Плачущий убийца

— Мы всегда будем вместе. — Ичиго убрал дерзко-выбившуюся медную прядку и поцеловал вместо нее полыхающий румянец. — Мы всегда будем вместе. Ты и я… Прозвучало больше как прощание, а не признание, но Орихиме улыбнулась все равно счастливо. От этого щечки ее округлились и стали похожими на спелые аппетитные яблочки. И невозможно удержаться, чтобы не коснуться их снова — прижаться чувственно губами и слегка прикусить. Она жутко смутилась на это, словно они впервые провели ночь вместе, крепко обняла за шею, пряча стыд в колючем рыжем ежике на затылке, и испуганно прошептала в жаркую тишину: — Я так люблю тебя, Ичиго… — И я, — ласково пригладил он ее по шелковым волосам, — и я тоже очень сильно люблю тебя и просто не хочу с тобой расставаться ни на миг… …Сейчас это казалось сном, не воспоминанием даже. Сейчас, когда их разлучали вовсе не розовые рассветы и птичье пение, а настоящий багровый закат и шум вытекающей из глубокой раны крови. — Куросаки-кун? — так звала его Орихиме на людях. Но кому важны нынче эти приличия и тайны? Кроме них двоих, больше не осталось никого. Садо-кун погиб. Исида-кун погиб. Гандзю-сан погиб тоже. На самом обрыве площадки перед дворцом нового Короля душ прощались с жизнью дико-окровавленные, перемолотые в бою, арранкары. Нелл. Гриммджоу… Им ничем уже не помочь. Да и помощи ждать больше не от кого. Сильные мира сего, квинси и синигами — все пали перед чудовищной властью Императора. Орихиме боялась думать, что произошло с оставшимися бойцами Готэя-13, ведь картину безнадежности вполне ярко рисовало то, что она видела перед глазами. Это было кошмарно… Урахара-сан и Йоруичи-сан повержены. Освобожденный от сдерживающих оков Айзен пал ниц. Хашвальт Юграм испускал реки крови прямо у ног своего властелина… Яхве выстоял и пережил все. Хитрость Йоруичи и печати Урахары. Сокрушительную мощь Айзена. Предательство Хашвальта, стоившее Королю душ силы. И даже… финальную атаку банкая Куросаки Ичиго — единственного существа, способного его победить, но в итоге тоже проигравшего ему. — Куросаки… — Из раны поперек груди засочилась сама смерть красно-черными чернилами. Она покрывала собой все: и землю, и одежды, и его мускулистое бронзовое тело, и ее руки, так отчаянно пытавшиеся залечить этот ужас, отсчитывающий последние секунды частым-частым пульсом. — Ичиго, держись… Он задыхался, хрипел, силясь что-то сказать в ответ. Хватался неистово скользкими от крови пальцами за ее руки, борясь против собственного тела, которое сотрясали красноречивые конвульсии. Они твердили об одном, били роковым приговором, будто молотом, по вискам, а Ичиго все не верил, сопротивлялся, сражался со схватившей его горло невидимой смертью и мотал головой Орихиме, образ которой тускнел перед глазами больше и больше. Она плакала. И это было самое худшее из оружий, что поражали его душу когда-либо. Он не хотел, не мог видеть ее слез. Он так привык к ее счастливой улыбке, к звонкому заразительному смеху, а не к этому тихому, но вырывающему сердце, плачу. — Ори… не… пла… — Он закашлялся, и беспросветная чернота хлынула наружу, выкрашивая губы в жуткие тона. — Ичиго, Ичиго, нет, — она прильнула к нему и стала целовать жадно в пугающе кровавой красноте его синеющие от дрожи холодные губы. — Прошу, не уходи… Золотистый исцеляющий щит дрогнул: феи не справлялись. Слишком тяжелым оказалось ранение для временного синигами. Слишком шокирующим его ранение выдалось для их хозяйки. Она просто не могла — ни морально, ни физически — спасти того, кто уже был обречен. Она не могла поменяться с ним местами, как бы ни молила помощников об этом. — Орихиме… Он… — Сунь'о и Аяме, отвечающие за исцеление, переглянулись и повесили поникшие головы. Целебный щит померк вместе с их чудом — они сделали все, что могли, но так и не спасли ни остановившееся сердце Ичиго, ни разбитое сердце своей хозяйки. На смену исцеляющему куполу Хинагику, Байгон и Лили без приказа выстроили защитный барьер и настороженно покосились на вздрагивающую в бесполезных рыданиях Орихиме. Они чувствовали ее боль, как и остальные, потому щит дребезжал и выглядел зыбким. Но никто из духов Шун Шун Рикка не смел упрекнуть Орихиме в утрате контроля, даже Цубаки. Они все понимали, что значил для нее человек, умерший только что у нее на руках. Для всех пришедших сюда он был надеждой на спасение, для Иноуэ Орихиме он всегда был самой жизнью. — Ичиго… Ичиго… Ичиго… — Посмертный поцелуй с привкусом соли. И любимое лицо, омытое слезами. Но этого мало. Нужно миллион раз повторить его имя, и тогда он вернется. Как тогда, на крыше Лас Ночес. Пустой спасет хозяина, одержит победу, и Ичиго вновь подчинит его, возвратившись целым и невредимым. Такое уже было. Такое могло произойти вновь. — Ичиго… Однако время утекало крупными каплями и оседало холодной тяжестью в руках. Юное тело — красивое, сильное, грациозное, оно было таким горячим, страстным даже в самые зимние ночи, а сейчас так дико и беспричинно твердело, превращаясь в камень и режа грузом сухожилия… — Ичиго? — До Орихиме сквозь плотный туман неугасимой надежды эхом пыталась достучаться правда, а она все стряхивала головой, щекоча волосами побледневшие щеки. Это всегда смешило его, ведь ее любимый рыжий мальчик так боялся щекотки. — Ичи… ты… что?.. — задрожали ее губы вновь, а в очах застыли целые озера, так и не выплескиваясь наружу. Зрачки испуганно расширились, и карие, прежде теплые, глаза будто поглотила ночная дымка. — Ичиго… — Взгляд растерянно забегал по его лицу, которое они знали до каждой клеточки… Орихиме отпрянула на пару сантиметров и всмотрелась в любимые шоколадные очи. Почему они не отвечали? Не глядели ласково? Не рассказывали о том, о чем слова не могут? — П-Почему… — всхлипнула она и зажала рот рукой. Осознание медленно перебарывало шок и все туже и туже затягивало удавку на шее. Орихиме замерла не дыша. Ей не нужна была виселица — смерть догнала ее и так, просто вырвав из груди сердце по имени «Ичиго». Новый океан слез переполнил глаза и пролился по посеревшим щекам. Он смешивался с подтеками крови на пальцах, тщетно пытавших остановить его бег. — У нее чертова истерика, это надолго, — привычно буркнул Цубаки, но все понимали, что в такой манере он выражал то же, что давило всех духов «цветка» — жуткую боль и беспомощность. Они не могли ее утешить, не могли подбодрить, они вообще ничего не могли, раз не сохранили ей жизнь самого дорогого человека на свете. Однако Орихиме была для них той, кого они должны защищать до последнего вздоха… И, судя по всему, ждать его приходилось недолго. За спиной у Орихиме раздался дикий смех, а она даже не дрогнула. Разбитая, одурманенная горем, пустая… Она сама превратилась вслед за Ичиго в кусок мрамора, лишившегося абсолютно всяких чувств и желаний. Но стражи Шун Шун Рикка продолжали держать оборону. Отражающий щит. Целебные феи, незаметно колдовавшие над своей хозяйкой. И сверхвнимательный Цубаки. Он не упускал ни единого движения того существа, что когда-то напоминало подобие человека и звалось Императором Яхве. Сейчас эта масса духовной мощи, которую больше никто не мог сокрушить, издавала самодовольное урчание, чередуемое с истошной торжествующей радостью. Она что-то болтала о возмездии, верховной силе и всемогуществе. Но Цубаки сложно было пронять сим бахвальством — его куда больше волновала девчонка, которую из-за своего горя теперь можно пришлепнуть одним ударом. Толку было столько тренироваться и совершенствовать атаки и силы. Нынче все это теряло смысл, ведь повелительница «цветка» уже казалась убитой. — Ичиго… — продолжала монотонно звать Орихиме любимого, обняв за плечи и чувствуя кожей, как его покидает последнее тепло. «Она совсем рехнулась», — цокнул Цубаки и нахмурился, скрещивая раздраженно руки на груди. Все феи недовольно уставились на него, но их негласный лидер оставался равнодушен к чужим мнениям. Особенно сейчас — когда он неотрывно следил за трансформирующимся в какую-то иную форму Яхве. Ничего хорошего это им не предвещало. Яхве разрастался, бурлил черной реяцу, скрипел и рычал утробно; он преобразовывался из бесформенной массы в свое прежнее подобие — не Короля душ, силы которого все же удалось разбить, а в императора Ванденрейха, сохранившего шрифт всемогущества. Его чудовищно-сильная регенерация служила этому явным доказательством: она просто ужасала своей скоростью и вселяла благоговейный трепет. — Ичиго… А Орихиме будто и забыла о страшной опасности в нескольких метрах от себя. — Хватит причитать над ним, — угроза сама окликнула ее, — Куросаки Ичиго мертв. Как и положено каждому квинси. — Квинси… — будто в забытье, повторила Орихиме, монотонно гладя дорогого рыжика по щеке. Ей было все равно, кто он: квинси, синигами, вайзард. Для нее он никогда даже просто-одноклассником не был. Они друзья, но тоже не простые. С самой первой их встречи, с самого первого взгляда Орихиме знала, что Ичиго — ее сердце, ее жизнь, ее свет, ее солнце, смысл всего ее существования лишь по той одной причине, что он есть. Просто он, парень с такими же яркими волосами, что и у нее, и таким же добрым сердцем, бьющимся храбростью для всех, а для нее — любовью. — Да, квинси, — произнес Яхве и шагнул навстречу Орихиме, все еще сидевшей к нему спиной и склонившейся в глубокой скорби над павшим героем. — Ичиго — часть меня. Я дал ему жизнь, силу, опыт, — чеканил он шаг в военных сапогах, так бесцеремонно топтавших святое место, — но не выбор. Вся участь квинси была предрешена. Я создал их, и я же забрал обратно. Каждого. Каждого. Каждого… — приближался он, отмеряя секунды. — Кроме последнего… Орихиме будто ударило током, и она обернулась настолько быстро, что, казалось, планета остановила свой ход. Яхве свысока поглядел на подорвавшуюся с колен девушку. Она — всего лишь пыль у носков его сапог, но взгляд у нее такой же гордый и прямой, как и у того, над кем она лила бесконечные слезы. — Что не так, девочка? — Император всего сущего ухмыльнулся надменно и заскользил по ее телу наглым сальным взглядом, сантиметр за сантиметром. — Последний квинси?.. — Орихиме, растерявшись всего на миг перед пристальным оком врага, быстро обернулась к Ичиго. Она… ошиблась? Нет, невозможно. Девушка, собрав последние силы и мужество, вновь посмотрела в лицо чудовища, которое разрушило все, что только могло: миры, жизни, надежды, мечты… — Ты — только преграда на моем пути. Но весьма легко устранимая. — Он медленно потянулся к свечению защитного барьера, разделявшего их. Духи Шун Шун Рикка вмиг бросились к хозяйке, оточив ее со всех сторон и что есть мочи укрепляя силы, дабы не дать мучительно медленно тянувшейся хватке самой смерти дотронуться до их хозяйки. — Мы не выстоим, — процедил Цубаки сквозь зубы на ухо Орихиме, — не выстоим, если ты что-то не придумаешь, а будешь продолжать вот так пялиться на него. Иноуэ заметалась взглядом по дрожащему щиту: как бы она ни старалась восстановить контроль над своей реяцу, этого было недостаточно, чтобы превозмочь боль от пустоты в груди. Она вновь посмотрела на лежащего за ней Куросаки. Он продолжал с такой беззаботностью глядеть в мирное для него отныне небо, что делалось страшно. Страшно за него. И за небо это. И за мир здесь. И за мир там… И за все, чему угрожал Яхве. Она закусила до боли губу и, шмыгнув носом, запрещая себе когда-либо еще плакать, вновь посмотрела на руку Императора, протянутую к ней, к Ичиго, ко всему тому, что у них было и что они вместе создали… — Бесполезно сопротивляться. Я уничтожу его. Я окончательно выведу род квинси. Я заберу свою кровь до последней ее капли. Сунь'о и Аяне что-то истерично и бессвязно затараторили, закрываясь ладошками, — они больше всех походили характерами на свою хозяйку. Однако защитники не могли позволить себе такой роскоши, как страх. Они усиленно держали оборону, сходя потом в три ручья и выворачивая себя наизнанку, — они были в ответе за всех, кто находился здесь, за их щитом. Они должны были уберечь всех. Как и Орихиме. В ее глазах вспыхнули огоньки — холодные, колючие, угрожающие. Врагу она виделась загнанной в угол кошкой, которой и убегать было некуда, но которая все равно не собиралась так просто даваться окружившим ее псам. Она выцарапает глаза, будет кусать их шкуры до последнего, но никогда не сдастся без боя. Яхве явно недооценил эту девочку — ей передался тот же дрянной недуг, который сгубил Куросаки Ичиго: она самозабвенно рвалась спасти самых дорогих людей. — Цубаки, — тихо, но ровно, шепнула Орихиме своему атакующему бойцу, — ты сможешь ответить? Дух, ушам не веря, посмотрел на нее: — Я не смогу его одолеть. Ты должна понимать это. Хочешь устроить нам массовое самоубийство? — Нет, — хладнокровно полоснула девушка, заставляя всех фей встрепенуться, подобно Цубаки. — Я не позволю никому уничтожить то, что осталось от Куросаки-куна. Я смогу сделать это? — Наша сила зависит от твоего сердца… — прозвучало почти в унисон. Она кивнула, взмахнула рукой и интегрировала Цубаки в щит: Ситен Косюн — практика сплоченной защиты и атаки — не являлась новой ни для нее, ни для Шун Шун Рикка. Как и всегда, четверо духов сейчас должны были принять силу Яхве, когда он попытается разрушить барьер, преобразовать эту энергию во взрыв и вернуть ее врагу. Данная техника уже успела оправдать себя против многих врагов, однако Орихиме понимала, что против такого всесильного существа, как Яхве, даже самая мощная ее атака — что укус комара. Этот квинси просто чудовищен. Он давно переступил грань чего-то божественного, это был истинный дьявол во плоти. Дьявол, который уничтожал несметное количество прекрасных душ и сердец. Дьявол, который стер грани меж мирами и превратил все в тотальный хаос. Дьявол, которого следовало остановить, пока вся планета не скатилась в Тартарары. Дьявол, который давно заслужил смерть — хладнокровную, жестокую, медленную, под стать своей черной лихой природе. Орихиме быстро подозвала к себе оставшихся Сунь'о и Аяне. Шепнув им задуманное, приказала приготовиться. Рука Яхве, его реяцу, его ухмылка надвигались. Внутреннее напряжение самой хозяйки Шун Шун Рикка и ее духов достигало апогея. Когда до столкновения оставались считанные секунды, все феи дружно переглянулись и бросили взгляд на Орихиме: они никогда не видели ее такой отважной и крайне решительной. Все ее чувства были обострены до предела, а главный инстинкт полыхал неистово разобравшейся силой в немигающих очах. Она выглядела потрясающе! И ради этой силы они готовы были пожертвовать собой… — Думаешь, меня остановят эти жалкие фокусы? — загоготал мерзко Император и, собрав на кончике пальца всего лишь малость из своей мощи, попытался пробить щит. — Ситен Косюн, — произнесла незыблемо Орихиме, и Цубаки, вобравший энергию, ударившую в щит, отпружинил и впился стрелой в грудь Яхве. Тот лишь поморщился от прорехи в области сердца, созданной взрывом, и, запрокинув голову назад, дико рассмеялся: эта человеческая девчонка так глупа… Его ликованию не было предела. Он истерично заливался царственным хохотом, восхищаясь, что не было на его памяти более легкой жертвы еще со времен Аусвелена. Яхве так неистово расплывался в своей радости, что даже не заметил, как Хинагику, Байгон и Лили создали перед ним защитный барьер, а за секунду до этого Сунь'о и Аяме скользнули аккурат в его рану в груди. — Сантен Кессюн, — скомандовала Орихиме, и три духа-защитника окутали барьером Яхве, точно цилиндром. — Хм? — криво оскалился Император и посмотрел в упор на девушку. — Это что, шутка? — Сотен Киссюн, — не обращая на его слова ни грамма внимания, Орихиме взмахнула руками, — я отрицаю… В ране прародителя квинси растеклось тепло и клетки стали неумолимо нарастать, приобретая полную целостность. — Ты действительно настолько глупа, — рассмеялся Яхве, — или же просто святая? Наносить удары противнику и тут же его залечивать… Ты заиграешь меня этими фокусами до смерти? Орихиме ничего не ответила: она неотрывно следила за затягивающейся раной и выпускала в поток энергии всю силу из самых дальних уголков истерзанной и опустошенной души. Она должна. Должна была собраться и найти способ все это прекратить. А еще должна была в первый и последний раз променять свою вселенскую доброту на злость, которую возымела по отношению к этому ненавистному существу. От атаки Цубаки скоро не осталось и следа. Яхве удовлетворенно хмыкнул, потерев зажившее место. — И что дальше? — с пренебрежительной усмешкой полюбопытствовал он. — Сотен Киссюн, — повторила Орихиме, — я отрицаю. Яхве удивленно выгнул бровь и сделал шаг к начинающей его раздражать девчонке. Однако был удержан в барьере. — Что за?.. — выпустил он реяцу. — Сантен Кессюн, я отражаю. Щит затрещал, но волну реяцу Императора не пропустил — она мигом вернулась к нему, неприятно прижимая тело снаружи, а внутри… покалывая? — Что? — бросил он озадаченный взгляд на девушку. — Я отрицаю, — процедила она, сцепив зубы и шагнув бесстрашно к нему еще ближе. Император дернулся на миг, но тут же попытался привести себя в норму. Внутри малоприятно защипало и затянуло. Он растерянно огляделся по сторонам: сосредоточенные лица маленьких существ не сводили с него глаз и напряженных рук. — Что за ерунда здесь творится?! — разозлился он и, вновь прибегнув к своей силе, в два счета разорвал сияющий барьер, испепелив его создателей. — Кажется, ты проиграла! Как жаль… — проронил он, ухмыляясь хищно в усы, и теперь беспрепятственно шагнул-таки к Орихиме. Она даже с места не сдвинулась. Только в последний раз повторила: — Сотен Киссюн, я отрицаю… — Что ты отрицаешь, девочка? — Император, настигнув ее, схватил Орихиме за горло и дернул на себя. — Я же говорил, твои слабенькие силы совершенно бесполезны против меня. Я непобедим. Я величественен. Я сущий. — Как и все вокруг нас, — прошептала она, закрывая глаза и улыбаясь, всего за миг до того, как Яхве с криком истинной боли выпустил ее из своей хватки. Он стал судорожно шарить по груди, ощупывать тело и неистово допытываться у себя самого, что за странное чувство расползалось у него внутри. — А-а-а-а!!! — Оно разъедало кислотой. Каждую клеточку, каждую косточку, каждый капилляр медленно, секунда за секундой. — Что это? Что со мной?! Что ты сделала?! Орихиме приоткрыла глаза и печально посмотрела на Императора. — Когда-то одну из моих способностей Айзен-сама сравнил с божественной. Сотен Киссюн способен отвергать то, что случилось, и восстанавливать все в первозданном виде. Яхве простонал, сгибаясь пополам и падая на колени. Как раненный зверь, он вцепился пальцами в землю и попытался устоять, подняться, но тело перестало слушаться его. Орихиме невозмутимо продолжила, поражаясь собственной жестокости: — Что есть первозданный вид? Восстановленная ткань одежд. Целая поверхность кожи. Заново наращенные мышцы и органы. Даже некоторая доля реяцу. Все это я могла вернуть людям. Синигами. Арранкарам. Даже квинси… — Она вздохнула, с грустью обводя вновь взглядом сцену финальной битвы. — Мои друзья… Я столько раз их спасала. Мне казалось, что я совершенно бесполезна им в битвах, но радовалась тому, что способна была заживить их раны, полученные в бою… Садо-кун. Исида-кун. Урахара-сан и Йоруичи-сан. Нелл и Гриммджоу. Я всем хотела и старалась помогать, и прежде всего — Куросаки-куну… Он был для меня всем. Яхве зарычал, не сдерживая мучений. Его организм будто пожирала молниеносная ржавчина, и все внутри тлело горящим пеплом. В это невозможно было поверить. В то, что он гибнул… — Мои феи. Цубаки. Хинагику. Байгон. Лили. Сунь'о. Аяме. Спасибо вам, — по щеке девушки скатилась слеза. — Спасибо, что защитили его. Что спасли нас… — О чем ты говоришь? — проскрипел корчившийся на земле от пыточных издевательств Император. — Я заберу… За-бе-ру его… Все равно… — Из последних сил он стал ползти, как извивающийся голодный питон за вожделенной добычей. Она была всего в паре метров от него. Такая гордая и независимая, что даже не делала попыток попятиться… Орихиме села на корточки и взяла Ичиго за руку — стиснула посильнее его холодные пальцы в своих жарких и вновь прикусила губу, чтобы не разрыдаться и не нарушить данную себе клятву. Ее пустые глаза покосились на замершего на полпути Императора. Он скрипел зубами, исходил пеной изо рта и весь нервно трясся от переполняемой его ярости и злости. Шевелиться больше он не мог — было уже нечем. — Т-Ты… Н-Нет… Это невозможно… — Говорят, женщины самые беспощадные существа на свете, — проронила она отстраненно. — Я никогда не была такой. Я всем и всегда желала только добра и мира. Но… — Она улыбнулась вдруг вымученно, — я никому не позволю отобрать у меня память о Куросаки… Никому и ни за что. — Девушка повернула лицо к хрипящему врагу и упоенно повторила: — Я от-ри-ца-ю. Отрицаю ваше существование до последнего атома, из которого вы однажды появились на свет. Яхве издал предсмертный крик, а она смотрела и смотрела на него без каких-либо эмоций. Она смотрела на него до тех пор, пока Император Ванденрейха окончательно не испустил дух, рассыпавшись на мельчайшие частички и канув в Лету без памяти. В отличие от Куросаки Ичиго, о котором осталось кому вспоминать…

***

— Ичиго!!! Орихиме влетела в ворота парка и радостно помахала рукой рыжику, дожидавшемуся ее на лавочке. Не сговариваясь, они побежали друг другу навстречу — казалось, они не виделись целую тысячу лет, раз так сильно соскучились. — Ичиго! — Орихиме налету обняла его, и они радостно закружились по центральной аллее, озаряя округу задорным смехом. Осенние листья зашуршали под ногами, но их двоих согревало солнце в ярких волосах. Эта парочка так и бросалась в глаза прохожим. Было что-то в них до жути трогательное, прямо до слез… Подошедший к ним поседевший мужчина и впрямь смахнул набежавшую влагу с ресниц. Он виновато улыбнулся, поклонившись Орихиме. — Куросаки-сан, — кивнула она. — Ну как сегодня Ичиго? Надеюсь, он вам не сильно докучал? — Ох, что ты! — отмахнулся тот. — Я самый счастливый дедушка на свете, потому как у меня самый замечательный внук. — Он взъерошил колючую челку пятилетнему мальчугану и снова поджал губы, стараясь не расплакаться. — Он так похож на Ичиго, что я… Ох! — Иссин отмахнулся и поспешил отвернуться, пряча слезы. — Дедушка! — потянулся к нему Ичиго-младший. — Не плачь! Хочешь, я попрошу маму и завтра меня привести к тебе? Иссин живо закивал, умиляясь широченной счастливой улыбке рыжика и его теплым шоколадным глазам — до боли знакомым и родным. — Конечно хочу, — вздохнул Иссин и поднял осунувшееся лицо на Орихиме, — приводи его ко мне почаще. С тех пор, как девочки вышли замуж, я остался совсем один. — Хорошо, Иссин-сан, — погладила она его по плечу, — я рада, что Ичиго воспитывает один из лучших мужчин. Мне бы хотелось, чтобы он вырос таким же, как и его отец. — Таким же задирой, не уважающим старших? — отшутился Куросаки и горько усмехнулся. — Нет, таким же славным защитником и настоящим героем… — Думаю, рядом с такой мамой — по-другому иначе быть не может. Орихиме тоже натянуто улыбнулась, старательно проглатывая подкативший ком к горлу и кивая на прощание дедушке Ичиго. Взяв сына за ручку, она, гуляя, неторопливо отправилась с малышом домой. Она по-прежнему жила в той же квартире, в которой провела лучшие дни своей жизни с самым дорогим человеком на свете. Тогда этих моментов было недостаточно, зато спустя восемь месяцев после победы над Яхве — счастье Орихиме больше не знало перерывов. Ее счастье было точной копией ее любимого Куросаки-куна. И ради этого счастья она и убила когда-то, обуреваемая самым могучим из инстинктов женщины. Это стоило того, чтобы преступить себя. С тех пор Орихиме не видит духов и хранит заколки в форме голубого гибискуса только на полке. Они — не спрятаны и не позабыты; находятся в благодарность на самом видном месте, рядом с портретом счастливо усмехающегося парня, который оставил Орихиме на память самое дорогое — частичку себя в их сыне…