Мир, в котором время остановилось

Треск разорванной ткани, бесстыдная мгла В обнаженной нирване схлестнулись тела Шорох кожистых крыл - нас баюкают ангелы ночи. Диким хмелем обвейся и стыло смотри, Как звезда эдельвейса раскрылась внутри, Как вибрирует в плеске соития мой позвоночник. Хрип дыхания слушай, забудь про шаги на дороге - Там пришли за тобой, только это до времени ждет. Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги И безумный возница оскалит ликующий рот. Леденяще и скупо ударит Луна, Содрогнется над крупом возницы спина, Завизжат на дорожных камнях проступившие лица. В тусклых митрах тумана под крыльями сна Расплетут пентаграмму Нетопырь и Желна И совьют на воздусех пылающий бред багряницы. Но не помни об этом в упругом пьянящем экстазе, Выпестовывай сладость мучительной влажной волны. Звезды рушатся вбок, лик ощерен и зверообразен, Время взорвано зверем и взрезана кровля спины. Кто сказал "Казанова расчетлив" - тот врет неумело, Я люблю безоглядно врастать в прежде чуждое тело. Полночь, руки внутри, скоро сердце под пальцами брызнет, Я пленен сладострастьем полета на осколке взорвавшейся жизни! Снова - шорох вдоль стен мягкий бархатный стук Снова поступь легка - шаг с мыска на каблук И подернуты страстью зрачки, словно пленкой мазутной. Любопытство и робость, истома и страх Сладко кружится пропасть и стон на губах. Подойдите. Вас манит витрина, где выставлен труп мой... Сергей Калугин "Танец Казановы"

Тусклый огонек сигареты выхватывал из темноты уставшее мужское лицо. Сизый дым струился в пальцах Меглина, мужчина не шевелился и лишь изредка глубоко затягивался. Казалось, что скоро фильтр обожжет его грубые пальцы, но едва ли это волновало следователя. На кровати мирно посапывала Есения. Родион усмехнулся: завтра ее настроение уже не будет таким боевым, как сегодня. Интересно, будет ей стыдно за свое поведение, или же наоборот – это подстегнет ее еще больше? Ненужные воспоминания о ее влажных ступнях в его ладонях, бередили и без того потерянную душу Меглина. Могло ли это испугать следователя, привыкшего к бесконечному потоку слез жертв и прочих «двоечников»? Едва ли. В страшных снах Меглину будут видеться не только фотографии школьников с выколотыми глазами и горящие тела, словно распятые на крестах, но и тощая девчонка, что уткнулась ему в шею, шепча какие-то глупости. Есения так отчаянно хотела заслужить у Меглина «высокую» оценку, что следователь всерьез задумался, а что, кроме перенятия опыта, входило в ее планы? Но все это имело значение лишь завтра: пока что девушка спит пьяным сном, а утром встанет с больной головой и сухостью во рту. Ему ли не знать, как чувствует себя человек с жесточайшего похмелья? Его собственная головная боль – вечная спутница - начиналась где-то на затылке, цепкими лапами обхватывая весь череп - и Родион привычным жестом потянулся к фляжке. Пожалуй, событий для одного вечера более чем достаточно. Для начала, пьяная стажерка с весьма недвусмысленным предложением: ее намеки не понял бы только мертвый; затем ее папаша, чьи намеки тоже не понял бы только мертвый. Меглин усмехнулся. Как было бы здорово оказаться по ту сторону могилы прямо сейчас! Тогда закончится вся эта клоунада, все проблемы, и даже головная боль перестанет его мучить. Хотя, с такими перспективами шансы оказаться трупом у него весьма возрастают, так что вполне возможно, что его желание очень скоро осуществится. Если не болезнь и алкоголизм, так разъяренный полковник Стеклов отправит его к праотцам, не дожидаясь отведенного срока. Это не так уж страшно: у Меглина никогда не было особой причины задерживаться на этом свете - он их все старательно выдумывал. Уже давно жизнь Родиона превратилась в бесконечную игру в датскую рулетку. Говорят, эту забаву придумал один печальный принц. Правила просты, как две копейки: утром, прежде чем открыть глаза, игрок должен вспомнить что-то, ради чего ему стоит просыпаться. Если вспомнил – то выиграл себе еще один день жизни. Если нет – то и просыпаться нет смысла. И Меглин всегда находил причину открыть глаза – несмотря на то, что смерть дышала ему в затылок: о том, что он может банально бояться смерти, Родион предпочитал не думать. У него были незавершенные дела, люди, за которых он был в ответе… Вот только кто был в ответе за него самого? Меглин всегда доверял только одному человеку – себе. Ему было хорошо в своем собственном мире: он представлял его в виде простой лодки, что медленно движется по чистой горной реке, изредка налетая на пороги и проходя препятствия. В этой лодке Родион всегда был один, - и этот факт его более чем устраивал. Куда проще срываться с насиженного места, рисковать своей жизнью во имя Родины, когда тебя ничего не держит, и никто не ждет тебя дома, вглядываясь в мутные стекла. Есения Стеклова вписывалась в его привычную жизнь примерно с тем же успехом, с каким проститутка вписывается в мужской монастырь: вроде бы и при деле, но как-то не ко двору. Проще всего было не замечать девушку, не думать о причинах, по которым он тогда в кабинете ее отца дал свое согласие на эту глупую стажировку. Меглин умел как нравиться людям, так и вызывать у них отвращение - это всегда позволяло держать последних на расстоянии. Однако чем больше он третировал Есению, тем больше она привязывалась к нему, будто бы к мрачному следователю ее притягивало магнитом. А с недавних пор в ее остром взгляде Родион стал замечать то, чего не замечал раньше. Он видел в ее глазах томление. И Меглину не надо было применять свои навыки, чтобы понять, что он - причина настроений Есени. Надо было просто сделать вид, что он этого не заметил… Вместо этого что-то давно забытое поднималось в душе Меглина, что-то такое, что он давно спрятал на самом дне и приказал себе не помнить. Чувства и желания, погребенные под толщей воды, казались незначимыми и бесцветными,- и Меглин надеялся, что он сможет и дальше оставаться безучастным к окружающему миру. И Родион пил больше, в надежде, что алкоголь притупит ненужные чувства, и становился противен сам себе. Привкус дешевого коньяка и крепленого вина, кажется, уже давно въелись ему в кожу. Однако в сочетании с таблетками алкоголь помогает унимать чертей, что воют в черепной коробке Меглина. Когда-то ему казалось, что жить так даже легче: череда дней и ночей сливалась в одну мрачную картину, где яркие вспышки – это отбросы общества, что заслужили еще один шанс. Его мир – это сигаретный пепел и вечный сумрак. Родион Меглин давно привык к тому, как идет его жизнь. Человеческое сознание устроено очень хитро, а сознание бедового следователя - и вовсе загадка Вселенной. Иногда ему казалось, что он живет чью-то чужую жизнь, как будто наблюдая со стороны за всем тем, что происходит вокруг. Но иногда мир вокруг словно бы заползал ему под кожу – Меглин начинал ощущать себя его частью настолько остро, что становилось больно дышать: воздух обжигал губы, сушил гортань, а легкие раскрывались с такой силой, что кажется, вот-вот треснут ребра. В такие дни Родион, зная свой паскудный характер, старался отсиживаться у себя дома, напиваясь и засыпая, чтобы, проснувшись, снова пить. Ему нравилось его одиночество, он с ним смирился, и вся его короткая, прошлая жизнь – жизнь до – казалась Меглину какой-то сказкой. Но теперь на смену одиночеству пришло что-то иное. Это «что-то» носит карандаш в волосах вместо заколки, пахнет совсем не так, как другие люди, и задает такие раздражающие вопросы. Он мог бы взять ее. И Родион Меглин понимал это так же ясно, как знал свое имя. Не надо быть хорошим следаком, или чокнутым эмпатом, чтобы считывать язык ее тела, видеть немую просьбу в темных глазах. Однако Родион прекрасно знал, что у Есении куда больше романтичных представлений о том, как это может быть между ними. Юные барышни склонны все преувеличивать, и следователю совершенно не хотелось сражаться с самим собой - с тем, кого навоображала себе Стеклова – ведь он знал, что реальность всегда проиграет. Меглин отчетливо понимал это с высоты своего жизненного опыта - как мужского, так и служебного. Он как минимум в два раза старше Есени, и если ее тело – прекрасный сосуд, то его плоть давно проспиртована и отравлена. Все, что Родион мог бы ей предложить – это несколько быстрых и по-звериному жестких минут, после которых Есения вряд ли благодарно прижмется к его груди. В его возрасте страсть это не нежный цветок, а колючий кактус, за которым нужно правильно ухаживать не один месяц, чтобы он зацвел. Даже если бы он и хотел, чтобы все было иначе – то едва ли у него получится. Некрасивые мужчины с пристрастием к алкоголю и прочим веществам не могут быть парой свежим и молодым девочкам, чья кожа белая, словно алебастр. Такие девочки должны любить таких же чистых мальчиков, что смогут наполнять ночи бездумными прогулками по столице, жаркими поцелуями на фоне памятников архитектуры и неистовыми признаниями в любви среди брусчатки на центральных улицах. Чистые и богатые девочки не должны страдать по тем мужчинам, которых им никогда не понять. И если Стеклова, в силу возраста и отсутствия опыта, не может это принять и понять, значит, Родиону придется думать за них двоих. Кому еще думать о том, как будет завтра болеть голова, как чувство стыда захлестнет дикой волной, сметая все на своем пути? Меглин знает, как это будет. Он возьмет на себя возможную ответственность и заботы о завтрашнем дне. Ведь завтрашний день, несомненно, огорошит их своей ясностью и яростью нового дня, и тогда протрезвевшая Есеня не захочет вспоминать, как пыталась залезть в брюки к своему наставнику. Им будет удобно сделать вид, что ничего такого не было. Как бы обоим ни хотелось обратного. Меглин не помнил, когда был с женщиной последний раз. Ему не хотелось погружаться в эти воспоминания, потому что он знал: они как черная вода – засосет - и на поверхность потом не вынырнешь. Но если он что-то и может сделать, так это затушить сигарету прямо о столешницу и вернуться в постель, где посапывает, свернувшись калачиком, Стеклова. Сейчас можно не думать ни о ее вопросах, ни о ее отце, ни о том, что за стенами жилища Родиона - безумный мир, способный раздавить их, как букашек. Меглин ложится рядом, и, после небольшой внутренней борьбы, аккуратно обнимает девушку. Стеклова что-то стонет и ворочается во сне, повернувшись к следователю лицом. Родион разглядывает ее: длинные ресницы без следа косметики, полные губы. Мужчина касается ее щеки кончиками пальцев, и Есения улыбается во сне; от нее жутко пахнет перегаром, но едва ли это может смутить Меглина. Он осторожно касается ее губ своими, и на секунду закрывает глаза, словно впитывая это ощущение. Есеня не просыпается и лишь теснее прижимается к Меглину. А Родион так и лежит, вглядываясь в ее лицо, пока за окном не начинает светлеть. *** Дни сливаются в недели. Бесконечные, пролетающие перед глазами, подобно пейзажам дальнего и ближнего Подмосковья за окнами старого «мерина». Жизнь Меглина идет своим чередом, по накатанной плоскости, направленной в ад. Легко жить, когда знаешь, сколько тебе отведено. Родион уже давно смирился с этим положением вещей, свыкся с дыханием Костлявой за левым плечом. Это делало его почти неуязвимым, почти неприкасаемым. Ему не хотелось думать, что у него есть шанс, просто потому, что вся его жизнь уже давно расписана на тот случай, что шанса нет. Меглин не хотел пускать надежду в свое сердце, позволить ей отравить его разум и чувства. Хотя, предложение Бергича не было лишено определенной доли очарования… Родион крепко зажмурился, попытавшись представить себя полностью здоровым. Как бы сложилась его жизнь тогда? Ни одной внятной картины на этот счет ему не пришло. Если времени у него так мало, как считает Бергич, то, значит, имеет смысл воспользоваться этим самым временем на полную катушку. Сделать что-то, что никогда не делал, подражая героям тупых американских комедий с вечным хэппи-эндом. Как нельзя некстати в голове Родиона всплыл образ его стажерки. Мужское нутро (последнее время Меглин ассоциировал эту часть себя исключительно со зверем в клетке) довольно приподняло голову, вздыбливая шерсть на загривке. - А что если времени и правда нет… - вслух произнес следователь, привычно отворачивая крышку и фляги и делая несколько глотков. Мог ли он позволить себе пойти на второй круг сближения со своей стажеркой, если у него нет шансов дотянуть до конца года? Можно подумать, Меглин был бы рад, навещай Стеклова и его могилу тоже. Так что стоят его и ее желания в этом бешеном круговороте рождений и смертей? Он и без того попортил девчонке жизнь, забрав себе наивный свет детства из ее взгляда. Стоит забрать себе еще и ее сердце? На самом деле, он был отвратительно трезв, когда все же решил притащиться в этот ресторанчик. Без подарка, конечно. Родион был трезв, и это не давало ему повода для оправданий своего поступка. Ему хотелось увидеть Стеклову в красивом платье, с улыбкой на губах. Хотелось подтверждения тому, что она все-таки молодая девчонка, которую он так безбожно ломает в угоду своей прихоти. Это было как увидеть полет прекрасной бабочки, прежде чем распять ее булавкой и повесить в рамочку. От этого на душе было еще поганей, чем обычно. Родион думал, что лишь постоит в дверях, быть может, вызовет Есению звонком или окриком, чмокнет в гладкую щеку и скажет какую-нибудь глупость. Но он повелся, как мальчишка, глядя как два юнца распушают свои хвосты перед хохочущей Есеней. Зверь в Меглине знал, что стоит ему подмигнуть ей, как она оставит их всех - и уйдет за ним. Но отчего-то ему было так противно смотреть на них, таких молодых и беззаботных. Зависть? Неужели он, Родион Меглин завидовал этим щенкам, которым повезло родиться в хорошей семье и с детства иметь все? Для них жизнь – игра, работа – игра, где надо доказать, что ты круче других. Вряд ли они видят те жуткие сны и видения, что преследуют Родиона, вряд ли они могут понять хотя бы часть его сознания. Ревность? Не в этой жизни! Какое ему дело до того, кто спит с его стажеркой? Пусть даже она и бросает эти тревожно-горячие взгляды в его – Родиона - сторону. Меглину стоит лишь закрыть глаза и представить, - как он будет точно знать, какая она. Однако он гонит эти мысли как можно дальше. Меньше всего следователя должно волновать, какая она на вкус и как стонет, когда ей особенно хорошо. И кто-то из этих полупедиков в полукедах точно знает ответы на эти риторические вопросы… Родион, прищурившись, окинул взглядом собравшуюся молодежь. Вот этот. Тот мальчишка, с которым они уже сталкивались по работе. Смотрит так, будто готов опрокинуть ее на стол прямо тут. И тихая ненависть вперемешку с недоверием, обращенные к Родиону. Меглин с ухмылкой уцепился за этот взгляд. Какое ребячество с его стороны! Какая откровенная провокация! Родиону кажется, что Стеклова непременно это заметит, поймет, что определенно даст ей пару козырей перед наставником. Но Есения все так же беззаботно смеется, украдкой стреляя глазами в Меглина, и следователю этого вполне достаточно, чтобы чувствовать себя отлично. Он знает, что и из этой схватки выйдет победителем, ему даже не придется махать кулаками. Как бы ни старались прекрасные принцы, этой ночью Красавица уедет с Чудовищем. *** Пока они едут в машине, в голове Меглина проносятся сотни сюжетов и вариантов развития ситуации. В своей жизни он совершал достаточное количество ошибок разной степени тяжести. Справедливости ради, Родион не мог вспомнить, когда последний раз поступал так, как надо, а не так, как он чувствовал. Уже давно он научился не оправдывать свои поступки в первую очередь перед самим собой. Но мысли, что занимали его последнее время, подобно назойливым пчелам, врываясь даже в темные сны, не давали Меглину покоя. Ему не стоило связываться с младшей Стекловой, ему не стоило фантазировать какая ее кожа на ощупь. Меглину не стоило хотеть ее. Девушка слегка пританцовывала, декламируя текст из безымянной книги. Удерживаясь на каблуках и удерживая в руках цветы, она казалась следователю созданием из другого мира. Наверное, за этим он сегодня и приехал на этот день рождения – чтобы увидеть, что в Есении еще жива молодость. Родион неотрывно смотрел на нее, пока они шли до дома, и пытался оценить все «за» и «против», прогоняя эти понятия по всем возможным системам измерения и шкалам ценностей. Результаты его изысканий были неутешительными, и впервые в жизни Меглин думал, что вот сейчас он поступит так, как должен, а не как хочет сам. В жилище Меглина не горел свет: та часть лофта, которую можно было охарактеризовать как прихожую, освещалась лишь за счет света фонарей и фар проезжавших машин. Глаза Есении чуть сверкали в этом неясном свете. - Чушь какая-то, - проговорила девушка, держа в руках книгу. – «Он посмотрел в ее томные глаза, обнял за талию…» И в это мгновение, Родион понял, что не сможет поступить так, как должен. Мир вдруг стал ясным и понятным, а все решения – простыми и естественными. - Согласен, - он взял из рук Есении книгу и отбросил ее на пол, - все намного проще, - его собственный голос звучал незнакомо. Охватив ее лицо руками, Меглин впился в пухлые девичьи губы своими. Есения даже не сразу ему ответила, будто еще меньше Родиона верила в то, что происходит. Уронив букет, она обняла его, прижимая к себе так сильно, как могла. Мужчина хотел сгладить ощущение от своей грубости, но руки сами собой потянулись к поясу ее пальто, торопясь освободить Есению от ненужной одежды. Казалось, что девушка даже не дышала, пока распускала узелок дурацкого галстука-бабочки, помогла снять плащ, пока, повернувшись спиной, ждала, когда Меглин расправится с молнией на ее платье и застежкой бюстгальтера. Есения лишь успела сделать рваный вдох, прежде чем их губы снова встретились в поцелуе. Она уже неплохо ориентировалась в его доме, но все же до постели их довел сам Меглин. Стеклова путалась в платье, не думая о том, что наверняка зацепила чулки. Они рухнули на разложенную кровать, и хриплый стон вырвался из их груди почти одновременно. Меглин подмял девушку под себя, удерживая ладонью ее лицо, ошалело высматривая в ее взгляде хоть какой-то намек на протест. Но вместо протеста была лишь мягкая улыбка и блестящие в полумраке темные глаза, будто подернутые мазутной дымкой. Меглин знал, слишком хорошо знал, что такое нельзя сымитировать, это можно лишь чувствовать. Родион нещадно терзал ее губы поцелуями-укусами, по-звериному вылизывал нежную кожу на шее... Есеня могла лишь хрипло стонать, цепляясь пальцами за его испещренную шрамами спину, выгибаясь дугой, в надежде дать Меглину больший доступ к телу. Она чистая и гладкая. Неизвестно почему, но именно эти простые факты подрывали его самообладание. Далекие мысли об ошибочности этого выбора, давно были сметены простым осознанием того, как же ему хорошо. Это не было похоже на секс, это больше похоже на настоящую близость. Лицом к лицу, кожа к коже. Родион поддерживал Есению за бедра, направляя, показывая, насаживая на себя, сдерживаясь до зубного скрежета. Юное тело было донельзя горячим, влажно-податливым. Искушение повалить ее на кровать, заставить встать на колени и взять сзади, наматывая длинные волосы на кулак, было слишком велико. Он знал, что не должен так поступать с Есенией. Не с ней и не сегодня. Быть может, мироздание отведет ему еще время, но пока все должно быть так, как хочет она. Есения скользила ему навстречу, и каждое ее движение сопровождалось глухим и голодным стоном. Он и не представлял, что она настолько его хочет. Девушка держала лицо мужчины в ладонях, не позволяя Родиону отвести взгляда. Она смотрела на него, обрушивая такую лавину эмоций, что Меглин всерьез боялся утонуть в ней. Что значат толпы убийц и поджигателей, тайных маньяков и каннибалов против зачарованных глаз влюбленной девушки, которая смотрит на тебя так, будто ты единственный? - Еще… Еще… - она двигалась, теснее прижимаясь к нему. Ее кожа блестела потом, темные волосы паутиной охватывали худые плечи. Родион уже давно замер, качаясь на волнах блаженства, позволяя Есении вести в их путанном танце тел. Он наслаждался моментом, впитывал в себя, запоминал каждую секунду, каждый ее вздох. То, как Стеклова зажмуривается, прикусывает губу, то, как впивается руками в его поясницу, прежде чем протяжно застонать. - Я так долго ждала… - Есения потянулась к нему за поцелуем, - я так долго тебя ждала! Касание губ вышибло воздух из легких Родиона, острое наслаждение заструилось вдоль позвоночника, охватывая крестец. Больше сдерживать себя он не мог, повалив Есению на спину, закидывая ее бедро себе на талию. - Я тоже ждал, - он смазанно поцеловал девушку в висок, - но больше не могу! Меглин хрипло стонал, прижимаясь лбом к ее лбу, вколачиваясь между ее ног, утопая в сверкающем водовороте из столь простых плотских наслаждений. Он слишком долго отказывал себе в этом! Есения вскидывала бедра ему навстречу, едва успевая за звериным темпом любовника. Ее стоны барабанным боем звучали в ушах Родиона, подводя к черте. За мгновение до желанной разрядки, он вышел из ее тела, прижимаясь горящей плотью к плоскому девичьему животу. Есения едва ли не заскулила, ощутив неожиданную пустоту между ног, и прежде чем теплая сперма растеклась между их телами, Меглин скользнул в девушку двумя пальцами, чувствуя жар ее плоти. Есения вцепилась пальцами в его плечи, вскидывая бедра, ловя последние отголоски бушующего оргазма, благодарно шепча ему на ухо какие-то глупости. Перед глазами Меглина была лишь белая пустота. *** Есеня все-таки задала этот глупый и такой женский вопрос. А Меглин пожалуй даже слишком честно на него ответил. Наверное, было бы проще, промелькни на ее лице хоть капля разочарования или сомнения, но вместо этого в глазах Стекловой были лишь боль и понимание. Осознание, что их время утекает как песок сквозь пальцы. - Жалеешь? – спросил Родион. - Нет, - изумление на лице Есении не было поддельным. Меглин понимал это и без слов, но ему показалось очень важным, чтобы Есения ответила ему сама. Ему важно было знать, что эта ошибка принесет не только боль. И то, что у них есть еще немного времени, которое имело значение лишь за пределами этой комнаты.