчас, но одним звонком дело не ограничивается, и телефон звонит и отвратительно громко вибрирует с десяток раз подряд, и когда Юнги наконец решает до него дотянуться, эту тяжесть, которую пытался навести на себя трансом, наконец чувствует. Из динамика слышен голос Хёсана, который совершенно будничным тоном сообщает, что в план действий Юнги необходимо внести изменения, потому что взломанного сервера ему вдруг оказывается недостаточно. Хёсан говорит что-то про удвоенную оплату и вроде бы даже извиняется, а у Юнги нет сил даже держать телефон, поэтому он просто кладёт его на подушку рядом с ухом, тяжело вздыхает и говорит: − Хёсан, а Хёсан. Просто катись к чёрту. Юнги просыпается ближе к вечеру следующего дня, и первая мысль, которая сформировывается в его заторможенном сознании − появился ли онлайн Намджун. Вторая − кто этот Намджун такой, чтобы Юнги так часто о нём думал, но в конечном итоге у него получается найти этому не совсем правдивое, но всё же объяснение, и когда он разворачивает окошко скайпа, надеется только на то, что после того, как он, сонный и злой, послал Хёсана к чёртовой матери, тот позвонил и Намджуну тоже. Намджун пишет тут же, извиняется за то, что в прошлый раз так внезапно отключился, и Юнги на секунду кажется, что Намджун действительно рад его видеть − в его сообщениях по-прежнему нет ни смайликов, ни каких-то эмоционально окрашенных выражений, но речь становится чуть более неформальной, чем раньше. А потом Намджун называет Юнги хёном и шутит так откровенно криво и не к месту, что это совершенно точно является показателем, и самому Юнги совсем не хочется спрашивать про Хёсана, чтобы не терять эту атмосферу их первого более-менее связного диалога. Юнги решает, что обязательно подумает об этом позже, потому что Намджун спрашивает, чем он занимался эти пару дней, и совершенно обычные слова ставят Юнги в тупик, из которого нет ни единого шанса выбраться. Юнги идёт к холодильнику, который вместо привычной пустоты и банками с пивом в дверце встречает его контейнерами с едой, и Юнги долго смотрит на тарелку с курицей, стоящей на самом виду, пока не вспоминает, что у Чонгука иногда весьма своеобразное выражение благодарности. Хотя готовка − это скорее к Сокджину, но Юнги выбирать не приходится. Когда Юнги возвращается с пивом и тарелкой курицы, Намджун просит Юнги рассказать ему что-нибудь о себе, а сам Юнги не слышал этого вопроса уже так давно, что на секунду задумывается о том, почему бы и нет, только вот сам понимает, что пока ещё не готов. Но вместо категоричного "забудь об этом" говорит, что обязательно расскажет как-нибудь позже, а потом, сам не зная, зачем, просит у Намджуна его фотографию, прикрываясь чем-то в духе "мне же надо знать, с кем я работаю". В обычных случаях Юнги совершенно всё равно, как выглядит его собеседник, как его зовут и какие у него интересы. В обычных случаях слова Юнги никогда не звучат, как глупое оправдание нашкодившей малолетки. Однако Намджун всё равно скидывает какой-то файл, и Юнги принимает его, сам не зная, что и зачем он делает. У Намджуна сожжённые краской волосы, которые даже на фотографии выглядят жёсткими, дурацкая какая-то улыбка и ямочки на щеках. У Намджуна в руке чупа-чупс, а в улице позади него Юнги узнаёт Сеул. На фотографии внизу стоит дата − сентябрь прошлого года − и Юнги ненавидит фотоаппараты, которые этими числами портят удачные кадры. Намджун присылает очередное сообщение, но Юнги игнорирует жёлтую точечку возле иконки свёрнутого скайпа на панели задач, смотрит на Намджуна, который выглядит на снимке совершенно счастливым, и не знает, что делать с застрявшей в голове мыслью о том, что они чисто в теории, но могут встретиться. Намджун перескакивает на другую тему так быстро, что Юнги за ним не успевает угнаться, хотя он даже не пытается. В конце концов, потом можно просто будет перечитать переписку, а монолог Намджуна вряд ли требует каких-то немедленных и осмысленных ответов. Намджун пишет долго, и кажется, в его сообщении больше слов, чем он сказал за всё время до. Пишет про шутливо возмущающегося Хёсана, про то, что теперь от Юнги требуется чуть больше времени и усилий, и что он всё ещё может отказаться, а Юнги видит в этих словах издевку и понимает, что скорее всего Намджун Хёсана цитирует. Юнги перечитывает текст сообщения несколько раз и начинает думать, что над ним на самом деле издеваются, потому что вместо работы, для которой нужен только ноутбук, интернет и знание компьютерного языка, Хёсан предлагает ему прогуляться до одной из частных клиник, сервер которой изначально и нужно было взломать, влезть в компьютер конкретного врача и скопировать какие-то интересующие его данные. Юнги чувствует, что начинает раздражаться, тянется к телефону и набирает Хёсана, чтобы сказать, что это не входило в первоначальный план, и что Юнги не вор, а просто взломщик, но Хёсан поступает так, как сам Юнги в их прошлую беседу − посылает к чёрту и кладёт трубку, пожелав перед этим приятного вечера. Юнги сгрызает ноготь под корень, пытаясь решить, с чего ему лучше начать и в какую сторону думать, но Намджун соображает быстрее и скидывает одним файлом сведения о том враче, которым так интересуется Хёсан. “Он психиатр”,− добавляет после, и для Юнги это оказывается самой главной информацией. − “Можешь сходить к нему и пожаловаться на плохой сон. Хотя я всё ещё думаю, что у нас может получиться взломать его компьютер удалённо”. Юнги кивает в ответ, как будто бы Намджун может это увидеть, а потом цепляется взглядом за это “мы” и думает, будет ли нормальным вместо плохого сна пожаловаться на то, что испытывает дурацкую, но вполне осознанную симпатию к первому новому за последние несколько лет человеку в своём окружении. *** − Мне не нравится, что ты живешь в моём доме без меня, понял? − Чонгук устало улыбается в трубку, поправляет шарф и перехватывает телефон удобнее. − Тогда мог бы почаще появляться, ты так не думаешь? Чонгук не слышит половину слов из-за сигналящих возле светофора автомобилей, и фразу скорее угадывает, а потом прикусывает кончик языка, чтобы не сболтнуть чего-нибудь лишнего − как будто бы он самовольно остаётся на работе чуть ли не сутками. Из динамика вместо голоса Тэхёна доносятся помехи и работающий фоном телевизор, а затем Тэхён тяжело вздыхает и даже обещает сходить в магазин, чтобы успеть приготовить ужин, и Чонгук вдруг осознаёт себя стоящим посреди пешеходного перехода и улыбающимся ну очень уж глупо. − Закажи лучше пиццу? − Может, курочку? − А курочку я сам привезу, − Чонгук опускает взгляд на пакет в руке и думает, что к Юнги обязательно зайдёт в следующий раз. − Только давай, когда я вернусь, ты наконец оторвёшься от своего компьютера? − Хорошо, − Тэхён тихо смеётся, и его голос щекочет Чонгуку нервы. Пакет с куриными крылышками, которые так любит Юнги, болтается на запястье Чонгука вместе с невысказанной благодарностью за то, что он для Чонгука сделал не просто сейчас − за все годы знакомства, и сложись всё несколько лет назад немного иначе, в его доме жил бы сейчас не Тэхён, а Юнги, и он, наверное, тоже бы сутками не вылезал из-за ноутбука, только вот Чонгука бы с работы не ждал. Чонгук вдруг понимает, что вроде и хочет жалеть о том, чему не суждено сбыться, но не может − опять же, спасибо Юнги и его убеждениям − и когда запрыгивает в автобус, набирает ему сообщение, которое должен был отправить с неделю назад, но вместо того, чтобы написать всё то, что хочет сказать в действительности, печатает короткое "всё получилось, спасибо тебе, хён", потому что Тэхён его ждёт. − Намджуни, ты не занят? − Чонгук расстроится, если снова увидит тебя здесь, − Намджун подаёт голос, едва Тэхён успевает открыть дверь, но тот садится за компьютерное кресло, даже не включая в комнате свет, поправляет сползшие на кончик носа очки и запускает с десяток программ сразу. − С чего бы? − Да что ты знаешь о человеческих чувствах, Ким Тэхён? − Уж побольше тебя, − Тэхён хмыкает, но понимает, что слова Намджуна всё-таки попадают в точку. − И не надо мне сейчас тыкать своими теоретическими познаниями, идёт? Полчаса максимум, и я не буду тебе мешать. − Окей. Буквы и цифры складываются в программные команды, а Намджун больше не говорит ни слова, и лучше бы он сказал хоть что-нибудь, потому что Тэхёна на части разрывает из-за Чонгука, который действительно расстроится, а отношения, к которым он ещё не до конца готов, давят с такой силой, что Тэхён не знает, куда от этого деться и как себя вести, но понимает, что то, что бы ни происходило между ним и Чонгуком, он потерять не готов. Понимает, что они с Намджуном сейчас на равных, и если Тэхён не знает, как подтолкнуть к нужным решениям себя самого, он в силах помочь хотя бы Намджуну. − Эй, Намджуни, − тихо зовёт Тэхён, когда с первого этажа доносится звук дверного звонка. − Я хочу сейчас спуститься и встретить Чонгука, потому что чертовски по нему соскучился, − принять это оказывается тяжелее, чем кажется на первый взгляд, но Тэхён чувствует, что без этого он не справится. − А чего хочешь ты? Когда Тэхён осторожно прикрывает за собой дверь, а потом бежит вниз по лестнице с такой скоростью, словно боится опоздать, Намджун решает, что, наверное, хочет позвонить Юнги. *** Юнги чувствует себя воплощением неловкости в тот момент, когда выходит из дома за молоком и кофе, а обнаруживает себя посреди незнакомого района возле частной клиники, адрес которой отпечатывается где-то в подсознании, а большие стеклянные двери разъезжаются перед ним в разные стороны, смыкаясь затем обратно, потому что за всё это время Юнги не делает ни шага в какую-либо сторону. − Молодой человек, я могу вам чем-нибудь помочь? − спрашивает вышедшая навстречу девушка в белом халате, улыбаясь приветливой дежурной улыбкой. Юнги с детства недолюбливает как больницы, так и чужие указания, и инструкциям Хёсана следовать вовсе не собирается, но думает, что рецепт на какое-нибудь снотворное ему на самом деле не помешает, потому что не спать четыре дня к ряду, а потом пролежать на кровати больше суток − это ненормально как минимум. Потакать интересам Хёсана всё ещё не хочется, но Юнги оправдывает себя тем, что в любом случае ничего не теряет, когда наконец делает шаг вперёд. Кабинет так интересующего Хёсана психиатра оказывается маленьким и совершенно неприметным, но прежде чем ответить на вопрос, зачем он вообще пришел на приём, Юнги успевает подметить камеру слежения на одной из стен и пусть весьма приблизительно, но всё же набросать план того, как можно стереть любое упоминание о своём здесь присутствии. Врач снова спрашивает, что беспокоит Юнги, если он пришёл сюда сам, дружелюбно улыбается и даже предлагает кофе и стакан воды, а Юнги понятия не имеет, что здесь делает, и единственное, что чувствует помимо замёрзших рук − вибрацию собственного телефона в кармане джинсов. Когда Юнги отвечает на простые вопросы и даже проходит пару каких-то тестов, единственное, о чём он думает − что у каждого пятого жителя США есть свой психотерапевт, который сеанс за сеансом вытягивает изнутри то, что человек так долго и старательно пытается спрятать, и если ему так тяжело даются совершенно обычные жалобы на здоровье, что тогда человек должен чувствовать, когда из него вытягивают душу. Когда Юнги наконец выходит из клиники, сжимая в кулаке выписанный на снотворное рецепт, в кармане даже не находится сигарет, а телефон вибрирует, кажется, уже в тысячный раз, высвечивая незнакомый номер. − Да, − отвечает Юнги и несколько секунд слышит в ответ только звенящую тишину, стараясь не думать о том, что подобным образом отвечают только люди, подсознательно готовые согласиться на всё, что им будет предложено. − Я решил, что, наверное, хочу тебе позвонить. Юнги замирает посреди улицы и чувствует, как случайный прохожий врезается в его спину, и вероятность того, что он не выдает желаемое за действительное, равняется как максимум одному проценту. Но совершенно незнакомый голос говорит банальное "привет", и Юнги сжимает телефон так крепко, будто боится, что тот выскользнет из замёрзших пальцев. − Привет, − отвечает он, и голос звучит непривычно тихо и сухо, а Намджун на другом конце линии выдерживает долгую паузу и низко смеётся так же не к месту, как и шутит. − Где ты взял мой номер? − Ты же назвал мне своё настоящее имя, помнишь? Я взломал базу. − Я буду дома через полчаса. Ты же перезвонишь? До квартиры Юнги больше часа езды на метро и сорок минут на автобусе, но Намджун говорит, что перезвонит. Юнги дрожащими руками прячет телефон в карман, ловит первое попавшееся такси и думает только о том, что в последний раз так боялся куда-то опоздать только тогда, когда понял, что забыл дома свой паспорт, в то время как до вылета его рейса до Лос-Анджелеса оставалось полтора часа. Намджун звонит уже в скайпе, как только Юнги появляется онлайн, и первое, что спрашивает, пока тот спешно переодевается в домашнюю одежду и случайно сносит стоящий рядом стул: − Ты пьян? − Да, − зачем-то врёт Юнги, придвигается ближе к столу и думает, что выпить бы ему действительно не помешало, потому что даже если во вселенских масштабах ничего и не происходит, города всё так же стоят, а люди рождаются и умирают каждый раз, когда Юнги делает вдох, Намджун впервые ему звонит, и для Юнги это оказывается слишком. − И чертовски рад тебя слышать. Голос у Намджуна глубокий и будто от простуды хриплый, и если бы Намджун вдруг оказался связанным с музыкой, Юнги заслушивал бы до дыр его треки. Но Намджуна держит его прошлое, и единственное, с чем он в настоящий момент связан − с Юнги, но совсем не так, как тому бы этого хотелось. − Я тебя тоже. − Тебе нравится музыка, Намджун? − А она кому-то не нравится? Намджун, временами цитирующий википедию слово в слово, на некоторые вопросы почему-то никогда не отвечает напрямую, но Юнги открывает дерево папок и вытаскивает из самой глубоко запрятанной несколько треков, которые он уже давно никому не показывал. Вытаскивает и скидывает их Намджуну, не говоря совершенно ничего, и чувствует себя сгустком противоречивости, потому что надеется, что Намджун скажет только то, что эти треки вполне себе ничего, и не поймёт, чьи они, но больше хочет только то, чтобы Намджун его узнал. Намджун его ожидания оправдывает. − Я думал, что ты Шуга, а не Gloss, − тихо говорит Намджун. − Ты же не думал, что я не узнаю твой голос, даже если слышал его всего пару минут? − Не думал, − тянет Юнги словно лениво, специально растягивая слова. − "Но надеялся", − добавляет уже мысленно, и за всё то время, что Намджун молчит, Юнги успевает два раза разложить пасьянс. − Ты обещал рассказать мне о своей музыке, − Намджун даже не просит, а Юнги закуривает и хочет ответить "нет", но говорит, что всё началось с его знакомства с Икчже. Юнги рассказывает тяжело и долго, рассказывает про старшую школу и тетради, которые на задних листах были исписаны лирикой, про замечания учителей рассказывает, и даже про то, как эти тетради забирал из учительской. Рассказывает про первое выступление и про десяток тех, которые были после, про пьяные ночи и прогулы, потому что не было сил встать с утра, рассказывает про Икчже, который уже после, когда Юнги заваливает самую первую в своей жизни сессию просто потому, что музыка привлекает его больше учёбы, за очередным стаканом пива говорит, что улетает в Америку, потому что хочет попробовать себя на другой сцене. Говорит, что это было бы клёво − снимать квартирку где-нибудь на окраине, дышать воздухом другой страны и чувствовать себя свободным. Говорит, что Юнги тоже стоит попробовать, а Юнги никогда до этого не задумывался о том, как легко можно всё бросить и начать жить заново. Рассказывает про Лос-Анджелес и сложности перехода с одного языка на другой, говорит о том, что сцена − она везде одинаковая, и что она либо принимает тебя, либо заставляет чувствовать себя неудачником. Намджун слушает его молча и не вставляет даже поддерживающих диалог дежурных фраз, когда Юнги прерывается, чтобы собраться с мыслями или подобрать нужные слова. Юнги даже несколько раз думает, что рассказывает в пустоту − и лучше бы так и оказалось − потому что на другом конце линии только звенящая тишина, но остановиться всё равно не может. Следом за детским почти восторгом и вечерами в барах и клубах приходит понимание, что Юнги не просто не центр вселенной, а такой же, как и сотни тех, что были до него, и тысячи, что будут после. Это понимание накрывает его абсолютно внезапно и беспочвенно, опускается грузом на плечи в тот момент, когда Юнги меняет микрофон в руке на бутылку пива, и он понятия не имеет, как с этим справиться. Чтобы добиться чего-то в Корее, нужно быть талантливым и сильным, а чтобы добиться признания в Америке, нужно суметь прыгнуть выше своей головы. Юнги очень хочет летать, но понимает, что не может даже оторваться от земли. − Ты здесь? − тихо спрашивает Юнги и почти пугается того, как неуверенно звучит эхом в наушниках собственный голос. − Здесь, и думаю, как музыкант вдруг оказался хакером твоего уровня. − Компьютеры − это то, чем я жил до музыки. И то, чем я живу после. − И ты жалеешь о том, что вернулся. − Нельзя жалеть, − Юнги усмехается и в который раз за последние полчаса чиркает зажигалкой. − Я обещал. − Кому? − Себе. − Тогда пообещай ещё одну вещь. − О чём ты? − Никогда не забывай о том, что ты тогда сделал, − говорит Намджун, и Юнги далеко не сразу осознаёт, что он имеет ввиду, а потом просто не знает, как реагировать на эти слова, потому что всё ещё склонен выдавать желаемое за действительное. И как понять то, что творится в голове у Намджуна, если Юнги не может до конца разобраться даже в собственных мыслях. Единственное, в чём Юнги может быть уверенным целиком и полностью, что двадцать шесть лет − далеко не самое лучшее время для влюблённости в человека, которого он даже не видел, но Намджун всё ещё единственный, с кем Юнги хочет разговаривать о чём-то действительно личном, и он ничего не может с этим сделать. Юнги всё же уходит за припрятанным в холодильнике пивом и думает о том, что сегодня придётся обойтись без выписанного снотворного, и чёрт с ним, с нормальным сном. Разговоры с Намджуном оказываются такими же странными, как и переписка, и сегодняшний вечер, который плавно перетекает в ночь, оказывается первым, когда они разговаривают о чём-то, помимо работы, и Юнги, по-прежнему считающий, что его с Хёсаном знакомство ни к чему хорошему не приведёт и только добавит лишней головной боли, ближе к четырём утра готов простить ему даже это. В последнее время Юнги делает слишком много вещей, которые ему не свойственны. Они смотрят дораму, потому что Юнги просто нечем заняться, а Намджун говорит, что выспался днём, а Юнги интереснее комментировать, чем смотреть − главные герои три серии к ряду традиционно ходят вокруг да около и всё никак не могут сойтись. − Нет, ну ты видишь, а? − Вижу, но не понимаю. Разве это так сложно − рассказать правду? − Ты вообще понимаешь, что такое чувства? − Юнги выгибает бровь скорее по привычке − Намджун сразу отказывается от предложения включить веб-камеру, и Юнги осознает, что это действительно к лучшему, но уже после того, как предлагает. − Чувства – устойчивые эмоциональные переживания человека, возникающие в процессе его отношений с окружающим миром. Формируются и вырабатываются в ходе развития и воспитания человека. Намджун иногда говорит невероятно умные вещи, но почему-то не всегда способен понять лежащее на поверхности, и Юнги вдруг понимает, что начинает смеяться в голос. − Вот честно, ты загуглил сейчас, да? − Загуглил. Но это первый раз, когда ты смеёшься. Когда на карточке Юнги внезапно обнаруживается лишних пара миллионов вон, первое, что он делает − покупает наконец новый тостер, а затем оплачивает счета за квартиру и интернет, и лишние нули на собственном счёте вроде и должны мотивировать на продуктивную деятельность, но у Юнги всё ещё не досмотрена дорама, которая интересует его исключительно реакцией Намджуна. "Это аванс", − пишет Хёсан и просит поторопиться с исполнением поручения, но Юнги понимает, что хотел плевать и на самого Хёсана, и на его заказ, и даже на материальную сторону вопроса. Юнги решительно плевать на всё то, что кажется ему неинтересным, только вот Намджуну, скорее всего, нет, и поэтому вместо очередной серии они обсуждают настолько откровенно дурацкий план, что Юнги снова хочется смеяться в голос, но он почему-то не может себе этого позволить. Намджун долго говорит про то, что может взломать сервер охранной компании, подменить изображения, чтобы выиграть для Юнги пять-десять минут лишнего времени, и это настолько шаблонно и в духе дурацких фильмов, которые крутят по телевизору каждое воскресенье после одиннадцати, что Юнги только хмыкает, а затем говорит: − Сделаем это за три часа и не выходя из дома, детка. Намджун никак не реагирует даже на "детку", а Юнги всегда делает то, что обещает. Когда Юнги отзванивается Хёсану и говорит, что сервер клиники рухнул без возможности восстановления хранящихся на нём данных, а потом и передаёт скопированные архивы с ноутбука Сон Мино, к которому Юнги лично обещался прийти через месяц для коррекции или отмены терапии, Хёсан только сухо благодарит за работу и просит Юнги не лезть туда, куда ему лезть не следует − с физическими копиями историй болезни он справится как-нибудь сам. Только вот Юнги совершенно не интересует, кого Хёсан так сильно хотел прикрыть, потому что он думает о том, что на личный счёт Намджуна через какое-то время тоже придёт оговорённая заранее сумма, и что их общение может закончиться так же внезапно, как и началось. Юнги всё ещё думает о недосмотренной дораме и о том, что этот самый Ким Намджун не числится ни в одной из больниц Сеула − Юнги не спал пару ночей подряд, но проверил всё лично, и получается так, что в его городе проживает приблизительно полторы тысячи Ким Намджунов, но человека, с которым общается Юнги, в действительности будто никогда бы и не было. Но Намджун снова звонит первым тогда, когда Юнги этого уже почти не ждёт, и напоминает о новых вышедших сериях этого дурацкого сериала, который они зачем-то начали смотреть вместе, но Юнги думает, что вряд ли закончат. В любом случае, у них осталось всего несколько серий, и за три часа Юнги должен решить, чего хочет больше − послать Намджуна к чертям и забыть обо всём, что между ними было (хотя Юнги едва ли может назвать это значимым), или же послать к чёрту самого себя. − О. Они целуются, − говорит Намджун, и непонятно, что именно его так удивляет, а у Юнги осталось каких-то сорок минут, чтобы определиться. − Что именно тебя так удивляет? Юнги понимает, что сорвётся вот-вот, и что безумно устал бояться, что человек, которому он зачем-то доверился, скорее всего исчезнет в тот момент, когда закончатся титры. Двадцать шесть − всё ещё не лучший для подобного возраст. − Они терпеть друг друга не могли. Юнги прикладывает ладонь к лицу так звучно, что Намджун, скорее всего, это слышит тоже. − Ты сам когда-нибудь целовался, а? − Юнги прекрасно осознаёт, что задаёт один из самых глупых вопросов в своей жизни, но он слишком раздражён и сам на себя зол, чтобы реагировать на обычные фразы без плохо прикрытой издёвки. Но Намджун отвечает "нет". А затем спрашивает, как это, а Юнги бестолково пялится на стоп-кадр на экране монитора и вдруг осознаёт, что не просто не целовался − не обнимал никого уже лет пять. − Как это? − снова переспрашивает Намджун, и Юнги думает, что в его возрасте − сколько бы на самом деле ему не было − просто нельзя быть таким наивным, и чувствует себя ходячим пособием по половому воспитанию для малолеток, когда ловит себя на том, что пытается подобрать нужные слова. − Приятно, − Юнги говорит первое, что приходит в голову. − Мокро, − произносит, и снова прикладывает ладонь к лицу, потому что это совсем не то, что он на самом деле должен сказать, но почему-то очевидное описать оказывается очень трудно. − Просто закрой глаза и представь кого-нибудь, кто тебе нравится. − И что я должен почувствовать? − Эйфория, − Юнги задумывается снова. − Желание. Бывают моменты, когда просто чувствуешь себя хорошо и спокойно, будто бы на своём месте, понимаешь? И ты этого человека хочешь. − Вот оно как. − Нравится? − Наверное, − отвечает Намджун, немного помедлив. − А кого ты представил? − Тебя, − Намджун не то искренний до непристойности, не то просто идиот, но что бы он там не думал, одно единственное слово вышибает из лёгких Юнги весь воздух с такой силой, будто бы он только что выпрыгнул из окна собственной комнаты. Намджун не должен быть настолько прямолинейным, а Юнги не должен на подобное вестись, однако он всё равно делает это. − Давай встретимся? − Нет. − Почему? − Потому что ты вряд ли окажешься к нашей встрече готовым, − отвечает Намджун и исчезает из сети. − Лучший способ избавиться от проблемы − это от неё уйти, да? − спрашивает у тишины в динамике Юнги, и если Намджун может себе это позволить, Юнги своё уже отбегал. Намджуна хочется вытащить из-под земли и не то поцеловать, не то ударить, но единственное, что Юнги делает − пишет ему сообщение в телефон, в котором говорит, что может вычислить его местоположение по айпи. Это звучит как угроза излишне дерзкого школьника, но Юнги предпочитает подумать об этом позже, потому что Намджун выключает мобильный, номер которого почему-то зарегистрирован на какого-то Ким Тэхёна. − Да иди ты на хуй, Мин Юнги. А на мониторе снова открывается чёрное программное окно, в которое Юнги записывает бесконечные символы кода. Юнги обзванивает восемь агентств, специализирующихся на прокате автомобилей, прежде чем находит то, в котором ему обещают выдать ключи от машины, не спросив номера его водительских прав. Юнги победно хмыкает, записывая на бумаге сразу два адреса − стоянки и дома, из которого Намджун выходит в сеть. Название последней улицы кажется смутно Юнги знакомым, но он слишком хочет спать, чтобы на этом зацикливаться. Машина заводится с третьего раза, а как переключаются передачи, Юнги вспоминает только после десятка пройденных километров, и, кажется, нарушает далеко не одно правило, но это не совсем неважно − очень тяжело отнять права, которых у Юнги нет. Навигатор, включенный на стоящем на соседнем сиденье ноутбуке, предупреждает о возможных авариях на дороге и заботливо советует проявить внимательность и осторожность, на которые Юнги хотел плевать. Когда он сворачивает с трассы и еще минут десять ездит кругами по узким улочкам пригорода, в голове мелькает смутная тень узнавания района, и это не то, что внушает Юнги уверенность в своих действиях, и когда он тормозит возле указанного на навигаторе дома, понимает, что своей интуиции, пожалуй, стоило довериться хотя бы раз. Юнги тормозит возле дома Чонгука. У Юнги нет навороченных приборов, способных взламывать дверные замки, но он помнит, под каким именно камнем лежит запасной ключ от задней двери, и надеется только на то, что Чонгук не изменяет своим привычкам, когда оглядывается по сторонам и перелезает через забор. Когда Юнги открывает дверь и проскальзывает в заставленную всяким хламом комнатушку, приспособленную под кладовую, он думает, что лучшим вариантом сейчас будет позвонить Чонгуку и спросить, что всё это значит, потому что телефон Намджуна всё еще остаётся вне зоны доступа. В доме холодно и пусто − Чонгук должен корпеть над рабочими отчётами ещё пару часов минимум − и Юнги в который раз за последнее время чувствует себя не очень удачливым героем глупого сериала, потому что свои действия не может объяснить даже себе. − Намджун? − почти шёпотом спрашивает он и проходит вглубь дома, вспоминая расположение комнат, но висящая в воздухе тишина настолько явная, что Юнги слышит биение собственного сердца, которое вот-вот проломит грудную клетку и вырвется наружу. Юнги неважно, что подумает Чонгук, если узнает о том, насколько бесцеремонно он вламывается в его жизнь. Неважно, что подумает Намджун, когда − и если − его увидит. Для Юнги имеет значение только реальность происходящего, в которой он уже сомневается, потому что остаётся только одна комната, в которую он ещё не заглянул − спальня на втором этаже. Комната, в которой когда-то он жил сам. Дверь открывается с лёгким скрипом, и первое, что бросается Юнги в глаза − не заправленная постель и включённый компьютер в самом углу, как будто бы жилец вышел всего пару минут назад. В комнате ничего с тех пор так и не меняется − на стене рядом со шкафом всё ещё висит тот постер, который Юнги приклеил сам, и вместо того, чтобы развернуться и уйти, Юнги зачем-то подходит и осторожно отлепляет от старых обоев скотч. − Ты не должен был приходить. Юнги дёргается и забывает сделать вдох − волна паники накрывает его так стремительно, что он буквально начинает захлёбываться и тонуть, а голос Намджуна звучит настолько близко, словно он стоит буквально в двух шагах, но когда Юнги оборачивается, комната по-прежнему остаётся пустой. − Намджун?.. − Я же предупреждал тебя. − Намджун. Это не смешно, − Юнги судорожно оглядывается и не говорит − хрипит и сжимает в кулаки мелко трясущиеся ладони. − Где ты? − Ты понял. − Нет, − Юнги истерично почти смеётся, рассматривая этот самый постер, который только-только хотел снять, и не может найти в себе сил повернуться в сторону голоса. − Нет, нет, нет, − Юнги закрывает глаза, тихо повторяет это "нет", как мантру, и мечтает оказаться не сейчас и не здесь. − Не ври себе. Ты понял. Конечно же, Юнги понял. Понял, и всё ещё мечтает о новой для себя жизни. − Подойди? Я хочу на тебя посмотреть. Юнги поворачивается и медленно подходит к компьютеру, чувствуя, как сильно дрожат колени, и вздрагивает от зелёного огонька включившейся веб-камеры, а внутри снова разворачивается пустота, в которой эхом бьётся о стены низкий голос Намджуна. − У тебя красивое лицо, − говорит Намджун совершенно серьезно. − Не злись. − Да просто катись ты к чёрту. − Я говорил тебе, что не стоит. Говорил, что ты не готов. Юнги никогда не думал, что умеет злиться так сильно, что перед глазами темнеет, а дышать становится тяжело. Никогда не думал, что способен испытывать настолько сильные чувства. − Катись. Ты. К чёрту, − по словам проговаривает Юнги и, упираясь невидящим взглядом в экран, улыбается так дико, что сам себя бы испугался, и падает на колени, а у уголках глаз собираются слёзы, и Юнги предпочитает думать, что от боли, а не от злости. Намджун говорит что-то ещё, только вот Юнги не слушает − не хочет слышать и понимать даже, Юнги вообще ничего не хочет, а в голове крутится только один вопрос, имеющий на данный момент значимость. − Та фотография. Кто это тогда, если не ты? − спрашивает Юнги глухо и смотрит куда-то в сторону. − Я скопировал первый попавшийся файл с флешки, которую Тэхён как-то забыл извлечь. − И что бы ты делал, если бы я увидел того парня на улице? − Юнги не уверен, что на самом деле хочет это знать. − Я же подумал бы, что это ты. − А что бы я мог сделать? Юнги думает, что на той самой последней серии ему нужно было послать себя к чёрту с такой же решимостью, с которой он посылал туда учёбу и американскую сцену, потому что знает, что на это у него всё же хватило бы сил. Время становится тягучим, как карамель, а потом будто бы замирает вовсе, и то, что Юнги делает, когда наконец находит в себе силы подняться, происходит словно в бреду, потому что если закрыть глаза, у него всё ещё получается представить Намджуна с выжженными краской волосами и милыми ямочками на щеках. Фантазия у Юнги отчаянная и цепляется за желаемое до последнего, а из оцепенения его выводит только шорохи и голос Чонгука с первого этажа. Ноги подкашиваются, и Юнги шатает из стороны в сторону, когда он сбегает по лестнице, врезается в опешившего Чонгука и хватает его за ворот рубашки. Таким испуганным он никогда ещё Чонгука не видел. Принесённый пакет с продуктами падает на пол, а сам Чонгук только мотается в руках Юнги, хватает его за запястья и пытается перекричать, но все звуки в голове Юнги сливаются в низкий гул. В висках пульсирует, а перед глазами по-прежнему темно − Юнги различает только силуэты и размытые цветные пятна, а потом чувствует удар в челюсть и отлетает обратно к лестнице, пачкая кровью обитые ковролином ступеньки. − Да приди уже наконец в себя! − Чонгук кричит, поднимает Юнги на ноги и с силой встряхивает, а Юнги дышать не просто тяжело − нечем просто, он вырывается, сносит валяющийся на тумбочке хлам, а потом падает на Чонгука и пытается рассмотреть его лицо. − Очнись, слышишь, ты, − Чонгук тянет Юнги на себя и встряхивает снова, заламывает брови, а в глазах столько отчаяния, что Юнги почему-то пугается сам и не сразу понимает, что Чонгук вот-вот заплачет. Заплачет слезами Юнги. − Ты же знал. Ты же был в курсе всё это время, да? − говорит Юнги почти неслышно и вновь за Чонгука цепляется, как за спасательный круг. − Хён. Хён, успокойся, пожалуйста, − Чонгук обхватывает его поперёк груди и пытается не упасть, когда Юнги его отталкивает, а потом запускает пальцы в волосы, сгибается пополам и кричит. − Так это тебя Хёсан нанял. Юнги поднимает расфокусированный взгляд на стоящего в дверях незнакомого парня, рыжего до боли в глазах, и тот смотрит на Юнги с абсолютно нечитаемым выражением лица. Юнги угадывает в нём Тэхёна, о котором только несколько раз от Намджуна слышал, и очень хочет свернуть ему шею, но вместо этого хватает стоящий рядом стул и швыряет его в висящее на стене зеркало. − Что всё это значит? − спрашивает Юнги, не оборачиваясь. − Ты же умный мальчик, так что должен быть в курсе, что такое тест Тьюринга. Конечно же, Юнги в курсе. − Пойдём, нам нужно поговорить. И не трогай Чонгука, он действительно ничего не знал. Чонгук посылает всех так далеко, как только может, пинает валяющийся на полу стул и изо всей силы хлопает дверью собственного дома. Способность связно мыслить возвращается к Юнги ближе к полуночи, когда он забирается в машину и проворачивает ключ зажигания, отстранённо думая о том, что будет, если он вдруг не справится с управлением или же не впишется в поворот на максимальной скорости, которую только может развить эта подержанная развалюха. Сказанное Тэхёном плавно прокручивается в голове, и мысли настолько расплывчатые и медленные, что Юнги не может ухватиться ни за одну из них, но он и не хочет, потому что понимает, что ошибается в очередной раз, когда решает, что сбегать от проблем не выход. Если Юнги не способен убежать, он всё ещё может улететь. Выезжая на трассу, Юнги звонит Икчже, который почему-то соглашается его встретить и приютить без малейших раздумий, а затем бронирует билет на ближайший рейс до Лос-Анджелеса. Билет в один конец. Юнги не заезжает даже домой − у него есть паспорт, кредитка, ноутбук и съемный жёсткий диск в кармане куртки, и это всё, что ему может потребоваться − очень легко бросить всё, когда у тебя ничего нет. За пару секунд до того, как Юнги собирается отключить телефон и выбросить сим-карту в ближайшую урну, ему звонит Чонгук, но голос в трубке почему-то принадлежит Тэхёну. − Намджун меня не узнаёт. Что ты сделал? − Забрал то, что принадлежало мне, − спокойно отвечает Юнги и бездумно рассматривает билет на самолёт. − Это кража интеллектуальной собственности, ты знаешь? − Намджун − нигде не зарегистрированная программа, так что ты вряд ли сможешь меня засудить. Да и нужно было учитывать то, что я всё-таки хакер. Тэхён шумно вздыхает, но продолжает уже спокойнее. − Как ты это сделал? − Ты же умный мальчик, так что должен быть в курсе, что такое уязвимость нулевого дня, − Юнги приторно улыбается в динамик, скользит взглядом по висящему на стене табло и подхватывает сумку с ноутбуком. − Но признаю, что ты хорошо поработал. Я даже не заподозрил, что Намджун ненастоящий. − Говорит мне человек, который его у меня украл? − Я забрал только то, что посчитал своим. С твоим Намджуном всё в порядке, он научится всему заново. − Твой компьютер его не потянет, − Тэхён делает последнюю попытку, но промахивается. − А это не важно. И передай Чонгуку, чтобы не беспокоился обо мне. − Ты отвратительный человек, Мин Юнги. − Не хуже тебя. Совсем не рад был познакомиться, Тэхён. − Взаимно, − отвечает тот и сбрасывает звонок первым. Жёсткий диск оттягивает карман куртки, и Юнги вскользь думает, стоит ли выбросить и его тоже, но ограничивается только сим-картой. В конце концов, свои старые треки он не удалил тоже. "Никогда не забывай о том, что ты сделал", − в мыслях всплывает сперва голос Намджуна, а потом и его лицо, которое в действительности вовсе ему не принадлежит, и Юнги был бы самым счастливым человеком, если бы мог забыть. Икчже встречает Юнги в аэропорту, заталкивает в свой потрёпанный форд и всю дорогу молчит, но везёт почему-то не к себе, а сворачивает с дороги и выезжает на пляж, останавливая машину возле самой воды. Юнги выходит и бессмысленно смотрит на восходящее солнце, которое кажется неестественно холодным и белым, а Икчже толкает его в спину − Юнги влетает в воду по колено. − Очнись, − говорит Икчже и улыбается мягко и как-то слишком грустно − Юнги слышит по голосу. − Я не знаю, что у тебя происходит, но очнись. Живи дальше. − Не жалей, − говорит Юнги, и Икчже только согласно кивает. − Не жалей. Юнги хочет спросить у Икчже, есть ли жизнь после тридцати, спросить о том, что с ним происходило за те пять лет, что они не виделись, и может быть, даже что-нибудь рассказать самому, но вместо этого они лежат на влажном холодном песке и смотрят в начинающее светлеть небо. Икчже вытягивает руку вверх и неясно, что именно хочет показать, когда говорит: − Смотри. Юнги смотрит и не видит ничего, кроме прозрачной бездны неба, но понимает, что впервые за последнее время может вдохнуть полной грудью. Они встречают Новый Год в Праге, и Юнги не знает, почему так легко соглашается перелететь через океан снова на следующий же день, а затем автостопом добираются до Вены и перед вылетом обратно в Америку на неделю задерживаются в Мюнхене. Икчже не делает ничего, чтобы помогло бы Юнги разобраться в себе, просто является каким-то своего рода катализатором. Рядом с Икчже Юнги чувствует себя спокойно, и столько благодарности Юнги ещё никогда ни к кому не испытывал. Икчже работает преподавателем корейского и всё ещё выступает по выходным в клубах, где больше известен, как Иллевн. Икчже говорит, чтобы Юнги не забывал о том, кто он есть и кем когда-то был, и Юнги кажется, что эта фраза в разных вариациях будет преследовать его всю жизнь. Икчже говорит, что если Юнги больше не хочет выступать, то он всё ещё может попробовать себя в продюсировании, и Юнги начинает казаться, что это мысль действительно стоящая. Икчже собирается жениться летом, а Юнги возвращается в Сеул спустя несколько дней после того, как ему исполняется двадцать семь, и первое, что он покупает на оставшиеся деньги − самый мощный компьютер, который только получается найти, только для того, чтобы подключить к нему тот самый жёсткий диск, который по-прежнему везде носит с собой. Программа работает исправно по всем показателям, но Намджун почему-то молчит, пока Юнги рассказывает ему про то, что случайно встречает Пак Чимина, который всё такой же хороший и солнечный, как и в их последнюю встречу. Пак Чимина, который оставляет Юнги свой номер телефона и зовёт как-нибудь выпить кофе. − Шанс случайно встретить в большом городе какого-то определённого человека равняется одному к нескольким сотням тысяч, − говорит Намджун, а потом почему-то смеётся хрипло и тихо, будто всё время простужен. − Встреться с ним? У Юнги сердце заходится в бешеном ритме, пересыхают губы, и единственное, что получается сказать после долгого молчания: − Привет, Намджун. Юнги не знает, зачем впускает Намджуна в свою жизнь снова, но понимает, что не сделать этого почему-то не может. Не знает, как, но попробует как-нибудь с этим жить, потому что Намджун молчит так же долго, как молчал сам Юнги, а затем неуверенно, но всё же отзывается. − Привет.