В снежном белом королевстве

Чувства разлетелись осколками стекла, Я потеряла веру раз и навсегда, Падаю стремительно с придуманных небес... Лёд не знает жалости, лёд повсюду здесь. Unreal, "Лёд"

Это всего лишь сказка. Сказка, как те, что когда-то давно читали родители: красивая, завораживающая, пугающая, но обязательно со счастливым концом. Сказка о дружбе, которая растопит лёд - или о том, как лёд одолеет дружбу, застудив чувства и укрыв их глубоко в сугробах. Всего лишь сказка - просто сказка, как обещали яркие глянцевые плакаты, зазывающие в тур по Антарктиде: "Настоящая сказка!", "Окунитесь в сказку!" и фееричное "Попробуйте сказку на вкус!" Какой вкус у сказки? У этой - ломкий, хрустящий на зубах, как тонкая сосулька. Уж в этом Герда знает толк, сосульки кажутся ей слаще шоколада, сосульки - вкусные леденцы, а снег - взбитые сливки. Её сказка пахнет морозной свежестью и морем, её сказка переливается северным сиянием и сверкает, в её сказке правят лёд и электричество, потому что... "Заключим сделку, братец? Мне - снег. Тебе - лёд. Поделим Антарктиду пополам!" ...потому что все почему-то забывают: Снежная королева не побеждена, её нельзя победить, а дети всего лишь удрали непроторенной тропой в её отсутствие, оставив увядшую розу да россыпь льдинок, сложенных в какое-то глупое слово с якобы философским подтекстом. И что же тогда сильнее - дружба или всё-таки лёд? ...Герда любит свой новый дом. Да и как не любить это место, точно сошедшее со страниц любимой сказки - расписанные узорами высокие арки; вмёрзшая в стены, заросшая сосульками аппаратура; массивные колонны, искрящиеся от облепившего их снега; прозрачные оконные стёкла, по краям затянутые паутинно-морозными узорами инея... В Ледяном Дворце выживет не каждый, здесь не сможет долго находится тот, чьё сердце бьётся буйно и горячо - а значит, Герде и её слугам не о чем беспокоиться. Здесь безлюдно, пустынно, здесь в коридорах свистит ветер и горстями швыряет в лицо снег, а воздух такой холодный, что стынет прямо в груди, больно колется изнутри ребристыми кубиками - дыханию не протолкнуться... "Если, конечно, ты не Снежная королева." Ледяной Дворец по капле выпивает дыхание и вытягивает силы, вмораживается в кожу незримыми прочными нитями-жилами, стремится забрать тепло, умертвить; это чувствует и Таша, плотнее кутаясь в мягкое фиолетовое пальтишко, а уж если Таше, коренной жительнице Антарктиды, страшно и зябко в этом месте - значит, всё идёт по плану, значит, задумка удалась на славу. Таша бежит по коридорам, спотыкаясь, скользя на заиндевевшем полу, с присвистом вырывается облачко пара изо рта - за ней следит сотня камер, сотня мёртвых стеклянных глаз, фиксируя каждое движение, каждый вдох - каждую попытку вдохнуть, втолкнуть в себя этот студёный воздух. Таша - единственная из селения, кто может безпрепятственно входить сюда, но никогда об этом не узнает и не задумается, почему никто не замурует секретный ход во Дворец, а охранники в такие моменты старательно глядят в противоположную сторону. "Потому что так им было приказано." Вообще-то Герда не любит перевёртышей. Она любит сосульки, красный цвет, фруктовый блеск для губ и Макси-Джус со льдом, но никак не этот странный народец. Слишком нелепо-неуклюжие, чтобы зваться людьми, слишком умные и... прозорливые, чтобы быть зверями - серединка на половинку, ни-рыба-ни-мясо, с которыми можно вести торговлю, зачатки примитивного бизнеса, которых так любят туристы... которыми так легко управлять. Их дети не представляют угрозы, их просто оставили за забором из колючей проволоки и забыли, а те оказались слишком беспомощны, чтобы поднимать бунт. За исключением Таши и парочки её приятелей... таких же самоуверенно-глупых. Пользы от них как от работников - никакой, ибо на них не действует Джус: Герда проверяла - Таша тогда только закашлялась и возмущённо спросила: "Зачем ты пьёшь эту гадость?!", уже тогда отлично зная её предназначение. А вот слив информации... - И представляешь, они совсем-совсем не пьют Джус! - тараторит девчонка, нервно меря шагами комнату: лиловое встрёпанное пятнышко на красно-звёздном фоне стен. - Они хоть и в плену, но сопротивляются... Они ужасно смелые, правда? "Ужасно глупые." Герда ахает и желает Таше удачи. А уже на следующий день смельчаки оправляются на заморозку. И, естественно, утешение этот наивный перевёртыш снова ищет у Герды, так ничего и не поняв. "Что поделаешь... Приходиться иногда хитрить, чтобы творить добро." Убедить Ташу в том, что Герда желает ей добра и ненавидит отморозков, оказалось легко - отчасти потому, что девчонка сама хотела в это поверить, страстно и горячо, отчасти потому, что... ну, в самом деле, как может перейти на сторону злых людей та, чьих родителей они... они... с того дня она даже не решается произнести это слово вслух. Да и незачем, собственно, произносить. В комнате, кроме сотни экранов и десятка игровых автоматов, есть огромная тяжёлая дверь с отчётливой надписью "Не входить!" Но однажды глупая Таша всё-таки входит - точнее, застывает на пороге, не в силах оторвать пальцы от ручки, а в её глазах отпечатывается панический ужас. - Ну что же ты? - усмехается Герда, мягко отводя в сторону её руку. - Чего ты боишься? Они ничего тебе не сделают... теперь. Поразительно. Бояться принято живых, а не мёртвых, но Таша делает с точностью до наоборот: смело проносится между стальных ног Макси Мауса, уводя его за собой от убежища, но каменеет при виде двух сидящих за столом взрослых с заледеневшими глазницами и покрытыми инеем руками. Впрочем... кто живее - Макси Маус или эти люди? Кого бояться сильнее? - К-кто это? - Наши с Каем родители. Да не трясись так, говорят тебе! - Герда наваливается на дверь, пытаясь её закрыть, но перевёртыш даже не шевелится - лишь дрожат губы, выталкивая: - Кто же их?.. - Макси Маус, кто же ещё... - Таша едва успевает отскочить, когда дверь наконец захлапывается; Герда морщится, разглядывая содранный лак на безымянном пальце. Но даже боковым зрением ей видно, как сильно трясёт её "союзницу". - И ничего нельзя сделать? - всплёскивает она руками. - Во всяком случае, пока. Да и рано ещё. - Что значит "рано"?! Герда грациозно опускается в кресло. Таша замирает рядом - непонимающая, напряжённая, слишком... слишком эмоциональная и горячая для этого места. - А ты вдумайся: дети, которые спасли своих родителей! Грандиозно! Мы сами прекрасно справимся, это справедливо, а сейчас... сейчас же они будут нам только мешать. Им безопаснее переждать нашу войну в таком виде, они ведь всё равно ничего не чувствуют. И не боятся. Они меняются ролями, они давно поменялись ролями: Герда, некогда тепличная девочка, неторопливо гуляет по засыпанным снегом галереям в одном платьице и беззаботно сверкает синими льдинками глаз, в то время как Таша, перевёртыш, прячется от дворцовой стужи, и у неё мелко-мелко дрожат губы и руки - то ли от холода, то ли от страха. Вся разница - в чувстве снега. В том, как воспринимать происходящее. - Ах, милые мои папочка и мамочка! Несмотря на всё ваше непонимание, я буду вечно любить вас... даже в таком состоянии. - Герда картинно смахивает слезу. Кажется ей, или та упала на пол с оскольчатым звоном? Кажется. Если в глаз и попала льдинка, её так просто не достать. ...В попытках найти идеальное место они бежали дальше, дальше, от раскалённого солнцем асфальта - к скользкому полупрозрачному льду, от золотого песка - к пушистым сугробам. С их мнением никогда не считались... и всё же была какая-то злая ирония в том, что дети с именами Герда и Кай остались в итоге здесь, в месте, как две капли воды похожем на чертоги настоящей Снежной королевы. Здесь пахло морозом и солёной морской водой, здесь бесконечно длилась бархатисто-синяя звёздная ночь, а в глазах отражалось северное сияние, здесь жил странный народец, звавший пингвинов и тюленей своими братьями и так гостеприимно относящийся к чужакам, здесь был чудесный Дворец развлечений-и-смеха, целиком высеченный изо льда... И нет ничего, ровным счётом ничего удивительного в том, что Герде не захотелось его покидать. "Не грызи сосульки - замёрзнешь..." А может, я и хотела замёрзнуть?! Герде нужна зима - нужно что-то, что охладило бы её горячность, поток пылких идей, не заморозив, но преобразив в холодную педантичную расчётливость. Герде нужны метели, узоры на стёклах, осколками осыпающаяся вечная мерзлота, свист ветра в ушах и комья мягкого снега в ладонях. Герде не нужно, чтобы люди с нелепыми речами и горячими - пока - сердцами мешали ей строить собственное Снежное Королевство. "Да начнётся шторм!" - и сверкающей изморозью покрываются лица родителей, ледяной куб, в который они заключены, блестит правильными синеватыми гранями, а замораживающий луч, сделанный Каем, раскаляется в ладонях, не обжигая их. "Да восторжествует лёд!" - и растекается по залу холодное сияние, замирают в нелепых позах там, где застал их губительный холод, люди и перевёртыши, щетинятся миру острой изгородью ослепительно-синие сталагмиты - "А ты знал, братец, что сосульки могут расти и вверх?" И пусть у Герды нет волшебных сил, пусть пальцы не покрываются инеем, а дыхание не несёт смерть, но такого могущества она не ощущала ещё никогда. Лёд хрустит в её резких отрывистых словах - "Так вам и надо, а нечего было мне мешать!" - лёд плещется в её глазах, словно в тёмно-синей морской воде, переливаясь через край. Лёд - повсюду. Она повелевает им, с его помощью она может миловать и... "Убивать?" Что-то трескается и тихо ломается на сотни осколков с этим словом.Герда внезапно чувствует, хотя и не осознаёт ещё, что зашла слишком далеко, Герда роняет устройство, которое скользит по блестящему полу... но к этому времени в Ледяном Дворце не остаётся никого живого. Что означает: понятия "слишком далеко" для новой его хозяйки теперь по определению не может существовать. Сейчас Герда не одинока. Некоторых людей позднее извлекли изо льда, и теперь они подчиняются ей - а всё потому, что их размораживали особым способом: оставляли крохотную льдинку в глазу - чтобы видеть лишь то, что хочет Королева - да ледяную корочку вокруг сердца - чтобы оно подсказывало только те решения, которые одобрит Королева. "...люди очень злыми стали - превратились в отморозков, вместо сердца лёд оставив..." Естественно, рано или поздно Герда разморозит и родителей, но сейчас действительно не время. Пусть настырный Кай и не понимает этого - куда ему? - Я скучаю по маме с папой, - тихо говорит он ей, когда спустя длительное время они встречаются вживую, не через экран монитора. Братец выглядит жалко, воспалённо блестят глаза, а голос его бесцветный, выстуженный - меньше кофе, больше льда, напоминает самой себе Герда, уже намечая следующую поставку продуктов - но пока не заледенели его пальцы, бьющие по клавиатуре, больше ничего её не волнует. Что волнует самого Кая? - А что же, ты захотел к ма-амочке? - тянет она насмешливо. - А она отнимет твою игрушку, закутает тебя шарфом и уложит в постельку... Ты этого хочешь, дурак? Хочешь или нет? - Когда ты так говоришь - не хочу. Но... но это же неправильно. Не заметно, чтобы он сам верил в свои слова. Или в свой голос. - Что тут правильно и неправильно, решать мне. Понятно? - Герда злится, Герда устала объяснять очевидное, и костяшки её пальцев белеют до некогда любимых ею оттенков. - Ты от них когда-нибудь слышал что-нибудь, кроме запретов и отговорок? Твои желания, хоть самые малюсенькие, они хоть раз исполнили? Здесь мы свободны. Здесь мы сами строим свой мир... а потом, может быть, подыщем и им в нём место. - Она отворачивается, тряхнув кудрями, бросив с тшательно выверенной смесью горечи и презрения: - А ты ещё и недоволен. И снова - сталкиваются взгляды, меняются роли, от deja vu почти кружится голова. Кто-нибудь. Хоть кто-нибудь обязан понять, поддержать... никого? Но ведь, кажется, настоящей Королеве плевать на осуждение и поддержку? А сказочные каноны Герда соблюдает с фанатичной тщательностью. Кипенно-белый дворец её с каждой ночью всё краше. Вместо ледяных рыцарей на страже у неё огромный ржавый Макси Маус, но... но ведь его можно и перекрасить. Меж рёбер что-то стынет и холодит изнутри - неважно, нет времени задумываться. - Правильно ли ты поступаешь, Герда? - с тяжёлым вздохом спрашивает братец, и эхо отзывается под заснеженными сводами сотней хрустальных "Да". Герда усмехается - льдисто и надменно. Даже Ледяной Дворец на её стороне. Ледяные пустыни расстилаются на много миль вперёд, вьюга разносит тоскливые песни на много миль вперёд, в руках Герды - невиданное могущество, в обращённых на неё глазах Таши - неверие. Боль. Страх. Ледовитый океан чувств, как у тех её собратьев, что первыми отведали на себе хлыста и Джуса, усовершенствованный метод кнута-и-пряника, и на какой-то момент у Герды пропадает желание смеяться, заглушая метель. Всё шло так, как должно было. Шло. Но чем ближе поставленная цель, тем труднее почему-то пробираться сквозь снег, и в том нет её вины. Не должно быть. Сияющая золотая корона слишком тяжела и давит затылок. Герда кривит губы, почти взрослым жестом прижимает пальцы к вискам - она устала, слишком устала. Ей смертельно надоело изображать храбрую защитницу перевёртышей, вживаться в роль: голос, что должен звенеть чистейшим льдом, сочится патокой, а руки активно жестикулируют. Снежная королева не испытывает ни злость, ни досаду, ни раздражение, её каменно-тяжёлые руки покоятся на коленях, а в волосах стынет серебряная тиара. Только Герде, кажется, не к лицу серебро, да и сидеть на месте она не любит: ещё немного подождать, ещё чуть-чуть - и она сможет надеть парадный плащ и муфту, а главное - корону, и она будет стоять на самой высокой скале, и весь снег будет в её распоряжении. Снег, вечность и коньки в придачу. "Герда любит себя" - неправильно. "Герда знает себе цену" - лучше, точнее, ведь она любит ледяную точность. Из неё выйдет идеальная Королева - с волосами цвета золота, с кожей белее, чем снег, с голосом слаще, чем молоко и мёд - и такая холодная, что язык её не примерзает к сосульке. Её дыхание не может ни согреть, ни умертвить, её пальцы не обжигает лёд - Герда заснежена, застужена, защищена, и когда её сердце окончательно превратится в ледышку, некому будет злить и раздражать её. В особенности - наглым перевёртышам. А когда не будет повода для злости, останется лишь покой, а когда она сама застынет, превратится в льдину - никто не отогреет её и не подаст живых-горячих рук, потому что она сама захотела так. Останется только окружиться этим коконом, прирости к нему. Стать им. Герда сознательно рушит все мосты, грезя льдом, вживаясь в образ, сливаясь с ледяными стенами дворца. И её это устраивает, так зачем же ей мешать? Но... что-то идёт не так, когда проклятые пленники сбегают, а бедный братец, заражённый этим странным вирусом "дружбы", переходит на их сторону. Дурак. Не болтал бы глупости - стал бы её Снежным принцем или, на худой конец, Снежным стражем! Герда скрипит зубами: ну что его не устроило в её безупречном сценарии? Как вообще какие-то там глупые привязанности могут оказаться выше безграничной власти? Где был его хвалёный математически-точный ум, когда он ввязывался в эту историю с виртуальными играми и тоннелями? Ответ оказывается неожиданно прост. Неожиданно глуп и неожиданно очевиден. "На любого Кая найдётся своя Герда." "Гердой" оказывается какой-то глупый - или слишком умный? - перевёртыш, один из Ташиных друзей: он нервно теребит меховой воротник куртки и сбивчиво излагает план действий по ликвидации Макси Мауса - по ликвидации её оружия, её верного слуги - но, желая замечать лишь его, перевёртыша, нелепость, Герда обращает внимание и на горячность речей, и на искру в глазах, блеснувшую, когда он заговорил о Кае. Это странно. У подданых Снежной королевы не бывает огня в глазах. Что обьединяет этих ребят, что заставляет их суетиться, куда-то бежать и кого-то спасать - от неё? Герда не понимает. В непонимании - её счастье. Корону уносит вьюгой, с холодным звяканием падает она вниз, и вот уже о недавнем величии напоминают лишь кивки кучки взрослых с ледяными осколками в глазницах. Герда бесится, мечтая поквитаться за унижение - у заснеженной-замороженной душа разливается ярким вулканом, буйством клокочущей энергии, и это неправильно - ведь у Снежной королевы ледяная вода в венах и холодный трезвый ум... Герда предпочитает винить во всём перевёртышей, тревожущих её покой, но боится признаться себе, что не так уж и хочет застывать снежинкой: какой в этом толк, если даже порадоваться триумфу, вальсируя в сугробах и хохоча в небо, не имеешь права? Её королевство не растаяло, не осело серым пеплом - оно разбилось вдребезги под телом её несостоявшегося Снежного стража, и, наверное, оно было обречено с самого начала, только она гнала от себя эти мысли вьюгами да закрывала глаза, забывая простые истины, которым подчинялась. И сама всё испортила. Поддалась гибельным чувствам, обожгла и обожглась, лишилась всего, ради чего морозила сердце всю эту чёртову полярную ночь. - Мой дворец... мои игрушки... Она делает ещё два неровных, спотыкающихся шага. Жгут спину взгляды: встревоженно-участливый - девочки, настороженно-неприязненный - мальчика. Минуту назад Герда готова была спалить их дотла, задушить оголёнными проводами, достать до ритмично бьющихся горячих сердец колючим электрическим током - но больше не может об этом и думать. Потому что... "Это мой дворец! И я его королева." ...потому что вместе с ледяными узорчатыми стенами трещит ледяное же сердце в тщетной попытке забиться снова; потому что внезапно отрезвляет боль в сбитых коленях, а пальцы снова, как когда-то давно, ощущают холод разбившихся тяжёлых плит; потому что рвётся из груди отчаянное "Мама, папа!", а по щекам быстро-быстро бежит нечто, похожее на талый снег: смахивай теперь, злобно оправдывайся, что в глаз что-то попало... что-то, по форме напоминающее осколок волшебного зеркала. "Современной Снежной королевы из тебя не вышло." Всё, что остаётся Герде - развалины некогда роскошного замка, хруст снега под испачканными солёной водой - и кровью? - сапожками да разбитые вдребезги ледяные статуи родителей, проклятая мозаика, из которой слово "Вечность" уже не сложить. Бедное-бедное её Снежное Королевство. За секунду до того, как взметается ледяная пыль, и из руин выбираются, кашляя, две фигуры, Герда пронзительно, срывая голос, кричит - и от крика лопаются с печальным хрустальным звоном последние уцелевшие стёкла... и заодно - ледяная корка, покрывающая когда-то горячее сердце.